самурай диких дворов

      мелко моросящий дождь сменился на мокрый снег. он падал большими хлопьями, врезался в окно и почти сразу таял, каплями спускаясь по стеклу и оставляя на нём следы-ручейки. в ближайшие пару дней ожидалась ужасная слякоть. в позднем ноябре обычно землю уже покрывал тонкий слой снега, а минусовая температура заставляла надевать водолазку под толстовку и зимние ботинки, но этой осенью было не так. этой осенью вообще всё было по-другому.       чжухон проснулся в районе четырёх вечера. первые несколько часов после пробуждения реальность всегда ощущалась ненастоящей из-за сбитого режима, а в такое время, когда сумерки спускаются уже после обеда, - особенно. засыпаешь - темно, просыпаешься - тоже. так и живёшь в вечной ночи. чжухону не нравилось вставать с кровати, когда солнце за тучами, затянувшими небо серой пеленой, уже заходило за горизонт, не нравилось надевать тяжёлые ботинки, чтобы выйти покурить на балкон, и спросонья путаться в шнурках, не нравилось разглядывать по-осеннему грязный двор. не нравилось ложиться спать в шесть утра, придя с улицы с замерзшими пальцами и ушами, и отогреваться в одеяле. но каждую ночь в 1:45 он запирал квартиру, натягивал на голову капюшон толстовки и шёл в соседний район. курил на детской площадке, держа сигарету то в правой, то в левой руке, и по очереди грел их в карманах демисезонного бомбера.       - давно ждёшь? - чангюн зарывается носом в шарф и несколько раз дёрганно жмёт плечами, пытаясь привыкнуть к холоду. он протягивает ладонь для рукопожатия и невольно отводит глаза. чжухоново эмпатическое улавливает сквозящую в движениях неловкость.       - нормально так.       чжухон игнорирует вытянутую руку и обнимает. чангюн неуклюже цепляется за его плечи.       - нихера себе, ты выдал, - смеётся чангюн, пряча в шарфе покрасневшие от холода щёки (от холода ли?). - пойдём, заебалось посреди двора обжиматься.       - драматизируешь, кис.       парни с района точно не поймут, если увидят. а если ещё и услышат, то чжухона больше не пустят в местную подвальную качалку и скорее всего будут караулить в подворотнях. чангюн смотрит на чжухона с недоверием и еле сдерживается, чтобы не переспросить, как он его назвал минуту назад.       в узком проходе между многоэтажками они курят одну на двоих, потому что у чжухона последняя в пачке, а чангюн вообще счастливчик без никотиновой зависимости (по крайней мере, он в этом твердо уверен), поэтому сигарет у него никогда нет.       - сегодня как будто холоднее, - чангюн берет у чжухона сигарету и затягивается, разглядывая кирпичные стены. почему-то избегает зрительного контакта. но в глаза чжухону все-таки приходится посмотреть, когда он молча протягивает свой бомбер. - ты че, дурак? оденься, холодрыга такая, а ты...       чжухон дергает его за плечо, заставляя отодвинуться от стены, и накидывает на него куртку. теперь очередь чжухона прятать глаза, он стоит в одной толстовке.       - кури давай, щас отберу, - тихо говорит чжухон - попытка исправить неловкое положение. срабатывает.       чангюн с виду обычный парень, и хотя до районных дел ему далеко, особого внимания он не привлекает и из общей массы людей совсем не выделяется. чжухон просто внимательный. замечает, в какой манере он поправляет волосы, как поджимает губы, когда пытается не расплыться в улыбке после дурацкой шутки, замечает ухоженность и изящность его пальцев. если присмотреться внимательнее, думает старший, то каждое чангюново движение обтекаемо - плавно и продумано - и от того настолько грациозно, что чжухону кажется, будто даже его собственный огромный бомбер, накинутый на плечи чангюна, не может спрятать его тонкое очарование.       - дай сюда, - он протягивает чангюну руку, чтобы тот передал ему сигарету - почти полностью стлела. чангюн только щурится и хитро улыбается, большим вдохом делает последнюю затяжку, уворачиваясь от чжухона, который пытается схватить его за запястье.       - тебе курить меньше надо, а то дыхалка ослабнет, - он со смехом давится дымом. - твою мать! - на глазах выступают слёзы, а горло саднит от горечи, но чангюн не может перестать смеяться.       - да что тебе моя дыхалка, так и скажи, что прогнулся под сигарету! - восклицает чжухон и слабо пихает младшего в плечо.       - как это? а драться за меня ты как пойдёшь? дыхалка-то нужна здоровая.       чжухон не спрашивает, почему он должен идти за чангюна драться, а тот и не стремится пояснить. между ними всегда была какая-то недосказанность - невнятные, смазанные взгляды выдавали их, причем только друг другу. но говорить напрямую никто не спешил - не пацанское это дело, считал чжухон, а чангюн просто был уверен, что ему кажется.

\\

      - я тебя ещё дальше провожу, открывай давай. - чжухон подталкивает младшего к подъездной двери.       - в джентельмены заделался?       - покурить в падике хочу, а то холодно.       чжухон говорит первое, что пришло ему в голову, потому что пачка закончилась почти час назад, а в чангюновом подъезде стоят камеры, но им прикладывает к домофону ключ, не задавая лишних вопросов. они молча поднимаются по лестницам, гул их шагов одиноко врезается в обшарпанные, исписанные маркером стены. возле двери чангюн снимает его бомбер и скомканным движением всовывает чжухону в руки. есть в его взгляде что-то такое, что он отчаянно пытается скрыть, а у чжухона от этого мурашки вдоль спины и неистовое желание схватить его за шею и заставить посмотреть в глаза. хотя он бы не смог, сам прекрасно понимает.       чжухон обнимает чангюна за талию, прижимает к себе и мажет губами по щеке. и прежде чем бегом спуститься по лестнице, тихо говорит:       - бомбер у себя оставь пока, - он отдает чангюну куртку, - только с шарфом не носи, а то как дебил выглядишь.       я готов отказаться от лета ради зимы с тобой, я готов отказаться от принципов, чтобы в принципе быть с тобой.