Балкон

Вася пахнет сиренью, бергамотом и весной. Совсем не так, как должен в это время года. Совсем не по-зимнему. Не по-новогоднему. А Женёк пропах атмосферой любви, теплыми свитерами и мандаринами, собранными в подраную авоську, купленную под предлогом прикола. Прошлый год они отметили скудно: тяжело было сделать иначе в другой стране, не имея практически ни гроша за спиной, ни хоть какого-то желания написать о чем-то, кроме своего такого необычного отъезда. Сидоров даже на нормальную работу пытался устроиться. То тут, то там, но, по итогу, вечером всё равно в объятьях родных рук оказывался. Приятно всё это конечно, но сейчас они в Москве, где могут выступать и получать деньги, когда захотят. Но старого Тбилисского материала не вставишь, конечно. Иногда Женя даже жалел об этом. Вася тусовки клуба вне рабочего графика не сильно любил. Не вписывался, да и не хотел. Женёк вроде тоже. Поэтому последние года два обходилось как-то без общих посиделок. С Женьком дома всегда было интереснее. Они устраивали марафоны новогодних фильмов, примеряли тысячу разных образов, неожиданно для себя решив, что лучший лук для Нового года — пижамный, и — конечно, как же без этого — целовались под песни голубого огонька, после гулкого боя курантов. А вот Квашонкин, судя по всему, никаких сомнений и антипатий по поводу новогодних корпоратов не имел — мало того, был их организатором, спонсором и, что немаловажно, активным участником — поэтому ничего странного в новогоднем приглашении ни Вася, ни Женя не увидели. Только если первый особого энтузиазма к предложению прийти не проявил и всячески предпринимал попытки отговорить от похода куда-то дальше собственного дома в тридцать первое, то второй воодушевился неимоверно и все эти попытки игнорировал. Почему нет, если предлагают? Просто Медведев знал о себе чуть больше. И о вечеринках на злополучной даче, к большому собственному сожалению, тоже. Но пришлось уступить. Умеет же Женёк быть упёртым, когда не надо. Как-то так удачно всё совпадало, что на лёшин вписко-притон, маскируемый красивым словосочетанием «празднование на даче», Сидорову одновременно с Васей побывать не удалось. И застать его нанюханным тоже. Тому же эта мысль давала невероятное облегчение и боль одновременно. Не хотелось скрывать что-то такое от партнёра, но с каждым годом признаваться в своих нелегальных желаниях даже самому себе становилось тяжелее. Нет, он не мониторит телеграмм каналы и сообщения в поисках каких-то цифр. Он не рыскает в водосточных люках, мусорках и красиво посаженных цветах в поиске какого-то пакетика. Он не общается с наркодилерами. Он не варит ничего в гостиной их с Сидоровым съемной однокомнатной квартиры. Нет, он же не наркоман. Наркотики это вредно. Это Медведев понял, когда, уйдя за дозой марихуаны в какой-то очень странный закоулок с не менее странным мужчиной, он узнал, что его потеряли. Тогда пришлось ночевать не дома. Тогда пришлось соврать, что шуток, которые надо перебрать много, поэтому он ночует у Шакулина. А не потому, что зрачки расширены до неимоверных размеров, а сознание еле координирует движения нормально. Он тогда и написать ничего не мог практически, пришлось просить находившуюся рядом Ариану сделать это за него. Она губы поджала, не одобряя такого бессовестного вранья, но желание выполнила. Фея-крёстная, не иначе. Тогда, вроде, Медведев себе завязать обещал. И, вроде, выполнил. Но теперь вероятность вернуться и опозориться перед самым любимым человеком неожиданно возросла до невероятных размеров. Вспомнились все самые дерьмовые моменты, на которых Васька находили блюющего в раковину чуть ли не голым. Вспомнилось, как Вася впервые что-то такое попробовал. Тогда даже и в мыслях нельзя было представить отношения Медведева и Сидорова или в принципе их знакомство, но прекрасно можно было вспомнить протянутую тонкой смуглой рукой Вовы — его историю никто точно не знал, он и сам о ней особо не распространялся, единственное, что известно, это то, что первый наркотический трип он словил, по его же пьяным словам, ещё в школьные года — самокрутку и его же улыбку. Ослепительную и завораживающую. Такой мог улыбаться только он, и то не всегда. Вася взял в руки завёрнутую в бумагу траву. И это всё, что он смог вспомнить на следующий день, всё ещё находясь на сраной даче Квашонкина. Зато после он стал появляться на подобных вечеринках с завидной регулярностью. Потом появился Женя, своей сияющей улыбкой сломавший стену из принципов, построенную вокруг Васи за двадцать два года. Квашонкин, Бухаров и наркотики примяком отправились туда, где им и место. На хуй. И сейчас они едут в такси, чтобы через полтора часа оказаться в толпе бухущих комиков и комикесс. На тот самый хуй, с которого Вася слезал полгода. Тот самый, который заебал. Тот самый, который не нужен для счастливой жизни. Медведева слегка потряхивает, он мониторит маршрут в телефоне таксиста, надеясь, что он окажется маньяком и убьёт их в ближайшем лесу. А Женьку рядышком хоть бы хны — сидит, улыбается, но где-то глубоко в душе всё видит. Где-то глубоко в душе у Сидорова сердце разбивается на кучу маленьких кусочков. Разбивалось ещё в Тбилиси, когда Вася не ночевал дома, отписываясь короткими: «нужно материал дописать. буду дома завтра, целую». Но пока можно сделать вид, что всё нормально. Просто перебирать рукава кофты, одетой в спешке и по случайности оказавшейся парной с той, в которой находился сидящий рядом Медведев и улыбаться куда-то в пол машины. Женёк о нарко-трипах Бухарова с Лёхой был наслышан, побывал на нескольких и даже сам чуть-чуть пробовал. Не сказать, что после чувствовал себя ужасно, просто решил не продолжать дальше. Вася к нему в глаза не заглядывает. В его представлении Женя был идеален, где-то в закромах васиной головы сравнимый с нетронутым ангелом. Но всё одно в голове — стол, заваленный алкоголем и кокаином в зиплоках, который неожиданно из рук полуживого, но очень услужливого Бухарова попадёт в руки непосредственно Медведева, который от этого убегал. Подъехав по нужному адресу и оплатив какие-то чаевые неулыбчивому таксисту, что не сказал ни слова за всю поездку, что странно для Москвы, ребята покинули душный салон темного автомобиля. Захотелось во всём сознаться, поэтому перед входом во двор Вася замер на месте и дёрнул Сидорова за объёмный рукав. — Знаешь, я хочу тебе кое в чем признаться. — М? Женя заинтересованно повёл бровью. Он даже догадываться не мог, о чем пойдет речь. А Вася только нервно ком в горле сглатывает. Терять ему всё равно нечего. Они расстанутся. Женек поедет домой, не желая иметь ничего общего ни с этим домом, ни с самим Медведевым. А тот в свою очередь отправится внутрь и начнёт занюхивать всё, что имеет опьяняющий эффект и способно хоть как-то затмить его боль. Потом самостоятельно утопится в собственных пиздостраданиях: перестанет выходить из дома, отвечать на звонки и, возможно, попытается умереть. Молчание сильно затянулось и заинтересованность в глазах Жени быстро превратилась в волнение. — Всё в порядке? Что ты хотел сказать? — Я… Смелости ему явно не хватило. — … хочу побыстрее пройти внутрь. Вася берёт Женька за запястье и ведёт к двери в просторный загородный дом. Соседей около него нет. Только какие-то кусты и колодец, давно не наполненный водой. Где-то на подкорке сознания в Васиной голове звучно шумит речка, в которой он чуть ли не топился, когда было особенно плохо. В тот Новый год Женя решил просто обрубить канаты, потому что с таким Васей было общаться невозможно — тот постоянно был где-то близ бутылок и не настроен на конструктивный разговор. Замалчивал. Поэтому поссорились. И решили прекратить. Но Медведеву тяжело было. Поэтому он был всё время около Квашонкина с Бухаровым. Новый год, день рождения, рождество, даже ссаный хеллоуин. Они не разговаривали. Вова, безусловно, как мать всея комиков, пытался выведать, что произошло, но быстро оставил попытки, увидев, что Васе тяжело неимоверно не то, что обсуждать тему парадоксальности их расставания, а в принципе говорить. Потом всё наладилось. Как-то само собой. Поговорили, попытались друг друга услышать — и вот, снова вместе. Потом Тбилиси, отказ от наркотиков и святая трезвость. Зайдя внутрь, Вася увидел немногие изменения, произошедшие внутри за полгода. Стол отодвинули ближе к окну, а диван — к двери. В комнате пахло перегаром, а Медведеву стало волнительнее. Он переглянулся с лежащим и блаженно улыбающимся Вовой, который держал в руках горящую самокрутку, а ноги закинул на колени Эла, который переодически смоль из чужих пальцев себе забирал и вдыхал немного. — О, Вася, Женя. Привет. Я думал вы уже не приедете.— сказал Бухаров, улыбнувшись и приподнявшись на месте. — Будете? Женя, не раздумав, отказался, а Вася, осмотрев предложение, злобно цыкнул. Знает же, гад, что хочет. Знает же, что не может. — А где? — спросил Вася, намекнув на остальных. Он не привык говорить, поэтому вопросы сокращал очень сильно. Но Вова, понимая Медведева чуть ли не с полуслова, указал пальцем на дверь, из которой доносилось достаточно много голосов. Раз основная тусовка там, то походу, они только что помешали чужому не очень романтичному, но свиданию. Пройдя из душной входной комнаты в зал, еще больше пропахший алкогольно-марихуанным запахом, Вася понял, насколько ему отвратно. Настолько, что закружилась голова. Настолько, что затошнило. Настолько, что пришлось убежать. Настолько, что смотря в глаза Женька — глубокие зеленые, болотный омут, не иначе — мурашки начали бежать по спине сами собой. В комнате была не то, чтобы огромная компания. На такое количество людей хватило бы и двух косяков, но о стерильности думали тут в первую очередь. Одни губы — одно курево. Хоть и есть исключения, сидящие в прихожей. Вася замер. Ему страшно вновь смотреть на Сидорова, хоть и хотелось увидеть то изумленное лицо, на которое был способен Женя в подобной ситуации. Но как же всё же было тошно. Хотелось бежать, но к косяку тянуло больше. Пришлось сделать вид, что ничего не происходит, и приземлиться между Идраком и Гавриловым в огромное кресло-мешок. А потом почувствовать на себе укоризненный взгляд одного из них. — Ты чего приехал вообще? Обещал и в ногах клялся, что к наркоте ни ногой, ни носом, ни головкой члена. — Дима поворачивается и спрашивает все крайне тихо, наблюдая как Женек уходит к Малому и Кириллу в другую часть комнаты. — Инициатива не моя. Не могу винить его в том, что он хочет общаться и общаться со мной. — И что за бред? Он до сих пор не знает? — Вася не знал правильного ответа на этот вопрос, поэтому просто тактично умолчал свои настоящие мысли, наполненные лишь тревогой. — Думаю, догадывается. На этом короткий блиц был окончен, и, под гул голосов, Квашонкин застучал в свой бокал, предупреждая о начале вещания речи Владимира Владимировича. Далеко не все прислушивались в лепет о счастливом празднике и трудном году, но традиции чтить надо. Поэтому, своровав со стола что-то съестное и бокал, наполненный шампанским, Вася пытался насладиться этим новогодним вечером, упившись в хлам. А Женя таким не промышлял, выпивал понемногу. Святым-святых. Ближе к трем толпа начала расходиться по комнатам и подстилкам, любезно предоставленным Квашонкиным. Выпало так, что чета Медведев-Сидоров должна была спать на втором этаже, а Васе уже представлять подъём по лестнице тошно. К лестнице он шел на ватных ногах, наблюдая за всем вокруг: папоротник у входа уже практически умер без воды, Вова спал на груди Эла, пока тот тихонько перебирал его волосы все на том же диване, а на столе стояла открытая бутылка портвейна. Утром из чужих голов, так же, как и из этой бутылки, исчезнет пьяный эффект. Переступив порог трёх ступеней, Вася чуть ли не кубарем покатился вниз. В глазах кружились яркие звездочки, а лоб заболел ужасно. Женя Медведева под руку подхватывает, помочь пытается и улыбается сладко-сладко. Его это восхищает ужасно. Чего ещё ему нужно в принципе? Не хватает, чтоли, нежности и любви? До комнаты они шли долго, и как только попали внутрь и заперлись, сразу упали на кровать. Васе нравилось рассматривать лицо Жени: огромные глаза, пухлые губы, чаще всего расплывающиеся в улыбке, выразительные скулы. И казалось, что всё взаимно. В Васе ведь тоже есть, что рассмотреть. Как минимум, отросший нимб из волос на голове. Жене потребовалось десять минут, чтобы поцеловать Медведева в лоб и уйти в душ. Васе же этого времени хватило, чтобы загнаться. Он уже начал практически засыпать, когда из двери в ванную выглянула кудрявая макушка. — Спишь? — Нет. — Тогда иди тоже помойся. Вася не стал задаваться вопросом зачем. Просто стоял под струями холодного — он осознанно решил не включать горячий, потому что уже было достаточно жарко — душа. В кабинке было тесновато, а свет, точнее то, что в его виде предполагалось, был настолько тусклым, что Вася еле различал пальцы на собственной руке. Единственная лампочка в помещении перегорала практически на глазах. Мыслей не было, хотелось поскорее лечь спать. Выйдя из душа, Медведев замечает чуть ли не медитировавшего Женю. Он сидел, свесив ноги с кровати и пялившись в одну точку. — О чём думаешь? — Да так. Спать охота. И тебя довольного увидеть охота, если честно. — А кто сказал, что я недоволен? — Ты недоволен. Видишь, теперь это я сказал. Они могли долго спорить об этом, но у обоих нет ни сил, ни желания. У Жени есть лишь желание уйти в сон. А у Васи уйти в сон, а на утро всё рассказать. Только утром Вася просыпается уже без таких желаний и идёт на балкон. Никто и никогда не поймёт, что Вася не завязал. Никто и никогда не узнает, что на балконе он скурил свой первый косяк спустя полгода. Это останется тайной. Его и Идрака, что отдал свою самокрутку и грустно улыбнулся.