Дитя мое.

      Когда Оби-Ван вошел в здание Сената, то по забитому народом атриуму, понял, что сейчас перерыв в заседании. Было душно и жарко и ему сразу захотелось выйти обратно. Он попытался протиснуться мимо шумящей группы сенаторов с планеты Дак, по направлению к кабинету Бейла Органы, и тут заметил Падме. Она стояла возле окна и разговаривала с сенатором Таа с Рилота. Оби-Ван не видел ее пару месяцев, они только изредка обменивались сообщениями, он на секунду замешкался, размышляя стоит ли подойти поздороваться или будет невежливо прерывать их беседу. А в следующий момент увидел то, чего никак не ожидал увидеть. Падме слегка повернулась, драпировка ее свободного синего платья сместилась и перестала скрывать то, что предназначена была скрывать. Маленькая рука выскользнула из широкого рукава и легла на круглый живот, под самой грудью.       Падме неуловимо изменилась, черты лица ее стали мягче, движения плавнее. Оби-Ван бы залюбовался ею, если бы мог сейчас думать о чем-то таком. Наконец, она почувствовала его взгляд и обернулась.       Сначала Падме приветливо заулыбалась, но, видимо, у него было такое выражение лица, что улыбка быстро сошла, она смутилась и отвела глаза.       Он обнаружил себя на площади возле сената, бестолково блуждающим среди гигантских статуй. Он не запомнил как вышел из здания и так и не встретился с Бейлом.       Конечно, ему было известно про их отношения. Вообще, Оби-Вану казалось, что вся эта мнимая секретность держиться исключительно на безупречной репутации сенатора Амидалы. Но ему и в голову не приходило, что они могли зайти так далеко.       “Опять ты подходишь к нему со своей меркой и судишь по себе”, — с неожиданной горечью подумал Оби-Ван.       Вне всякого сомнения, этот ребенок был ребенком Энакина.       “Будь это не так, Энакин был бы уже под трибуналом. За убийство. Ну, ладно, это уж слишком. Но что-то в этом роде”, — размышлял Оби-Ван.       Перед собой Оби-Ван оправдывался тем, что, как таковые, ведь отношения не запрещены. Предпочитая не думать о том, что Энакин едва ли способен удержать себя в границах разрешенных отношений. И вот теперь ему ткнули этим в лицо.       “Он всегда хотел сожрать то, что ему нравилось, никогда бы он не стал просто любоваться”.       Оби-Ван чувствовал ужасное разочарование. Не в Энакине, нет, скорее в самом себе. Из-за того, что несмотря на многие годы, проведенные вместе, он так и не понимал Энакина до конца. Из-за своего педагогического провала, ставшего очевидным. Неприятно кололо то, что Энакин ему ничего не сказал, хотя причины этого и были ясны. Оби-Ван представил как Энакин заявляется в Совет и сообщает, что у него родился ребенок и он намерен жениться, а свой Кодекс джедаев они могут засунуть себе в жопу. И все сидят с изумленными лицами, в том числе и сам Оби-Ван, дурак дураком. А потом он выслушивает со всех сторон: “Как странно, все-таки, что ты не заметил, наверняка же были какие-то признаки”. Оби-ван поморщился.       “Если уж сегодня день откровенностей с самим собой, то стоит, наконец-то признать, что, несмотря на весь свой огромный потенциал, Энакин никогда не подходил для того, чтобы быть джедаем”, — Оби-Ван прислонился спиной к постаменту статуи.       “Хотя бы просто потому, что ему никогда это не нравилось. Кроме той части, где нужно махать мечом. Он никогда не понимал Кодекс и не хотел понимать. И это не делает его плохим человеком”, — Оби-Ван вдруг почувствовал себя крайне глупо, вспомнив свои нравоучения и нудные беседы, которыми он хотел повлиять на Энакина. Собственно, беседы только потому и становились нудными, что ученик не хотел его слушать, а он все пытался насильно засунуть ему в голову свою правду. Все это было пустой затеей с самого начала.       — “Каждый свое место занимать должен”. Так ведь любит говорить магистр Йода? — сам себе прошептал Оби-Ван и усмехнулся.       После того, как эта проклятая война закончится, Энакин уйдет из Ордена, женится и будет, наконец-то, жить как хочет. Всем от этого станет только лучше.       “На самом деле, ничего ужасного не случилось”.       Оби-ван похлопал себя по карманам, в поисках комлинка. Набирая номер Бейла Органы, он думал о том, что слишком уж остро отреагировал. Впрочем, как и всегда, когда дело касалось Энакина. Ведь ничего ужасного не случилось. ***       Когда Оби-Ван проснулся, он сперва не понял, что его разбудило. А потом потянулся в Силе к Энакину. Он был в соседней комнате и с ним было все нормально. Просто опять кошмар. Оби-Ван сел в кровати и посмотрел на хроно. Почти утро и небо уже начало светлеть.       Энакин что-то бормотал во сне. В предрассветных сумерках было видно как двигаются его глаза под закрытыми веками. Оби-Ван аккуратно присел на край кровати и легонько потряс Энакина за плечо.       — Эни.       Тот сразу же проснулся, мельком взглянув на Оби-Вана, проговорил еле слышно:       — Они ее убьют. Оби-Ван знал, что Энакин говорит о своей матери. С недавних пор у него самого появилось смутное предчувствие чего-то неотвратимого, надвигающейся беды. Ему казалось, что Энакин чувствует тоже самое, просто это принимает у него форму кошмаров о матери. Того, чего он боится. Как-будто до конца не верилось, что Энакин может так буквально воспринимать сны.       — Тебе нужно начать медитировать перед сном. Это все из-за того, что…       — О, крифф, Оби-Ван. Конечно же тебе плевать. Никто и не сомневался. Раздаешь советы, как-будто знаешь о чем говоришь, — резко прервал его Энакин. Он отвернулся к стене, дернув плечом, чтобы сбросить руку Оби-Вана. Оби-Ван посидел еще немного рядом, а потом поднялся и тихо вышел.       Ложиться снова спать уже не имело смысла. Он хотел было, помедитировать, но в голову все время лезли посторонние мысли и, в конце концов, он бросил это занятие.       Оби-Ван не помнил свою мать и до настоящего момента почти о ней не думал. Какой смысл? Очевидно, они совершенно чужие друг другу люди. Почему она отдала его? Наверное, потому что любила его и хотела для него лучшей жизни. Так же, как мать Энакина хотела лучшей жизни для своего сына. Любила и отдала. Очень по-джедайски. И правильно вообще-то. Люди нам не принадлежат, ничто нам не принадлежит. И собственные дети тоже.       Энакин всегда с таким восхищением рассказывал о матери. Обладает ли Шми Скайуокер в действительности какими-то выдающимися качествами или детская любовь идеализирует любую мать? Энакин прав, он, в самом деле, ничего об этом не знал. Оби-Вану, как мужчине, было тяжело представить, каково это сначала носить ребенка под сердцем, произвести на свет, кормить молоком, смотреть как он растет, а потом отпустить его потому что он никогда и не был твоим. Ему вдруг захотелось увидеть эту женщину, узнать, что с ней, рассказать, что с Энакином все хорошо. Кроме того, хоть сам Оби-Ван и относился к этому весьма скептически и считал обычной мнительностью, но ведь Энакин и правда может обладать даром предвидения, возможно, ей действительно угрожает какая-то опасность. Неплохо было бы проверить оба эти обстоятельства.       “Но ведь я могу полететь и узнать”, — внезапно подумал он. От этой неожиданной мысли он даже вскочил со стула, на который присел в задумчивости. Вообще-то, он и правда мог. Они только что вернулись с задания, а это значит, у них есть несколько дней на отдых. Он знает ее имя и примерное местонахождение, вряд ли будет трудно разыскать ее. А Энакин останется в храме, чтобы это не было делом с личной заинтересованностью.       У Оби-Вана вдруг стало так легко на душе, как бывало, когда он был уверен в правильности происходящего.       Выйдя из освежителя, он обнаружил в своей комнате Энакина. Тот, полностью одетый, угрюмый и с темными кругами под глазами, сидел на кровати и бездумно щелкал пультом, переключая каналы головизора. Заметив Оби-Вана, он отложил пульт и встал.       — Учитель, извини меня за то, что я сказал.       Оби-Ван дернул плечом.       — Тебе нужно учиться быть сдержаннее.       — Да, учитель.       “Каждый раз делает такое виноватое лицо, будто и правда собирается что-то исправлять в себе”, — подумал Оби-Ван, копаясь в шкафу в поисках чистой рубашки.       Энакин немного потоптался на месте, видимо собираясь уйти.       — Энакин, подожди.       Падаван взглянул на него без особого интереса.       — Слушай, у меня есть одна идея.       Оби-Ван замолчал, услышав знакомое имя. Они с Энакином одновременно повернулись к экрану, который Энакин забыл выключить. На экране было видео с дрона, облетающего посадочную площадку с горящим кораблем и надпись “Экстренный выпуск новостей”.       “...покушение на Падме Амидалу, сенатора от сектора Чоммель. Ее яхта была взорвана. Состояние сенатора уточняется”.       — Учитель, с Падме же все в порядке? — испуганный Энакин как-то совершенно по-детски заглядывал ему в глаза.       Запищал комлинк.       — Думаю, сейчас узнаем, — ответил Оби-Ван, прочитав сообщение. - Нас вызывают в Совет. ***       Когда Оби-Ван, подлетая, увидел залитые солнечным светом шпили Храма, то почувствовал, что тревога немного отпускает. Казалось, что тут точно ничего плохого произойти не может. Кроме того, он уже чувствовал, что Энакин в Храме. С тех самых пор, как Оби-Ван улетел на задание, Энакин как-то странно, односложно, отвечал на сообщения, в последние сутки и вовсе перестал. А потом с ним что-то случилось, но сейчас все было нормально.       “Что-то я совсем в наседку превратился”. В ангаре он встретил привычно улыбчивого Кита Фисто, тот махнул рукой в знак приветствия.       — Ты только вернулся? А я вот лечу на Кореллию. Как все прошло?       — Прекрасно. Теперь Кашиик может беспрепятственно экспортировать муджа-фрукт. Мир в галактике восстановлен, — ответил Оби-Ван. Кит снова улыбнулся.       — Тогда отправлюсь тоже погеройствую. Да прибудет с тобой Сила.       — Да прибудет с тобой Сила, Кит.       Оби-Ван уже повернулся к выходу, кода Кит снова окликнул его, вспомнив что-то.       — Погоди, а Скайуокер ведь, кажется, твой падаван?       Оби-Ван вновь почувствовал неприятную тяжесть в груди.       — Мой. А в чем дело?       — Его сейчас отчитывают в Совете. Я подумал, что может, ты не знаешь, раз только прилетел.       — За что?       — Не знаю подробностей, вроде удрал из Храма ночью.       Оби-Ван считал, что бежать это, конечно, чересчур, но все-таки на подходе к залу Совета набрал приличную скорость. Дверь отъехала и он увидел, в центре зала, Энакина, разглядывающего носки своих сапог.       Туника на нем была в каких-то пятнах, рукав наполовину оторван. Когда Оби-Ван вошел, Энакин быстро глянул на него из-под длинных ресниц и снова уставился в пол.       В зале присутствовали три магистра: Ки-Ади-Мунди сидел с выражением крайнего неодобрения на лице, Йода прикрыл глаза и, казалось, был погружен в свои мысли, а вот магистр Винду уже порядком разошелся. Оби-Вана не могло не восхищать с какой легкостью Мэйс Винду умел создавать ощущение исходящей от себя угрозы, при этом порождая почти физически ощутимое гало в Силе. Но все-таки, Оби-Ван считал, что демонстрировать это перед тринадцатилетним мальчишкой — уже лишнее. Он прошел и встал рядом с Энакином. И уже через несколько минут понимал магистра Винду значительно лучше.       Некоторое время назад на нижних уровнях начали находить изуродованные тела женщин. Естественно, это не было такой уж редкостью для этих районов. Но на этот раз случайно попалась родственница какого-то сенатора, любительница кабаков с нижних уровней, и пресса устроила шумиху, а полиция начала шевелиться. И Энакин решил показать полиции как работают настоящие профессионалы. Самым фантастическим в этом всем Оби-Вану казалось то, что у Энакина действительно получилось выследить преступника. И когда тот напал на очередную девушку, Энакин вмешался. Однако, преступник оказался не каким-нибудь сбрендившим от нудной работы клерком, а вполне себе умеющим обращаться с бластером уголовником. И бластер у него был. А у Энакина был меч, который он уронил сквозь решетку ливневки. К счастью, несостоявшаяся жертва маньяка не сбежала, а догадалась вызвать полицию, а наряд оказался всего в квартале от места преступления.       Собственно, именно благодаря этим обстоятельствам, Энакин и стоял сейчас тут в рваной одежде и с разбитой губой, а не поедался крысами в мусорном баке. От последней мысли Оби-Вану стало дурно.       До своей квартиры в Храме, они шли в молчании, хотя у Оби-Вана внутри все кипело. После того, как входная дверь закрылась за ними, Энакин попытался, все так же молча, скрыться в своей комнате.       — Энакин, что это опять за дикие выходки?       Энакин резко обернулся, мгновенно покрасневший, руки сжаты в кулаки. И Оби-Ван понял, что на него сейчас вывалят все то, что нельзя было сказать магистру Винду.       — Никто из вас ничего не делает! Вы просто ненавидите когда кто-то пытается сделать по-настоящему полезные вещи! Эти, в Совете, только протирают задницами кресла и все время болтают! А тебя отправляют помогать продавать дерьмо бант! А ты и рад! Но даже когда тебя отправляют на нормальные задания, ты меня не берешь, я должен сидеть в Храме с мелкими юнлингами! Надо мной все смеются!       “Вот оно”, — понял Оби-Ван. — “Какой-то недоумок ему опять что-то сказал, и Энакин тут же побежал доказывать, что он ничуть не меньший недоумок”.       А Энакин, между тем, продолжал орать:       — Я их в сто раз лучше, они тупые, но их берут на задания, а меня нет, просто потому что у них нормальные учителя! — тут его ломающийся голос дал петуха, Энакин захлопнул рот, из глаз потекли злые слезы и он бросился в свою комнату, Силой захлопнув за собой дверь.       Оби-Ван бросил свою дорожную сумку на пол, тяжело опустился на диван, откинулся на спинку и вытянул ноги. Он так устал. Устал от бесконечного обсуждения всякой чепухи с важным видом на прошлой миссии, от долгого перелета, от своей тревоги, от выслушивания замечаний, касающихся поведения Энакина, от глупостей самого Энакина. Ему хотелось съесть что-нибудь, быстро принять душ, лечь в постель и уснуть до завтрашнего утра. Оби-Ван тяжело вздохнул.       Отчасти Энакин был прав, он и правда не часто брал его с собой. Оби-Вану казалось, что Энакин еще не готов, он ведь начал обучение позже, чем другие падаваны. Что лучше бы ему подучить языки, историю, астрономию, научиться лучше держать себя в руках.       “Научиться не ронять меч за решетку ливневки”, — подумал Оби-Ван и несколько секунд пытался представить как же вообще можно просунуть меч через решетку, даже специально.       Теперь же он ощущал привычное уже чувство вины, опять он сделал что-то не так, ему казалось, что из-за собственных опасений, он не дал падавану нормально учиться и это привело к такой вот ситуации. А ведь он действительно очень талантливый.       Оби-Ван потер лицо руками и поднялся с дивана. В любом случае, теперь очевидно, что оставлять его в Храме еще опаснее, чем брать с собой.       Дверь в спальню Энакина, уже испытавшую несколько приступов его недовольства, начало слегка заедать. Энакин сидел на кровати спиной ко входу, скрестив ноги. Сначала у Оби-Вана даже мелькнула лихая мысль, что он медитирует. Но нет. Он воткнул в уши наушники и слушал музыку.       — Энакин, повернись ко мне.       Тот медленно развернулся на кровати, нехотя вытащил наушники и поглядел исподлобья.       — Ты же понимаешь, что такие твои поступки не характеризуют тебя как человека, готового к серьезным заданиям?       — Но джедаи должны помогать слабым. И я помогал! — упрямо возразил он.       — Энакин, прекрати со мной спорить.       Падаван обиженно засопел, но промолчал.       — Что ж, я надеюсь, что ты научишься ответственности и сдержанности на практике, раз в теории у тебя не получается. Будешь теперь ездить со мной везде.       — Правда? — недоверчиво спросил Энакин и шмыгнул носом.       Оби-Ван устало кивнул и сел рядом на кровать.       — Да, правда. Даже если меня отправят вести переговоры о продажи дерьма бант.       Энакин хихикнул. Видимо, несмотря на тринадцатилетний возраст, слово “дерьмо” из уст учителя было все еще немного смешной шуткой.       — Хорошо, что ты спас ту женщину, — после недолгого молчания сказал Оби-Ван. — И других, что могли быть после.       Он почувствовал как Энакин придвинулся к нему, прижался к его боку и положил голову на плечо, расслабляясь. ***       Когда его вызвали в Совет и отправили на задание, Оби-Ван был очень рад. И пусть задание было пустяковым, и вообще, наверное, было ему дано только для того, чтобы он мхом не порос в Храме за полгода, плевать. Ему так хотелось заняться чем-то еще кроме проблем Энакина.       В моменты, когда Оби-Вану хотелось пожалеть себя, он думал о том, что если бы можно было выбирать, то он бы никогда не выбрал Энакина себе в ученики. Не говоря уж о том, что он вообще не хотел брать себе падавана сразу после собственного посвящения в рыцари. И сразу после того, что случилось с его учителем. Раньше он представлял себе, что когда почувствует, что готов стать учителем, то начнет наблюдать за подрастающими юнлингами и возьмет себе кого-нибудь, кто ему понравится, и кому понравится он, кого-то, похожего на себя и им будет легко друг с другом. Энакин совсем не был похож на него и им вместе не было легко. Оби-Ван взял его только потому, что его об этом просил Квай-Гон. Перед самой смертью. Как будто нечего было больше сказать.       Потом Оби-Вану становилось стыдно за такие мысли и он думал о том, что мальчику приходится куда сложнее. И, видит Сила, он хотел помочь ему, но Энакин не давал. Он все хотел делать по-своему и все время проверял границы дозволенного. Оби-Ван не понимал зачем это нужно. С другой стороны, ценности, очевидные для других падаванов, были для Энакина пустым звуком. Кроме этого, существовали проблемы и более прикладного характера. Выяснилось, что       Энакин почти не умел читать. В целом, этого можно было ожидать, учитывая условия его прежней жизни, но все равно Оби-Ван испытал культурный шок и только тогда осознал масштаб работы, которую необходимо проделать. Энакина нужно было практически силком заставлять принимать душ, потому что “какая-то ерунда и зазряшная трата воды”. Он только пару месяцев назад перестал таскать еду из столовой и складывать у себя в комнате. Он так ни с кем и не подружился, а Оби-Ван так надеялся на это. Юнлинги были знакомы с самого младенчества, они уже давно сдружились и разбились на группки по интересам. Одни считали Энакина странным дикарем, другие - выскочкой, которого приняли в Орден против правил. Первые его сторонились, вторые пытались издеваться. Энакин всегда защищался как загнанный зверек и не всегда это было соразмерно нанесенной обиде.       Оби-Вану хотелось хотя бы ненадолго заняться чем-то другим, убедиться, что за стенами Храма все еще есть мир. Он же вернется через несколько дней. Но когда он сказал Энакину о том, что уезжает, у того был такой потерянный вид, что радость Оби-Вана начала постепенно таять.       Энакин пошел провожать его до ангара и внимательно выслушал все инструкции, что дал ему Оби-Ван. Он не возражал и не жаловался, но так смотрел, что Оби-Ван поднимался на корабль в полнейшей растерянности. На прощанье он неловко потрепал Энакина по коротко стриженной белобрысой макушке. Взлетая, он видел как маленькая фигурка остается на самом краю посадочной площадки.       Уже на пути на Иллодию, где он должен был быть наблюдателем на выборах, Оби-Вану начало казаться, что он сделал что-то не так. Энакин же еще совсем маленький. Он не освоился в Храме. Вдруг что-то случится и он растеряется. Или заболеет. Может быть, нужно было его взять? Нет, он бы пропустил уроки, а он и так отстает и только привык к распорядку. И вообще-то, мастера часто уезжают и оставляют падаванов в Храме, если они еще не готовы, это нормальная практика. Но другие падаваны не такие как Энакин.       Оби-Ван гонял эти мысли по кругу даже когда прилетел на планету и занялся делами. Незадолго до отбоя в Храме, он позвонил Энакину. Тот сразу же ответил. Когда появилась его голограмма, Оби-Ван почувствовал облегчение. Энакин был уже в пижаме, что было странно потому что обычно приходилось повторять несколько раз, чтобы он отправлялся спать. Оби-Вану показалось, что глаза у него слегка припухшие, но голограмма была не четкой. Энакин задал несколько вопросов по домашнему заданию, деловито рассказал как прошел его день, посмеялся над рассказом Оби-Вана о том, как лот-кот стащил его пирог на банкете. А в самом конце разговора немного замялся, а потом тихо спросил:       — А ты уже узнал когда вернешься?       От этого вопроса Оби-Вану вдруг стало так тоскливо. Он представил как Энакин выключает комлинк, укрывается одеялом до ушей, как всегда делал, кладет свой маленький кулачок себе под щеку и пытается уснуть совсем один на целом Корусанте. А утром он встанет и пойдет на занятия, где до него никому не будет дела. Потом он, может быть, встретит в коридоре магистра Винду, который посмотрит на него, как на насекомое.       Оби-Ван помнил как было одиноко ему самому пока Квай-Гон не взял его в ученики, да и потом бывало, честно говоря.       — Завтра и послезавтра — дни выборов, на третий я вылечу обратно на Корусант. Если получится, то, может быть, и вечером второго дня.       — Хорошо, что не очень долго, — несмело улыбнулся Энакин.       А на следующий день началась солнечная буря, галактика осталась без связи и ее закрыли для перелетов. Это было нормально для этих мест, нужно было просто переждать. Помощник премьер-министра изо всех сил пыталась произвести хорошее впечатление на гостя из столицы, и Оби-Вана целую неделю возили по театрам, выставкам и местным достопримечательностям, чтобы он не заскучал. И за эту неделю Оби-Ван понял, что теперь нет такого места, куда он мог бы поехать и не думать про Энакина.       Вернувшись, наконец, домой, он первым делом, даже не переодевшись, зашел в комнату Энакина, хоть и знал, что его там нет, он на занятиях. В комнате был бардак, как часто бывало. На столе лежал датапад, на котором на паузе висела какая-то игра, сам датапад мигал значком разряженного аккумулятора. Оби-Ван усмехнулся, рассмотрев в игре “гоночки” и подключил зарядное устройство. Рядом лежало что-то, отдаленно напоминающее коридорного дроида-пылесоса, во всяком случае, корпус был от него. На счет начинки Оби-Ван ничего сказать не мог, ему и в голову никогда не приходило разбирать дроид-пылесос. На кровати валялась скомканная туника, он расправил ее и осмотрел, она была в темных разводах. Наверняка Энакин в приступе своего технического гения, просто вытирал руки о бока, пока разбирал дроида.       “Нужно ему заказывать черные комплекты, светлые можно просто сразу в мусор после первой носки”, — думал Оби-Ван, когда услышал звук открывающейся двери. Он выглянул в коридор, на пороге стоял Энакин. Взъерошенный и раскрасневшийся от быстрого бега, с синяком под глазом.       “Опять он с кем-то подрался”.       Энакин сорвался с места, с размаху врезался в него и обхватил руками. От неожиданности Оби-Ван охнул и пошатнулся.       — Я сразу понял, что ты вернулся, я это почувствовал! — сообщил ему Энакин, задрав голову.       На взгляд Оби-Вана это было немного слишком, а сбегать с урока и вовсе никуда не годилось, но он поднял Энакина на руки и прижал к себе. ***       Когда дроид-акушер, с ребенком в руках, направился к нему, Оби-Вана, на мгновение, охватил ужас из-за нелепой мысли, что мальчик, возможно, похож на Энакина. На Энакина, разумеется, ребенок похож не был. Он выглядел в точности как его сестра и все те немногочисленные младенцы, которых Оби-Вану довелось видеть. Дети были чувствительны к Силе, причем мальчик намного способнее девочки. И Оби-Ван был благодарен Йоде за то, что тот не предложил ему оставить ребенка у себя. Оби-Вану было так жаль Падме, так жаль этих несчастных детей, это все было так… несправедливо. Но хуже всего было то, что больше всего ему было жаль Энакина. И это тоже было несправедливо.       “Дитя мое, мой бедный ребенок. Что же ты наделал? Что же я наделал?”