Наследство

Приступы начали донимать меня, когда я был еще шестнадцатилетним подростком. Сейчас мне двадцать пять, с того вечера прошло уже много времени, но стабильно раз в несколько месяцев моя левая рука устраивает мне адское веселье. Мне снится один и тот же сон. Я стою в дверях отцовского кабинета, надеясь, что земля разверзнется и проглотит меня раньше, чем он разрешит пройти дальше. Увы, чудо не случается, и отец, допив очередную бутылку саке, подзывает меня к себе. Он отчитывает меня за недостаточно ровную осанку, торчащую из прически прядь волос, слегка помятое кимоно, неудовлетворительную, то есть на балл ниже наивысшего результата, оценку по каллиграфии. Потом критикует мое «совсем не мужественное» увлечение куклами и говорит, что если я продолжу заниматься ерундой, недостойной людей нашего общества, то никогда не получу наследство и буду драить гостиницы или бегать по низкооплачиваемым миссиям... Приятные слова! Именно такие и должны звучать в адрес человека, у которого сегодня день рождения. Я создаю вид, что слушаю и внимаю, на деле же в красках представляю, как десятки длинных серебряных копий, что лежат в плетеной корзине у книжного стеллажа, вонзаются в его тощее тело. Довольная ухмылка сама проступает на губах, я в панике пытаюсь перестать улыбаться, но отец замечает это прежде, чем мне удается вернуть смиренное выражение лица. Его руки мелко подрагивают – от злости или хронического алкоголизма – не знаю. Еще через мгновение красные глаза вспыхивают яростью. И вот он держит меня за воротник, без перерыва бьет кулаком, брызжа слюной и обвиняя в неблагодарности, подлости, заговорах против родного отца и прочих прелестях. Ударов через десять он успокаивается, опускается на свой шикарный стул – с яркой белой обивкой, резными золотыми вставками и гербом Страны Пара на спинке. Потирая сбитые костяшки, отец исподлобья смотрит на меня и презрительно выплевывает: – Пошел вон! Я не ухожу. Стою, как приклеенный. Из носа капает кровь, разукрашенное лицо болит, но мне плевать. Я долго готовился к этому. Боялся, сомневался, терпел, иногда даже надеялся на лучшее. Однако, всему когда-то наступает предел. Всему, черт дери! – Джашин-сама, Хидан-сэмпай, прошу, одолжите мне свою силу, – шепчу я молитву и сжимаю правую руку, на указательный палец которой заранее надел оранжевое кольцо с треугольником, вписанным в круг. – У тебя еще и с ушами проблемы, Рюки? Я же велел тебе уйти! – Да пошел ты! Несмотря на то, что произойдет дальше, я искреннее наслаждаюсь этим моментом каждый раз, когда мне снится сон. Я слышу собственный, переполненный гневом и уверенностью голос, ощущаю, как выплескиваются годами копившиеся обида, ненависть и страх. Я высказываю ему все. Говорю и о постоянном пьянстве, и о побоях, унижениях, высмеиваниях. И не только в свой адрес – маме и младшей сестре ведь тоже неслабо достается. Потом с гордостью заявляю, что я уже три года джашинист и большой поклонник Хидана-сэмпая, разделяющий его мировоззрение, в частности взгляды на сраную мирную политику Югакуре. И в конце добавляю, что, если отец не прекратит так обращаться с нами, я расскажу всем, какое он лицемерное дерьмо. Увы, насладиться восхитительным эффектом, произведенным на отца дерзкой и непокорной речью, я не успеваю, потому что дальше моментально наступает ад. Он вскакивает на ноги, срывает со стены катану, хватает меня и тащит к столу у окна. Крепко прижав левую руку, отец размахивается катаной и отрубает мне большой палец. – ПОЗОР! ПОЗОР СЕМЬИ! Боль стегает меня кнутом. Слезы тут же наполняют глаза, животный ужас простреливает тело, когда я вижу стремительно растекающуюся по столешнице кровь и руку... с четырьмя пальцами. Я вскрикиваю, дергаюсь в попытке сбежать, но это только раззадоривает отца. – Мелкий джашинистский выродок! Удар! И вот рядом с большим пальцем лежит указательный. – Тварь! Коллекцию обрубков пополняет средний. – Лучше бы я предохранялся! Минус безымянный палец. – Хиданская подстилка! И вот нет пятого пальца. Теперь рука чем-то напоминает мне маленький, потрепанный веер. Это я заметил, когда сон мне приснился в пятый раз. – Ты никогда и ничего не добьешься в жизни, понял?! ПОНЯЛ МЕНЯ ИЛИ НЕТ, УРОД?! Последний удар приходится по локтю. Я отчетливо ощущаю холодную сталь, разрезающую кожу словно масло, чувствую обжигающую боль, слышу хруст костей. Из горла вырываются хрипы. Голова сильно кружится, дыхание сбивается, сердце долбится о грудную клетку, грозясь с минуты на минуту остановиться. Слезы застилают глаза, я вижу лишь кровавый водопад, стекающий со стола. Я просыпаюсь, резко сажусь на кровати. Спина мокрая от пота, волосы спутаны, а протезированную руку сводят адские судороги. Я встаю и наматываю круги по комнате. Мельком бросаю взгляд на часы – два ночи. О, да, самое время для очередного приступа! Я прижимаю руку к груди, баюкаю ее, как ребенка и повторяю одно и то же – это протез, это гребаный протез, он не может болеть! Но он болит. Именно он, а не культя. Девять лет. Все повторяется уже девять лет... Я бывал у разных врачей, пробовал разное лечение. Не помогает... Ничего не помогает... Когда боль становится невыносимой до такой степени, что хочется заорать и залезть на стену, я нахожу в ящике стола деревянную детальку от куклы и стискиваю ее зубами. Потом забиваюсь в самый дальний и темный угол комнаты и жду окончания пыток. Обычно к утру все проходит. Этот раз не исключение. К шести часам я кое-как встаю, иду в душ, привожу в порядок волосы, зачесывая и закрепляя лаком «кошачьи уши», накидываю плащ и, подхватив косу, шагаю на кухню за убийственной порцией кофе. Взбодрившись, отправляюсь в центральный зал. Там, где находится источник, в котором уже совсем скоро будет стоять двадцать жертв. Я мог бы сослаться на плохое (на самом деле отвратительное) самочувствие и не работать сегодня. Мог бы вообще все бросить и уехать в глухую деревню на окраине Страны Пара. А мог бы тогда, в кабинете, промолчать. В таком случае не провалялся бы неделю в больнице. Не был бы выставлен на улицу в шестнадцать лет со словами: «Ты больше нам никто. Убирайся отсюда!». И получил бы наследство. Отцовскую должность руководителя отдела по туристической безопасности, кучу денег, несколько домов, статус и уважение от общества. И все же я пошел по своему пути и помимо отцовской внешности и любви к разным пафосным штучкам по типу роскошной мебели или очень красивых гербов с символом Страны Пара, унаследовал только непрекращающиеся адские приступы. И не сдался. Не спрятался. Не стал жалеть себя и вызывать жалость у других. Да, притворяться, что все в порядке, что меня ничего не беспокоит сложно, иногда практически нереально. Но я ведь тот еще лжец, а! Мне не привыкать носить маску. Сейчас обо мне никто не знает. Однако, уже совсем скоро я обрету бессмертие, и обо мне заговорит вся Страна Пара! Я восстановлю величие культа Джашина и докажу всем, что достоин называться вторым пришествием Хидана-сэмпая! И ничто меня не остановит. Ничто и никто. Ни из прошлого, ни из настоящего.