Чайка

      Птичий галдёж не умолкал даже в морозное раннее утро, когда зимнее солнце едва показалось над тёмными водами тихого залива. Скрипели на ветру старые сваи причала под гнётом мелких волн, стонали ржавые корабли. Их недовольство, кажется, было заразным.       – Я тебя не заставляю, – сказала Кейт Уолкер, ёжась на резком ветру и ковыряя носком сапога мёрзлый песок, запорошенный снегом. – Но это вечер памяти мадам Романской, куда мы оба приглашены. Ей было бы приятно, если бы ты пришёл.       Оскар не выглядел убеждённым. Он тоже как-то нахохлился, приподнял воротник и держал руки прижатыми к корпусу, чтобы промозглый ветер не так досаждал его механизмам.       – Я так не думаю. По-вашему, травмирующее событие, которое, вероятнее всего, послужило причиной резкому ухудшению её здоровья, и в котором я принимал непосредственное участие, не имеет никакого значения? К тому же, – добавляет он, – вы взаимодействовали с ней больше, чем я.       – Она была благодарна нам обоим несмотря ни на что, – парировала молодая женщина, – и мы у неё в большом долгу.       Автоматон, однако, упрямился:       – Я не вижу веских причин для моего участия в этом мероприятии. Меня создавали не для этого.       – Я тебя не заставляю, – повторила Кейт обиженно, – можешь спрятаться в тёмном углу, если хочешь, или ходить по пляжу, но если всё-таки передумаешь, все будут рады.       Она медленно пошла вдоль прибрежной полосы в сторону возвышающегося отеля. Оскар спешно догоняет её с единственным вопросом: "все?".       – Да. Мне писал Фрэнк Малкович, он полон энтузиазма познакомиться с нами, а ещё господин Феликс говорил о каком-то загадочном коллекционере, который был знаком и с Еленой, и с Гансом. Он знаток искусства и ценитель произведений месье Форальберга. Ну и, конечно, Джеймс крайне заинтригован твоей персоной. Ему бы сейчас не помешала поддержка, хотя он и храбрится. В общем, – лукаво усмехнулась мисс Уолкер, – никому особо не нужна одна сумасшедшая американка, всем нужен один совершенный автоматон.       Машинист остановился перед группой белоснежных чаек, вальяжно расхаживающих по пляжу, как по красной дорожке. Их перья были вычещины до блеска, в маленьких глазках бусинках читались нахальство и самодовольство. Кейт прошла мимо них, как показалось Оскару, также неспешно и гордо.       – А вы, Кейт Уолкер... пойдёте?       – Да, ненадолго. Не можем же мы оба так пренебречь памятью мадам Романской, а ещё, – она повела плечом, – хочу немного развеется и сменить обстановку в компании именитых музыкантов и артистов. Если честно, немного волнуюсь, мне бы не помешала компания милого друга.       – Я обещаю подумать, – проскрипел автоматон. – Ради вас.       Американка заметно обрадовалась.       – Спасибо, Оскар! Гости приедут после обеда, а праздничный стол назначен на семь, поэтому у тебя ещё есть время подготовиться, – сказала она и потёрла замёрзшие пальцы. – Я скажу мистеру Феликсу, что ты пойдёшь, он закажет тебе смокинг.       На свою беду машинист не сразу понял, во что ввязался и как хитро его обвели вокруг пальца. Прежде чем он сообразил, мисс Уолкер отошла достаточно далеко, чтобы игнорировать любые возмущения и вопросы. Оскар рванул вслед, пугая чаек, и те, гогоча, побежали к морю, смешно растопырив тяжёлые крылья. Волны росли и шипели. Мелкая галька шуршала в прибое. Кейт слушала эту природную песнь, с которой сливался голос автоматона, и украдкой смотрела на свои огрубевшие за время странствий руки. Кожа на пальцах покрылась мозолями и потрескалась. Для высшего света – никуда не годится. Резко вздохнув, она послала всё к чертям и плотнее завязала шарф.              Лёгкий стук в дверь – условный сигнал. Обёрнутая в тяжёлый махровый халат с эмблемой "Кронский", мисс Уолкер отперла дверь, впуская господина Сметану с компаньоном.       – Мистер Феликс, Джеймс, – учтиво кивает американка, и почтенный управляющий суетливо кладёт несколько коробок на кушетку у большой ширмы. Видя его замотанность, Кейт заверяет, что со всем разберётся, и господин Сметана благодарно испаряется.       Джеймс остался, бережно храня на своём сиденье ещё коробки.       – Должен сказать, я рад встречи, мисс. Вы ничуть не изменились с нашей последней встречи, хотя время быстротечно.       – Спасибо, – благодарит молодая женщина с улыбкой, перекладывая ношу. Её кажущаяся радость при этом тухнет.       – Он не придёт, верно?       – Он обещал подумать, – защищает Кейт, – ради меня.       – Этот автоматон многое потеряет, хотя бы потому, что упускает очередную возможность быть рядом с вами. Эта ценность невосполнима.       – Джеймс...       Механический слуга быстро меняет тему:       – Мадам перед кончиной предвидела ваше появление и велела передать вам то, в чём она представляла вас на этом вечере. Её мнение нерушимо: вам следует надеть всё это, иначе она, цитата: "явится гневным духом оперы". Если вы не против, мисс, я бы очень просил исполнить её последнюю просьбу.       С любопытством Кейт приоткрыла одну крышку и тут же осторожно закрыла. Выражение её лица отражало смятение, но и готовность храбро сделать шаг.       – Если вам требуется помощь... – начал Джеймс деликатно.       – Нет-нет, всё в порядке. Я просто отвыкла от этой роли.       Мягкий жёлтый свет гостиничного номера тягучим потоком обрамлял женское лицо. В большом зеркале трюмо глубокий взгляд хранил отголоски затерянных миров, виденных наяву и во снах. Он был многим старше нежного девичьего образа.       – Мадам тоже сомневалась до последнего, но, в конечном счёте, это сделало её счастливее, пусть и на короткий срок. Если вы не против, мисс, я бы составил вам компанию на вечере.       – С удовольствием, – кивает американка, – до встречи, Джеймс.       Автоматон тихо уезжает, скрипя проржавевшими колёсами.       Дорогая ткань приятно ложится на плечи, оставляя высокую шею и ключицы открытыми. Молния на спине ещё наполовину не застёгнута, когда за дверью шорох шагов завоёвывает всё женское внимание. Подкравшись вплотную, Кейт слушает чьё-то нервное хождение туда-обратно. Это не может быть Джеймс, конечно, и едва ли это мистер Феликс. Кто бы ещё мог топтаться у неё под дверью без ведома строгого управляющего?       Как можно тише повернув ключ в замке, Кейт также тихо поворачивает ручку двери, чтобы взглянуть в коридор, полный тонких запахов серы из целебных бассейнов. Шаги тут же замирают. В незнакомой фигуре узнаётся только профиль с железным козырьком.       – Оскар, – толи зовёт, толи удивляется она.       Даже в полумраке коридора очевидны произошедшие изменения. Автоматон оказывается рядом, и женщина улавливает незнакомый тонкий аромат, смешанный с машинным маслом.       – Прошу извинить за беспокойство, Кейт Уолкер. Господин управляющий отказался назвать ваш номер, желая уберечь вас от лишнего волнения. Я искал наугад. Надеюсь, я не слишком помешал.       Чуть больше приоткрыв дверь, американка посмотрела сначала направо, затем налево, оценивая длинные "рукава" основного корпуса отеля.       – Здесь не меньше двухсот номеров только в одном крыле, – хмурится она подозрительно, – как долго ты ищешь?       – Двадцать три минуты, – бодро ответил машинист, но тут же стушевался под выпытывающим взглядом, – это не так долго, я думаю. Очевидно, мне повезло.       – Нет, ты знал, что я где-то здесь, – не дала себя обмануть Кейт. – Как ты нашёл меня?       Автоматон не успел придумать и дать ответ: ему помешала открывшаяся дверь в соседний номер, где слышен был женский смех и громкий мужской разговор двух прощающихся друзей. Американка жестом просит автоматона зайти и закрывает дверь, стоило тому только перешагнуть порог. Слегка нервная она возвращается к трюмо под жёлтый свет ламп.       – "Кронский" ожил за последние сутки, превратившись в улей со сплетнями, – поясняет она свою спешку и дискомфорт. – Не хочу раньше времени давать им повод, поэтому просила мистера Феликса не говорить, где я. Это не связано конкретно с тобой. Я думала, что он объяснит тебе, но, наверное, ему было некогда. Не обижайся. Прекрасно выглядишь, кстати, – говорила она, оценив, как выгодно сидит смокинг на корпусе машиниста, делая того статным и весьма привлекательным, – я знала, что тебе пойдёт. Иногда я хочу тоже иметь тело, которое остаётся в одном идеальном размере всю жизнь. Мадам Романская явно мне польстила, когда выбирала платье, – посетовала Кейт, оценивая свободное пространство в груди, но вдруг вспомнила о молнии, потянувшись руками за спину. Короткие спущенные рукава мешали гибким движениям, и мисс Уолкер в итоге с надеждой глянула на автоматона, который так и стоял у самой двери, словно предмет интерьера.       – Не поможешь мне, раз уж ты здесь? Я, кажется, разучилась справляться с чем-то, что проще заводника, – неловко пошутила она, осознав глупость своего положения.       Оскар не шелохнулся сначала, только издал череду заикающихся механических звуков.       "Сломался", – думает американка в испуге, – "заржавел на солёном ветре... зря мы приехали сюда".       Но не успела молодая женщина броситься спасать несчастного, как машинист ожил и шагнул вперёд.       – Ты в порядке? – с содроганием спрашивает она.       Вместо ответа автоматон кивает, выражая и согласие, и готовность. Кейт выдыхает почти с облегчением. Подозрение в скрытности машиниста сильно, и она безуспешно пытается что-то прочесть на непроницаемом лице.       – Извините, Кейт Уолкер, но так... я не могу... вы не могли бы...       – О, точно, прости, – поворачивается американка спиной к автоматону, скрыв рефлекторную усмешку.       Большой абажур около ширмы чуть мигнул. Из приоткрытого окна за шторой тянуло свежим бризом, но Кейт всё равно не хватало воздуха. Ожидание немного затянулось, и американка подглядывает в зеркало, ощутив, наконец, невесомое прикосновение холодных пальцев. Потребовалась вся её выдержка, чтобы не дрогнуть, но что для неё этот холод?       Медленно молния с лёгким скрежетом ползёт вверх. Прикосновения исчезают, но женщина ещё может ощутить их призрачную память. Незнакомый аромат наполняет её лёгкие.       – Что это за запах? – лукаво интересуется она, глядя в зеркало на машиниста.       – Вам не нравится?       – Я так не сказала, – улыбается она, ощущая заинтригованность и совершенно новый уровень любопытства, смешанный с потаённым чувством симпатии.       Автоматон потеряно молчит, и Кейт решает не смущать его ещё больше. Она тянется к бархатной коробочке и извлекает оттуда маленькие сверкающие серьги, решив дополнить "гвоздиками" утончённый образ. Оскар внимательно наблюдает за её действиями тоже через зеркало. Закончив, она поправила привычную причёску, чуть более аккуратную, чем обычно.       – Что ж, я готова.       – Вы забыли это, Кейт Уолкер, – указывает машинист на колье в футляре, выглядящее столь дорого, что американка боялась тронуть его и пальцем.       – Эта вещь не для меня.       – Судя по одинаковым элементам конструкции, это следует носить одновременно с предыдущими предметами. Вы уверены, что правильно определили назначение и технику эксплуатации? Может, вам следует поискать инструкцию? Или обратиться к производителю?       Мисс Уолкер закатывает глаза и еле удерживается от ехаидных замечаний. Вместо этого она закрывает футляр и прячет в ящик.       – Я имела ввиду, что я не хочу это надевать, – поясняет она с лёгким нажимом, – а вот тебе тоже не помешала бы помощь. Никуда не годится, – говорит Кейт и тянется к халтурно завязанной "бабочке".       Автоматон чуть шарахается, но быстро успокаивается и стоит смирно, пока американка вспоминает забытые навыки. Она старается закончить быстро, чувствуя, что её терпят, чтобы не обидеть, наверное.       – Всё, – отрапортовала она.       Оскар молча кивает. Кейт снова поворачивается к зеркалу.       – Эй, взгляни на нас. Кажется, мы выглядим неплохо! Ничуть не хуже прибывшей богемы.       Отражение рисовало утонченные образы молодой женщины в чёрном элегантном платье и автоматона в смокинге. Оба они выглядели более чем достойно для предстоящего вечера, несмотря на редкие следы ржавчины на лице машиниста и боязливость в глазах американки. Тревожная рябь прошла по телу, бросила в озноб. Или это холодный вечерний воздух, проникающий в окно?       – Спасибо, что всё-таки согласился прийти.       Торшер моргнул и снова лил тёплый тусклый свет, окутывающий мистическим свечением гладкую кожу и тяжёлую ткань. Где-то снаружи донеслись голоса, скрип колёс и крик чаек. В глубине взгляда, как в волнах беспокойного моря, мерцали блики.       Машинист отступил в сторону и назад, чтобы исчезнуть из отражения и видеть американку не в зеркало трюмо.       – Кейт Уолкер, я хотел сказать...       Деликатный стук в дверь перебивает его. Молодая женщина спохватилась:       – Это, наверное, Джеймс. Он хотел сопровождать меня, – с этими словами мисс Уолкер уверено шагнула к двери, внезапно ощутив неотступное присутствие машиниста за своей спиной.       За дверью и правда ожидал механический слуга, который, несмотря на отсутствие каких-либо изменений во внешнем облике, казался строгим и торжественным. Кейт заметила, как блестит его начищенный корпус в тех местах, где его не съела ржавчина.       – Добрый вечер, мисс, – отчеканил он и, глядя за плечо женщины, добавил неуверенно: – ... сэр. Я здесь, чтобы напомнить о начале вечера.       Американка расплылась в улыбке.       – Джеймс, я так благодарна тебе за заботу, – искренне говорит она, – я думаю, сейчас подходящее время, чтобы появится в общем зале. Всё готово? Я уже слышу музыку.       – Да, все гости почти на месте, мисс. Мы ещё ожидаем мадам и месье Боризон. Их рейс задержан, как выяснил господин Сметана. Если вы готовы, можете пройти за мной, – спокойно произнёс автоматон.       – Сопровождение нам не требуется, – вставил машинист.       – И всё же оно не будет лишним, – нажала Кейт, осуждающе глядя на Оскара.       Зал ресторана, отделённый от бассейнов большими полукружиями окон, встретил дурманящими запахами блюд, негромким говором гостей и ненавязчивой музыкой. Кто-то сидел за столиками, но большинство благородной публики с улыбками общалась друг с другом с бокалами в руках. Несколько мужчин и женщин с интересом рассматривали необычный бар в центре зала, другие подходили к роялю в другом конце, рядом с которым большие напольные вазы ломились от цветов, а в рамах под стёклами выставлены афиши разных лет с блистательной Еленой Романской.       Сердце забилось от волнения. Джеймс остановился у входа в ресторан.       – Позвольте заметить, мисс, вы выглядите превосходно! У мадам прекрасный вкус. Вам не о чем переживать.       – Спасибо, Джеймс, – тепло ответила Кейт.       Автоматоны обменялись короткими взглядами, и механический слуга распрощался, сообщив, что ему срочно необходимо найти управляющего. Если это бегство и было странным, мисс Уолкер не стала заострять внимание. Вместо этого она с достоинством ступила в зал, оказываясь в центре внимания ближайшей компании. Следующий за ней машинист также неизбежно попал в гущу событий, едва справляясь с натиском вопросов и комплиментов. Был здесь и Фрэнк Малкович, весь в лоске, щедро одаривающий всех вокруг добрым словом, особенно покойную оперную диву. Какая-то дама поддакивала ему, вспоминая чудесный голос мадам. Одарил господин Малкович и Кейт, утверждая, что её образ достоин самой искусительницы, и если бы не почтенный возраст присутствующих господ, она в два счёта повергла бы всех в пучину отчаянных страданий, разом погубив все сердца. Столь напыщенный комплимент не слишком впечатлил американку, а вот Оскар заинтересовался, почему господин утверждает, что мисс Уолкер способна на массовое убийство.       – Это фигура речи, – успокаивает его Кейт, когда мужчина ушёл к столам с напитками, – он вовсе не считает меня чудовищем, по крайней мере, пока, – усмехнулась она.       – Всё равно я не совсем понимаю, как вы в его представлении можете убить всех этих людей, – раздражается автоматон.       – Он говорил: "погубить сердца", а это не то же самое. Это означает влюблённость, но никак не гибель в прямом смысле.       Машинист буркнул что-то невразумительное, скрыв причины своего раздражения, о которых американка могла лишь догадываться. Вероятно, он счёл это оскорбительным из-за конструкции собственного сердца, в котором покоится главный блок "Душа". Гибель этого механизма неизбежно приведёт к гибели всего автоматона.       – Мне бы очень хотелось, Кейт Уолкер, чтобы присутствующие господа научились выбирать выражения, – сказал он в итоге.       Молодая женщина утешительно гладит его по плечу. Больше Оскар не сказал ни слова на эту тему, даже во время довольно дерзких расспросов некого коллекционера из Европы, восхищённого произведениями Форальберга. Он расспрашивал о технике работы Ганса, о фабрике, о механизмах, о внешних и внутренних устройствах и о характере их работы. Его интересовали и такие вещи, о которых Кейт никогда не задумывалась, например: сколько цветов различает машинист, как устроено его зрение, может ли он слышать звуковые волны, которые не доступны человеку; может ли он испытывать болевые ощущения и, наоборот, может ли он испытывать физическое удовольствие. К великому удивлению мисс Уолкер, машинист отвечает утвердительно на последние два вопроса. Коллекционер удовлетворяет любопытство, и уходит на зов друзей, обещая вернуться с новой "атакой".       – Ты правда можешь испытывать боль и удовольствие?       – Напоминаю вам, Кейт Уолкер, что я усовершенствованная модель! – гордо заявляет Оскар.       Раздались аплодисменты. Заинтригованной женщине пришлось приберечь расспросы на другое время. Началась официальная часть, полная воспоминаний, нежных слов в адрес потрясающей Елены, музыки и песен. Оперные певцы один за другим заставляли сердца замирать под аккомпанемент клавиш рояля. При трепещущих огнях читались стихи, слагались поэмы, летали аморфные музы, плёлся сказочный ковёр дивных историй. "Великолепно!", – хвалила публика, – "Браво! За мадам Романскую!". Казалось, сам дух Елены явился на празднество, и каждый человек мог услышать её мощное сопрано, звенящее в бокалах, в задорном смехе женских голосов, в быстром темпе ловких пальцев пианиста.       Скоро благородная публика, насытившись пищей земной и духовной, вышла навстречу промозглому ветру, чтобы насладиться фейерверком. Даже Джеймс, страшившийся солёного воздуха, ненадолго покинул уютные чертоги "Кронского" ради мадам.       Зал опустел. Господин Феликс для экономии света и в угоду зрелищности шоу погасил почти все светильники, оставив лишь дежурный свет. В тишине ночи доносились далёкие хлопки, возгласы людей и едва уловимый плеск воды в бассейне.       – Вы не хотите быть там с этими людьми, Кейт Уолкер?       Молодая женщина стряхивает пелену задумчивости и отворачивается от окна, обращая внимание на автоматона рядом.       – Мне достаточно того, что здесь, – тихо отвечает она, тихонько зевнув. – Вечер был прекрасный, ещё раз спасибо, что составил компанию.       – Вы могли бы спокойно обойтись и без моего участия.       – Да, могла бы...              Финальные залпы озарили небосклон. Стихло. Дым сдул ветер, открыв тёмно-синий купол с сияющими камнями плеяд. Восторженно американка наблюдала за редким падением далёких светил, за их длинными хвостами, прорезающими космическое пространство. Единожды тройное падение воодушевляет её, и она с улыбкой оборачивается на машиниста, но тот, кажется, нисколько не заинтересован ни прошедшим фейерверком, ни звездопадом. Слегка печально Кейт склоняет голову и желает другу доброй ночи, пусть он и не сомкнёт глаза.       Эхом разносится по пустому залу стук каблучков. У бассейна наверху лестницы тяжёлые равномерные шаги быстро догоняют лёгкие пружинящие.       – Кейт Уолкер, – зовёт автоматон, и молодая женщина останавливается, окутанная мистическими бликами воды в бассейне. – Спокойной ночи и вам.       Американка ждёт, что он скажет что-то ещё, и он собирается, вроде, судя по неустойчивой позе полушага, но так и не находит слов. Мисс Уолкер знает, что это что-то несерьёзное, иначе бы он рассказал сразу, поэтому она спокойна. Отчасти.       – До завтра, Оскар, – прощается она и уходит под нарастающий гомон воротившихся гостей.              ***              Достопочтенный Феликс Сметана, начавший день в заботах, решительно распахнул дверь на пристань, прошёл по деревянному помосту вплоть до ротонды и раздражительно сошёл по ступеням, найдя американку в безделье, коим она занималась всё утро, бросая еду птицам с причала. Его возмущение быстро нашло выход в ряде претензий: во-первых, мисс Уолкер по глупости, свойственной только ей, показала музыкантам принцип работы бара, и теперь они "бренчат" без умолку, чем веселят дам и раздражают его – управляющего. Во-вторых, она имеет наглость сторониться публики, как и Оскар, в итоге бедного Феликса замучили вопросами, на которые он не имеет ответа. В-третьих, она постоянно держит окно в номере открытым, а это нервирует горничную.       – Я люблю свежий воздух, извините, господин Феликс. Обещаю закрывать окно перед уходом. За бар прошу прощения, хотя моё участие было минимальным. А на все вопросы можете отвечать любые небылицы или не отвечать вовсе.       Этот ответ слегка утешил управляющего, но лишь слегка. Кейт спрашивает, как она может загладить вину. Господин Сметана быстро находит применение её ловкости и находчивости: некоторые гости пожелали ехать на сероводородные источники, куда раньше ходил специальный вагончик, а теперь он сломан, так пусть мисс Уолкер его починит.       – Хорошо, мистер Феликс.       – Вот и славно, займётесь делом, – сказал он и ушёл, гордый собой.       Чайки кричали ему вслед неподобающие вещи и заливисто смеялись.       Спустя полчаса Кейт, погруженная в работу на задворках отеля, слышит скрип колёс за спиной.       – Добрый день, мисс, – приветствует автоматон.       – Здравствуй, Джеймс, – машет ему американка грязной тряпкой, которой протирала старый механизм, – необычно видеть тебя на улице, тем более не на причале.       – Погода сегодня хорошая, ветер стих. Даже мне иногда необходимо бывать снаружи, чтобы не стать бесполезной грудой хлама, какой я почти являюсь, – сказал он печально.       – Ты вовсе не груда хлама, – с силой трёт колесо щёткой Кейт, счищая грязь, – и вполне можешь найти себе применение. Я понимаю, ты ещё переживаешь кончину мадам, но твоя жизнь продолжается, – улыбается она, делая перерыв, – может быть, найдётся кто-то в отеле, о ком ты сможешь также заботиться, как и о Елене. Думаю, она была бы рада за тебя.       Мисс Уолкер выпрямилась и размяла спину, оценивая проделанную работу. Старый вагончик, похожий на фуникулёр, управлялся автоматически в рубке и следовал по рельсам до парка, где поднимался пар от источников. Сейчас большинство деревьев стояли с голыми ветвями, но среди них виднелись и вечнозелёные сосны и можжевельники, что разбавляло монохромную картину. Пожалуй, это была единственная достопримечательность в округе, неудивительно, что гости пожелали посетить полузабытую рощу.       – Честно говоря, мисс, – начал Джеймс, пока Кейт хмуро искала причину поломки, – ни один человек в этом отеле, ни из тех, что приехал, ни из тех, что отдыхает здесь давно, не вызвал у меня заявленного желания. Кроме вас, – добавляет он внезапно, чем стопорит все прочие мысли молодой женщины.       – Меня? – тупо переспрашивает она.       – Да, – спокойно без тени сомнения или нервозности подтверждает автоматон. – Вы умны, находчивы, решительны, прекрасно воспитаны и образованы, не обделены талантом в музыке, судя по вашей игре на клавишах бара и на рояле рано утром, когда думали, что вас никто не слышит. Ко всему вышеперечисленному, вы наделены достоинством и обаянием, сходным с характером мадам, и при этом не капризны. Наконец, что мне более всего импонирует, вы с уважением относитесь к автоматонам и даже знаете азы механики. Сложно представить более достойного кандидата.       Кейт потеряла дар речи от такой оды, не зная, следует ли ей соглашаться или отрицать хвалебные речи. Слушать такие открытые дифирамбы, особенно от автоматона, было непривычно.       Видя растерянность американки, Джеймс пошёл на попятную:       – Извините, если я сказал что-то оскорбительное, я только позволил себе озвучить собственное мнение. Я не хотел обидеть вас, мисс.       – Нет, – наконец, нашлась Кейт, – ты не обидел. Я не ожидала комплиментов, вот и всё. Мне очень приятно.       – Не ожидали, хм? Разве я первый автоматон, который говорит вам подобные вещи? – будто с тонкой издёвкой спрашивает он. – Если позволите, мисс, это кажется мне вопиющим упущением со стороны вашего окружения. Вы заслуживаете гораздо более обходительного обращения, которое я готов вам оказывать.       – О, спасибо, Джеймс, однако я чувствую, что мне ещё рано уходить на покой в "Кронском", – осторожно отвечает мисс Уолкер, – может быть, когда мне будет столько же, сколько было мадам...       – Я буду ожидать этого времени, если не приду в нерабочее состояние, – твёрдо заявил автоматон и скрипуче развернулся, чтобы скрыться под сенью сводов колонады, прячась от начинающегося снегопада. Там на него едва не налетает Оскар, спешащий к американке с маслёнкой и инструментами для ремонта.       – Доброго дня, мисс, не перетруждайтесь, – прощается Джеймс, окончательно исчезая из поля зрения.       Машинист проводил его взглядом, прежде чем подойти к женщине.       – Всё в порядке, Кейт Уолкер? Я принёс предметы, которые вы просили. О чём вы говорили с прислугой?       – Джеймс предложил мне остаться в отеле, – честно отвечает Кейт, возвращаясь к исследованию механизма.       – Глупо полагать, что вы согласитесь, – издаёт смешок Оскар.       – Сейчас нет, конечно, но в старости... – задумалась американка, – это может быть разумным. Моей семье я не нужна. Кто будет заботиться обо мне, когда я буду совсем беспомощной? Не хочу попасть в какой-нибудь дом престарелых или лежать в больнице, утыканная трубками. Почему бы не вернуться сюда, когда придёт время?.. Дай мне маслёнку, пожалуйста.       Машинист передаёт нужный предмет, беспокойно топчась на месте.       – Но это случится не скоро, верно? – нервно выпытывал он. – В том смысле, что вы не выглядите, как изношенный механизм, Кейт Уолкер.       – Приму это как комплимент, – смеётся американка. Она ещё недолго ковыряется в ходовой части вагончика: поправляет пружины, проверяет колодки, смазывает детали, затягивает болты, и, наконец, предлагает: – давай заведём.       Три полных оборота ключа, – и пружины натянуты до предела. Внутри водительское место пустует, что побуждает Кейт отправить туда машиниста. Сама же она садится рядом на мягкое сиденье, с любопытством рассматривая панель управления. Ничего хитрого: рычаг скорости, кнопки открытия дверей, включения вентилятора в салоне, фар, а также ручной тормоз. Оскар впал в лёгкое уныние при виде простоты устройства, будто этот вагончик совершенно не достоин его – машиниста поезда Форальберга. Но американку не остановить, она с нетерпением просит его начать движение. Подчиняясь, он опускает рычаг тормоза и плавно смещает рукоять газа от себя. Механизм протяжно заскрипел, поднатужился, повздыхал и покряхтел, но нехотя всё же сдвинулся с места, наращивая темп. Всё быстрее и быстрее.       – А это что? – тянется мисс Уолкер к маленькому рычажку.       Щелчок, вибрация, – салон наполняется бризом и снегопадом. Это большая крыша начала медленно складываться в гармошку и отъезжать назад, громко хлопая железными листами. Кейт в восторге вскакивает с места, высунув голову навстречу ветру. Рельсы тянулись мимо отеля и выходили почти на побережье, постепенно поднимаясь вверх на высокий скалистый берег. Расправили крылья большие белые чайки, ловя восходящие потоки.       – Что вы делаете, Кейт Уолкер, это небезопасно! – возмущается автоматон, когда американка становится ногами на сиденье, чтобы оказаться снаружи почти по пояс.       Ветер хватает её за горло, хлопья снега впиваются в лицо тысячами игл, но руки её раскрыты и широко разведены в стороны, подражая полёту птиц, застывших рядом в решительном стремлении. В наслаждении закрываются глаза, широкая улыбка с рядом белоснежных зубов сверкает ярче снега. Далеко под скалами в отдалении тихой бухты ревёт прибой.       Кейт прогибается назад, упёршись спиной в трубу каркаса для складной крыши. Она чувствует затухающую скорость, но даже короткого мига ей достаточно для волшебного преображения, в котором она чувствует невесомость и дурманящую свободу.       Вагончик дрогнул на повороте, наехав на стык рельс. Американка теряет равновесие, но сильная железная рука хватает её за пояс куртки и рывком усаживает на сиденье.       – Что и требовалось доказать! Соблюдение техники безопасности – главный приоритет при движении по железной дороге! – отчитыват машинист.       – Да брось, Оскар, ничего не случилось, пусти, – пытается она ослабить его хватку, но не тут-то было – автоматон держал крепко, вцепившись в пояс так, что женщина ощущала, словно её сковали цепью. – Оскар! – возмущается она.       – Нет, Кейт Уолкер. Вы останетесь в кабине до конца поездки.       Глаза американки темнеют. Прежнее воодушевление исчезает.       – Я знаю, что для меня безопасно, а что нет. Я не ребёнок.       Автоматон непоколебим:       – Мы почти приехали, – сообщает он безэмоционально, чуть сильнее прижав руку к талии мисс Уолкер, и той оставалось терпеть эту "гирю" до полной остановки вагончика в сосновой роще на специальной площадке.       Только скрип колёс стих и распахнулись двери, как железная рука разжалась, позволив молодой женщине сорваться с места. Она скрылась среди сосен молча и быстро, как зверь, которого насильно держали в клетке. Машинист сидел на водительском месте, глядя на зелёные колючие ветви, укутанные налипшим снегом. Где-то звенел ручей, где-то кричали птицы. Оскар смотрит на тающие следы американки, затем на свои руки – гениальные руки "пианиста", призванные переключать рычаги и вращать шестерни. Наконец, он поворачивает салонное зеркало и смотрит на себя, на своё выточенное лицо и одним раздражённым движением возвращает зеркало на место.       Потребовалось время, чтобы найти мисс Уолкер, хотя цепочка следов была очевидна, да и сама Кейт не пряталась, но ушла в дальний конец парка, где на высоком холме возвышалась смотровая полукруглая площадка с балюстрадой. Недвижимым изваянием замерла она у самых перил, смотря с высоты на протирающееся далеко внизу море. Проигнорировала она и шаги автоматона, и его тихий зов. Оскар становится рядом, чувствуя тяжесть груза вины. Лицо американки не было злым, скорее печальным.       – Мне следует принести извинения и напомнить вам, что я действовал исключительно в интересах вашей безопасности, – сказал машинист, но не получил никакой реакции. – Мне казалось, вы весьма разумны, чтобы понять это.       Кейт поднимает взгляд, следя за плавным полётом стаи чаек. Оскар тоже смотрит на них, пока те не исчезают за хвойными кронами. Снегопад кончился и в серых облаках над морем обозначился просвет.       Так и не дождавшись какого-либо ответа от женщины, автоматон собрался уходить.       – Даже такую малость я не могу вынести, – вдруг говорит Кейт, наблюдая за рябью в волнах, – что говорить о жизни на одном месте... Сомневаюсь, что я вообще способна теперь принять любые стены, как свой дом. Я начинаю понимать Ганса...       – Если у вас возникнет желание отправиться в путь, я к вашим услугам, Кейт Уолкер. На любом этапе вашей жизни, – уверяет машинист со всей искренностью.       – Обещай мне кое-что, Оскар, – поворачивается к нему американка и смотрит с такой неотступностью, что автоматон невольно вытягивается по струнке, – если я запрещу тебе заботиться о моей безопасности, ты не будешь. Если скажу не помогать мне, ты не станешь. Если попрошу отпустить, ты отпустишь.       – Я обещаю, Кейт Уолкер, – сказал машинист, но выждав паузу, добавил: – однако мои функции это исключают.       Настала очередь американки провожать Оскара недоумённым взглядом. Лёгкий порыв ветра сулил перемены.       Обратная дорога до отеля прошла в молчании, но не таком тяжёлом, как прежде. По приезде Кейт бросилась искать господина Сметану, чтобы сообщить ему об исправности вагончика, и нашла того в ещё в пущем раздражении. Господин управляющий сотрясал воздух ругательствами в адрес мисс Уолкер: она вновь не закрыла окно перед уходом, в результате бедную горничную чуть не прихлопнуло дверью, с силой грохнувшей от сквозняка. Из-за всего этого происшествия, заклинило замок и теперь придётся вызывать ремонтников, а это дополнительные расходы.       Американка останавливает поток его причитаний:       – Постойте, мистер Феликс, может быть я смогу исправить свою оплошность? Я могу залезть в окно и попробовать открыть изнутри.       Господин Сметана делает гримасу, но в глазах его сверкает удовлетворение – на это предложение он и рассчитывал. Махнув рукой и велев поторопиться, он вернулся к просмотру телепередачи.       Деревянная набережная, запорошенная свежим снегом, пустовала. Часть гостей уже разъехались, но большая часть покинет Аралабад завтра, когда придёт большой паром, и дадут самолёт. Кейт согласилась сыграть в карты с Фрэнком, загадочным коллекционером и его дамой, а пока она перелезает через низкую железную ограду и осторожно идёт по узкому пространству между стеной отеля и крутым спуском со скользкими камнями. Отсюда уже хорошо просматривалось правое крыло "Кронского", в котором действительно были наглухо закрыты все окна. Все, кроме одного.       Мисс Уолкер остановилась, задумчиво глядя на эту картину. "Раз, два, три, четыре", – считает она окна и соответственно комнаты. Верно, не так уж сложно прикинуть, количество комнат и соотнести это с расположением дверей по обе стороны коридора. Хватит двадцать три минуты и это с учётом неудобной дороги по узкой кромке. Под снегом виделись едва заметные очертания старых следов, ровных, как бой метронома.       Кейт почему-то улыбается.       Идея с окном оказалась удачной: дверь изнутри открылась после некоторых усилий, и всё было улажено. Мистер Феликс с удовольствием предложил гостям прогулку до источников на вагончике, и Оскару пришлось выполнить несколько рейсов, впрочем он не был сильно расстроен. Кейт осталась на побережье, утомлённая людским шумом больше, чем птичьим.       Фиолетовые сумерки пришли одновременно с розовым закатом, тогда под куполом ротонды в последних лучах Джеймс застаёт мисс Уолкер, провожающей солнце, и предлагает вместе следовать до бара.       – Вы не устали, мисс, не хотите присесть? – предлагает автоматон, и Кейт неловко отказать ему сейчас или она действительно устала, потому что сиденье кажется таким мягким.       Убедившись, что молодая женщина удобно устроилась, механический слуга медленно поехал по деревянному настилу.       – Могу ли я озвучить одно наблюдение, мисс? – спрашивает он и продолжает после утвердительного ответа: – Я могу ошибаться, но мне показалось, что вы вернулись в расстроенных чувствах после сегодняшней поездки. Это может быть связано с нашей утренней беседой?       – Нет, конечно, нет, – ласково отвечает Кейт.       – Так я и думал... – загадочно произносит автоматон.       Один за другим на набережной загорелись фонари, всё ярче освещая путь. Мисс Уолкер слегка поворачивает голову в сторону Джеймса.       – Я думала сегодня о твоём предложении.       – И что вы решили? – с надеждой спрашивает он.       – Мне очень жаль, Джеймс, но, кажется, я не смогу оставаться в отеле надолго даже в глубокой старости.       Вопреки ожиданиям, автоматон не был расстроен. Он издал неопределённое мычание, в котором звучали приподнятые нотки.       – Один раз вы уже передумали, мисс, причём в последний момент, – говорит он спокойно, – вы можете передумать вновь, и тогда я буду ждать вас здесь. Пожалуйста, – останавливает он начавшуюся речь женщины, – не отрицайте очевидное, это ровным счётом ничего не изменит, даже если вы в итоге не вернётесь.       – Ты хорошо меня знаешь, – согласилась Кейт.       – Это моя работа, мисс. Я создан для помощи и комфорта человека, что предполагает точное изучение всех привычек и характера того, кому я оказываю соответствующие услуги. Мне приятно узнавать вас и приятно заботиться о вас, как вы того заслуживаете. Что ни говори, автоматоны, как и люди, бывают... узколобыми, – подобрал он нужное слово, – будьте к ним снисходительны, ведь их назначение не связано напрямую с сотрудничеством с людьми и им могут быть чужды некоторые эмоции.       Сумерки быстро сгущались, переходя в тёмно-синюю раннюю ночь. Среди рваных облаков показался бледный тонкий серп, окружённый светлым ореолом. В его тусклом свечении американка и автоматон распрощались у бара, отмечая, что мистер Феликс опять экономит электричество, не включая светильники. Джеймс предложил проводить Кейт до номера, но та отказалась, желая побыть одна.       Ступая по тёмному коридору, мисс Уолкер считала двери, боясь пропустить свой номер. Внезапно чёрный силуэт отделился от стены и выступил вперёд – женщина замирает от страха.       – Это Оскар, Кейт Уолкер.       – Оскар, – выдыхает американка, – ты напугал меня!       – Простите. Это не было моим намерением, – подходит ближе машинист, но тьма всё равно скрывает его лицо, – Я надеялся застать вас в номере.       – Я была на прогулке. У тебя всё в порядке? Что-то случилось в парке у источников?       – Нет-нет, все рейсы были удачными, гости отеля остались более чем удовлетворёнными. Я пришёл не поэтому. Я думал над вашими словами о том, что вы беспокойтесь (поправьте, если я не прав) не найти окончательное пристанище или, вернее, сомневаетесь, что когда-нибудь будете способны вести более оседлый образ жизни. С этими сомнениями, как я понял, связана ваша острая восприимчивость к ограничениям вашей свободы, которую вы боитесь утратить.       – Похоже на то, – поражённо согласилась и с этим автоматоном Кейт.       – Вам не стоит переживать по этому поводу, – уверенно говорит машинист, – никто не сможет посягнуть на то, что вы уже имеете. В каком бы месте вы не находились.       – Дело не в этом, – шепчет Кейт, – я до сих пор сомневаюсь, то ли я выбрала.       – Ваше решение верное, иначе бы вы его не приняли, – подтверждает Оскар.       – Я могу передумать...       – Вы не будете, – качает головой машинист, – когда вы что-то решаете, это окончательно. Иначе вы – не вы, Кейт Уолкер.       Американка открыла было рот, но все слова застряли в горле. Сердце замерло вместе с речью.       – ... ты хорошо понимаешь меня, – сказала она в итоге, – спасибо.       – Пожалуйста, Кейт Уолкер. Это то, чему я не перестаю учиться. Доброй ночи, – откланивается он, чтобы тихо пройти мимо по коридору.       – Оскар, – зовёт его женщина всё также шёпотом, и автоматон останавливается, окутанный чуть уловимым ореолом сизого света, в котором тонет любое намерение. – Спокойной ночи и тебе.       Машинист кивает и уходит прочь.              ***                     Шквальный ветер не утихал. От него дрожали окна, ныли трубы в печах, скулили дверные петли и половицы, мучимые сквозняками, хватались за сердце люди, когда слышали страшные звуки на крыше – это хлопала отставшая железная кровля. Охали несчастные отдыхающие, сетуя на метеозависимость. Причитал в истерике господин управляющий.       Море вспенилось. Обычно тихое, оно вдруг подняло щетину на горбатой спине, рычало, скалилось, бросалось на всё диким зверем. Вьюга метала ледяные иглы.       В такую бурю большинство гостей, естественно, предпочло остаться, но некоторые, особенно занятые и отчаянные, решились идти в путь. Срочно был вызван один самолёт с не менее отважным лётчиком. Улетали мадам и месье Боризон, у которых заболела внучка, а также неожиданно супруга коллекционера. Ночью между ней и мужем вспыхнула ссора, причём весьма серьёзная, из-за чего почтенная дама не желала видеть и слышать своего благоверного. Более того, ей стало омерзительно находиться с ним в одном отеле, и потому она немедленно улетает, будь за окном хоть судный день. Коллекционер пытался остановить её, Фрэнк пытался, пытался и мистер Феликс, предприняла робкую попытку чета Боризон – бесполезно. Когда Кейт взялась за дело, коллекционер находился в крайнем отчаянии, а его дражайшая супруга уже ступила под гнев Богов.       – Я попробую вернуть её, не отчаивайтесь, – обещает американка.       – Я иду с вами! – кричит коллекционер.       Сквозь бушующую метель под полыхающим небом и свистом, мисс Уолкер упрямо идёт по причалу, цепляясь за железные перила. За ней следует мужчина, закрываясь рукавом от снега. Он кричал имя любимой, но его голос тонул в грохоте волн, врезающихся в камни и стонущие деревянные сваи. В эти свинцовые гребни без страха ныряли белые птицы, прекрасно справляясь с яростью стихии.       Кейт поднимает голову – в её глазах неотступное стремление. Её одежда и волосы промокли под солёными брызгами и оледенели под снегом.       Чета Боризон уже в самолёте, а жена коллекционера в ужасе стояла на середине пути, держась за фонарь. Наверное, этот же страх придал ей сил, и она преодолела остаток пути до ротонды, но там уверенность покинула её окончательно, и она упала на скользких ступенях. Мисс Уолкер, почти бежала, подтаскивая за рукав мужчину. Только они достигли конца пирса, как между супругами разыгралась душераздирающая сцена, вынуждено немая из-за рёва ветра. Не менее яростно, чем непогода, почтенная дама отбрасывает руки мужа, отвергув его помощь.       "Не трогай меня!", – читала Кейт по губам, – "Сволочь!".       Наконец, дама смогла встать и, оттолкнув от себя мужчину, бросилась по ступеням вниз к самолёту. Там равновесие вновь подвело её, и она поскальзывается на мокром дереве. Большая волна накрывает нижнюю площадку пристани, качая самолёт, а главное утаскивая за собой бедную женщину, отчаянно цепляющуюся за доски. Кейт бросается вниз, сама чудом балансируя на шатких ступенях. Коллекционер что-то кричал сзади.       Женские руки схвачены в другие женские руки в последний момент. Кричит почтенная дама, вопят чайки, катаясь в воздушных волнах и ныряя в морскую пучину; хлещет вьюга. Сжимает зубы американка от боли в мышцах и от боли в ноге, которая застряла в трещине между досок. Её руки дрожат, в глазах темно и дыхание вот-вот придёт к концу, но помощь рядом – коллекционер хватает свою жену за плечи, помогая вытянуть её из адской бездны.       Супруги падают в счастливых объятиях. Кейт падает от изнеможения. Опершись на локоть, она поднимает голову и видит Оскара, пришедшего вдогонку. Он стоял на две ступени ниже ротонды и, кажется, выбирал безопасный способ спуститься, но не решался.       Внезапно в очередном порыве ветра железный лист кровли на ротонде отрывается, вначале поднявшись, как парус на бушприте, а затем с грохотом рухнув вниз. Кейт не слышит своего голоса, только видит поднятую руку, в попытке обратить внимание автоматона на опасность. Этой свободной рукой она вынуждена рефлекторно закрыть голову, готовясь к неминуемому удару, которого не последовало. Она слышала только громкий звук падения и ощутила вибрацию по деревянному настилу, за которой последовал плеск и шипение морской пены – лист кровли ушёл под воду.       – Кейт Уолкер! – оказывается рядом машинист, – Кейт Уолкер, с вами всё в порядке? Надо уходить!       В этот раз американка не стала спорить: она с готовностью кивнула, цепляясь за грубую мокрую ткань куртки автоматона. Оскар потянул вверх, и Кейт завыла, чувствуя, как раскалённые иглы вонзаются в её лодыжку. Благо автоматон, кажется, не услышал её унизительных стонов в громком свисте турбин самолёта, набирающего разгон для взлёта. Скоро он неровно оторвался от воды, опасно накренился и исчез в низких тучах. Кейт искренне надеялась, что чета Боризон доберётся без приключений. Не менее стойкая другая супружеская пара уже быстро шагала к отелю, поддерживая друг друга. Несмотря на хлопоты, мисс Уолкер была рада, что для коллекционера и его жены всё закончилось хорошо, чего не скажешь о женщине и автоматоне, которые ещё оставались в центре бури.       Собрав остаток воли, американка выпрямилась, не пренебрегая помощью машиниста, и, держась одной рукой за перила, а другой за плечо друга, медленно поднялась по ступеням до ротонды. Там она дала себе передышку. Автоматон пристально следил за ней, разумеется, заметив хромоту.       "Сейчас не помешала бы помощь Джеймса...", – грешно думает Кейт, оценивая длину пирса, но механический слуга в ужасе прячется за толстыми стенами "Кронского". Меж тем рука другого автоматона крепко, но бережно поддерживала её за талию, не толкала, но и не давала отступить назад.       В этом ощущении безопасности в сердце бури, Кейт знает, что ей ничего не грозит: ни порывы ветра, ни могучие спины волн, ни ножи метели, и даже боль кажется ей благом – не врагом, а другом в этом суровом крае льда и снега.       Счастливо гоготали чайки, подхваченные силой воздуха. Эта сила толкала в спину и мисс Уолкер, помогая преодолеть весь путь без происшествий и намного быстрее, чем виделось вначале.       Хлопнула входная дверь, – и разом всё стихло. Тишина была такой оглушающей, что Кейт потребовалось время, чтобы понять, что звук работающего механизма над ухом – это звук шестерёнок под корпусом Оскара. Такой мерный чистый звук, уютный, как полыхание огня.       – Всё хорошо? – интересуется машинист, видя застылось авантюристки.       – Да, – отвечает мисс Уолкер, прислушиваясь, как меняется движение механизмов при нарастающем тихом гуле, который исходит из недр и превращается в голос.       Руки дрожат от холода, ноги дрожат от усталости – молодая женщина вымотана и хочет принять горячую ванну. Как по волшебству появляется Джеймс, предлагая свои услуги, словно ничего особенного не произошло. Позже в его речи американка услышала лёгкие виноватые нотки, будто он понимал, что не был там, где в нём нуждались, но списывал это на происки погоды, а не на собственную трусливость. Кейт отмахивается от его неловких оправданий, слишком уставшая для выяснения причин и следствий. Немного грубо она прекращает поток его жужжания, сухо благодарит и выставляет за дверь своего номера.              Буря прошла. Шум улёгся, улеглось людское роптание, оставив шорохи в коридорах, тихий шёпот за дверями, спокойный плеск воды в бассейнах. Остались последствия, с которыми никто не хотел иметь дело: телефонные провода оборваны, связь потеряна, беспокойный мир живёт где-то далеко, а здесь время замерло, подарив оазис безделья. Лениво мыла пол горничная, лениво гости праздно шатались мимо арочных окон.       К обеду холл ресторана опустел окончательно, оставив молодую женщину с нахмуренными бровями молча стоять напротив автоматона с порванным рукавом куртки.       Большой сугроб упал с крыши и пролетел мимо окна, разбив напряжение. Кейт садится на стул, храня раненую ноги, и ставит рядом на другой стул ящик с инструментами. В её глазах строгость, граничащая с сердитостью, поэтому Оскар, не желая накалять обстановку, садится напротив, стараясь никак не двигать левой рукой, чтобы не выдать себя. Мисс Уолкер не проведёшь. Она не может ничего предъявить, потому что сама кинулась в бурю; не может ничего сказать, потому что не давала команды не следовать за ней; не может обвинять, потому что это и её вина тоже. Автоматон не может начать читать морали, кажется, по той же причине. Оба они, – машинист и американка, – пришли к ситуации, когда недовольство и беспокойство, смешавшись в неопределённую гамму чувств, повергли их в словесный ступор.       Демонстративно медленно Кейт открывает ящик, достаёт различные отвёртки и ключи, молоточки и клещи, средние и ювелирного размера. Машинист не шевелится, как замерший от страха пациент. Мисс Уолкер, разумеется, не спешит утешать его, её негодование ещё сильно, а чувство стыда ещё сильнее. Она жестом просит автоматона сесть ближе, и тот безропотно двигается вместе со стулом, оказываясь коленями вплотную к коленям Кейт.       Глубоко вздохнув, женщина тянется к руке машиниста, убирая в сторону лоскут порванной ткани. Под ним виделась глубокая царапина и вмятина по всему предплечью. Железная ладонь накрывает дыру в куртке, препятствуя обзору мисс Уолкер. Та поднимает глаза, вопросительно глядя на автоматона. К "вопросу" после бездействия добавилась настойчивость, а затем всё та же строгость. Кейт откидывается на спинку стула, скрещивает руки на груди и ждёт, впившись острым взором в машиниста. Оскар едва наклоняет голову в сторону, делая вид настолько невинный, насколько позволяет ему конструкция лицевой маски. Ответом была поднятая изогнутая бровь американки, словно птичье крыло, смешно задранное во время бега по пляжу. Оскар не сдастся без боя: он тоже откидывается на спинку стула и, за неимением возможности сейчас скрестить руки, просто кладёт ладонь правой руки на бедро, слегка оттопырив локоть в сторону. Кейт поджимает губы, не желая уступать. Да, она не пошевелит и пальцем, пока автоматон сам не попросит об этом, или вся её мнимая гордость полетит к чертям.       Минутное молчание превратилось в пятиминутное, а то – в десятиминутное, полное тонких взглядов. Кейт ловит себя на мысли, что каким-то мистическим образом различает все "интонации" машиниста, хотя на деле его лицо оставалось обычной железной маской. Наконец, она устала играть в эту игру, и, резко выдохнув, встаёт, намереваясь уйти, но тут же рабочая рука автоматона хватает её за запястье, не дав сделать и шага в сторону. Мисс Уолкер выжидающе возвращает вес на правую ногу, а затем медленно садиться обратно, неуверенная, как ей реагировать. Её запястье по-прежнему сжато в бережных железных тисках, и она с лёгким недоумением смотрит на механические пальцы, будто видит их впервые так близко, хотя ей довелось держать их в Комсомольске. От них не поступало тепло, но и холода не было, а если сосредоточить внимание, можно ощутить совсем малую вибрацию, исходящую, очевидно, из главных механизмов и передающуюся на периферии. Так неуловимо, но в то же время явственно ощутимо, как ритм пульса. Кейт так сосредоточилась на этом явлении, что не заметила такое же сосредоточение машиниста, словно тот тоже прислушивался к чему-то, слышимому ему одному.       Он пугается, когда мисс Уолкер внезапно поднимает взгляд, и мгновенно отпускает её запястье, отдёрнув руку. Кейт быстро моргает, смахивая пелену задумчивости; в её взгляде теперь играет любопытство. Видя её расположенность к нему, машинист ожил и немного расслабился, благополучно пережив конфронтацию. Ещё больше его успокоило слегка небрежное поведение американки, когда та переключила своё внимание на инструменты, выбирая нужный. Она расставляла приоритеты, исходя из виденного, но этого было мало. Оскар указал на компактный споттер, но Кейт наморщила нос: идея казалась ей радикальной. Лучше начать с обратного молотка и щипцов. Машинист мысленно согласился, хотя и счёл базовые методы малоэффективными.       Кейт щёлкнула щипцами, изобразив лёгкую маниакальность, что должно было стать шуткой, но Оскар только укоризненно промычал, не оценив её игривость. Мисс Уолкер закатила глаза, разведя руками, что демонтировало её дальнейшую беспомощность. А что ещё делать? Уповать на чудо? На божественное исцеление? На мистическую гениальность Форальберга, дарующего регенерацию? Да, он гений, – нет, не Бог.       Поняв, что выхода нет, машинист осторожными движениями снял левый рукав, оставив куртку болтаться на правом плече, и развернулся для удобства вполоборота. Кейт немного смущённо хлюпает носом и продвигается ещё ближе, оценивая фронт работ.       Делать немало: царапина оказалась больше трещиной, а вмятины довольно глубоки и обильны. Сюда пришёлся основной удар листка кровли, сорвавшегося с ротонды. Благо, локтевой сустав пострадал не сильно, только края внешних пластин погнулись и препятствовали нормальной супинации и сгибанию. Кейт с жалостью касается рваных краёв трещины. Её движения осторожны, словно она боится причинить боль и может, если автоматон говорил коллекционеру правду. Нет, молоточками здесь не обойтись...       Мисс Уолкер сосредоточено выправляет края "раны" клещами, убирает почти отвалившиеся куски, зачищает поверхность, не переставая смотреть на отвлечённое лицо машиниста. Если она останавливалась слишком надолго, он качает головой – всё в порядке, якобы. И она продолжает.       На руках защитные перчатки, на глазах защитные очки. Искры летят. Кейт приваривает металлическую заплатку, латая трещину. Снова чистит, полирует, пока швы не исчезают, пропадают стыки под тонкой кропотливой работой. Самое сложное сделано. Американка выдыхает и откидывается на спинку стула, делая минутный перерыв. На её глазах ещё защитные очки, и она стаскивает их одним раздражённым движением, растрепав причёску. Как она выглядит сейчас? Вся в поту, уставшая... с гримассой отвращения к своей работе. Заплатка выглядит ужасно, а как иначе, ведь её автор не Форальберг!       Оскар внимательно разглядывает своё плечо, наклонив голову, пока мисс Уолкер виновато краснеет, готовясь к тираде. Машинист молчит. Пока металл ещё мягкий, он берёт из ящика острый чекан, похожий на шило, и, приложив немалую силу здоровой руки, выдавливает две маленькие буквы в правом нижнем углу заплатки: K.W. Демонстративно небрежно он кладёт инструмент обратно и гордо выпрямляется.       Кейт недоумевает.       Кейт смеётся.       Теперь её имя на полотне гения. Достойна ли она? Решать полотну.       Пока за окном царит белое безмолвие, пока за окном ходят сонные сытые чайки, пока клубиться пар от источников и поднимается вверх тонкой струйкой дымок; пока господин управляющий ругается на помехи в телевизоре, пока коллекционер и его жена тают в объятиях друг друга за дверью номера, пока Фрэнк Малкович проигрывает в преферанс своему заклятому другу; пока дамы обсуждают автоматона и американку, пока мужчины спорят о политике; пока горничная ругается на плохо закрытое окно, пока тонкий слой снега покрывает следы; пока Джеймс, скрываясь за углом, слушая смех мисс Уолкер; пока живёт мир вокруг, Кейт парит над миром, видя рыб в волнах. Кейт парит над морем, не выбирая, а ловя всех этих рыб. И рыбы играют с ней, привлекая блестящей чешуёй, сами бросаясь к ней. Рыбы становятся счастливыми, когда оказываются пойманы. И Кейт хохочет.       Лежит под замком, как в гнезде, драгоценное колье, померенное единожды. Лежат там же амулеты. И мамонт лежит. Лежит дубликат ключа от номера и от входных ворот, тайно подложенный Джеймсом, и билет лежит без конца.       Кейт берет в руки обратный молоточек для исправления вмятин, улыбаясь широко и открыто, с искрой в глазах.       – Готов к продолжению?       – Всегда, Кейт Уолкер!