***
— Я больше никогда не буду обедать с твоими коллегами…— устало простонал Скарамуша, когда Тарталья разминал его затекшие плечи. Сейчас они стояли в заснеженном хвойном лесу, в окружении елочек, одетых в белоснежные снежные шубки. Вокруг стояла умиротворенная тишина, падали маленькие хлопья снега. Вдали от шумной столицы, где мозги кипели и голова кружилась от множества людей на улице, в лесу можно было вдохнуть полной грудью, расслабиться, давая морозному воздуху погулять по твоей спине, волосам, чтобы он смог заморозить и забрать с собой весь пепел негатива. Небо затянуло серо-молочными тучами; снег, словно белое море, светился на фоне мрачных темно-изумрудных ёлок и жидких кустов. В кроне хвои прыгали с ветки на ветку коричневые белочки с шишками в своих крошечных зубах. Маленькие снежинки, падающие с небосвода, попадали на кожу и таяли, покусывая её. Было приятно—холодно, хотя в Снежной такая погода — редкость, обычно здесь бураны и метели, сметающие все живое на своем пути. После шумной посиделки с коллегами Тартальи Скарамуша и Чайльд еле-еле выбрались на уединенную прогулку в лес. Тарталье пришлось тысячу раз заговаривать зубы своим коллегам, что им действительно пора идти. В защиту своих слов, когда его друзья не верили ему и пытались удержать на месте, Тарталья показывал им на Скарамушу, у которого уже кожа стала белее снега от нехватки кислорода (в имении солдат было невероятно душно и жарко) — и те сразу же любезно проводили их до выхода. Всю трапезу им пришлось держать добродушное выражение лица, пока солдаты несли несусветную чушь, громко смеялись и осыпали лестью Скарамушу. От их румяных пьяных лиц Муше становилось дурно. Ещё раздражало то, что к нему явно пытаются подластиться: коллеги то прошепчут ему на ухо комплимент, то подмигнут, если Скара невзначай посмотрит на них, то даже кладут руки на его колени и под локти. Чайльд этого не замечал, на удивление, но если бы он заметил — то от солдат бы и мокрого места не осталось. Если товарищи Тартальи пытаются впечатлить иностранку (точнее сказать, иностранца), то пусть перебьются — он уже занят Тартальей. Чайльд продолжал делать массаж Скарамуше, с его рта вываливались клубни пара. Так же он стряхивал накопившиеся кучки снега с по-птичьи хрупких плеч Скары. — Сними с меня заколку, — попросил Скара. — Хорошо, сейчас, — Тарталья бережно отцепил украшение в виде алой камелии, которое было прикреплено на булавку за ухо. Как только украшение вышло из его головы, Скара блаженно застонал, давая нахлынуть его голове волне боли от железной шпильки. — Тебе лучше? — Немного, — выдохнул Скара. Он устремил пустой взгляд куда-то вдаль, где росли большие красивые елки, его манила красота хвойных деревьев. Тарталья промолчал; его тревожило уж слишком спокойное, даже нервно-расслабленное лицо Скарамуши. Он чувствовал, какая тень лежит на его душе. Тарталья прекратил массировать его и со спины обнял Мушу, положив подбородок на угловатое плечо Скары. — Прости, я не хотел, чтобы так вышло, — прошептал Тарталья ему в самое ухо. — Я понимаю, что тебе не нравится поведение моих друзей, и… — Дело не в этом, — перебил его Скара, скрестив руки на груди. — Я устал на публике притворяться твоей «женой». — Но по-другому никак, пойми, — Тарталья потерся об него щекой. — Людям Снежной нельзя знать, что у меня на самом деле нет никакой жены, а есть муж. Скара молчал. Этот договор о «лживой жене» у них закрепился давно — уже как год с тех пор прошёл. Скарамуша вынужден притворяться женой — ну или девушкой Тартальи, — и делает он это потому, что в Снежной запрещены однополые браки. Таких людей в Снежной не терпят и даже преследуют, пока окончательно не сведут с ума влюбленную парочку. А Тарталья и Скарамуша жить друг без друга не могут, как волнистые попугайчики; их любовь не перебить даже топором. И чтобы остаться на плаву в этой стране, Скара играет на публику роль молчаливой и глупенькой женушки. Для этого он носит кимоно женского типа, чтобы уж точно не вызвать подозрений. У него еще внешность миловидная, и фигурка хрупкая. Накрасить — и будет конфетка. Проблемы только с голосом, но это дело поправимое: люди ссылаются на то, что он иностранец и не знает чужой язык, вот и молчит постоянно. Иногда его актёрская игра мешает нормальному ритму жизни, ведь Скара может быть собой только тогда, когда их никто не видит: либо у них дома, либо как тут — в лесу. Тарталья горячо уважает Скару за его выбор в этом деле, его поражает стойкость Скары и неуважение к себе, которое он терпит в обществе Снежной. Но нет, Тарталья не стоит в сторонке и не наблюдает за этим спектаклем нахальства, как дурачок: он всегда горой стоит за Скару, и заметив, что тому становится некомфортно или тот устал от навязчивых мужчин, которых привлекает его «женская» внешность, и они осыпают его лестью, — тут же мило отхихикивается и как можно быстрее уводит своего супруга отдохнуть. Удивительно, что Скара за все это время ни разу не заплакал и не сорвался — надо ещё поиметь такую выдержку, когда ты почти год притворяешься чужим полом и идиотом в глазах других. Скарамуша просто молча закусывал бескровные губы и отмалчивался, пока Тарталья с угрызением души заботился о нём в зиминие, холодные вечера. Но к сожалению, ему не всегда удаётся уследить за всем, как ястреб, и сегодня он знатно просел в своей защите супруга. Тарталья шумно выдохнул, воздух из его рта паром растворился в атмосфере. Он обошёл Скару, хрустя снегом, и встал перед ним; положил одну руку на щеку, а вторую — на талию. — Мне правда жаль, — он стыдливо опустил голову, в его мрачных синих глазах спиралью кружилось смущение. Муша еле вздохнул — восточный пояс сковывал его движения, и грудь быстро поднялась и опустилась. Он сквозь затылок смотрел глубоко в душу Тартальи со своим привычным спокойным лицом. — Это не твоя вина, — спустя молчание сказал Скара, положив руки на голову Тартальи. Его рукава элегантно свесились с тонких конечностей. — Общество Снежной слишком много себе позволяет, мы ничего тут не сделаем. — Меня не перестает удивлять твоя стойкость, — Тарталья мягко обнял его, гладил одной рукой по щеке и смотрел с любовью прямо в небесные глаза. — Нам по-другому никак, — честно ответил Скара, — мы вынуждены идти на любые меры, чтобы сохранить отношения. Тем более, что… — он снизил свой голос, — мы и уехать с тобой не можем: я знаю, как сильно ты любишь свою семью и не бросишь её тут, — Скара отвёл взгляд в сторону и посмотрел на медленно выглянувшее солнце из-под густых туч. — Ничего, я потерплю. Губы Тартальи довольно расплылись в улыбке. Он мягко поцеловал Мушу в щеку, а потом его что-то током дёрнуло, и он принялся молниеносно зацеловывать все лицо Скары: нос, щеки, лоб, подбородок — все было во влажных следах от поцелуев. Скара по началу сдерживался, а потом не выдержал и стал смеяться от щекотки. Губы у Тартальи слегка треснутые, и когда он целует то одно место, то другое, по телу разливается волна смешинки. В попытках Тартальи поцеловать лоб, ноги Скары не выдержали, и оба упали в рыхлый сугроб. Счастливые, румяные, полные любви, с них будто пар валился — они наслаждались друг другом. Скарамушу растрясла ласка Тартальи, и прежнюю кукольную, мертвенную бледность тут же сняло. На её место пришли теплые краски, ведь сейчас ему не нужно никем притворяться. Под смех и дергание ножками Скары Тарталья мягко чмокнул его в щеку, растягивая удовольствие долгим мычанием, а потом стянул свою фуражку и одел её на Скару. — Держи, а то замерзнешь. — Не замерзну, — хмыкнул Муша, заглатывая ртом воздух. — Ты в этом уверен? — лукаво улыбнулся Тарталья. — Да..ой! Хватит, прекрати! — Скара стал смеяться ещё больше, ведь Тарталья стал шуточно растирать его щеки снегом. — Я ночью заледенею! Тарталья!Часть 1
20 января 2024 г. в 20:45
Холодные глаза Скарамуши встречали медленно тормозящие вагоны только что пришедшего черно-серого поезда. На улице поднялась слабая метель, небо затянуло хмурыми серыми тучами; было холодно, и дул кусающий кожу ветер. Вокруг снуют местные жители в тёплых пальто и шапках; они недовольно кашляли, толкали других своими сумками, пытаясь пробиться вперёд от шумной толпы, то и дело смотрели на огромные часы, а дежурный на станции со смаком объявлял прибывший поезд.
Когда вагон, как мохнатая гусеница, со скрипом остановился, с шумом выдохнул пар, вся стайка людей ринулась встречать прибывших: кто родственников, кто товарищей, а кто будет донимать приехавшего почтальона с грудой писем. Образовалась живая толкучка, все старались облепить перрон. Неподвижным остался лишь Скарамуша: он стоял невозмутимой скалой, а рукава его длинного кимоно сине-белого цвета загадочно развивались на поднявшемся пыльном ветру. Его глаза, обычно меняющие оттенок от настроения, сейчас отличали цветом неприступного льда. Прохожие случайно толкали его, даже не извиняясь, а он все стоит с холодным спокойствием на лице, прикрыв глаза и сложив руки на уровне живота.
Из поезда медленно вываливались запаренные пассажиры. Девицы встречали своих мужчин, старики скидывали свои сумки на перрон, так же из вагона выпрыгивали хохочущие дети вместе с собаками. Бог только знает, как детишки протащили их с собой в поезд. И вот из вагона показалась рыжая голова с торчащим на ней хохолком — Скара тут же вытянулся, как струнка, и расправил плечи.
Скарамуша почти каждый месяц встречает Тарталью на вокзале, но каждый раз это очень приятное и блаженное чувство, как будто в первый раз. Тарталья — военный человек, и его часто Царица отправляет в военные командировки. Что конкретно он там делает — Скарамуше не известно; душа спокойна за то, что Тарталья приезжает тихий и уставший, а значит, что он действительно работал и не занимался глупостями, чем обычно занимаются его коллеги — либо питье спиртного, либо карты.
Тарталья был одет в свою привычную чёрную форму, состоящую из тёмного мундира, таких же штанов, сапогов до голенища, военной фуражки и небольшого плаща сзади для грозного вида, а на левом и правом боку униформы были выкрашены тонкие красные полоски; дополнением и, пожалуй, ярким выделением его образа были белоснежные перчатки. Тарталья казался серьёзным и строгим из-за его мрачных одеяний, но стоит взглянуть на лицо, усыпанное маленькими веснушками и нелепой улыбкой на губах, весь хмурый образ как рукой снимает.
Он выполз из вагона с чемоданом в руках, заметил выделявшуюся в толпе фигурку Скарамуши и тепло ему улыбнулся, кивнув. Скара тоже ответил ему кивком, но потом сильно напрягся: по направлению к нему оживленно, чуть ли не вприпрыжку, шагал не только радостный Тарталья, но ещё и двое его коллег. Они были одеты в такую же одежду, как и Тарталья и втроем смеющейся кучкой о чем-то болтали. Их голоса заглушались в шумной толпе на станции.
Скарамуше не особо нравятся коллеги Тартальи. А если говорить прямо — он вообще их не любит. Потому что рядом со знакомыми Тартальи Скарамуше приходится играть дурачка, наигранно улыбаться и терпеть все их глупые шуточки.
Тарталья ускорил шаг, в нетерпении встретиться со своим супругом. Его друзья тоже поторопились. «Ну, придется делать все как обычно», — мысленно ворчал Скара. Он глубоко втянул воздух через ноздри и натянул на лицо слащавую улыбку, мигом просветлев в лице.
— Здравствуй, — Тарталья чуть ли не запрыгнул на смирно стоящего Скару, стиснул его в крепких объятиях, зарывшись носом в его волосы.
Под крепкой хваткой Скара еле высунул свои руки от чужих и обнял Тарталью за спину. Он молчал, так как рядом стояли коллеги Тартальи. Чайльд это понимал, так что не обиделся на его молчание.
Тарталья свободной рукой поглаживал Мушу по щеке, шепча ласковую чушь; Скара не смог сдержать наслаждения и с неподдельной милой улыбкой прильнул к родной руке в бархатной перчатке.
Затем Тарталья развернулся к своим друзьям, не отрывая руки от щеки Скары.
— Друзья, — обратился он к ним, — хочу представить вам мою жену. Помните, я говорил вам про неё?
Коллеги растерянно переглянулись друг с другом, что-то вспоминая, а потом словно по щелчку пальца их осенило:
— Да, ты как-то говорил про неё во время утреннего патруля, — кивая, ответил один солдат, у которого под носом виднелись уродливые закрученные усы. Он подмигнул Скарамуше, и тот коротко ответил ему так же.
— Здравствуй, мадам, — слащаво протянул второй солдат, у которого было некрасивое и смуглое лицо. Он набрался смелости и ловко перехватил бледную ручку Скары и поцеловал.
У застывшего Тартальи глаза на лоб полезли, а у Скарамуши скривилась «дружелюбная» улыбка от такого жеста; второй товарищ сдержался от эмоций: тихо отвёл взгляд.
Скара как-бы привык, что к нему постоянно обращаются на «она», — на то есть причины. И следовать правилам этикета Снежной — есть уважение к людям. А портить взаимоотношения с товарищами Тартальи он не хотел, вот и приходится терпеть все то, что чего Скару бы вырвало горьким отвращением прямо на месте. А так же терпеть отношение к нему как к слабой овечке, коей он не является — он может любому силачу фору дать, уж поверьте. Тарталья знал и понимал, какая ноша висит на чужих плечах, и старался всеми, — и увы слабыми — способами огородить Скару от лишнего воздействия окружающих.
Мимо них проходили люди, расческой отделяя их от царившей толпы на станции.
Тарталья прокашлял себе в кулак и слегка протянул Скару к себе за плечи.
— Ну, господа, она вам нравится?
— Да, хороша. Где же ты достал такую? — друг Тартальи стал рассматривать Скарамушу как заморскую диковинку.
— С Инадзумы, — коротко ответил Чайльд, пальцами поглаживая Мушу.
— Ах, вот значит что…
— Что-то не так?
— Меня смутило, что она молчит, — второй солдат важно поставил руки в боки, задрав голову. — Ты уж извини, я думал, что она простая невоспитанная невежа. Но ошибся. Видимо, наш язык она ещё плохо знает. Я прав?
Тарталья неловко изогнул брови, нелепо посмеялся и косо глянул на молчащего Скару: тот мелко затрясся от гнева — его распирало от неуважения к себе. Жаль, что показать он этого не может. Ему остаётся только наивно улыбаться, прикидываться глупеньким, но сейчас его наигранная милость медленно перекашивалась от пульсирующих гневных эмоций. Даже щеки слегка покраснели.
Коллеги Тартальи продолжали болтать с ним, замечать странные, по их мнению, черты внешности в Скаре: они говорили, что у него неестественно синие волосы, больно короткие для девушки, про его ну очень бедную кожу, красные тени на уголках глаз, которые в Снежной никто не носит, так как люди считают, что это немодно; шутили про его узкий разрез глаз и неумело пытались коверкать его язык, думая, что говорят на инадзумском. Но с их уст вываливался словесный понос, и Скара быстро спрятал свои руки в рукава, скрестив их, где впился ногтями в свою нежную кожу, пытаясь перетерпеть это безобразие.
Тарталья заметил, что Муше очень некомфортно от хохота и смешков в его сторону от своих коллег, так что он поспешно глянул на часы:
— Ох, друзья, времени уже много! Прошу вас простить, но нам хочется побыть наедине… — только он крепче сжал ручку чемодана, медленно потянув Скару за собой, как его остановили:
— Ну же, брось! Пошли, нам нужно отметить окончание командировку! — и оба солдата цепкой хваткой руками обхватили по бокам изумленных Скару и Тарталью и потащили за собой по станции, проталкиваясь в живой толпе в аккомпанемент недовольного шипения и кряхтения бабулек. Ничего не понимающие супруги чуть ли не падали, спотыкаясь об свои ноги, их чуть не сбивал на землю поток встречных прохожих. Восточные сандалии Скарамуши отбивали забавный темп, когда их обладатель чуть ли не на цыпочках летал по деревянному полу на станции, пытаясь поспеть за коллегами Тартальи. Скара в беге глянул в лицо Тартальи, тот тяжело вздохнул. «Это надолго. Потерпи, пожалуйста», — это единственное, что можно было прочитать на лице Тартальи.