Мёртвый дом.

Тэхёну уже тридцать. У него за плечами невидимой лентой тянется тоска, о которой он не в праве забыть. Её не видит никто, но ощущают все, будто призраком за ним ходит, преследует и даже не моргает. Но дышит. Он устало сомкнул глаза на пару секунд - в офисе стоит гул, слишком, шумно. Слишком много. Совещание затянулось, что он страшно не любил. Сути нет никакой в потраченном очередном часе пустой болтовни - они только мусолят одно и тоже, но говорят разными словами, не ища никаких ответов на вопросы и не предлагая компромиссов. "Бесит." - На сегодня все свободны, - Ким встал со стула, поправил чёрный пиджак и забрал папку со стола, - жду предложений по решению вопроса завтра в двенадцать дня. Не позже. Его душило всё вокруг, дышать тяжело, и дело совершенно не в тугом галстуке или сломанном кондиционере. - Вы домой, господин Ким? Он кивнул секретарю и покинул кабинет. Дом. Конечно, да. Снова эти чёртовы пустые стены, о которые разбивается в кромешной тишине звук захлопывающейся двери. Квартира, которую так хочется сменить уже давно, но Тэхён признал, что он слишком слаб для этого. Ничего. Новый секретарь просто ещё не знает, что в присутствии Кима нельзя говорить слово "Дом". В его компании оно под запретом, и сотрудник по незнанию этого правила просто случайно его произнёс. Как само собой разумеющееся. Как все люди вокруг. Случайно напомнил. Случайно взбудоражил, а невидимая лента снова сжала в тиски грудь своей чёртовой тоской. Стоя в душевой кабине под тёплыми струями воды, Тэхён продолжал ощущать холод, который не пройдёт, кажется, даже если его бросят в кипяток. Смывая усталость после тяжёлого дня, он не заметил, как по щекам потекли слёзы, и смахнул их ладонью, как лишнюю влагу. Толстая шкура на сердце снова начала лопаться, не выдерживая внутреннего давления. Оно копилось какое-то время, а потом, когда лента тоски оплетала сердечную мышцу, выплёскивало боль в организм. Та текла по сосудам, заменяя кровь, и Тэхён снова заживо умирал. Раз за разом. Раньше, года три назад, Ким был уверен, что станет легче, если порезать кожу на теле. Частично, хотя бы немного, но смешанная с болью кровь вытечет, и тело вместе с сердцем будут чувствовать себя более пустыми и лёгкими. Ошибался. Только рубцов добавил. Лениво влезая в домашний спортивный костюм, распаренный, но не согретый после душа, он уже ощутил тяжесть в лёгких. Такую знакомую. Налил себе красного вина в бокал и сел в гостиной, смежной с кухней. Комнату освещали лишь ночные фонари с улицы и мягкая подсветка кухонного гарнитура. Так Тэхён чувствовал себя лучше. Теперь, когда его окутывала тишина вкупе с тенью, он мог почувствовать, насколько сильно себя съел. А самое ужасное, что этот "самомазохизм" ему нравится. Потому что ничего другого, более светлого, он уже давно не может ощутить. Есть только два состояния: либо ты камень, либо самоубийца. И они сменяют друг друга, стоит только добавить катализатор - например, слово секретаря. "Дом." Чонгук был его Домом. Его воздухом, его телом, его душой. Он был тем, что заменить невозможно. А забыть тем более. - Тебе двойную порцию положу, - вот он стоит к нему спиной в светлой кухне, готовит ужин, иногда подпевая себе под нос, - питайся нормально, Тэ. Никаких диет. Не позволю тебе голодать, пока мы вместе. Чон обернулся и поставил на стол тарелку вкусной еды. Полуголым в этих трениках выглядел горячо и до безумия притягательно. - До конца жизни, получается, придется такие порции есть? - хохотнул Тэхён, сидя на этом самом диване. Чонгук поправил волосы, задумался, приложив палочки для еды к кончику носа. - Не понимаю, зачем давать ответ на такой глупый вопрос. Я достану тебя и в следующей жизни, - глаза тёмные, хитрые. Улыбка эта потрясающая, - даже в бесконечности. Ким потом долго не мог есть и даже брать в руки палочки. Заработал себе анорексию и лечился больше года. Доктора доказывали ему, что "он будет несчастен, если узнает, что ты голодаешь". - Достань меня, Чонгук. Тишина съела слова. Щеку зажгло бы от очередной слезы, если бы Тэхён мог чувствовать сейчас тепло хотя бы немного. Воображение всегда рисовало ему картины из прошлого. И каждый раз ощущение, будто маховик времени и правда существует - будто и правда вот он, рукой можно коснуться. Прилечь на плечо. Вдохнуть аромат его тела. Подойти и носом в шею уткнуться, ожидая кольцо тёплых и сильных рук вокруг талии. Пальцами зарыться в мягкие тёмные волосы. Делая ещё глоток вина, Ким понял, что опять не дышал долго, а щёки уже совершенно мокрые - капли стекают по подбородку, оставляя тёмные пятна на серой толстовке. - Прости. Опять я тут, - жмурится, поспешно пальцами трёт глаза, сильно надавливая, - обещал же. Всхлипывая, он снова делает глоток и ставит бокал на тумбу. Хочет подняться, с дивана, но, обернувшись, опять пропадает. - Там тааак холодно, - Чон закрывает дверь, ставит пакеты с едой на пол и снимает длинный пуховик. Вешая его, смотрит и широко улыбается, - хорошо, что отпуск одновременно. Я купил кучу всего, так что до вторника мы дома. Плюхается на диван, так близко. Обнимает, касается губами тёплой щеки и клюёт Кима в нос. - Я так соскучился, - шепчет губами, вспоминая тот разговор. - Не расплачься от чувств ко мне, Принцесса, - эта улыбка. Тёплый и внимательный взгляд. - Вот ещё, - Ким всхлипывает, когда память доносит до него запах парфюма и чистой одежды Чонгука. - Мы проведём весь отпуск дома. Вместе, идёт? - он встаёт и плётется обратно за покупками, после исчезая из виду, доносится лишь голос, - хотя знаешь, даже если хочешь выбраться куда-нибудь - плевать. Где ты - там мой дом. Тэхён падает на пол в немом крике. Его снова сломало. Не выдержал. Он пытается встать, но тщетно. Вместе с душой боль ему выкручивает суставы, сдавливает грудную клетку - это шкура на сердце снова лопнула окончательно. Он знает, что Чонгуку сейчас холодно, несмотря на то, что тот забрал с собой всё тепло двоих. И сейчас Чон не улыбается. И ни на кого больше так не смотрит своими коньячного цвета глазами. Чонгука нет. Нигде. Тэхён - лишь оболочка и цифра в численности населения планеты. Со своим лопнувшим сердцем и горькой памятью. Лента тоски завязала мёртвый узел вокруг шеи, радуясь и злорадствуя. У неё снова получилось убить, заживо съесть, задушить Кима. Ей нравится, что он так долго живёт и мучается, умирая и каждый раз заново приходя в сознание. Лента любит долго играть. Лента так питается, напоследок дарит Тэхёну воспоминания горячих поцелуев, полных любви, объятий и прикосновений. Она говорит, что так хочет согреть Тэхёна, но врёт, сжигая его не с помощью огня, а с помощью дикой животной боли. Он чувствует, как ломает тело, пытаясь сделать хоть один жалкий, маленький, никчёмный вдох. Ногтями царапает ковролин, будто пытается схватиться за воспоминания. Ничего не видит из-за влаги в глазах, застилающей пеленой и размывающей всё вокруг. - Тэхён, - Чонгук улыбается, пальцем проводя по его щеке, - не смотри на меня так. - Я боюсь спать один, давай ты никуда не поедешь? - Ким запрыгивает на уже одетого в деловой костюм Чона, обхватывая его ногами и руками, и строит обиженное лицо, - я уже скучаю. Ещё со вчера. Тот заливисто смеётся, сажает Кима на кухонный стол. Обхватывает его лицо руками, такими тёплыми. - Постараюсь вернуться не через неделю, а дней через... пять. Идёт? Тэхён вздыхает, поправляя ворот пиджака Чонгука. - Береги себя. Хорошо питайся и возвращайся поскорее. - Сделаю все дела и пулей домой, - Чон целует аккуратно, недолго, чтобы не увлечься. - Ты и есть мой дом, - шёпчет в губы еле слышно. Лента рассыпалась на мелкие серые нити. Он не сможет размотать узел в этот раз - это воспоминание она оставила напоследок, как самое сильное оружие. Она доказала, как глупа человеческая фраза "от тоски не умирают". Она выиграла в последний раз.