Дорогое вино и бой курантов

      Джерри не был безответственным отцом. Просто у него был чутка апатичный ко всему сын, которому было всё равно на праздники. Ну, почти.       За всё время, как Джерри взял над ним опеку, Эзоп никогда не приводил друзей или не просился к кому-то в гости на праздники. Да и дома Эзоп не проявлял особой инициативы, хотя и не слишком сильно противился, если всё же его утаскивали в какое-то мероприятие. Но нельзя сказать что он был бесхарактерным – ему было, по большей части, просто всё равно.       Если честно, Джерри и сам мог сказать, что Эзоп – это одно большое но. Малоэмоциональный, но далеко не бесчувственный. Тихий и необщительный – но в то же время он мог спокойно спорить и работать в команде, если этого потребует ситуация. Эзоп в целом был человеком. Человеком, который мог спокойно прожить один весь новый год. Так что и в этот раз Джерри не имел никаких сомнений, когда покидал его на все каникулы из-за работы. В целом, и Эзоп тоже.       Тем удивительнее был звонок домофона. В шесть вечера, тридцать первого декабря, когда уже темно. Эзоп вздрогнул, а после напряжённо обернулся, молясЬ, чтобы это просто кто-то перепутал номера. Но когда во он зазвонил во второй раз, Эзоп всё же подошёл к домофону.        – Алло… Bonjour, mon cher… Ха-а-а… – Эзоп не мог не узнать этот голос, который можно было чаще услышать в его классе, чем в классе, в котором он действительно учился, вместе с французским. Правда дикция страдала, да и голос подрагивал… Что же могло случиться?       – Джозеф, это ты? Что с тобой?       – Конечно я, – с другого конца раздалось икание, – мой дорогой, кто же… Кто же ещё это может быть… – голос явно был пьяным.       – Зачем ты пришёл? – Эзоп нервно сжал трубку домофона. Другая рука теребила уже крайне измученный край футболки.       – Помоги мне, прошу… – очередное икание, а после непонятное бормотание, – Только ты, ах-х-х… – Джозеф громко всхлипнул, и Эзоп, не раздумывая, пробормотал «Я сейчас», моментально накинув что потеплее, выбежал на крыльцо.       Когда он вышел, то увидел, как Дезольнье кричит на домофон, умоляя о помощи. Эзоп ругнулся. Кажется, он вообще в стельку, раз уж даже не понял, что по домофону с ним уже никто не говорил.       Что заставило практически местного аристократа, самого перспективного и, даже, наверное, лучшего ученика напиться? Нет, безусловно, все знали, что Джозеф время от времени пьёт и он даже проносил какое-то крутое вино, которым поделился со всей параллелью. Ну кроме пары человек, в том числе Эзоп. И ведь не только напиться, да ещё и пойти к нему? Да и почему именно к Карлу, если они не общались и единственный раз, когда Дезольнье приходил к Эзопу, только чтобы занести учебник?       – Дезольнье, я тут, – Эзоп, кажется, сказал как всегда это слишком тихо, но Джозеф всё равно услышал. Он резко вздрогнул и очень, очень пьяно улыбнулся, протянул руку, которая ходила ходуном, сделал шаг, а потом упал на колени, прижавшись к Эзопу, и уткнулся Карлу в живот головой. Эзоп коротко вскрикнул и сразу упёр руки в чужую голову, пытаясь отодвинуть её от себя.       Эзоп ещё раз попытался отодвинуть чужую голову, но Дезольнье вдруг оказался достаточно сильным, чтобы из раза в раз снова утыкаться в чужой живот, одновременно с этим плача и что-то бормоча на французском. Карл параллельно старался вразумить блондина хоть как-то выбраться из чужой хватки, но, в конце концов сдался и попытался отойти, но Джозеф просто пошёл за ним на коленях, и Эзоп остановился. Ходить по снегу на коленях – не вариант совершенно.       – Пожалуйста… Пожалуйста, mon cher, не покидай меня, не уходи… Помоги мне, помоги… – после Эзоп уже не смог ничего разобрать из рыданий пополам с иканием, лишь стоял, выпрямив спину и растерянно смотрел на Дезольнье.       – Я не уйду, если ты отпустишь меня, – Эзоп положил обе руки на чужие волосы, чуть оттягивая от своего живота чужую голову и пригнулся, – А ещё можешь даже ангину подхватить. Успокойся, и пойдём.       – Нет… ты… Ты исчезнешь… А у мня… У меня даже фото с тобой нет, mon cher… – Джозеф поднял голову и часто заморгал, явно пытаясь хоть как-то избавиться от слёз, которых было слишком много, а Эзоп уже второй раз за последние пару минут вздрогнул. Стоит ли вообще говорить, что он никогда не был в таком ситуации?       – Дезольнье, смотри на меня, – Эзоп убрал волосы с чужого лица и вгляделся сначала в один, потом в другой глаз. Чужие, всё ещё бесконечно красивые, но будто стеклянные от рыданий глаза, наконец были обращены на него и Карл почувствовал себя чуть увереннее, чем до этого, – Молодец. Послушай, я никуда не денусь, если ты меня отпустишь.       – Ты поможешь? Правда? – чужой голос не был как обычно бархатным, а звучал очень сипло и хрипло. Не был больше чужой голос хорошо поставлен, не было больше аристократических ноток. Теперь главную роль в мелодии голоса Дезольнье – а именно мелодии, что ни говори – занимала бесконечная апатия, мёртвая безнадёжность.       Эзоп часто слышал его голос. Джозеф по какой-то причине очень часто был у них в классе, хоть и не подходил к нему. Чаще всего все были у двери у задних парт, где стоял куйлер, и где была основная масса популярных и общительных людей. Эзоп всегда сидел на первой парте первого ряда слева. Часто он чувствовал, что на него смотрят, и только сильнее придвигался к окну, пока тяжесть чужого взгляда не спадёт с него. Ему не особо хотелось знать, кто это – всё равно только провокация выйдет.       А потом Джозеф уходил, к Эзопу подсаживался Илай и снова был урок.       Иногда тяжёлый взгляд и хорошо поставленная речь вкупе с бархатистым голосом находили его в раздевалке. А иногда в холле. Вместе с ней приходил жгучий взгляд. Первые несколько недель Эзоп ожидал чего угодно, – такие взгляды обычно заканчивались тем, что Эзоп не хотел вспоминать никогда. Но ничего не было. Даже скорее, пропали и другие взгляды.       А теперь этот же взгляд вместе с когда-то чарующим голосом перед ним на коленях в канун нового года. Взгляд молит, а голос теперь слышен только ему.       – Помогу, верь мне, – Эзоп сам себе не верил, но выхода нет.       Он помог всё ещё всхлипывающему Джозефу подняться и дал опереться на его плечо. Счастье, что Эзоп живёт на первом, и ему не пришлось тащить Дезольнье ещё и по лестнице. Закрыв дверь, серовласый стянул с Джозефа лёгкую куртку, ещё раз ругнувшись и разделся сам, после чего помог Джозефу дойти до гостиной и уложил на кровать. Эзоп хотел сходить за водой, но не смог сделать и шага – чужие тонкие пальцы крепко ухватились за его свитер. Эзоп дёрнулся ещё два раза, надеясь что его всё же отпустят, но услышал только звуки, похожие на скулёж. Эзоп вздохнул и подвинул к себе табуретку, которая обычно использовалась как журнальный столик.       – Ты можешь меня отпустить? Ты должен был понять, что я никуда не денусь.       – Нет… нет, это не так, так не может быть…       – Так ты уж скажи: ты хочешь чтобы я тебе помог или хочешь, чтобы я обиделся?       – Оби… обиделся? – только-только обсохшие чужие глаза вновь заполнились слезами, – Я… Я не хочу. Я просто…       – Я не пропаду и вернусь просто с водой, – Джозеф отвернулся, пытаясь сморгнуть слёзы и шмыгая, – И платки принесу.       Джозеф не ответил, но пальцы разжал. Карл аккуратно, без особо резких движений встал и прошёл на кухню. Уже вернувшись с платками Эзоп тихо положил платки на тумбочку и поставил туда же стакан.       – Эзоп…       – Жди.       Эзоп встал на носки и открыл один из верхних ящиков старого шкафа. После достал оттуда большую коробку из под обуви, которая служила аптечкой и, чуть порывшись, достал уголь. Конечно, полной трезвости не добиться, но не вести же Джозефа насильно рвать…       – Эзоп…       – Иду. Тут я, тут, Джозеф, – Карл положил уголь так же рядом с платками и хотел уже было присесть на табуретку, но Дезольнье смог дотянуться и потянуть на себя. Дабы не упасть прямо на блондина, он просто сел на Диван рядом с ним. Джозеф даже подвинулся, но не отпустил.       Никто не говорил ни слова: Эзоп всё ещё был чуть растерян и его вполне устраивала тишина, а Джозеф разрывался между тем чтобы признаться в любви, заплакать и заскулить одновременно.       Видит сама судьба, вкус на партнёров у него отвратительный: первая же влюблённость случилась ни в кого-то там, а в нелюдимого парня, который ранее был жертвой травли и всячески избегал не то что Дезольнье, так даже его взгляда. Вечно сидящий дальше всех. А ведь он действительно вёл себя дружелюбно. Если что и случалось, то первым вызывался что-то передать или помочь. Даже учебник заносил почему и знал, где тот живёт.       А сейчас… его не избегали, не отвергали, не прогоняли. Джозефу было очень трудно думать – всё же он напился настолько сильно, чтобы и думать не было никакой возможности. В зеркалах он перестал видеть себя, а без чужих разговоров всё чаще слышал голос брата. Но даже так какой-то совершенно детский восторг на грани истерики полностью захватил его разум. Даже опьянение и прочие тревоги отошли на второй план. Вот он, человек, чью фотку он буквально выторговал у одного из одноклассников, вот человек, на чьё фото он смотрел чтобы не видеть всё больше ранящий его образ брата, тот, с кем он представлял объятия…       …и кому не хотел бы попасться таким. Попасться абсолютно дееспособным от горя и бесконечного плача. Слабым. Попасться таким же разбитым, каким сейчас было единственное зеркало в его доме.       Но даже так он позволял себе думать о том, что хотел бы сейчас обнять Эзопа. Хотел бы, чтобы он его утешил. Погладил. Он… он не должен был позволять себе в таком ситуации даже думать о таком.       Но и не мог отпустить чужой свитер.       Да и мог ли кто-то его утешить? Можно ли утешить того, кто и собой-то не является?       Можно ли утешить брата в отражении?       Эзоп коснулся его руки, и когда Джозеф повернул голову, то указал рукой на стакан с абсорбентами. Джозеф на пробу поднял другую руку, которая заходила ходуном.       – Не смогу, – блондин опустил руку. Карл в ответ лишь кивнул.       – Воду подам, но таблетку давай сам, – и Дезольнье пришлось отпустить безумно мягкий и приятный свитер (на самом деле, Эзоп носит его уже пятый год и он пережил тысячу стирок). Другой рукой он даже не пытался взять несчастный уголь. Дезольнье положил таблетку в рот и придержал стакан, который Эзоп, его спаситель, пододвинул к его губам.       – Merci, – серовласый убрал стакан и протянул платки. Француз лишь помотал головой и всхлипнул. Не сможет он сейчас.       – Скажи, если что-то понадобится.       – Посиди со мной!       Эзоп вздрогнул, а Дезольнье покраснел. Не хотел он это почти… Почти прокричать.       – Прости... прошу тебя, – Джозеф даже руку убрал, чтобы Эзоп мог сесть, – я… я не могу один. Можешь включить телевизор пожалуйста?       – Хорошо, – Карл взял пульт и сел рядом и тут же нервно чуть отодвинулся. Джозеф лишь поджал губы, удерживаясь от того чтобы совсем прокусить их. Он его испугал.       – Прости ещё раз, я… я не хотел.       – Дезольнье, перестань, ты пьян.       – Но я…       – Я понимаю, я знаю, – Эзоп прибавил звука и откинулся а спинку, прикрыв глаза и тяжело вздохнув.       А Джозеф просто любовался им и пытался унять муки совести. Не сказать, что не было моментов когда он мог рассмотреть Эзопа вплотную, и он бы предпочёл делать это не в пьяном состоянии, но… Не так.       Эзоп всегда был опрятным и аккуратным. Джозеф тоже, но Дезольнье всегда был… Павлином. Если рубашка – то викторианского стиля или шёлковая. Если причёска – то шикарная укладка или завивка. Если макияж – то такой, чтобы ему сделали много комплиментов. А Эзоп… просто аккуратным.       И отстранённым.       А сейчас… Сейчас Джозеф мог даже прикоснуться к нему. Эзоп был тут, рядом, и он даже так, даже просто сидя с ним на диване дарил ощущение «дома», которого ему так не хватало…       «Прости, Клод, похоже, я тебя променял.»       Кожа у Эзопа бледная, даже болезненная. Волосы до плеч. Крашеные, но серый ему очень шёл. Брови тёмно-русые. Глаза серебристо-серые. Астеник. Джозеф думал, какого будет дотрагиваться до него… А не будет ли Эзоп против?       Джозеф прикрыл глаза.       Он лишь сконцентрируется на том, как дышит и ёрзает время от времени Эзоп на диване, чтобы не упасть, и… и…

***

      Когда Джозеф попытался открыть глаза, в голову стрельнуло дикой болью. Дезольнье простонал и схватился за голову, пытаясь от дури, видимо, подняться, после чего упал. Гений он точно, это да, подниматься резко с похмельем – лучшая идея, конечно.       А почему с похмельем?       Француз всё же проморгался. Перед глазами… Темнота. Где он? Справа миргал какой-то свет и Джозеф повернул голову. Телевизор. Пять минут до нового года. Он у Эзопа. Как добрался – не знает.       Щёки сразу запылали румянцем. Как стыдно-то! Он.. к нему… «ёпт твою мать»...       – Ты проснулся? Всё хорошо? – прозучал тихий голос где-то ближе к его ногам.       – Я… я…       – Джозеф?       – Прости… Я принёс много неудобств.       – Перестань. Всё… бывает, – Джозеф всё же приподнялся и сумел заметить, что Эзоп спрятал руки в рукавах огромного свитера, – тебе принести тёплую одежду?       – И воды… пожалуйста…       –Без проблем.       Джозеф сел и поджал к себе колени, хмуря брови. Вообще-то, пришёл он к Эзопу изначально, чтобы признаться. А теперь… Он ведь даже полностью всё не помнит.       – Держи.       – Ты мне нравишься.       – Чего?       – Ну, я в тебя влюблён.       Эзоп притянул только что протянутую руку со стаканом обратно и с недоумением посмотрев в чужие глаза. Джозеф смотрел в чужие и молился. Как на глаза, так и на то, что его не выгонят сейчас.       – Наклонись.       – Чего? – уже автоматически повторил Эзоп. Руки вспотели и он уронил одежду. Стакан всё ещё был в руке.       Джозеф притянул его ниже за свитер и успев только сказать «глупый» под тихий бой курантов прикоснулся своими губами к чужим. Обкусанным и сухим.       Плевать.       Правда на ковёр, мокрый от воды, разлившейся из стакана, будет неприятно наступать.       – С новым годом, – Джозеф отстранился, а Эзоп ошарашенно покраснел, застыл, а потом упал назад, на мокрый ковёр, – Давай встречаться?       – Иди нахуй, – Эзоп вскочил и почти убежал в недалёкую вторую из трёх комнат. В одну из трёх комнат в квартире в хрущёвке, где в другой лежал француз с блондом и похмельем.              А ещё приятными губами.