Банки краски.

      — И так, ребят, успокойтесь, — Пэинтбраш пытались утихомирить свой класс.       Им было трудно расслышать что-либо среди этого балагана, было очень громко. Все начинали говорить всё громче и громче. Пэинтбраш огляделись в поисках того, что поможет избавиться от этого шума.       — Бинго, — подумали они, пойдя в сторону, где вылялись металическая банка из-под краски и молоток. Взяв эти вещи в обе руки, Пэинтбраш ударили молотком по банке. Раздался громкий металлический звук, который сразу же заставил всех обратить внимание на источник этого звука.       Пэинтбраш отложили молоток и банку из-под краски в сторону, после чего сложили руки за спиной.       — Отлично. Теперь, когда всё ваше внимание обращено на меня, мы можем начать занятие. Сегодня вы можете рисовать всё, что угодно вашему сердцу. Если кому-то понадобится помощь или критика, то не бойтесь просить об этом.       Наблюдая за тем, как все начинают работать над своим рисунками, Пэинтбраш, оглядывая комнату, подумали:       — М-да, мне стоит убраться тут.       Они ненавидели дезорганизацию и беспорядок.       Пэинтбраш начали собирать свои классные принадлежности, которые валялись по всей комнате, и раскладывать их по местам. Они привели в порядок свою комнату и помыли некоторые особо грязные кисточки. Художник начали замечать количество пустых банок из-под краски, которые у них были. Они стали думать над тем, почему их было так много, но затем вспомнили:       — А, точно, я ведь недавно рисовали на довольно большом хосте. Понятно же, что я тогда истратили много краски.       Пэинтбраш сначала не знали, что им делать со всеми этими банками, но затем решили использовать их в качестве дополнительного места, в котором можно хранить кисточки. Они смахнули пот со лба, наконец-то закончив убираться в классе. Теперь комната не выглядела слишком вырвеглазной.       — Тишьюс, блять, твои сопли попали на мой рисунок!       — Что случилось на этот раз?.. — подумали Пэинтбраш, вздохнув. Они повернулись назад и увидели Трофи и Тишьюс, которые о чём-то спорили друг с другом.       — Это не моя вина! — Тишьюс шмыгнули носом в середине предложения.       — Ты такой чертовки бесячий, — Трофи усмехнулся после этих слов.       — Трофи, прекрати уже, — раздражённо сказали Пэинтбраш.       — Как скажешь, чудила, — огрызнулся он.       Глаза Пэинбраша расширились, а рот слегка приоткрылся; это оскорбление немного их задело.       — Какого хрена, чувак? — проговорил кто-то. Художник мысленно кивнули, соглашаясь с этим словами.       — Тебе действительно нужно поработать над своим отношением к другим, — заявили Пэинтбраш.       — Кто бы говорил, — вновь огрызнулся Трофи.       Глаз Пэинтбраша дёрнулся.       — Ладно, тогда можешь проваливать отсюда, — строго сказали они, указав на выход. Трофи усмехнулся и встал со своего места. Пэинтбраш пристально смотрел на то, как он выбежал из класса, захлопнув за собой дверь.       Пэинтбраш не заметили, что все в комнате молча наблюдали за данной ситуацией. Они махнули рукой в сторону, тем самым прося других вернуться к работе.       — Извини за это, — тихо сказали художник Тишьюс, который молча кивнул им в ответ.       Пэинтбраш вернулись на своё место и сели на стул, после чего достали телефон и проверили уведомления. Они заметили новое сообщение от своей мачехи; та редко писала Пэинтбрашу, поэтому они были сбиты с толку относительно того, о чём она могла им написать. Художник предположили, что они пропустили какое-то семейное мероприятие.       Пэинтбраш открыли сообщение.       Сердце художника ушло в пятки. Их отец попал в аварию с летальным исходом.       Стараясь сдерживать слёзы, Пэинтбраш встал со стула.       — Мне нужно идти, — тихо прохрипели они, после чего вышли из комнаты, борясь с желанием разрыдаться у всех на глазах. Все были растеряны и немного обеспокены.       Пэинтбраш вошли в свою комнату, закрыли за собой дверь и медленно опустились на пол, оперевшись спиной об вышеупомянутую дверь. Они закричали, душевная боль была очень большой. Художник чувствовали себя так, словно их сердце снова и снова пронзали ножом мясника. Слёзы не переставали течь по щекам Пэинтбраша. Всё причиняло боль: и физическую, и моральную, и эмоциональную, и даже духовную. Они схватили себя за волосы так, будто собирались вырвать их. Дышать было трудно; казалось, что что-то застряло в их горле и мешало глотать или отдышаться.       В течении нескольких минут крики Пэинтбраша становились всё тише и тише, и теперь от него не исходило ничего, кроме всхлипов и учащённого дыхания. Художник любили своего отца. Он был единственным родственником, с которым они могли разговаривать, не подвергаясь осуждениям. Их отец был единственный родственником, который уважал Пэинтбраш и действительно любил их.       Воспоминания заполнили голову, что в какой-то степени помогало успокоиться. Однако осознание того, что их отец теперь был мёртв, заставляло сердце Пэинтбраша обливаться кровью. Они прошли через целую бурю эмоций.       Пэинтбраш свернулись клубком на полу и тряслись, глаза начинали болеть. Теперь, когда у них закончились силы, плакать было гораздо труднее.       Тишина наполняла комнату, пока художник не услышали слабый стук в дверь.