Сердце разбивается, когда, чрезмерно расширившись под теплым дуновением надежды, оно вдруг сжимается от холода реальности! Дантес Александр Дюма - "Граф Монте-Кристо"
семнадцатое октября
Утро. По правде говоря, Акааши терпеть не мог это время суток. Его вовсе не удручала проблема большинства населения – вставать рано никогда не было для него непосильной задачей, он просыпался всегда раньше будильника на минут десять, даже если лег всего лишь два часа назад. Он просто ненавидел утро, как сам факт его существования. Момент, когда ты открываешь глаза, вновь сталкиваясь с этой удручающей серой реальностью, вслушиваешься в собственное дыхание, а потом в тихий шум за окном, который с каждой последующей минутой становится только громче. В этот самый миг, когда картинка перестает быть смазанной и перед глазами предстает тошнотворно белый потолок с какими-то грязно-серыми разводами времени, Акааши Кейджи понимает – он снова здесь. В новом дне. Но не в новой жизни. Все так же отвратительно и мерзко, как сухость во рту из-за духоты в комнате и мигрени, что уже была частью него самого. Хронический недосып выламывал кости, а тошнотворное чувство, застрявшее в горле, вновь заставило его шумно выдохнуть. Проклятое колесо сансары, которое никогда не закончится. Возможно ему нужно было привести свою жизнь в порядок. Начать даже с самого малого – например, с Куроо, что развалился на второй половине и так не совсем большой кровати. Но Акааши лишь встает, сразу ноги пряча в разношенных тапочках и белую футболку со стула забирает, натягивая на себя, и даже внимания не обращает на то, что на ней осталось пару небольших пятен от кофе. Акааши знает, что он вовсе не в порядке. Но что-то с этим делать нет никаких сил. Зато он может легко взять сигарету из пачки Тэцуро и на балкон вылезти, попутно допив остатки воды из бутылки, о которую споткнулся по пути. Здесь хотя бы не так душно, но менее отвратительно от этого не стало. Пепельница давным давно переполнена, а стоило Кейджи окно открыть, так шум улицы вовсе его дезориентировал его на пару секунд, заставив зажмуриться сильно до разноцветных разводов, а потом проморгаться, чтобы прийти в себя. В ушах неприятно звенело, но если честно, неприятнее всего в этом утреннем сборнике, только сигареты Куроо, которые он зачем то курит и травит попутно окружающих. Отвратительный дым оседает на языке, скатывается ниже по горлу и заполняет легкие, оставаясь там на какое-то время, пока Акааши не разрешит самому себе сделать выдох. Кейджи бы поморщился и тихо выругался себе под нос, но он уже настолько привык к этому мерзотному вкусу, что ни первое, ни второе уже делать не хочется, чисто даже из-за привычки и по традиции. Акааши по пояс высовывается из окна, выдыхая серое облачко дыма, и облизывает потрескавшиеся губы. Дома в округе серые. Вывески все давным давно выцвели, а небо, до ужаса пасмурное, прибавляет к этой картине излишнюю безжизненность – как будто до этого непонятно было, что мир давно умер в глазах Акааши. Но даже так это уже, как своего рода медитация. Он обращает взгляд на соседний дом, на котором висит реклама какого-то магазина, и уходит в себя – к своим тараканам в голове, чтобы решить жизненные вопросы бытия, ну или хотя бы определиться будет он кофе с сахаром или же без. Дверь балкона громко открывается. Закрывается еще хуже. Дзен Акааши постичь так и не смог. – Утро, – голос недовольный и с легкой хрипотцой, то ли от сигарет с утра пораньше, то ли от настроения, которого нет уже несколько лет так точно. Кейджи даже не смотрит в сторону, так называемого, гостя, молча зажигалку протягивает и продолжает “вчитываться” в выцветшие буквы на старом баннере. – Надень на работу водолазку, – это первое, что говорит Тэцуро, зажимая между губ сигарету и пытаясь подкурить от умирающей зажигалки, у него, на радость больной головы Акааши, выходит с четвертого раза, после которого звук скрежетания колесика прекращается, а зажигалка кидается куда-то на полку. – Я тебя тысячу раз просил, не оставлять следы на видных местах, – с губ Кейджи срывается что-то наподобие недовольного фырканья, но оно было настолько тихим, что Куроо его даже и не услышал, он только продолжал сверлить взглядом затылок Акааши, утопая в каких-то своих размышлениях, пока на него наконец-то не соизволили перевести внимания, – одни проблемы от тебя. – Вечно ты недовольный. Куроо странный для него. Он всегда был таким. Что сейчас, что во времена школы – одинаково. Кейджи не мог прочитать, что творилось в его голове, не мог заглянуть под этот сарказм, льющийся из всех щелей. Он даже не мог понять какого черта Тэсуро курит эти отвратительные сигареты, а не тратит чуть больше денег, на что-то более приемлемое. Хотя, может за этим всем и не скрывалось ничего? Куроо не был Акааши. Ему нечего было скрывать. Или было. Без понятия, если честно. Акааши Кейджи забился в свою маленькую коробку, затыкая щели, из которых дуло, тем, что перебивало на какое-то время ощущения никчемности и делало мир краше. Куроо. Эти отвратительные сигареты. Иногда походы в бары или клуб – не типично для него, но эти огни и алкоголь, до какого-то момента даже кажутся ему не такими раздражающими. Бокуто. С последним конечно сомнительно. Сколько лжи он выливает в их диалоге, говоря даже обычное “все хорошо”? Куроо в этом плане всегда его осуждает, возможно, он даже и прав. “Он не чужой тебе человек, прекрати притворяться”. Только Акааши уже упал в эту яму и раскрывать все свои недостатки сейчас то же самое, что залезть в клетку ко льву. Нет, Бокуто его не осудит – он в отличии от него не изменился совершенно. Это от Акааши осталась только горстка и то, только потому, что он пытается сохранить эти воспоминания приятные, а еще потому что Куроо в его квартире два на два скоро поселится, но это уже мелочи жизни. Наверное. Но это не точно. Проблема просто в Кейджи и его саморазрушение, которое уже практически до самого основания добралось. Он научился хорошо играть свою роль: улыбаться легко и мягко, как в те далекие шестнадцать лет, придумывать повседневные истории, а еще мастерски разгребать беспорядок для приличного фона. Разговоры с Бокуто забирают у него слишком много энергии, но это стоит того, чтобы увидеть пару раз в неделю его улыбку и услышать его голос. Конечно они переписываются намного чаще, да и Котаро между сезонами приезжает. Все как и было изначально задумано. Да ведь? У Акааши нет ответа на этот вопрос. Как и когда-то смелости, чтобы признаться Бокуто в чувствах. – Ты меня слушаешь? – Куроо щелкает у него перед глазами и делает очередную затяжку,убивая свои бедные легкие никотином, а Кейджи моргает пару раз, а потом шипит с неразборчивым матом, когда пепел от сигареты падает ему на руку, – вот так задумаешься и вся жизнь перед глазами пролетит. – А она еще нет? – вопрос больше риторический, потому что Акааши не нужен на него ответ, хотя Куроо бы мог устроить ему огромную лекцию о том, как быстро он может запихнуть его к психиатру и напомнить, что жизнь в двадцать пять не заканчивается, вот только это уже пройденный этап и по сложившейся картине можно легко понять, что ничего из этого не получилось, – о чем ты там говорил? – Я сказал, что вернусь домой на несколько дней, надо сделать какие-то дела. Акааши хочет ответить: “иди куда хочешь”, но только кивает молча, потому что знает – вернется ночью. И не потому что Куроо Тэцуро вырастил в себе огромную любовь к нему. А потому что у Акааши Кейджи осеннее обострение, в котором он не может существовать наедине с самим собой. Он так и не выходит с балкона, даже когда Куроо собирает свои вещи, а потом хлопает входной дверью. Ему кажется, что его ноги прибили к полу и он просто не может сдвинуться с места – наверное глупо все это. Телефон, заботливо оставленные Куроо на подоконнике, жужжит пару раз, заставляя Акааши посмотреть на пришедшее сообщение. “Зайди в квартиру, я не хочу возиться с больным тобой”. Кейджи опускает взгляд вниз и замечает знакомую растрепанную макушку – пятый этаж не так уж и высоко. Куроо машет ему рукой, а Акааши повторяет за ним в немного замедленном действии. Все еще глупо. Окно на балконе закрывается с противным скрипом. Акааши возвращается в квартиру и упирается взглядом в календарь. Неделя до приезда Бокуто. Акааши не знает что чувствовать по этому поводу. Он определенно рад – его мир снова заиграет красками и в нем на какое-то время станет тепло. И с одной стороны неделя это так долго, а ему бы хотелось утонуть в объятьях Бокуто прямо сейчас, даже если они дружеские. Даже если это глупое утешение самого себя. Вот только Акааши хочется все свои внутренности выплюнуть от тревожности, завернуться в одеяло и уснуть навсегда. Он смотрит на яркие наклейки сов на этом сером безвкусном календаре. – Блять. Это единственное, что слетает с его губ, когда он садится на раскаченный стул, ноги прижимая к груди и пряча лицо в коленях. Он не справляется.***
– С тобой все в порядке? Этот вопрос в его сторону звучит намного чаще, чем стандартное “привет” и “пока”. Акааши хочется скривиться и отмахнуться, вновь спрятавшись в своей скорлупе под названием “работа”, вот только и на нее сил тоже не было. Сколько уже он тупо смотрит в экран, совершенно ничего не делая? Наверное поэтому он привлек чье-то внимание. Кейджи бы хотел, чтобы его попросту не замечали – ходили мимо него, не смотрели в его сторону и никогда не обращались к нему. Быть никем проще, чем быть человеком, о котором вечно кто-то беспокоится. – Все хорошо, не переживайте. Он чувствует этот этот укоризненный и задумчивый взгляд Удая на себе, но никак не реагирует. Подай он хоть малейший намёк – его бы ложь раскрыли в мгновенье ока. Сняли бы слой за слоем, оставив его стоять совершенно обнаженным с истерзанной душой в ледяных ладонях. Акааши не желает открываться даже самому себе, а о других людях и речи быть не может. Такое ощущение, что он ведет игру на выживание с самим собой, в которой проигрывает, так и не взяв ни одного балла за столько лет. – И все-таки, уходи сегодня домой пораньше, а то выглядишь словно смерть. “Наверное на контрасте черной водолазки я выгляжу еще хуже”. Акааши думает, но в ответ лишь кивает с неким благодарственным посылом. В любой другой ситуации он бы взял себе больничный или попросил пару выходных, чтобы избежать этих косых взглядов, но в его графике и так провисает вся следующая неделя, а позволить себе большего он не может – миллионы не зарабатывает. Конечно он итак на себе экономит. Ест мало, потому что чувство голода для него что-то чужеродное. Не покупает себе много вещей, а если что-то и заказывает, то на следующий день делает возврат, потому что “передумал” и просто “обойдусь”. У Акааши деньги уходят на эти вылазки с Куроо в какой-нибудь бар, а еще на подарок Бокуто, на который он копит уже пол года точно и до сих пор не знает, что именно он хочет ему подарить помимо своего “прилично”. Тэцуро говорит, что тот изживает сам себя, но Акааши уверенно отвечает: “я просто ни в чем не нуждаюсь”. Взгляд медленно опускается в правый нижний угол монитора. Он опять завис на пол часа. Наверное, стоит сходить умыться, хотя бы ради приличия. Почему люди всегда куда-то бегут? Почему они ведут себя так шумно? Откуда в них столько сил? Акааши всегда задавался этими вопросами, когда пересекал огромный офис и петлял по коридорам. Он слышал, как эти же люди страдальчески вздыхают после окончания дня и сетуют на то, как они устали. И слышал на крыше во время перекура, что многие из них говорили, как ненавидят свою работу. Так почему же каждого второго невозможно за руку поймать в коридоре? Так выкладываться на ненавистной тебе работе, чтобы даже премию и надбавку не получить? Ему это было непонятно. А еще эта беготня и беспрерывные разговоры вызывали у него мигрень и рябь перед глазами, что доводила его до тошноты. В туалете на пятом этаже всегда никого нет. Удай как-то упомянул об этом, будто вскользь, но Кейджи по его взгляду понял, что эта информация была выдана специально. Ему всегда нужно было время для передышки: посмотреть на себя в зеркало, оценить ущерб, который принесла ему вся эта социальность вокруг него, умыться и просто досчитать до десяти, а порой даже до тридцати – исходя из самочувствия. Акааши повторяет эту процедуру каждый рабочий день и этот не стал исключением. Он закатывает рукава по локоть и очки убирает на небольшой выступ у зеркала. Холодная вода обжигает лицо и заставляет пищащий звук в ушах утихнуть на пару секунд. Раз. Два. Три. По ощущениям Кейджи совершает попытку утопить себя в этой воде, не иначе. Вода наконец-то выключается, а пустую уборную наполняет звук его тяжелого сбивчивого дыхания. Акааши делает глубокий вдох и выдох - еще раз и еще, и еще. Он старается мир перевернуть обратно и заставляет свой мозг хоть немного начать функционировать. Взгляд обращается на свое отражение – и вправду ужасно. Он выглядит бледнее чем обычно, а черная водолазка не только подчеркивает это, но еще и показывает то, насколько сильно он похудел за последнее время. На его обветренных губах появляется усмешка, просто потому что его темные круги под глазами очень даже сочетаются с его сегодняшним стилем, так что не все уж и плохо. Вот только после тщательного разбора себя на атомы, Акааши снова включает воду, начиная беспрерывно мыть руки, как будто это действительно может помочь справится с тревогой и успокоить дрожь, которая, кажется только усиливается. Акааши не знает сколько времени он так провел. Остановился только когда с губ сорвалось болезненное шипение, а старые раны на руках вновь не начали кровоточить. Он смотрит на свои ладони, глубоко вдыхая через нос, а потом быстро вылетает из уборной, чуть не забыв забрать свои очки. Кейджи даже не замечает как добирается до крыши – приходит в себя, когда прохладный ветер ударяет в лицо и заставляет его крупно вздрогнуть всем телом. Он поднялся сюда пешком или же все же вызвал лифт? Акааши правда не помнит, лишь достает портсигар, в котором хранились противные сигареты Куроо, и закуривает одну из них, прячась в самом дальнем углу, откуда его не сразу можно будет увидеть. В свободной руке покоится телефон с открытым диалогом. Он набирает и стирает сообщение для Куроо уже несколько раз. Может быть он справится сам? Хотя бы в этот раз? Возможно он просто гиперболизирует свои проблемы и с ним все не так уж и плохо? Сигарета зажимается между губ и легкие наполняются отвратительным дымом, пока в поле набора сообщения не возникает: “У меня сейчас голова взорвется. Я не знаю, что с этим делать.” Бо: “Ты занят сегодня вечером? Поговорим?” Акааши непроизвольно смеется. Кажется мир решил над ним сегодня поиздеваться. Он долго смотрит на сообщение от Бокуто, как будто его ответ может оказаться отличным от его приевшегося: “конечно, буду рад тебя услышать”. Бо: “Акааши?” “Конечно, буду рад тебя услышать”. Он будет рад его услышать. И его сердце тоже будет радо. Пока звонок не завершится, возвращая его в гнусную реалию. Возможно поэтому Акааши не хочет, чтобы вечер наступал. Он даже сидит до конца рабочего дня под пристальным взглядом Удая и пытается сделать хотя бы тридцать процентов от суточной нормы своей работы. А дальше все как обычно. Прощание с коллегами. Дорога домой на метро. Поход в магазин за водой. Квартира. Акааши сползает по стенке и оседает на пол. Он ненавидит многолюдные места. Он не чувствует себя в безопасности. Ощущение, как-будто все хотят посягнуть на остатки его жизни. А еще ему просто страшно. От многочисленных взглядов людей. Их голосов. Извечной толкучки. Ему просто хочется спрятаться в своей квартире и запереться на все замки. Хочется спрятаться в объятьях Бокуто. Но и это желание, какое-то сомнительное, если говорить честно и ничего не утаивать. Акааши не знает чего он хочет на самом деле и что будет для него лучше. Вся эта романтическая эпопея с Бокуто кажется ему комедийным ситкомом – настолько плохим, что на фоне никто не смеется. Акааши понимает, что ему нужно остановиться и прекратить все это дерьмо, которое, как он считает, имеет огромный смысл – только там одна постирония, от которой уже тошнит. Он не знает зачем запирает себя в этом идиотском круговороте, но одна надоедливая мысль режет получше любого ножа. "Я хочу хоть раз почувствовать себя любимым". Зачем? Непонятно. По его скоромному мнению годится для этого только Котару, но никак не Куроо. Утверждение конечно смешное, хотя Кейджи бы назвал это самообманом воплоти. Куроо – хороший друг, но не человек, с которым он сможет почувствовать себя защищенным.Их ночи это как разовая акция, которую Тэцуро повторяет ради него или ради себя – вот тут уже не понятно. Мимолетное ощущение любви, какой-то привязанности и чувство горячих прикосновений, пробирающихся под кожу, а потом доходящих до самой души. Что-то в этом есть, но Акааши слишком зациклен на другом и не разбирает эти ночные завалы, предавая их рефлексии. Акааши тошнит. Он не знает от чего. Может быть от самого себя. А может и от тревоги, которую он очень долго сдерживал, пока добирался до дому. Или тошнота возникла из за взгляда на бардак в своей квартире. Сил на выяснения причины у него нет, он их тратит на то, чтобы добраться до туалета и успешно оставить там свой обед, который он разделил с Удаем парой часов ранее. Тело становится ватным, а перед глазами какая-то муть. Он поднимается на ноги, спотыкается о коврик в ванной и ударяется о раковину. Только последнего Акааши, кажется, не замечает. Очки скидывает куда-то и умывается в попытке вернуть себе вид человека, который не находится в подвешенном состоянии. Получается паршиво. В зеркале все тот же Акааши. – К черту. Очки снова на месте – возвращают ему четкую картинку, но уж лучше бы он оставался в этом размазанном мире красок, чем лицезрел эти мелочи. Он щелкает чайником и начинает прибираться. В его понимании – это спрятать вещи по разным углам, чтобы его квартира не выглядела как свинарник и Бокуто не задавал лишних вопросов. В процессе он находит более менее приемлемую толстовку, что будет закрывает его разукрашенную шею и не выглядеть на нем стремно. Кажется, она лежит у него со второго курса и возможно будет немного мала. А возможно и нет. Сколько килограммов он скинул, раз она висит на нем так, как мешок? Акааши знать не хочет. “Я готов!” – Я вроде тоже. Вроде. Кейджи ставит кружку с чаем на стол и падает в свое старенькое компьютерное кресло. Он не отвечает Бокуто еще какое-то время, стараясь вновь унять дрожь в руках. Глубокий вдох и шумный выдох. Акааши звонит сам, удобно устраивая телефон на столе. – Я уже думал, что ты уснул! – Бокуто по ту сторону экрана смеется и, кажется, берет в руки телефон, потому что теперь Кейдж может разглядеть его немного ближе. – Как я мог, – Акааши мягко улыбается, начиная под столом расковыривать кожу у ногтей, – просто заваривал себе чай, как прошел твой день? – он видит это замешательство на лице Котаро из-за резкой смены темы диалога, но не подает виду. – Отлично! Хотя мы с Тсуму-Тсуму разозлили сегодня Сакусу, – Бокуто вновь смеется, подпитывая чувство одиночества в груди Кейджи только сильнее, – эй, Акааши? – Что? – он внезапно морщится и прикусывает внутреннюю сторону щеки, потому что расковырял кожу на большом пальце до крови. – Ты в порядке? Акааши замирает, уставившись в одну точку, потому что голос Бокуто звучит иначе, чем обычно – будто он увидел то, что так старательно от него прятали. И из-за этого ему хочется сказать многое. Ему хочется кричать. Нет, я не в порядке. Мне очень плохо. Мне страшно. Я хочу, чтобы ты обнял меня. "И не хочу этого одновременно". – Просто устал на работе, все хорошо, – Акааши улыбается, проглатывая ком в горле. – Ложись сегодня пораньше, – он улыбается ему в ответ, а у самого что-то внутри щелкает. Ничего не в порядке.