Счетовод

По крепкой ветви невысокой черешни бегали маленькие феи и эльфы, чьи тени растворялись в пледах покусанных листьев, а отпечатки тёмными шрамами обжигали нежную кору. Бездумно мотыляя ногами, он наступал на невидимые клавиши, которые неоднородной и грязной мелодией ныряли в косточки ягод, а после вылетали наружу при соприкосновении с треснутым стеклом. Сынмин улыбался на это, так сильно, что щёки болели. Горели, натыкались на шипы и гвозди, резались о замёрзшие кончики мокрых волос и сверкали! Покалывали. В отражении расколотого окна он не видел ничего, кроме белёсых, красных и слепых пятен. Белёсые – от спрессованных паутин, которые прилипали после характерного стука. Красные – от несъеденных остатков сладкой черешни, которые Сынмин, с удовольствием бы доел. Да ему не предлагают. Слепые – от солнышка. От зрячего – почти слепому. Загибая румяные пальцы, мышки пытаются догнать разбегающиеся цифры. Ловят их за крылья и хвосты, как маленьких чертей. Отгоняют от вратов райских садов, чтобы те не посягнули на запретные плоды и змеиные узоры. Не взяли лишнего и не сболтнули ненужного. –Семь, восемь, – Бубнит мальчонка, слушая тиканье часов, в которых на каждой секунде плачут прозрачные пластины. Разбивается вдребезги время. – Девять, шестьдесят, один, два... Считает, сколько черешен пропало с дерева. Сколько было съедено. Сколько прилетело в окно. Сколько он не видел и сколько он слышал.

***

Вздохи из телевизора мелодично ласкали слух, бегая по кончикам ушей красными подошвами своих грязных каблуков. Острые шпильки вонзались в хрящи, дробили их и пережёвывали на ходу. Мурашки мурлыканьем распластались на груди и шее, теплым компрессом излечивая душевные раны и цепляющее одиночество. Мягкая тушка грызуна бегала в рукавах, наверное, пытаясь поймать тех чертей, всё же прогрызших пушистые полы уютных садов, созданных и забытых богом. И на сей раз они дальше не прошли. Их достали, искусали за чёрные кожаные одеяния и прогнали. Сдавливая лёгкую улыбку от щекотки, Сынмин вжимался и слушал падающие на подоконник капли. Их было намного больше, чем косточек и эльфов в детстве. Они были грубее. Они устали. Летели долго и мучительно, сбитые ветром и плачущие в боях между собой. Но их считали. Не всех, не каждого, но некоторых. Избранных.

***

Прижимаясь к чужой груди, Сынмин бегает пальцами по коже, цепляясь кончиками за неровности и родинки. Рисовал забегами трассу для будущих заездов. Был меньшим для большего. –Джисок-а, чего дыхание затаил? –Тебя это совсем не смущает!? – Возмущение в голосе отдаётся лёгкой дрожью. Ухмылка расползается на лице. Это черти за крючки её подняли, похрустывая запрещёнными плодами. Добрались. –Я просто считаю. И считать пришлось быстрее. От злости сердце забилось чаще.