Долгие каникулы

Изящная чашка из тонкого фарфора оказалась не слишком вместительна, и часть свежезаваренного чая, пока Васёк поднимался с первого этажа на второй, расплескалась. На ступенях лестницы остались некрасивые следы. Да… Не гость, а свинтус! Не успел приехать, уже насвинячил. Нужно спросить у Стени, где хранятся тряпки, швабры, мётлы всякие. Хотя тот, может, и не знает. У них же прислу-у-уга-а-а. Хмурая бледная женщина в тёмной одежде, с которой накануне Вася столкнулся в заснеженном саду, пробормотала тогда что-то, похожее на приветствие, и исчезла так же бесшумно, как появилась. И где её искать? Ладно, потом разберёмся. Открыв дверь плечом и стараясь держать чашку ровно, Васёк просочился в спальню. Плотные портьеры задёрнуты, в комнате полумрак. Стенька всё так же самозабвенно дрых носом в подушку, только макушка светлая торчала из-под одеяла. Васёк заземлил чашку на расписанный чудны́ми узорами столик и потряс спящего за плечо: — Стень, проснись! Стень, ну проснись! День уже! — М-м-м… — сонно промычала фигура. Белобрысая встрёпанная голова поёрзала по подушке и, наконец, лениво повернулась к Ваську. — Стень, я тебе чай принёс. Ты как, вообще?! Может, врача вызвать? — Вась, будь другом, отцепись, а? — ласково попросил помятый со сна Стенька. Нехотя перевернулся на спину, зевнул и, подтянувшись выше к изголовью, уселся. — Стень, ну правда! Второй день не ешь ничего, не пьёшь. И бледный, как эта… тень отца Гамильтона! Собеседник беспечно фыркнул: — Васи́ле, не разводи панику! Говорю же — обычная акклиматизация после перелёта. Не в первый раз. — А… Не первый? Что, так и раньше было? Стеня снова зевнул: — Типа того… Сполз к краю широкой, древней на вид кровати с необычными деревянными столбиками по углам, и прошлепал босыми ступнями в ванную комнату, соединённую со спальней. Да… Удобства не то, что у Васи дома! В трёшке родительской, где жил он, сестра, мать и отец, и где один санузел на всех. Васёк снова огляделся. Никогда раньше он не бывал в таких домах, как этот. Только в исторических фильмах видел. Это какой век-то? Мебель старинная, на стенах — картины. Кавалеры в камзолах, дамы в кринолинах. Охотники какие-то. Собаки тощие, плоские. А в Стенькиной спальне — портрет мужика в смешном воротнике. Ничё такой, кстати. Глаза тёмные, волосы светлые. На Стеньку похож. *** Со Стеней, симпатичным блондинчиком, Васёк познакомился, когда документы подавал в универ. Правда, Стеня на вечернее поступал, а Васёк — на дневное. Слово за слово, зацепились. Пару раз в баре посидели, обнаружили, что оба любят резаться в «Atomic Heart». Потом ещё много чего общего нашлось. А совсем интересно стало, когда Стеня, после очередной поздней тусы в его съёмной «студии», аккуратно Васю к себе развернул и в поцелуй затянул. Не слишком умело, но с энтузиазмом. У Васька́ аж дыхание перехватило. Особенно, когда прохладные Стенькины губы по шее вниз заскользили и в вырезе футболки задержались. Ух ты! Ну, а дальше оно как-то само собой закрутилось. Почему Стенька именно его выбрал, Вася тогда так и не понял. Не красавчик, не спортсмен, учится хорошо, но звёзд с неба не хватает. Необычного в Ваське́ были разве что глаза, один — серый, другой — зелёный, да группа крови, четвертая отрицательная. А Стенька взгляда с него не сводил. Смотрел влюблённо, как голубь на хлебные крошки. И всем в Ваське́ восхищался: и глазами разными, и шевелюрой огненной, рыжей. И даже тем, что руки у Васька́ всегда горячие, а не ледяные, как у самого Стеньки. За руки они держались в кино. И на улице держались, но по-своему, по-шпионски. У Васька́ была любимая ярко-желтая ветровка с глубокими карманами. И когда они шли вместе, Васёк правую руку в правый карман прятал, а Стенька туда же — левую. Пальцы Васька́, тёплые и жёсткие, в этом безразмерном кармане крепко сплетались с пальцами Стеньки — тонкими, изящными, холодными. И так, в сгущающихся осенних сумерках, Васёк и Стенька шли рядом, счастливые, незамеченные, не разоблачённые чужими враждебными взглядами. Короче, очень скоро дружба у парней вышла на новый, вдохновляющий уровень. И практические занятия стали преобладать над теоретическими знаниями. Преобладали и преобладали. Правда, пока ограничиваясь «предварительными». До «главного блюда» Стенька и Васёк дойти всё никак не решались. Но и того, что было, хватало. Так, что на утренние пары Васёк периодически заявлялся с синяками под глазами от бессонницы и постоянно засыпал: и в универе, и в транспорте, и в столовке, сидя и даже стоя. *** Осень пролетела быстро, декабрь и новогодние праздники — ещё быстрее. Началась зимняя сессия, приближались каникулы. Вася с грустью понимал, что совсем скоро друг уедет домой, к семье. Месяц без Стеньки представлялся нереально долгим. И однажды, когда они сидели вечером в столовке рядом с универом, Стеня сказал: — Васи́ле, тут такое дело… Слушай, я говорил, что мне двадцать один скоро исполняется? Тьфу! Скривился и тарелку отодвинул. — Вот зачем, скажи, чесноком картошку посыпать? Чтобы потом им на окружающих дышать, как драконы? — На кого это ты дышать собрался? — ревниво нахмурил рыжие брови Васёк. — Ну, не дышать… — и Стенька усмехнулся. Васёк покраснел. Стенькины намёки он понимал отлично. — Ладно, я о другом, — Стеня запил ненавистный чеснок компотом. — В общем, у меня днюха, а родоки отправляются на месяц к дедушке. Он что-то совсем заскучал, нужно присмотреть. И я один в доме остаюсь, прикинь! Может, поедешь со мной, а, Василе? Отпразднуем совершеннолетие, будем отдыхать, гулять, на лыжах и коньках кататься, в игрушки компьютерные рубиться. — Хорошо! — тут же согласился Васёк. Ещё бы он отказался! Целый месяц со Стенькой вдвоём! — А дом у вас где? В Подмосковье? — Нет, — Стенька потыкал в мобильник. — Дом в Румынии. Мои предки оттуда. Ну, вот… И на экране смартфона Вася увидел мрачный средневековый замок. *** Первый вечер после приезда Васёк бродил по за́мку, открыв рот. Хотя в реале замок оказался не таким огромным, каким представлялся по фото. Так себе, мини-версия. И обстановка внутри выглядела вполне современно — новейшая аудиосистема, плазма на всю стену в Стенькиной спальне, комп. Старинными были только толстые стены, низкие потолки, массивная резная мебель, картины, фарфоровые безделушки да изящный клавесин в гостиной. Васёк открыл крышку, надавил пальцем на клавиши. Раздался резкий, дребезжащий звук. — Аккуратно, Василе… — поморщился Стенька. Мягко отодвинул парня от клавесина, бережно закрыл крышку и пояснил: — Не обижайся, но лучше его не трогать, ок? Инструмент старинный, семья, особенно дедушка, очень им дорожит. Прям спать спокойно не могут, если кто-то неловко касается! Усмехнулся чему-то, и Васины рыжие волосы шутливо взъерошил. Васёк бы ещё полюбовался на сверкающие рыцарские доспехи и потрясную коллекцию холодного оружия, да Стенька в спальню поволок. Проверить на прочность доисторическую кровать. И проверили… Что уж… Выдержки обоих хватило ненадолго. Повлияла ли загадочная и романтическая обстановка старинного замка, или что-то ещё — неизвестно. Но когда парни увлеченно целовались, прямо в одежде валяясь на широкой и какой-то жёсткой и неудобной антикварной кровати в Стенькиной спальне, Васёк, задыхаясь, пробормотал: — Стееень… Давай уже, может, а? По-серьёзному… А то я щас реально умру! И запнулся, ошеломлённый странной Стенькиной реакцией. — Не говори так! — худощавый тонкокостный Стенька, с неожиданной для его субтильной фигуры силой, перевернул Васька́ на спину и на выпрямленных руках навис сверху. Тёмные глаза сверкнули на бледном красивом лице, Стенька облизнул внезапно пересохшие губы, и абсолютно серьёзно повторил: — Не говори так, слышишь?! Ты не умрешь никогда, Василе! Пока я с тобой. Не успел Васёк удивиться непонятным словам, как Стенькины губы, холодноватые, чуть припухшие, ярко-алые от долгих поцелуев, коснулись пламенеющего рыжего завитка над виском. И Стенька решительно пошел «в атаку». Тонкие бледные пальцы нетерпеливо стащили с Васька тёплую толстовку, провели по груди, и чуть помедлив, всё-таки легли на ширинку синих джинсов. — Сте-е-ень… — пробормотал Васёк сквозь мо́рок, когда чужая прохладная ладонь нырнула под натянувшуюся хлопковую ткань белья. — Стень, только я, это… Ну… Ещё никогда… Ни с кем… Понимаешь? Сказал и замер. Раньше эту тему они как-то стыдливо обходили стороной. Признаваться в том, что в двадцать ты всё ещё девственник, было стрёмно. Васёк ожидал и боялся получить в ответ от Стеньки любую реакцию: удивление, сомнение, снисходительную усмешку. А услышал восторженно-утвердительное: — Я знаю! Я знаю, Василе! И столько в этом «я знаю!» было искренней радости и обожания, что все Васины сомнения и стыд за собственную неуклюжесть и неопытность просто испарились. Когда на тебя смотрят так, как будто ты — самый долгожданный подарок на днюху или Новый год, у сомнений шансов ровно ноль! Вот и Васёк моментом забыл про свои «загоны» под обжигающе-тёмным стенькиным взглядом. Застонал от нетерпения и, уже не сдерживаясь, сам охотно потянулся навстречу поцелую. А целовался Стенька действительно офигенно. Просто фантастически! Его губы творили настоящую магию, посылая искрящие разряды электричества по всему Васиному телу. Сколько это длилось — жадные поцелуи, ласки, поглаживания, никто не понял. Может, вечность, а может — пару минут. Пока окончательно поплывший Вася вдруг не почувствовал, что Стенька куда-то исчез. Только Васёк хотел расстроиться и возмутиться, как тот вернулся. Рядом на кровать упал маленький тюбик, и знакомый голос взволнованно прошептал: — Вась… Знаешь… Я ведь тоже никогда… До тебя… Васёк от полученной информации шире распахнул разноцветные глазищи и слегка занервничал, когда его поспешно успокоили: — Но я готовился, Вась, правда! В теории… Зато прям по серьёзному, честно! Это же… Ваську показалось, что следом он расслышал какое-то мудрёное слово. Скорее даже термин. То ли инициализация, то ли инвентаризация… Короче, что-то на «ин»! Он хотел переспросить, но тут его аккуратно опрокинули навзничь, и все прочие мысли моментально вылетели из рыжей Васькиной башки. Стенька, неожиданно ставший собранным и серьёзным, прошелся ласкающими поцелуями сначала по шее, затем по груди, отчего Васёк под ним задышал часто и рвано. А когда подрагивающая холодная ладонь робко коснулась внутренней стороны бедра, ахнул, и на инстинкте сжался. — Что? — обеспокоенно спросил Стенька. — Неприятно? Передумал? Вась, если ты не хочешь… — Нормально! — пробормотал Васёк. Сглотнул, и виновато пояснил: — Я хочу, очень! Просто это… стремаюсь немного… — Вась! — послышалось, или Стеня смущенно улыбнулся? — Так я тоже… стремаюсь. Короче, давай вместе! — Что? — испуганно спросил Васёк. — Ну, вместе стрематься! — предложил Стенька, и решительно прижался теснее. Это Ваську явно понравилось. Он охнул и слегка раздвинул бёдра. Второго «исследователя» такая реакция вдохновила и придала уверенности и изобретательности. — Вась… А можно, я… — и Стенька сполз ниже, — … вот так? Коснулся губами, провел нерешительно. — Вась… Так… так приятно? — Приятно… — А так? — задыхаясь, пробормотал Стенька. От прикосновения ледяных пальцев и прохладной смазки Васек замер и, запаниковав, напрягся. Пока не услышал срывающийся, почти умоляющий голос: — Василе… Вась! Посмотри на меня… Просто посмотри, ладно? Вася открыл зажмуренные от напряжения и неловкости глаза. Посмотрел на нависающего над ним такого же неловкого и кажется, ещё больше растерянного, Стеньку. В глубине знакомых тёмных глаз он увидел не «безумную страсть, всепоглощающее желание, яростный всплеск гормонов», а обычное волнение, вселенское обожание и влюбленность, замешанные на нежности и восхищении. Перед Васьком был не неведомый и устрашающий зверь по имени «актив», а просто всё тот же Стенька. Стенька, с которым — рука в кармане, смех и поцелуйчики в темноте на задних рядах, светлое нефильтрованное из одной банки и переписанный «на коленке» конспект по праву. Стенька. ЕГО Стенька. Самый офигенный и самый СВОЙ. И внезапно всё и произошло. Стало пофиг на «правильные позы», подготовки, предварительные ласки, изученные по «учебным пособиям» в порнохабе. Горячими руками Васёк притянул на себя Стеньку — стройного, изящного, как будто выточенного из холодного белого мрамора, дрожащего от напряжения и очень, офигенно, красивого. Ногами оплёл за поясницу, сам навстречу рванул. И когда ощутил его в себе, только на секунду дрогнул, сжавшись, а потом снова, зацепившись взглядами, прошептал изумленно, восторженно: «Стеееень…». Короче, всё как-то само и понеслось. Стенька задвигался, сначала неуверенно, медленно, периодически останавливаясь и почти испуганно глядя в разноцветные глаза напротив. А потом, рассмотрев там что-то, ему одному понятное, выдохнул глубоко, и отпустил тормоза. Тут их и накрыло. И острое, терпкое наслаждение, и нежность, и счастье, что они наконец-то вместе, и изумление от понимания, что совпали они идеально — клеточка в клеточку, выемка в выемку, и неожиданно откуда-то взявшееся страстное желание не расцепляться никогда, никогда… В последнюю секунду, выгнувшись, замерев от налетающего огненного вихря, они уставились друг на друга. И каждый из двоих, всё прочитав на лице другого, одновременно застонал и упал в расплескивающуюся, горячую, сладкую бездну. *** Следующий день после жаркой ночи выдался морозным, солнечным, ясным. А вот Стенька внезапно приболел. С утра уже проснулся вялый, жаловался на головную боль. Сказал, акклиматизация. Ни есть, ни пить не захотел. Завернулся в одеяло, и снова уснул. А Васёк, снедаемый смутным беспокойством, чтобы отвлечься, все помещения в за́мке облазил. На доспехи в холле полюбовался, все картины на стенах рассмотрел. Даже на кухню, сверкающую идеальной чистотой и словно бы абсолютной новой, навороченной техникой, заглянул. Необследованным остался только подвал, на двери которого висел тяжёлый железный замо́к. Васёк подёргал толстую дужку, понял, что она не поддаётся, и ушёл обратно к Стеньке под бок, в смартфоне залипать. Ну и что, что тот спит, как сурок. Всё равно, даже со спящим Стенькой рядом было лучше, чем без него! Прошло три дня. Стенька так и не акклиматизировался. На встревоженные предложения Васька вызвать врача только отговаривался и уверял, что скоро «само пройдёт». А пока бо́льшей частью спал, из полутемной спальни, кроме ванной комнаты, никуда не выходил. Был какой-то дохлый и меланхоличный. И по-прежнему ничего не ел, зато Васю, как заботливый хозяин, откармливал на славу. С помощью той самой, неприметной безмолвной прислуги. Васёк таких вкуснях и не пробовал никогда! Печень ягнёнка с молодой фасолью под сливками, сочный говяжий стейк, спелые рубиновые гранаты и пирог с глазурью из горького шоколада на десерт… Ох! Вскоре гость заметно округлился в щеках и стал сияющим и лоснящимся, как норвежский лосось, в отличие от всё более прозрачного и бледного Стеньки. — Прости, дружище, — наконец, сказал тот Васе накануне своего совершеннолетия, зевая, и снова ныряя под одеяло. — Ещё немного поскучай, ладно? Я всё-таки врача вызвал, он завтра приедет. А то кринжово в днюху болеть. Серьёзный молодой врач появился в десять утра. Васёк, уплетавший в столовой очередной обильный завтрак, тут же вскочил и хотел проводить медика наверх, но тот замотал головой: — Сидите, сидите! — английский Вася кое-как понимал. — Я знаю, куда идти. А вы лучше кушайте, domnule (господин), кушайте! Мамалыга с маслом с утра, — врач посмотрел на тарелку, стоящую перед Васьком, — самое полезное! Моему пациенту очень не повредит. Одобрительно оглядел румяного Васю, удовлетворённо покивал и ушёл наверх. Последнюю фразу врача Васёк не понял, но списал это на своё плохое знание английского. Отполировал кашу грушами в меду и поднялся наверх, где столкнулся с выходящим из спальни доктором. — Со Стеней всё хорошо? — Отлично, отлично! А позавтракает — будет ещё лучше! — врач ухмыльнулся и аккуратно, но настойчиво подтолкнул Васька к дверям спальни. Стенька, одетый в привычные пижамные футболку и шорты, стоял у занавешенного старинными портьерами окна, спиной к двери. При вопле: «Всё норм, да?! И это… С днюхой тебя, брателло!», обернулся. На Васька́ глянули сверкающие чёрные глаза. В таинственной глубине их искрилось холодное пламя, и по контрасту с бледной мраморной кожей и платиновой шевелюрой это было очень красиво. Отвести взгляд оказалось невозможным. Стенька держал глазами и не отпускал. Окутывал искрящимся, манким, колдовским. А когда заговорил, в голосе зазвучали незнакомые низкие, вибрирующие нотки: — Василе, нам нужно поговорить. — Д-да… — Васёк сглотнул и, как заворожённый, шагнул вперёд. — Василе, прости, но я был с тобой немножко неоткровенен. — Д-да? — Васёк сменил тональность на вопросительную. — Видишь ли, Василе… У меня есть маленькая тайна. — Стенька вздохнул, почесал прямой «породистый» нос, и указал на портрет мужика в «воротнике». — Посмотри, никого не напоминает? Васёк посмотрел. — Ну, вроде как на тебя похож немножко. — Мой папа, — кивнул Стенька. — Веласкес очень старался. — Кто старался? — переспросил Васёк. — Ясно, проехали, — хмыкнул Стенька. И продолжил игру в «вопросы-ответы». — Вась, скажи, а ты ничего странного во мне не замечал? Например, то, что я с тобой по вечерам встречался, а днём — нет? — Ну так правильно! Днём-то у меня учёба! — Логично! — пробормотал Стенька. — Не прокатило… Вась, а, Вась? А помнишь — я чеснок не люблю! Прям ненавижу! — Ну, батя мой тоже, — пожал плечами Вася. — У него желудок больной. У тебя что, желудок больной? — Нормальный у меня желудок! — психанул Стенька. Взял себя в руки и продолжил с надеждой: — А ещё я зеркала не переношу! Посмотрюсь в зеркало — сразу чесаться начинаю! — Невроз и повышенная тревожность! — торжественно возвестил Вася. — Нам на психологии рассказывали. — Блин! А ведь папа предупреждал, что раньше как-то проще было…— пробормотал окончательно дезориентированный Стенька. Вздохнул и решился на крайние меры. — Ну, Вась, приготовься. Сейчас будет фокус! Шагнул к окну, раздвинул тяжелые портьеры… В спальню ворвалось яркое, ослепительное зимнее солнце. Лучи упали на Стеньку, тот зашипел, как гусь, и отпрыгнув в сторону, обернулся к Ваську. Кожа на лице и руках покраснела, как будто Стенька долго загорал на пляже. — Видишь — секунда, и я уже обгорел! — Аллергия на солнце? Вот это, конечно, жесть! — посочувствовал Васёк. — Но не грусти, брателло! Хочешь, после окончания учёбы в Питер переедем? Там солнца — днём с огнём… — Бля-я-я! — некультурно выругался Стенька. — Нет! Я так больше не могу! Схватил Васька за руку и потащил вниз по лестнице. — Мы куда? — пропыхтел Васёк. — Туда! — рявкнул Стенька. — С роднёй моей знакомиться будем! Приволок к двери в подвал. Пошарил за картиной с задумчивым дедком в короне, вытащил громоздкий железный ключ. Замо́к звякнул, дверь со скрипом распахнулась. Из темноты подвала на Васька́ дохнуло сыростью, мраком, и почему-то — отличным французским коньяком и приятным женским парфюмом. — А ещё, — вызывающе сказал Ваську́ Стефан, графский потомок, — я, как и вся моя семья, сижу на специальной диете! И люблю спать в гробу! Ну, понял теперь? Даю тебе последний шанс. Будь моим первым и единственным, и оставайся со мной навсегда, или беги! Беги, Василе, со всех ног! А то я и так уже из последних сил держусь! — Не понял, зачем бежать-то? — пожал плечами Васёк. Взъерошил непослушную, огненно рыжую шевелюру и посмотрел на своего красавчика-парня сияющими безмятежностью глазами. Одним — серым, одним — зелёным. — Из-за гроба, что ли? Ха! Подумаешь — гроб! Вот метла — это я понимаю! Вот это — вещь! И любовно улыбнулся Стефану быстро увеличивающимися, мелкими белыми клычками.