Да что ты вообще знаешь

Говорят, что первая любовь не бывает удачной. Она навечно въедается в подкорку твоего сознания и периодически напоминает о себе. Всплывает в памяти каждый раз, когда ты позволяешь себе дать слабину и выпустить наружу скрытые за семью замками чувства. Тяжело держать себя в руках, когда ваши пути не разошлись ещё где-то в средней или старшей школе, оставляя за собой лишь шлейф воспоминаний. Тяжелее становится тогда, когда в каждом прикосновении и слове ты начинаешь видеть искры надежды, что в ваши дружеские отношения может заглянуть что-то более чувственное и настоящее. Алкоголь короткими, но ощутимыми потоками бьёт в голову, заставляя сознание мутнеть с каждой минутой сильнее. Контроль над телом и разумом покидает примерно после десятого шота обжигающей текилы, принося за собой разрушение и страх, что стальные цепи могут в конец не выдержать того, как сильно рвётся наружу правда. Хёнджин щурится, пытаясь внимательно следить за горлышком бутылочки, но вращения настолько быстрые, что начинает тошнить. Он закрывает глаза, пытаясь успокоить бурю в желудке, чтобы не испортить ковёр друга, а ещё борется с диким желанием прилечь, потому что хуже будет. До ушей отдалённо доносятся громкие возгласы и свист, и Хван из последних сил посылает сознанию сигналы, чтобы оно не покидало его ещё хотя бы полчаса. Глаза еле удаётся разлепить, натыкаясь прямо перед собой на два силуэта. Парень жмурится как можно сильнее, чтобы фокус наконец-то вернулся, а когда открывает глаза, мгновенно жалеет, что вообще пришёл. Сынмин сидит на бёдрах Джисона, двумя руками сжимая его пухлые щёки, и целует. Целует так жадно и страстно, что только завидовать и хотеть тоже. Хан позволяет себе многое, ощутимо схватив друга за задницу, чтобы прижать к себе ближе, и Ким, от неожиданности, стонет прямо в поцелуй. Хёнджин думает, что так быстро он никогда в жизни ещё не трезвел. Потому что в голове рой мыслей пулей вылетает, оставляя за собой непонятный бардак, а злость бурлит по венам, смешиваясь с кровью. Красные пятна от алкоголя скрывают ярость, наливаясь ещё более ярким цветом, а ногти больно впиваются в ладони, оставляя полумесяцы на коже. Он встаёт со своего места чересчур резко, чуть не сев обратно из-за головокружения, но плюёт на это и продолжает идти, пошатываясь, смахнув по пути две пустые бутылки от пива. На громкий звук бьющегося стекла все оборачиваются в недоумении. Сынмин от Джисона отлетает, как ошпаренный, заставляя его нахмуриться и впасть в ступор ещё больше. Парень мямлит себе что-то под нос и вылетает из комнаты вслед за лучшим другом, опрокинув чужую банку с колой. В комнате повисает мёртвая тишина, пока все молча хлопают глазами, смотря на пустой проход. – Что это с ними? - первым нарушает тишину Чонин, встав за сухими салфетками. – Наверное, Хёнджину стало плохо. Сынмин не может его оставить одного, вы же знаете, что они неразлучны. - Чан пожимает плечами и помогает младшему убрать беспорядок, что те двое устроили минутами ранее. Сынмин бегает по второму этажу, заглядывая в каждую комнату, но нигде друга не находит. Он спускается на первый этаж и тратит ещё вечных, по ощущениям, пять минут, прежде, чем обнаруживает Хвана на беседке заднего двора. Ким переводит дыхание и внимательно осматривает парня перед тем, как подойти ближе. Хёнджин трясётся весь, наверняка от холода, как думает младший, а ещё достаёт последнюю сигарету из изрядно потрёпанной пачки. Он комкает её сильнее и раздражённо откидывает от себя подальше, громко матерясь. Бычок от выкуренной сигареты летит в том же направлении, а новая уже ждёт своей очереди меж губ. Но Сынмин не даёт поджечь её, выхватывая и ломая напополам. – Последняя была. - Хван вздыхает, убирая зажигалку в карман, и поднимает уставшие глаза на друга. - Сломал прямо так же, как моё сердце. - Он улыбается уголками губ и смеяться начинает. Правда, смех не от веселья вовсе, скорее истеричный, тот, что вырывается неосознанно, когда оказываешься на краю обрыва. – Что это было? Тебе плохо? - Мин наклоняется, чтобы их лица находились на одном уровне, и заглядывает в чужие глаза, пытаясь увидеть в них хоть что-то, что могло бы помочь понять. Но глаза Хёнджина не могут показать ничего, кроме боли, отчаяния, ядовитой печали и злости. Злости не на Джисона, а на себя за то, что позволил себе быть слабым. Ещё на Сынмина за его согревающую улыбку, заразительный смех, поднимающий настроение даже тогда, когда это невозможно. За его нежные руки, которые постоянно нуждаются в прикосновениях к рукам Хёнджина. За сладкий голос, что шёлком окутывает из раза в раз, стоит только ему начать говорить. Злится, что позволил своему лучшему другу влюбить в себя так крепко, что дружба теперь висит на тоненьком волоске. – Отвезти тебя домой, хён? - Ким кладёт руку на плечо друга, искренне беспокоясь о его самочувствии. Но Хван чужую руку грубо скидывает, переводя взгляд куда-то за Сынмина. – Джисона отвези. - старший плюётся ядом и все иглы наружу выпускает, не давая к себе прикоснуться. Ким удивлённо хлопает глазами, не ожидав от друга таких слов. Он снова тянется к парню, но его отталкивают. – Его компания была тебе явно приятнее, чем моя. Он хорош, не так ли? Времени зря не теряет. Так жадно целовали друг друга и трогали, как будто собирались сожрать. - Хван встаёт с места и хочет поскорее уйти куда-нибудь подальше. Но голова всё ещё идёт кругом, поэтому он тут же оказывается на траве, потеряв равновесие. – Что за бред ты несёшь, Хёнджин? Тебе надо домой. Давай, я помогу тебе. - Сынмин подлетает к другу и пытается поднять, но тот вырывается, повторно падая на землю. – Не надо мне помогать. Не трогай меня! Отвали, Cынмин. Иди к Джисону и продолжай убивать меня! Почему ты продолжаешь делать мне больно? Почему? - Хёнджин кричит, отмахиваясь от рук друга, и в итоге оказывается спиной на траве, спрятав лицо в изгибе локтя. Ким стоит над парнем, тупым взглядом смотря в одну точку. До мозга медленно доходит смысл сказанных слов и, если честно, он совершенно не понимает, что Хван имеет в виду. Снизу доносятся тихие всхлипывания и Мин округляет от удивления глаза, потому что плакал старший в последний раз только из-за смерти своей морской свинки около трёх лет назад. – О чём ты, хён? Я не понимаю тебя. - Сынмин присаживается рядом и осторожно касается кончиками пальцев чужой руки, а когда никакой реакции не видит, накрывает её своей, большим пальцев успокаивающе поглаживая. – Я так устал, Сынмин-а. Я больше так не могу. Я не могу справиться со своими чувствами к тебе. Я правда пытался. Пытался избавиться от них ещё пять лет назад. Но никто не смог вызвать во мне все те чувства, что вызываешь ты. Потом я пытался скрывать их. Они медленно сжирали меня изнутри, забирая все силы. Я так сильно старался сохранить нашу дружбу и не дать повода засомневаться. Я словно пластилин в твоих руках, Сынмин-а. Сожми чуть сильнее - ничего страшного, я буду мягок настолько, насколько понадобится. Я приму любую форму, которую ты захочешь мне дать. Стану таким, каким пожелаешь. Только не оставляй меня. Не дай засохнуть и превратиться в бесполезный твёрдый кусок непонятно чего. Я так люблю тебя, что хочется умереть. Хёнджин убирает руку от лица, но глаза открывать боится. Страх увидеть на лице любимого отвращение или гнев от того, что узнал всю правду. Он сковывает сталью, не давая пошевелиться. Остаётся только прислушиваться к гнетущей тишине и изредка нарушающему шелесту листьев. Сынмин поджимает губы, сжав руку Хвана, что всё это время была под его ладонью. Внутри вихрь не совсем понятных для него эмоций и чувств, которые желательно отсортировать по полкам, да побыстрее. Но всё только путается пуще прежнего, превращаясь в кашу. – Но ты всегда был тем, кто находил себе кого-то. Ты никогда не проявлял ко мне что-то, что могло бы казаться больше, чем дружба. Ты ни разу не показал мне, что есть даже малейший шанс на другие чувства. На особенные чувства. – Да что ты вообще знаешь. - Хёнджин всё же открывает глаза и смотрит на Сынмина. В глазах первого отражается лунный свет вперемешку с тоскливой грустью и вязким отчаянием от тяжёлых мыслей, что так глупо и быстро наступил конец. - Ни на одного человека я не смотрел так, как на тебя, Сынмин. Ни одни отношения не продлились долго, просто потому что я люблю тебя, глупого. Я ради тебя готов в лепёшку разбиться, лишь бы рядом быть, да счастливым тебя сделать. Ты пресекал каждую мою попытку показать тебе чуть больше, чем есть на самом деле. Каждый чёртов раз моя надежда с грохотом разбивалась о твои скалы, не оставляя шанса собраться. И ты говоришь, что это я был тем, кто ничего не показывал? Хван принимает сидячее положение, аккуратно убрав от себя руку друга. Он усмехается, опустив голову, и даже думать боится, чем всё может обернуться. Лишиться лучшего друга и любви всей жизни в одном лице всего за одну ночь - достижение, к которому Хван так боялся приблизиться. В руку прилетает чужой кулак и старший ойкает от неожиданности, схватившись за ушибленное место. Он большими от удивления глазами смотрит на парня, когда в него прилетает ещё один удар. – Ты идиот, Хван. Идиот, идиот, идиот. Тупица тупая. Как же я ненавижу тебя. - Сынмин накидывается на друга с непрекращающимися ударами, пока Хёнджин, всё ещё пьяный, пытается от кулаков увернуться. Ким продолжает осыпать парня обзывательствами, но когда до ушей доносится первое всхлипывание, Хван руки младшего перехватывает и прижимает его к себе, закрыв своими объятиями от всего, как раньше. – Называй меня, как хочешь, Сынмин. Я всё равно люблю тебя. Хёнджин одной рукой успокаивающе гладит по спине, а второй перебирает шелковистые пряди на затылке, как любит Мин. Он носом зарывается в макушку, периодически оставляя нежные поцелуи, и терпит все удары, прилетающие в спину. Постепенно они становятся всё слабее, утихая одновременно со всхлипываниями. И через время Сынмин успокаивается окончательно, лишь мелко подрагивая из-за недавней истерики. Он размеренно дышит, спрятав лицо в изгибе длинной шеи. Ким обнимает старшего в ответ и тянется ближе, ощутимо укусив куда дотянулся. – Эй! - Хёнджин отодвигает от себя парня и хватается за шею, хмуро посмотрев на заплаканного Кима. - За что? – За то, что запутал меня и заставил убиваться по тебе несколько лет подряд, дурак. Сынмин строит обиженное лицо, изо всех сил стараясь не засмеяться с недоумевающего лица старшего, а потом хватает за затылок и притягивает к себе, впиваясь в пухлые губы как-то слишком отчаянно и грубо, передавая через поцелуй всё своё раздражение, перемешанное с сильными чувствами, которые приходилось скрывать так долго.