Сложно понять

             Приходить к Сейшу после уроков уже давно стало традицией — у Коко дома обычно темно, холодно и нет еды, ведь родители всегда на работе, окна вечно зашторены, а отопление вручную включать приходится. У Сейшу хотя бы светло и вкусный обед есть, который лишь разогреть надо, а дождаться, пока комната согреется, можно вместе, укутавшись в один плед. Кажется, их родители уже даже условились, что младший Коконои у своего друга до самого вечера сидит, помогает с домашней работой, пьет чай и манги читает. Им всем так лучше, удобнее и — только младшим — веселее.              Кажется, они с самого рождения рядом. Или просто на улице случайно столкнулись — на трехколесных велосипедах — и плакали долго, пока еще совсем юная Коконои-сан маленькую Акане успокаивала и цветные пластыри мальчикам на коленки клеила. Они спустя пару дней вместе младших из неглубокой лужи доставали, а вскоре из сугроба снега — маленькие как-то сами друг друга находить научились, а девочка, но уже мама, что даже старшую школу не окончила, как-то с тринадцатилетней Акане сдружилась.              А потом как-то незаметно десять лет прошло, изменилось многое, но маленькие по-прежнему вместе, хотя теперь уже со средней школы возвращаются, а утром вынуждены едва заметные усики подбривать. Время никого не щадит. Одноклассники тоже смеются нещадно, шутят о чем-то своем непонятном и грубом, девочкам юбки поднимают и несуразицы на классной доске рисуют.              Нупи и Коко лишь друг с другом спокойно было. Для них привычным стало сидеть на крыше, как-то украв ключи от нее, делиться утренним бенто, смеяться с только им понятных шуток, где смешаны игры, что вместе прошли, и манги, что вместе прочитали, порой даже вслух по ролям, пока Акане на дополнительных уроках была — кажется, теперь они у нее парами называются. И порой они вместе ее домой забирали, ведь зимой темнеет рано, а она все такая же маленькая и хрупкая и двух хулиганов вырастила, которые за нее и в огонь, и в воду. Только на нудные уроки ходить не хотят. Английский больше всего не любили и готовы были прогуливать его где-то в парке, пробуя новые пирожные в первом встречном кафе или просто сбегая в кинотеатр. И они на предпоследнем ряду всегда любили сидеть — не совсем, где сладкие парочки, но где людей меньше намного, можно переговариваться тихо и недолго, смеяться и прятать улыбки в тени.              И со временем Коко алые щеки за отросшими волосами прятать научился, но так и не понял нормально, почему они порой горят. Вроде же не происходит совсем ничего — Нупи его волосы, растрепанные ветром, поправляет или ворует коктейльную вишенку, не сразу ее съедая, а сперва сливки слизывая, улыбаясь довольно, что самое вкусное смог отобрать, а Хаджи и не возмущается. Только отходит на шаг, когда Сейшу ему показать что-то пытается, обнимая за плечи, прижимаясь к его щеке своей. И от него теперь ментоловой пеной для бритья пахнет, но порой все так же клубничным какао. И Коко все никак не поймет, что все-таки изменилось, почему он все чаще забывает дышать рядом с другом.              Почему даже в книгах не получается найти ответ, сколько бы часов он не просиживал в библиотеке? Просто все книги твердят, что его симптомы похожие на любовь юных девочек к своим учителям или мальчикам-старшеклассникам. Но Хаджиме уверен, что из девчачьего у него только длинная сережка и желание глаза подвести. Он как-то у мамы об этом спросил, но оттого стало еще сложнее понять, почему только женщинам позволено делать свой взгляд выразительней, почему ему нельзя быть красивым.              Или почему зимой у Сейшу даже в самый холодный день руки остаются теплыми? Почему, когда он точно в детстве брал руки Коко в свои, просто чтобы согреть, сердце непременно сбивалось с ритма — на уроках биологии ему сказали, что это аритмия. Так в какой из дней его лучший друг стал причиной достаточно серьезной болезни?              — Коко, ты снова завис, — снова забыл, что он на уроке, вот Инупи и приходится у него перед глазами щелкать и легонько за предплечье трясти. — Леопард уже закончил со своей лекцией по выживанию на каникулах, поэтому сматываемся побыстрее.              Хаджиме лишь раз моргнуть успел, как его тетради в сумке друга оказались, а самого его за руку к шкафчикам уже тянули. Слишком уж не терпится Сейшу на свободу вырваться, а там и Коко по возможности в ближайшем сугробе закопать, наконец-то игнорируя его возмущения из-за школьной формы, что запачкается и высохнуть до завтра не успеет — им ближайшие две недели больше не придется в школу тащиться. Кажется, даже в воздухе рождественско-новогодний запах появился. Или это просто кто-то неподалеку мандаринку чистить начал. Все свои они уже после четвертого урока съели, но дома, кажется, еще несколько оставалось.              Только вот Коко снова не о мандаринах думает, неестественно медленно обматываясь шарфом и все пытаясь понять, что же с ним не так в последние месяцы. Может, действительно заболел, раз дергается испуганно, когда к нему Инупи подлетает, близко-близко встав, в глаза заглядывая и руку к его лбу протянув, температуру проверяя. Тоже, видимо, волнуется.              — Что с тобой? — и смотрит во все глаза. — Ты какой-то очень тихий в последнее время.              И нужно срочно что-то придумать, что-то весомое, но чтобы не ложь, какую-нибудь волнующую правду, что помогла бы время оттянуть…              — Родители снова собираются уезжать.              Да, это подойдет. Это тревожит его уже больше недели, но… потом он по дороге в школу с Сейшу встречается и забывает обо всем, даже в расписании путаться начинает. Такой глупый рядом с ним, но от этого даже хорошо — тепло как-то и улыбаться хочется. Может, их дружба с возрастом просто стала крепче? Вот же, Инупи смотрит взволнованно, остановившись у кучи снега, где изначально собирался закопать Коко и сверху упасть.              — Надолго?              — На все праздники, — он просто плечами пожимает, продолжая перед собой смотреть на редеющую толпу школьников в пуховиках и цветных шапках. Свою дома случайно забыл, потому пришлось смешно в шарф замотаться, но Сейшу даже не смеется. — Как и в прошлом году.              — Поедешь с ними?              — Не хочу.              Он не любит ни самолеты, ни поезда, ни машины, а Нупи улыбается при каждом напоминании об этом, что потому Хаджи и нравится «Хоббита» читать, что путешествовать только пешком может. Но тут определенно что-то другое было. Не хотелось день за днем вежливо родственникам кланяться и улыбаться, знакомиться с сотрудниками родителей и их детьми, что обязательно на нервы действовать будут. Хотелось тишины, пусть даже в полностью пустом и темном доме.              Или там, где чтят и любят все праздничные традиции, а выход из любой ситуации находят легко и быстро, лишь небольшой семейный консилиум собрав:              — Тогда приходи к нам на Новый Год, — Акане улыбчивая и понимающая, даже объяснять много не пришлось, лишь заикнуться о возможности вместе отпраздновать. — Лишь я и Сей-тян вряд ли одни справимся, — и она лохматит волосы брата сильнее прежнего. — Родители вернутся поздно, поэтому все приготовления снова на нас. Коко-кун, ты бы мог нам помочь, а потом с нами же и отпраздновать — и сильнее прежнего вгоняет Хаджиме в краску.              Потому что Новый год. С ним. Такой особенный праздник… и Сейшу особенный для него… теперь куда больше, чем раньше, и теперь это признать понемногу получается.              Когда они в снежки играются, постепенно ближе друг к другу подбираясь, осыпая снегом скорее как на зимней фотосессии, падая вместе в сугроб, кувыркаясь в нем, пока старшие Коконои подарки в машину загружают и что-то им прокричать пытаются. Четыре больших коробки дома — для Хаджи, Сейшу, Акане и их родителей, — которые Коко должен в дом Инуи обязательно принести, ни в коем случае не забыть, не уронить по пути, а потом взять с собой Сейшу и хоть часть продуктов для праздничного стола оплатить и помочь донести. И проследить, чтобы Акане ничего тяжелого не носила — она и без того в детстве постоянно младшего на руках таскала, пусть хоть сейчас, когда мальчики подросли, отдохнет немного.              Тем более список у них был длиннее обязательной литературы, которую прочитать за эти каникулы надо было, вот и нести пришлось целых четыре пакета на двоих, дома падая прямо на пол под тихий смех старшей сестры. А после небольшого отдыха они помогали ей дом украшать, вырезая снежинки, посыпая блестками недавно найденные в парке шишки и развешивая все это по шкафам и окнам, пританцовывая под новогоднюю музыку, переговариваясь друг с другом о выборе фильмов — Коко до последнего хотел аудиокнигу слушать о несуществующих магических школах — во время приготовления праздничного ужина. Да и не так уж и много им готовить нужно было, чтобы целую книгу прослушать.              Они справились уже за два часа, следуя четким инструкциям, что и сколько варить или запекать, лишь изредка помешивая что-то. Для них самым сложным оказалось картошку и яблоки почистить и порезать хоть примерно на равные кусочки.              Потому Коко вскоре без дела сидел и лишь смотрел, как Акане столовые приборы раскладывает и свечи поджигает. Это оказалось ужасно неловко и неудобно, ведь хоть чем-то помочь хотелось, но отчего то чувство было, что если он поднимется сейчас и перехватит тарелки из ее рук, то только помешает, перевернет что-то, разобьет и испортит.              — Если хочешь помочь, то лучше иди на кухню, пока Сей-тян ничего не разбил, — точно, он же такой же неуклюжий, как и Коко, почему только вызвался на кухне доделывать все…              Почему только Акане-сан всегда настолько понимающая, словно и не человек, а настоящий ангел?              — Я и сама здесь справлюсь, иди, — и улыбается мягче весеннего солнца.              И Коко шаркает на кухню, по пути улыбается все шире. Вселенная словно только сейчас, когда фильм титрами под тихую музыку заканчивался, на него навалилась — он совсем один с Сейшу в комнате останется. И в образовавшейся тишине, что весь дом поглощала постепенно, Хаджи не знал, о чем заговорить с ним. Это отчего-то в последнее время таким сложным стало, словно все темы для разговоров растворились или совсем уж глупыми казались.              — Что это? — и вопрос он задает, конечно же, самый глупый.              А еще внезапный совершенно, Нупи его присутствия сперва даже не заметил, вот и подпрыгнул на месте, роняя на стол, кажется, кондитерский мешок, наполненный чем-то белым и обязательно сладким. А следом что-то, словно карты, на тарелку упало. Все же Коко помешал…              — Это пряничный домик, — он со всей жалостью мира посмотрел на неясную кучку на тарелке. — Пока еще не домик, — и наконец-то улыбнулся вошедшему, — просто имбирные пряники.              Да, мальчики их чуть не спалили, забыв вовремя из духовки вытянуть, потому они темнее нужного, но вроде все такие же мягкие и вкусные — Акане заверила их в этом или же просто успокоила двух неуклюжих поварят, что теперь молча смотрели друг на друга, подбирая слова. Почему это так сложно теперь…              — Могу помочь, — больше как вопрос, на который Инупи лишь шаг в сторону сделал, предоставляя другу место возле себя и тарелки с несчастными пряниками. — Их нужно чем-то склеить?              — И украсить, — и он неловко поднимает прозрачный мешок с металлической насадкой, словно это мертвая рыба была, которую еще почистить и посолить нужно, но все брезгуют.       Даже мило.              И откуда только эти мысли берутся? Но ведь Сейшу действительно милый сейчас — растрепанный, немного румяный, немного в муке и розовом фартуке. И такой же протягивал Коко, чтобы новенький свитер не запачкал. Заботливый. Как и всегда, но раньше мыслей об этом не было, или же не так часто появлялись. Хотя они всегда заботились друг о друге. Потому что друзья. Потому что ближе них никого нет. Пусть Коконои-сан или Акане им поочередно сказки читали на общих ночевках, но они вскоре уходили, оставляя мальчиков одних, уже спящих или просто сонных, что из последних сил вполголоса говорить пытались, что-то без конца обещая друг другу, о чем-то вместе мечтая.              Они мечтали и обещали всегда рядом быть, что бы ни случилось, друзьями оставаться.              А теперь что-то невидимое в воздухе между ними повисло и мешало, как и раньше, непринужденно веселиться и даже просто рядом стоять. И это что-то абсолютно все меняло — заставляло Коко как-то странно, совсем иначе чувствовать дыхание друга на своем плече, совсем не слышать его слов, ведь в голове лишь строки из тех глупых книг были, где «мир замирает, когда он ближе подступает, и звезды ярче светить начинают, когда он руки касается».              — Хэ-эй, — и вот Инупи снова его за руку тряс и перед глазами щелкал, невольно заставляя Хаджиме вновь позорно на месте подпрыгнуть. — Помогай давай, — и мешок протянул, словно Коко хоть слово из его объяснения понял или хотя бы услышал.              Но, наверное, это не должно быть очень сложным — просто склеить кремом края пряников, которые Сейшу придерживал. Да, это просто, лишь провести металлическим кончиком словно ручкой и надавить немного. Получилось даже ровно и, кажется, красиво. И Сейшу, кажется, тоже результатом вполне доволен, потому продолжать можно было, скрепив все четыре пряника вместе, придерживая их и заполняя густым белым кремом, который Акане старательно взбивала не меньше десяти минут.              И не успел Сейшу моргнуть, а Коко подумать, как на кончике носа этот крем появился, а Хаджиме со смеху прыснул, чуть сгибаясь над столом, пряча очередные мысли, что его друг милый. И что вслед за небольшой пакостью хотелось ему помочь и слизать убрать белую массу и покраснеть сильнее прежнего от странного эпитета. Это просто сахарный крем, Коконои Хаджиме, успокойся уже и доделай чертов домик.              И следующим пунктом был слой ягод. Тут тем более ничего сложного не было, только лишь тарелку ближе поставить и ровным слоем выложить засахаренную клюкву. Все предельно просто. Но у Инупи почему-то руки мелко дрожали, наверное, от долгой работы, ведь уже почти восемь вечера, а они в десять утра начали. Потому несколько ягод упало на стол — тут тоже все просто, лишь поднять и обратно в тарелку закинуть, забирая ее у друга.              Но белый кончик его носа отвлекал. Почему он такой сладкий? Крем. Сладкий, застывающий крем, который Сейшу так и не убрал с лица, только улыбаться как-то странно начал, на ягоды поглядывая. Их просто на дно домика опустить нужно. Взять жменю и выложить, обязательно подшутив над неуклюжестью друга.              Или так же просто поднести упавшие ягоды к его губам — только потому что они кислые и Сейшу обязательно смешную рожицу скорчит — или глаза опустит, из-под ресниц на пальцы поглядывая, приоткрывая и облизывая губы, прежде чем попробовать. И губы у него теплые и мягкие. И раньше Хаджиме совершенно на это внимания не обращал, а теперь его словно током ударило и хотелось снова друга покормить, лишь бы еще раз к его губам прикоснуться. Или к рукам, все же забирая тарелку себе.              Отходя на шаг, чтобы хотя бы вдохнуть полной грудью, плечи расслабить и Сейшу пространство дать. Он сейчас такой же сконфуженный, румяный и молчаливый. И саундтрек очередного рождественского фильма почти не слышно, пусть он и играет на весь дом, но, видимо, только для Акане, а у них тут отдельный мир лишь для них двоих и недостроенного пряничного домика.              Случится ли какое-то зимнее чудо, когда они достроят его? Хоть какое-то… они определенно сейчас в нем нуждались, замерев напротив друг друга, словно окаменев. Вместо слов лишь взгляды были, что метались от ягод до капель сока на пальцах и губах. И одна мысль на двоих зародилась — облизнуть и снова замереть от синхронности, от непонимания.              Почему именно сейчас все вопросы, что тревожили Коконои весь триместр, в памяти всплыли и сосредоточились на алых и влажных губах?              Получается, все книги были правы, раз теперь он думает только о поцелуе. Только отставить тарелку, сделать тот шаг, на который он прежде убежал, найти руку Сейшу… разве это правильно? У него волосы короткие, едва заметная светлая щетина на подбородке, плечи широкие и он уже выше… и к нему потянуться на носочках хотелось, глаза так же прикрыть, тыльной стороной ладони вверх по шее провести, в волосы зарыться и к себе притянуть…              И отойти — отскочить — сил не было. Или же это тело противилось. И словно уже готовилось удар принять за свои необдуманные действия, напрягаясь, уменьшаясь…              — Ты боишься? — голос Инупи совсем по-другому сейчас звучал, но так искренне, чуть дрожа.              — Да, — тихо-тихо и так же искренне.              И Сейшу помогает тарелку на стол поставить, убирая единственную преграду между ними, приближается медленно и осторожно, словно репетировал уже.              — Я тоже, — но за руку берет уверенно, о чем Хаджи даже подумать полноценно не решался, а теперь взгляд от их переплетенных пальцев, немного липких, отвести не мог. — Но я не хочу… — и Коко окончательно от его взгляда, теперь точно на него направленного, теряется, — не хочу рушить все.              — Мы всегда будем вместе, — сказать это так легко было, ведь когда-то в далеком детстве обещали это друг другу каждый раз перед сном на ночевках, — что бы ни случилось.              И они все еще этому обещанию верны и, кажется, думают об одном — но точно не о пряничном домике. И во времени теряются, просто стоя рядом, держась за руки и глаза в глаза неотрывно глядя — в их глазах новые обещания переливаются в свете развешенной у потолка гирлянды. И Коко одними губами повторил, что они по-прежнему будут вместе, что нет причин переживать и отстраняться в непонимании — Хаджиме и сам не понимал ничего, лишь оборванные строки из всех прочитанных книг в голове дикими птицами летали. Их не поймать, как и опускающийся на губы взгляд. Они немного обветренные, покрыты мелкими трещинами, но обязательно мягкие, пухлые и что-то сказать пытаются.              — О чем ты думаешь? — кажется, Сейшу только с третьего раза вслух смог это произнести, но все еще тихо.              — Я… — не думай, Хаджиме, не думай, не бойся и просто говори, — хочу поцеловать тебя.              И больше не было пути назад, оставалось лишь напоминать себе, что нужно хоть немного дышать, в зелени его глаз заблудившись, ожидая свой приговор. Коко даже не снилось ничего такого, и он не мечтал ночами, до утра теряясь в своих фантазиях, но, оказалось, всегда лишь одного желал. Чтобы Сейшу не отпрянул от него в отвращении, ударяя по лицу и в живот, разрывая между ними все связи, называя мерзким…              Пожалуйста, пусть новогоднее чудо окажется не просто детской сказкой, пусть оно случится сегодня и словно по волшебству снежной ночи…              Словно по волшебству, ведомый тонкими золотыми нитями Инупи крепче его ладонь в своей сжимает, чтобы ни один из них сбежать не мог, когда между ними стираются последние крупицы расстояния. Так уверенно, словно это могло дрожь унять — наоборот усилило, а темный взгляд предательски забегал. Ведь нельзя было в глаза смотреть. И уж тем более на губы нельзя. Лучше на настенные часы куда-нибудь, за окно и на неготовый пряничный домик.              — Мы еще не закончили, — но они даже не думали о десерте.              У Коко все мысли вертелись вокруг сахарной капли на кончике вздернутого носа, метались к растрепанным волосам и светлым ресницам, неожиданно пушистым и длинным, что к ним прикоснуться хотелось. Черт, насколько же странные у него мысли… как жаль, что он не мог мысли Нупи читать.              Мог только позорно дернуться, все еще опасаясь удара, когда Сейшу на его щеку руку опустил. Она теплая, как и всегда, и хотелось глаза прикрыть. Хотелось неотрывно на него смотреть, пока еще возможность была, изучая мельчайшие детали, которые раньше не видел из-за падающего зрения. У него россыпь мелких-мелких золотистых веснушек, а с языка едва не сорвалось «поцелованный солнцем».              С губ Инупи сорвался долгий выдох, как перед прыжком в воду, вновь опустились веки, ресницы отбросили длинную тень на щеки — все как и писали старые книги — и он вперед подался, наклоняясь немного, ведь Коко так и не смог выше него стать. Потому и приподнялся сейчас, потянулся навстречу и до последнего глаза открытыми держал.              Пожалуйста, только бы это злой шуткой не оказалось.              Прикосновение настолько легким оказалось, что ветерок в душный летний день был бы ощутимее. Но им можно, им простительно — они до конца не понимали, что делают, что чувствуют, и после им обязательно во всем разобраться придется. Сейчас же просто было очень страшно руку — теперь уже не — друга отпустить. И отстраняться еще слишком рано было, поэтому они пробовали дыхание друг друга на вкус, продолжали тянуться, вновь в поцелуе сливаясь, все таком же невинном и детском. Но сердца от него бились, как бешеные, а кисло-сладкий вкус засахаренной клюквы навсегда в память въелся, теперь связанный лишь с ощущением мягких губ на своих, пока кончики ресниц щекотали щеки.              И так страшно-неловко было глаза открывать, стоя все так же близко друг к другу, задыхаясь точно после долгого бега, глядя первым делом на разбросанные части пряничного домика, который так и не смогли вовремя собрать. Смогут ли хоть что-то сказать или застынут в тишине, не решаясь в глаза посмотреть?              Хлопок входной двери чересчур резко, неожиданно, не вовремя разбивает тишину между ними.              — Родители вернулись, — шепчет Сейшу.              И Коко первым взгляд поднимает. Улыбается, алеет до самых кончиков волос и тянется такие же алые щеки погладить.              — Я свое обещание сдержу, — в воздухе повисло непроизнесенное «а ты?»              — Я тоже, — но сейчас пришлось отступить.              Разойтись по разным сторонам стола в попытке успокоиться хоть немного, последними мягкими улыбками обменяться.              — Нужно закончить приготовления.              И вместе они тянуться к тарелке с ягодами, смеются заливисто и легко, словно сотню лет не дышали. Хаджиме берет крем, Сейшу выкладывает ягодные слои, Акане родителей встречается, хвастается всей проделанной работой, дает мальчикам чуть больше времени, чтобы с десертом закончить и хоть парой слов переброситься.              Что они еще обязательно вернутся к тем мгновениям, что трепетным беспокойством в сердцах застряло и определенно их жизни изменит, только где-то не здесь. Где-то в закатных лучах, что через распахнутое окно в городскую библиотеку врывается, когда они не совсем случайно в трех сантиметрах друг от друга замирают, улыбаются, соглашаются даже без слов, что их дружба просто чуть крепче стала, чуть ближе. А все остальное они как-нибудь после обязательно поймут, вместе задаваясь вопросами, прячась в укромных уголках любимой библиотеки в попытках найти все нужные книги с ответами и объяснениями.