Парочка

Когда сверху на бедра с размаху приземлилось что-то тяжелое, Шнайдер подтянулся, отбрасывая прочь книгу и желая разобраться с обидчиком. С глаз слетела сонная пелена, одолевавшая его последние полчаса, а в уши помимо шелеста узких листьев странных пальмообразных деревьев пробралось еще и тиканье часов, чужое хриплое дыхание и скрип дивана. Он охнул, когда в плечи уперлись, ощутимо толкая обратно, рефлекторно рванулся, но силы к удивлению Шнайдера оказались равны. — Эй, ну ты чего? Не узнал? Только после окрика получилось осознать, что сверху пристроился улыбающийся Пауль. Что это просто в целом был Пауль — такой знакомый со своими лукавыми лучиками в уголках глаз и способностью с невозмутимым лицом делать всевозможные постыдные вещи. Как сейчас, например, когда он сидел у Шнайдера на бедрах прямо напротив паха и нисколько ни о чем не переживал. — Я почти спал, — ответил Шнайдер, чувствуя, как против воли краснеет: поза, которую они занимали, была более чем двусмысленной. И пусть они, вроде как, и были парой — теперь, — а для пар подобные позы в порядке вещей, но это ведь все еще был Пауль? Тот, с кем Шнайдер еще недавно бухал, развлекался с фанатками, крал пиво и инструменты, удирал от представителей правопорядка и уютился вдвоем в маленькой убитой квартирке, сходя с ума от громко играющей из комнаты невольного соседа музыки… — Ты знал, что я могу видеть, о чем ты думаешь? У тебя просто поразительно живая мимика, я даже завидую, — ухмыльнулся Пауль и, помедлив, демонстративно положил ладонь Шнайдеру на живот. Пока еще поверх футболки, но в темных глазах напротив было что-то такое, что подсказывало — все вполне может измениться, а ладонь — переместиться под футболку. — Но это ведь нормально? Пауль звучал так, будто не был уверен и перестраховывался на всякий случай, уточняя вопрос у Шнайдера. В ответ Шнайдер растерянно моргнул. Он и сам не знал, что теперь нормально, а что нет. Небо и земля, верх и низ — все поменялось местами, перевернулось с ног на голову. Черное — белым, белое — черным, и больше ничего не было так, как раньше. Одно Шнайдер мог утверждать с уверенностью: он не чувствовал отторжения по поводу того, что Пауль сейчас седлал его бедра. Только приятное волнение, пузырящееся где-то в желудке. — Мы теперь, вроде как, вместе как парочка? А парочки только и делают, что обжимаются и целуются. — И не только. Хотя я давно подозревал, что в умственном плане тебе не больше десяти, — усмехнулся Шнайдер, но Пауль только впился ему ногтями в кожу на животе. Почти ласково. — Просто… Все еще очень непривычно. И неправильно. Пауль глянул на него с тщательно скрываемой болью, Шнайдер грустно улыбнулся. — Тебя это беспокоит? — Нет, — помедлив, ответил Шнайдер, наконец, расслабленно вытягиваясь на диване. Он привык к тяжести Пауля, лег удобнее, приспособившись к его весу, и теперь, закинув за голову руку, занял удобную позу, поглядывая на друга снизу вверх. — Иначе ты бы сейчас сидел не на мне, а где-нибудь в углу кутузки. А я в противоположном. С той лишь разницей, что у тебя лицо было бы расквашено в ноль, а у меня всего лишь немного. В ответ Пауль рассмеялся. — Приятно знать, что твоя гомофобия на меня отныне не распространяется. Шнайдер поджал губы, и Пауль примиряюще заводил ладонью ему по животу, а после, помедлив несколько секунд, и двинулся выше, откровенно изучая на ощупь все то, что ему давали изучить. В его лице светились неподдельные любопытство и восторг, искреннее наслаждение. Шнайдер почувствовал, что начинает задыхаться, и сразу даже не получалось понять от чего: то ли из-за нежных прикосновений где-то под ребрами, то ли от теплого огня, освещавшего изнутри обычно темные глаза Пауля. Помедлив, он протянул руку тому навстречу, прижимая пальцы к теплому крепкому бедру, а затем и, набравшись смелости, перебираясь выше, на бок и талию. По-хозяйски огладив до самой подмышки и прихватив напоследок немного жирка в районе таза, Шнайдер хмыкнул: — И почему я не повелся на тебя раньше? Еще лет десять назад ты был куда подтянутее. — Ага, а еще желтый, как куриное яйцо. Заткнись вообще! Кто бы говорил. В долгу Пауль не остался, в отместку сжимая пальцы обеих рук у Шнайдера на мягкой складке живота. — И ведь меня все устраивает, заметь! — Да меня, как бы, тоже, — Шнайдер ласково улыбнулся, вновь поглаживая пальцами мягкие бока, и Пауль замер, как застигнутый врасплох воришка. Шнайдер давненько подметил эту особенность друга — замирать от улыбки, но до недавнего времени пользоваться уловкой было как-то неловко. Они замолчали на какое-то время, пока Пауль вновь не скользнул нерешительно ладонями Шнайдеру по груди, наваливаясь сильнее, применяя больше силы, чтобы ощутить все отчетливее, чтобы Шнайдер применил силу в ответ, заставляя напрягаться мышцы. — Я хочу касаться тебя. Чувствовать твое тело. Это приятно. И твое тело красивое. Ты красивый, Шнайдер. Мне от тебя башню сносит… С каждым словом его голос становился все тише, а сам Пауль — все ближе, и под конец фразы он почти лежал на Шнайдере, а их губы соприкасались. Получалось ощущать его дыхание: сорванное и обжигающее, и от окончания фразы, брошенного хриплым тоном, по шее ползли мурашки до самого копчика. Шнайдер встретился с Паулем взглядами, и его глаза снова были темными, бездонными и непроницаемыми с полыхавшими где-то в самой глубине дьявольским огнем. — Парочки вроде как только и делают, что обжимаются и целуются, да, Пауль? — шепнул Шнайдер прямо в лукавые губы, и тот согласно без слов моргнул, не опуская глаз и продолжая вынимать душу. В это же время медленно он поглаживал ладонью бедро Шнайдера в том месте, где оно опасно подбиралось к названию «ягодица». И — о ужас — Шнайдеру нравилось это настолько, что внутри все сладко замирало, когда Пауль проталкивал пальцы еще чуть ниже и чуть дальше, как будто подтягивая Шнайдера к себе за таз. — Тогда, у машины, почти не считается. Мы оба были на взводе. Как только не убили друг друга? А теперь я хочу по-другому. Медленно. Миллиметр за миллиметром. Чтобы ты вздыхал мне в рот и чтобы я мог тебя везде гладить. Что ответить растерянный Шнайдер не нашелся — чужая откровенность оглушила, лишила дара речи. Он мог только моргать почти испуганно, пока Пауль ухмылялся, как змей искуситель, и придвигался все ближе. Его ладонь перебралась Шнайдеру на поясницу, уже откровенно теперь заставляя выгибаться навстречу. Как будто Шнайдер был против… Они наконец прильнули друг к другу в поцелуе. Пауль не соврал: он не дал сорваться в торопливость и жадность. Старательно он успокаивал Шнайдера, гасил на корню все попытки перехватить инициативу и просто прикасался губами к его губам в невыразимой нежности, не забывая про собственные ловкие пальцы. Их Шнайдер мог ощущать между собственных грудных мышц, на «крыльях», на талии, на бедрах и пояснице — везде, где Пауль мог дотянуться в его положении. В какой-то момент он даже мазнул пальцами Шнайдеру по скуле, с силой затем впиваясь в нижнюю челюсть, как будто Шнайдер хотел куда-то сбежать или отпрянуть, а Пауль удерживал его на месте. Его ладонь, скользнувшая по шее и за ухом, дальше, по ключице и плечу, ощущалась раскаленной и ледяной одновременно. От этого жеста по телу прокатилась звенящая дрожь, осевшая в позвоночнике. Шнайдер вновь рванулся, прижимаясь к Паулю ближе и прерывисто довольно вздыхая ему в губы. Происходящее уже слабо напоминало простые обжимания и поцелуи парочки школьников. Пауля было мало и одновременно чересчур много, он развалился на Шнайдере, прижав того к дивану, его руки шарили по телу везде, где хватало наглости, обходя что пока вниманием только пах, они целовались… Еще неделю назад скажи кто-нибудь Шнайдеру, что будет происходить нечто подобное — он посчитал бы этого человека сумасшедшим. И просто за саму идею поцелуев с мужчиной, и особенно за то, что этот мужчина — Пауль… Наконец, отбросив прочь всякие приличия, Пауль пробрался ладонью Шнайдеру под футболку, касаясь кожи и довольно при этом вздыхая, поскреб ногтями над прессом и самым лобком, а затем, нерешительно помедлив, все же накрыл сквозь ткань штанов напряженный член Шнайдера, который он старательно игнорировал последние несколько минут. Жест выбил из легких воздух, одновременно хлопнула входная дверь в дом, и на пороге комнаты оказался Рихард с двумя огромными чемоданами, театрально расставив в стороны руки, как будто произнося «а вот и я!». Шнайдер и сам не понял, как он умудрился вскочить на ноги, да еще и выбраться при этом из-под Пауля. Только вот в следующий момент он уже захлопывал за собой дверь в ванную комнату и сползал на пол, закрывая ладонями пылающее зацелованное лицо. Напряженный член в штанах мешался, руки подрагивали, а Рихард… Рихард, кажется, все видел. Шнайдер старался успокоить дыхание, но Пауль своими поцелуями вынул и вытряс из него всю душу, по венам бегало возбуждение, и Шнайдер понимал, что успокоиться получится не скоро. Если бы только Рихард не успел что-либо заметить… Может, так и было? Может, еще есть надежда? — А куда это Шнайдер побежал?.. Это был ваш первый поцелуй? Ну извините пожалуйста, — донеслось из гостиной, и Шнайдер тихо заскулил.