hate love

      Доктор очнулся от грубого поцелуя сухими и чуть солоноватыми губами. Его сознание с трудом приходило в норму, голова до безумия кружилась, к горлу то и дело подкатывала тошнота. Он чуть приоткрыл потяжелевшие веки и с горем пополам сфокусировать взгляд, но не видел почти ничего, кроме чьего-то лица, исказившегося в злостной улыбке. Его тело окутал страх, и жуткий мороз пробежался по оголённым плечам, покрытым капельками пота, почти не издающего запаха.       По вкусу он понял, что губа сильно кровоточила. Доктор провёл рукой по лицу и, всё же сумев сфокусироваться, заметил, что вся ладонь была измазана кровью. «Что за черт возьми?!»       Ослабевший врач сделал неудачную попытку, пробуя приподняться, но, получив сильнейший удар в грудь, снова оказался на кровати. Его руки дрожали от слабости, а любая попытка издать звук или даже заговорить оканчивалась лишь сухим, раздирающим кашлем, хрипами и каплями крови, всё больше заполняющими ротовую полость. — Я предупреждал тебя, что не отдам ей, Ливси, — дрожащим и обезумевшим голосом проговорили где-то рядом.       Человек, находящийся над доком имел знакомые и даже приятные черты. К сожалению, он совсем не мог разобрать, кто же говорил. Голос так же казался до боли знакомым — чуть пришибленный приятный бас, от которого в ту же секунду хотелось подчиниться всему, что скажет этот человек, кем бы он ни был. «Как же больно дышать»       По его щеке провели огрубевшим указательным пальцем, чуть задевая недавно стриженным ногтем и выделяя и без того грациозную аристократичную скулу. Дыхание человека сверху приближалось, а в паховой зоне заметно тяжелело. Только сейчас до врача дошло, что этот кто-то сидит на нём, сидит прочно, не собираясь слезать, и очень даже доволен этим. Ремень его штанов спешно расстегнули и достали из петель, злостно усмехаясь. — Я же сказал, что не отпущу тебя, Ливси, Я говорил, — сверху быстро-быстро шептали, — предупреждал, дьявол побери, — более громко. «Алекс?..»       Док с трудом распахнул веки, и его тело резко наполнилось малой дозой сил, а разум — даже уверенностью. Он вгляделся в физиономию человека над ним — да, это был Алекс. Док тяжело, болезненно сглотнул и сразу же откашлялся кровью в лицо Александру, и в эту же секунду виновато потянул к нему свою трясущуюся руку, чтобы вытереть алую жидкость. Смоллетт грубо схватил врача за посиневшее от ударов запястье, останавливая, и затем грубо поцеловал его в губы, исследуя ротовую полость того языком, сплетаясь с другим и смешивая капли крови, будто на палитре. Ливси морщился и хрипло кряхтел, пытаясь вырвать своё запястье из хвата кэпа, но всё было тщетно и жалко.       Наконец, верхний оторвался от его окровавленных и потрескавшихся губ, для которых каждое прикосновение раздавалось жгучей болью. Доктор смог произнести всего два слова, после чего снова тяжело закашлялся: — За что?       Сверху тяжело вздохнули, громко засопев. — Ты сам знаешь «за что».       Ремнем быстро обвили шею доктора, сдавливая гортань. — Алекс, мне очень больно, — дрожащим голосом прохрипел Ливси. — Алекс… Давно ты не называл меня так. — Я не люблю её. — Я вижу, как ты смотришь на неё, мне этого достаточно.       Доктор снова попытался возразить, приподнялся, но его толкнули обратно, причинив очередную порцию боли в области рёбер. «У меня сломано два ребра, как минимум"-смиренно говорил про себя Ливси.       Его тело было оголено до пояса, вены на руках вздулись до предела, будто вот-вот взорвутся. Буквально весь торс истекал холодным потом, а сердце билось так бешено, что его удары были отчётливо видны на обнажённой груди.       Смоллетт стал резво срывать с себя белую рубаху, запачканную в некоторых местах алой жидкостью.       По комнате разносился характерный звук рвущейся ткани. Так же рвались последние логические связи в голове доктора. Он снова стал терять сознание.

***

— Я ненавижу тебя всем сердцем, Ливси, — кричал Смоллетт, вдалбливая бедного доктора в кровать.       Его член грубо входил в чуть смоченное для галочки отверстие, провоцируя появление болезненных анальных трещин. Его ягодицу сжимали до посинения, иногда жестоко ударяя по ней. «Как…как я оказался на…животе?»       Каждое движение Александра заставляло дока непроизвольно стонать, даже выть, глухо выть, кусая ткань наволочки подушки, оставляя кровавые следы.       Из отверстия просачивались редкие и мелкие капельки крови, растекаясь по отвердевшему до пика члену кэпа, который уже был на пределе.       Александр сам истекал потом, который смешивался со всеми человеческими жидкостями, размазанными по их телам. Его руки были в постоянном напряжении, то и дело ударяя с неистовой силой ягодицы доктора о свой пах. Наконец, член кэпа начал адски пульсировать, заставляя того скривиться от блаженства и в то же время боли, гнева на лежащего в подушку лицом и уже не молящего о пощаде. Александр, обессиленный актом, упал на спину полуживого врача, который редко дышал, издавая тяжёлые хрипы и постанывания. Капитан нежно обнял его и, не сумев сдержать эмоций, искренне и по-настоящему разрыдался. Доктор совсем притих, недоумевая, и всё же после смог сказать: — Мне очень больно дышать, Алекс, пожалуйста. — Мне тоже больно, Ливси, черт тебя дери. — Тогда уходи, уходи к дьяволу, прошу, оставь меня. Не смотри на меня, не говори со мной — брось. — Нет, нет, — капитан вцепился руками в кожу дока на спине.       Снизу тихо зашипели, смирившись с болью. — Я виноват перед тобой, Алекс, — дрожащим голосом пробормотал док, — но этого я тебе не смогу простить.       Небесно-голубые глаза наполнялись слезами от отчаяния, от ревности и нескончаемого гнева; карие же — от нечеловеческой повсеместной боли и глубокой обиды.       Каждый был виноват и каждый знал, что делает.