Le rêve du roi

      стоять под дождем, конечно, такое себе удовольствие, но видя твоё мёртвенно-бледное лицо я сразу вспоминаю, зачем сюда пришёл, испытываю своего рода облегчение, если так можно выразиться, учитывая, что ты умер.       в голове ничего нет, это не сравнить ни с перекати-полем, которое нам показывают в смешных мультиках, что ты так любил, ни с обезьянкой, бьющей в тарелки, только звенящая тишина, разрывающая перепонки и выедающая остатки мозга. я надеялся, что умрёт наша ненависть к себе, но ты, видимо, оказался глупее и не разделял мою точку зрения. забавно, как в такой момент ты начинаешь вспоминать всё только хорошее о человеке, будь он конченным психом или педофилом, всё-таки нашлось бы что-то доброе и светлое в его никчёмной жизни.       я стал вспоминать всё с самого начала, ещё до нашего знакомства, как я ходил тихой тенью за тобой, как следил, пытался и дальше быть незамеченным, врастая в твои ноги глубокими следами, истёртыми подошвами кед и фантиками прилипших конфет — я был с тобой. я был тобой. карманной шавкой, которую ты подкармливал по дороге в школу или на работу, маленькой птицей, сбитой машиной, в последний раз увидевшей твоё прекрасное, но такое несчастное лицо. настолько прекрасное, что меня выворачивало наизнанку, и всё, чего мне хотелось — выплюнуть свои внутренности вместе с сердцем, принеся тебе на серебряном плате.       я стал вспоминать всё, начиная с нашей первой встречи. твой дешёвый ремень и заклёпки в виде маленьких звёздочек, практически невидимых — как муравьи. твои волосы, висящие сальными колючками, от тебя ужасно пахло, но есть кое-что ещё — мне это нравилось. от тебя пахло сыростью и затхлым подвалом, помойными крысами и просроченными лекарствами. запах гнили и мокрых кровавых корочек сразу одолевал меня, когда я сидел или стоял рядом с тобой. отвратительно прекрасен. отвратителен. мне больно осознавать, что твоё тело отмыли до блеска, ты бы этого не одобрил. мёртвенно-бледное лицо будто повёрнуто ко мне, страшно. страшно красивый даже так.       я начал вспоминать нашу недолгую дружбу, наполненную водкой и ягодными жвачками. помню, как мы бегали от охраны в супермаркете. помню холодный дождь и чёрствые замороженные пальцы на своих щеках, помню пьяные, но такие искренние слёзы. помню сладкие губы и мягкий шёпот, словно мамины руки снова гладили меня по спине, пока я засыпал. я помню всё, мой милый. ты милый. ты — мой.       я начал вспоминать наш первый секс, грязный и громкий. твои влажные губы и грубые руки. помню, как ты свёл меня с ума, а потом исчез навсегда. помню твои хриплые стоны, синяки, засосы и укусы. помню все оскорбления и драки, помню пустой стеклянный взгляд, помню ножи в руке, постоянные истерики и манипуляции своей жизнью, я всё помню.       я начал вспоминать наш первый разрыв, полные отчаяния глаза напротив глаз, полных безразличия, боль и синяки слились в красивую картину ван гога. сгустки крови и соплей на простынях, бессмысленное «прости», снова тот взгляд. я снова почувствовал себя шавкой, измучено ползающей у твоих ног. я не хотел, но так получалось.       я начал вспоминать, как получил злополучный звонок от твоей матери, я же говорил, что тебе надо заканчивать употреблять. это были уже не мои слёзы, они давно высохли. казалось, что без увлажняющих капель мои глаза теперь не могут производить жидкость. я вспомнил, как ты тысячу раз клялся мне завязать. мне тебя больше не жаль, ублюдок.       стоять под дождём, конечно, такое себе удовольствие, но видя твое мёртвенно-бледное лицо я сразу вспоминаю, зачем сюда пришёл, испытываю своего рода облегчение, если так можно выразиться, учитывая, что ты умер. твои давно не бездонные глаза мечтательно закрыты, а на покрытом пудрой лице красуется ухмылка, ты даже сдох, насмехаясь над этим миром. как хорошо, что ты умер, как жаль, что убил тебя не я.       я выхожу из церкви, закуриваю косяк, запиваю водкой, а сверху закидываю «ксанакс», как жаль, что больше некому меня предостеречь. как хорошо, что ты умер, как жаль, что убил тебя не я.