Дождь

Небо смурнело. Трогательные штрихи белых облаков притягивались друг к другу, серели и тяжелели, и к полудню выжали из себя первые толстые капли. Сяогэ поймал одну на ладонь, растёр пальцами и поднёс к носу. Пахло водой и немного озоном. Приближалась гроза. Сяогэ быстро осмотрелся и взобрался на дерево с достаточно прочной веткой и густой кроной. Сел, прислонившись спиной к стволу, и натянул капюшон поглубже. Дождь набирал обороты. Он обещался вот-вот встать плотной стеной, и Сяогэ приготовился ждать. Под ногами росли зеркала-лужи. Где-то в чаше испуганно чирикнула птица. Ворчливо заохали обезьяны, а сыто переваривающая добычу змея на соседнем дереве лениво попробовала воздух языком. Природа, взволнованная переменами, снова замирала. Сяогэ выровнял дыхание. Более впечатлительный наблюдатель мог бы поклясться, что Сяогэ будто бы врос в дерево, стал его частью, естественной и незаметной. Сяогэ же просто дремал. Дождь навевал воспоминания. На обратной стороне век теплились зыбкие картины о лесе посреди пустыни и дереве, на котором железный треугольник и другие люди с трудом разместились. Едва знакомые лица из прошлого сменялись новыми, выученными до последней морщинки. Панцзы всегда немного хмурился, если Сяогэ возвращался домой под ливнем, вместо того, чтобы его переждать, а потом с добрым ворчанием вытирал Сяогэ волосы полотенцем. Лицо У Се забавно менялось, когда он под первыми каплями в спешке выбегал на улицу снять развешенное на верёвке бельё. В дождь их собаки пахли мокрой шерстью, а кошки прятались на втором этаже, свернувшись на кроватях в клубки под защитой подушек и одеял. Сяогэ вспоминал. Бережно и алчно перебирал свою память, словно сокровищницу, и жалел, что не мог немедленно прикоснуться ни к кому из своих близких. Сяогэ поймал себя на том, что его руки раздражённо дрожали, и улыбнулся. Как радостно было быть привязанным к миру. Прошла неделя пути, и он уже отчаянно по этому миру скучал.