После уроков

      – Учитель Ким, я был уверен, что Вы понимаете важность своей практики и своей профессии. Но оказывается, что Вам абсолютно все равно на образование наших выпускников и их будущее, которое напрямую зависит от него. Помимо прочего, Вы явно не осознаете, что буквально за неделю до теста почти невозможно переделать его полностью. И что Вы прикажете делать не только мне, но и педагогическому составу? – директор тяжело вздыхает и откидывается на спинку кресла. Его измятая к концу дня рабочая рубашка кажется серой в бледном свете сумерек города, которые проскальзывают в кабинет из окна, расположенного по левую руку от потупившего взгляд в пол Джина. – Студент Ким, я попрошу Вас не молчать, а ответить мне хоть что-то. Почему ответы на тесты по математике, основному и самому главному предмету в нашей школе, есть в свободном доступе внутри студенческих групп в социальных сетях? Вы сами их туда выложили? Или передали кому-то? Сколько Вам заплатили?       Сокджину до ужаса стыдно смотреть мужчине в глаза, но он находит в себе силы и поднимает голову:       – Мне ничего не платили, господин О. И я не передавал никому ответы.       – Неужели? – директор подпирает щеку кулаком, разглядывая покрасневшие от стыда уши Кима. – Однако бланк ответов, которые, как сейчас принято говорить, слили, явно Ваш. За время практики я запомнил Ваш почерк, ведь взял Вас под свою ответственность по просьбе Вашей матери, которой я многим обязан. Но, скажу честно, такого я не ожидал. Прилежный студент с хорошими рекомендациями, еще и сын моей университетской подруги, а тут такое, – он устало выдыхает и трет переносицу, зажмурившись.       Джин до боли кусает щеку изнутри, следя за чужими движениями:       – Господин О, я...       – Довольно, – мужчина вскидывает руку и снова смотрит на сжавшегося в страхе Сокджина. – Я ничего не укажу в Вашем рекомендательном письме, резюме и каких-либо других документах. Из уважения к Вашей матери и Вашему труду. За время практики Вы действительно сделали для школы многое. Однако после окончания вашей «стажировки» я попрошу Вас уволиться. Потому что, правда, я не верю в Вашу непричастность. Уж извините, – на последних словах он не удерживает легкой язвительности, но тут же себя одергивает. – Вы свободны, – машет ладонью и придвигается ближе к столу.       – А как же тест? – Джин растерянно хлопает глазами.       – Я разберусь. Без Вашего участия. Проверять работы Вы тоже не будете. А теперь, будьте добры, покиньте уже мой кабинет, – по его тону слышно, как он с трудом сдерживает свой гнев.       Сокджин глубоко кланяется, бормочет извинения и быстро выходит в коридор. Сердце бешено колотится в груди, отдаваясь набатом в ушах, пока Ким почти бежит в учительскую, чтобы забрать свои вещи и уйти домой. Все преподаватели смотрят на него искоса и тихо шепчутся, стоит ему потерять их из виду. Ладони потеют от неловкости и осознания собственного позора.       – Неужели вот так взял и слил ответы? За это ведь, как минимум, штраф положен.       – Да что ему будет. Он же по знакомству.       Ручка выскальзывает у Джина прямо из пальцев, и он, мысленно проматерившись, вылетает из учительской под непрекращающийся шепот сплетен, который заползает под кожу стаей ядовитых оводов.       Сокджин так быстро идет по коридору и спускается по лестнице, опустив голову, что не замечает ничего вокруг и приходит в себя только когда сталкивается с кем-то на лестничном пролёте. В нос проникают едва уловимые, но знакомые нотки одеколона из дешевого магазина косметики. Среди дорогого брендового парфюма такой дешманский аромат сразу привлекает внимание и может принадлежать только одному человеку – студенту, который учится в дорогой частной школе не из-за богатых родителей, а из-за собственных мозгов и умения извернуться так, чтобы попасть в настолько дорогое и престижное учебное заведение, выбив грант (пусть его почти и нереально получить).       – О. Кого я вижу. На встречу со своей ненаглядной бежишь?       Ким Намджун.       «Ну почему именно сейчас? – Джин мысленно стонет, а потом чувствует, как отчаянье сменяется неожиданной злостью. – Точно. Тогда ведь последним из кабинета выходил Намджун, когда я вернулся за забытыми документами. Получается...»       Сокджин действует быстрее, чем думает: хватает чужую рубашку за воротник, натянув скрипящую ткань на кулак, наклоняется к лицу Джуна, с внутренним удовлетворением замечая на нем замешательство напополам со смущением, и почти шипит:       – Это же был ты, да?       Намджун непонимающе моргает:       – Че?       – Ты рылся в моей папке. Нашел ответы на тест, сфотографировал их и слил. Когда я вернулся за документами в кабинет после последнего занятия, там был только ты, – Джин почти выплюнул это. Желчь лилась из него водопадом, пока ладони все так же отчаянно потели.       – Ты совсем, что ли? За кого ты меня принимаешь? У меня нет богатых родителей, чтобы меня отмазали от такого, – Джун нахмурился. – И я в принципе таким не занимаюсь.       – Потому и сфоткал, что нет богатых родителей. У тебя с высшей математикой не очень, вот и решил воспользоваться шансом, чтобы поднять оценки, а потом и попасть в десятку лучших учеников. Чтобы наверняка не выгнали.       – Ты хоть сам слышишь что несешь? – Намджун накрывает чужой кулак ладонью и с силой отдергивает от себя Джина, после чего делает шаг назад. – Я же тебе только что сказал, что я таким в принципе не занима...       – Ты мне потыкай тут, – Сокджин жестко припечатывает оправдывающегося Джуна, прерывая, и едва ли не скалится на него от накатывающей ярости, которая затапливает все его существо с головой. – Вундеркинд хренов, – тихо рыкает.       – Даже так, – Намджун тяжело выдыхает и зачесывает спавшую на лоб челку назад. – А знаешь что? Пошел ты, – ухмыляется. – Точнее пошли Вы, учитель Ким, – поправляет форму и проходит мимо, ощутимо задевая Джина плечом. Последний тупо смотрит перед собой и слушает отдаляющиеся шаги, которые вскоре затихают. Наверное, ему положено злиться и ненавидеть, но как-то совсем не получается. Ведь, даже если Джун и правда слил ответы, как это скажется на его жизни? В рекомендательном письме об этой ситуации не будет ни слова, в резюме тоже. Его уволят? Ну и что. Выглядеть будет как уход по собственному желанию, а что-то соврать о том, почему он ушел из такого хорошего места, Сокджин всегда сможет.       «Может я просто разочарован?» – Джин чувствует, как от этой мысли больно сжимается сердце, и понимает, что так оно и есть. Он разочарован.       Когда Сокджин только пришел на работу, он уже знал, кто такой Ким Намджун. Сложно было скорее не знать его, ведь парень был единственным учеником с грантом, которого, к тому же, просто обожали все учителя. Точнее почти все учителя: господин Чхве, преподаватель по высшей математике, плевался в его сторону и говорил, что Джун недостаточно старается и что ему просто лень учить его предмет. Что, конечно, было неправдой, потому что, как только Джин встал на замену, Намджун обратился к нему за помощью, прося подтянуть его знания, но сразу предупредил, что у него нет возможности платить за дополнительные уроки. Все встало на свои места: Джун не был ленивым, просто ему этот предмет не давался так легко, и, конечно же, Сокджин взялся за занятия, за которые не получал ни гроша. Прознавший это Чхве смеялся с него, будто Джин клоун в цирке, но зато директор такой подход одобрял, и это было главным. Тем более на деле Джун оказался очень внимательным учеником, пусть в математике и откровенно тормозил, переспрашивая по паре десятков раз одно и то же, потому что никак не мог разобраться. Но именно это и было привлекательным. Он старался и прикладывал максимум усилий, полностью погружаясь в учебу.       Хотя, возможно, здесь Сокджин немного кривит душой. Ведь в какой-то момент он поймал себя на мысли, что их занятия идут не час, а полтора, из которых полчаса Намджун расспрашивает его об университете, занятиях там, магистратуре, общежитии, еде в кафе возле него, одежде Джина и где он ее берет, а также о многом другом, что не имеет никакого отношения к высшей математике. Джун явно интересовался жизнью за пределами школы, потому что хоть и почти все свое время уделял учебе, но так же ему хотелось услышать о жизни обычного человека, а не какого-то богатого отпрыска, для которого провести выходные на яхте или в VIP-зоне дорогущего клуба является нормой. Сокджин видел, как Намджун жадно поглощает каждую крупицу информации о том, что происходит за пределами школы, и с удовольствием делился всем, что знал: куда он ходил на выходных поесть, какие книги видел в книжном, какие новые магазины одежды появились и что смотрел в кино. Джун часто спрашивал о музеях картин, но Джин их не посещал, поэтому ему было неловко видеть, как парень расстраивается. Так что он запомнил название одного из музеев, о котором рассказывал Намджун, и специально съездил туда в субботу. Сокджин ничего не понимал в современном искусстве, но все равно сделал кучу фото, чтобы потом показать их Джуну. Тот был настолько счастлив, что едва ли не пищал от радости:       – Это так круто, хен! – тогда он держал чужой телефон в руках и чуть ли не светился. – Ты здесь такой красивый. Тебе идет эта картина, – Намджун показывал одно из селфи Джина, и последний чуть смущался. – Ой. Простите. Вам очень идет эта картина, учитель Ким, – парень стушевался, осознав свою невежливость, и неловко отдал смартфон обратно.       – Когда мы одни, можешь называть меня «хен», – забирал его, едва ощутимо соприкасаясь с Джуном пальцами.       Тогда Сокджин и допустил свою первую ошибку. Убрал формальности между ними, переступив черту дозволенного. Дальше хуже. Он сам не понял, как позвал Джуна просто «поболтать» после занятий, сразу обозначив, что это не дополнительное занятие, а дружеская встреча. Разрешил им обоим пререкаться и спорить друг с другом, разрушая последние стены, позволил себе положить голову на чужое плечо во время их очередных посиделок за просмотром фильма, начал шутить свои тупые шутки, которые позволял услышать лишь избранным, и безвольно залипать на чужие улыбку и смех. Дал себе право испытать к Ким Намджуну симпатию, гораздо более глубокую, чем как к просто студенту. Джин осознал, что покупает Намджуну напитки и батончики, изучает современное искусство и читает о последних выставках, слушает исполнителей, которых ему посоветовал Джун. И, чтобы быть честным хотя бы с самим с собой, Сокджин признался себе, что тогда он совсем не был против. Не был против того, что в одной из пустующих клубных комнат, где они обычно встречались, его, задремавшего лежа на маленьком диване, разбудил мягкий поцелуй в губы и нежные поглаживания по голове.       Для своих семнадцати Намджун, на удивление, неплохо целовался и был аккуратен с партнером, будто тот хрустальный. Джину нравилось, что кто-то настолько трепетно и бережно относится к нему, буквально лелея.       Тогда нужно было остановиться. Сразу, как только Сокджин проснулся и открыл глаза, осознавая происходящее. Но вместо того, что было необходимым и правильным, он выбрал собственные эгоистичные желания и впился в податливые губы в ответ, запуская пальцы во взъерошенные блондинистые волосы на чужом затылке.       Джун блаженно промычал и, приподнявшись, легко сменил положение, ложась сверху на своего учителя. Он отстранился, переводя дыхание, и спустился губами к открытой шее, оставляя на ней мокрые поцелуи, расстегнул верхние пуговицы белоснежной рубашки Джина и сместился ниже, касаясь ключиц в требовательной ласке. Его руки смело огладили чужой бок, перебирая ребра.       Сокджин пропал. Сдался подчиняясь. Признал свое поражение. И потянулся ближе, теснее, чувствуя, как сердце тонет в чем-то до невозможности мягком и теплом, сладком, напоминающем карамель. Он дернул Намджуна, своего ученика, обратно вверх и впился губами в нежную кожу прямо под челюстью, поглаживая холодными касаниями выпирающий кадык.       Джун тихо простонал, посылая по горлу вибрацию, которую Джин поймал самыми кончиками пальцев.       Они отстранились и посмотрели друг другу в глаза.       Мир раскололся.       Сокджин осознал, кто он и кто такой Намджун, а самое главное – сколько ему. И когда Джун снова потянулся ближе, Джин накрыл его рот ладонью, останавливая:       – Нет, – он звучал жестко и непоколебимо, уверенно.       Намджун ничего не сказал, не проронил ни звука, молча сполз с чужого тела, сел, поправляя форму, прошептал еле слышное «Извините» и исчез из комнаты так же внезапно, как и появился.       Сокджин выдохнул с облегчением, чувствуя горячую тяжесть внизу живота и вину, растекающуюся по венам. Он, черт возьми, учитель этого несмышлёного ребенка! И не может позволить себе такой стыд, даже если этот ребенок ему нравится до дрожи. Ни за что на свете.       Их отношения дали слабую и едва заметную трещину, которая позже превратилась в непреодолимый разлом, полный хлама и презрения. Джун искренне пытался вернуть утраченное: несмело обращался за помощью, предлагал встретиться, как и раньше, просил купить ему «тот вкусный батончик с орехами и шоколадом», но каждый раз натыкался на ледяную стену безразличия и, как ему казалось, ненависти. Джин неожиданно перестал быть добрым и дружелюбным и превратился в одного из десятков преподавателей этой проклятой школы: холодного, отстраненного и незаинтересованного ни в чем, кроме оценок. Сначала Намджун расстраивался чуть ли не до слез, потом злился до зубного скрежета, а в итоге понял, что ненавидит Ким Сокджина. Ким Сокджина и самого себя за слабость перед этими глубокими глазами, смотрящими на него с тяжелой тоской в моменты, когда их обладатель думает, что это незаметно.       Они нравились друг другу. Очень и очень сильно, пусть между ними и стояла стена недосказанности и недопонимания. Но еще они никак не могли быть вместе, даже если бы очень сильно захотели.       Ким Сокджин был учителем Ким Намджуна и старше его на шесть лет. Он был взрослым, а потому принял взвешенное зрелое решение отстраниться и оборвать все связи, оставив лишь деловые отношения. Он старался быть холодным, когда ему откровенно грубили, никогда не отвечал на подколы и всегда держался достойно. По крайней мере, так было до катастрофы по имени Ким Намджун, которая теперь отравляла ему жизнь не только в духовном, но и физическом смысле.       За день до теста Джин уже с трудом держал себя в руках, потому что перешептывания педагогов за спиной достигли апогея, а отвратительные слухи о его продажности врезались ему в спину острыми ножами на каждом углу. На уроках его больше не слушали, думая, что и так все можно будет купить позже и нет необходимости учить его предмет. Некогда милые коллеги, готовые помочь, превратились в клубок ядовитых змей, которые пакостили, специально подваливая лишней и абсолютно бессмысленной работы, а равнодушный взгляд Джуна завершал и испорченную картину, добивая и без того убитого происходящим Сокджина. Ему хотелось домой, забиться комочком под плед и больше никогда не покидать свою захудалую съемную квартирку, хотелось вернуться на несколько месяцев назад, чтобы все исправить и чтобы единственный человек, чьего презрения он действительно не мог выносить, был на его стороне. Однако все эти желания так ими и остались: несбыточными и счастливыми.       Поэтому, когда Джина вновь вызвал директор, он был даже рад, ведь его, наконец, уволят и все это закончится. Он сможет спокойно отдохнуть, забыв обо всем. Однако у господина О на него были явно другие планы.       – Учитель Ким, это господин Чон Иль Со, один из ваших учеников, – директор был спокоен, но определенно зол. – Вы его помните?       Сокджин заторможено кивнул, не понимая, что происходит.       – Отлично, – мужчина ободряюще улыбнулся потерянному Джину и перевел глаза на Иль Со. – Господин Чон, расскажите учителю Киму все, что рассказали мне, – опустился в свое кресло, откинувшись на спинку.       Несчастный Со выглядел, словно загнанная стаей волков в угол овца. Растерянно таращился по сторонам, будто ища выход, и перебирал дрожащими пальцами.       – Господин Чон, – с нажимом повторил О, и парень нервно выдохнул.       – Я х-хочу, – Иль Со шумно сглотнул, – извиниться. Перед Вами, учитель К-ким. Это я, – он нервно покусал нижнюю губу, прежде чем продолжить. – Я украл ответы. У меня плохо с в-высшей математикой, Вы знаете, с остальными предметами тоже, я второй с конца в рейтинге, почти на грани отчисления. Отец с меня шкуру спустит, если я завалю и эти экзамены. И в тот день, когда Вы ушли, я дождался, пока все выйдут, и решил проверить, вдруг Вы забыли что-то важное. Мне повезло, – Со нервно ухмыльнулся. – Это были ответы. Я их сфотографировал и разослал парочке друзей, просил не распространять. Но Вы сами понимаете, – замялся. – Меня тогда чуть не застукал Намджун. Он неожиданно вернулся за чем-то в класс, но я успел. И... мне очень жаль! – Чон склонился в глубоком поклоне, смотря в пол, его плечи дрожали. – Простите меня!       У Сокджина ухнуло сердце. Сначала от облегчения, что теперь известна правда и «обвинения» сняты, а затем от злости. Злости на себя.       «Как я вообще мог подумать, что это Намджун? Идиот», – Джин крепче сжал кулаки.       – Хорошо, – директор несколько раз хлопнул раскрытой ладонью по столу. – Вы свободны, господин Чон. Благодарю Вас за признание и что пришли сами.       Иль Со выпрямился, растерянно посмотрел сначала на О, потом на Кима, буркнул едва различимое «извините» и едва ли не выбежал из кабинета, оставив дверь приоткрытой. Сокджин растерянно посмотрел ему вслед.       – Хочу кое-что пояснить: это ничего не меняет. Правду знаем только я, Вы и господин Чон. Дальше этого кабинета это не выйдет. Но теперь в Вашем рекомендательном письме и резюме ничего точно не будет, и Вы можете не увольняться, – директор наклоняется ближе к столу, а у Джина внутри неожиданно появляется зияющая дыра. Он тупо распахнул рот:       – Но ведь...       – Студент Ким, Вы просто не представляете, кто отец господина Чона. Поверьте, даже если его сын должен будет вылететь из-за низкой успеваемости, этого не произойдет. С ним не хочу иметь дел ни я, ни его сын и, уж тем более, не Вы, поверьте, – О хмурится и смотрит непреклонно.       Сокджин понимает, что разговор окончен. Он кланяется, прощаясь, и выходит, тихо прикрыв дверь. Ему должно было стать легче, но не стало, ведь все будут и дальше поливать грязью на каждом углу, шептаться за спиной и больше не будут уважать, как раньше. А ему ведь еще работать в этом месте минимум два месяца, чтобы закрыть практику.       – Блять, тест вообще не совпадал! Что за ахинею слил Чон?       Джин оборачивается, наблюдая, как по лестнице спускается двое недовольных студентов.       – Ну почему не совпал? Что-то совпало, – отвечает второй.       – Слушай, уравнения с логарифмом я и сам решить могу, это элементарно, а все сложные задачи были гребанной херней! Они даже близко не были похожи на то, что слили, – засунул руки в карманы и ссутулился, недовольно бубня что-то под нос.       – Говори за себя, а. Мне эти легкие тоже помогли. Терпеть не могу математику...       Они скрылись за вторым лестничным пролетом, и Сокджин остался незамеченным. Он с облегчением выдохнул, ведь все же тест пострадал не так сильно, как он думал, – это хорошо.       – Доволен?       Джин вздрогнул, услышав знакомый голос из-за угла.       Намджун выглянул и смерил перепуганного преподавателя взглядом, нервно закусив губу с внутренней стороны:       – Явно доволен, – ухмыляется и разворачивается, чтобы уйти, когда его окликают.       – Подожди! – Сокджин бросается вперед и цепляется за руку парня. – Так это был ты? Ты как-то уговорил Чона признаться?       Джун раздраженно выдергивает запястье:       – Не понимаю о чем ты, – смотрит через плечо. – Я о тесте. Ты же все слышал. Твои слитые ответы никому особо не помогли. Только совсем ленивым, которые вообще ничего не делали, – предпринимает вторую попытку уйти, но чувствует, как его неуверенно держат за край пиджака, и тяжело выдыхает. – Ну что ещ...       – Прости, – Джин на мгновение тупит глаза. – Я был не прав. И обвинил тебя необоснованно. Ты здесь вообще не при чем и правда таким не занимаешься, – находит в себе силы посмотреть в чужое лицо и натыкается на внимательный ожидающий взгляд. Сокджин сглатывает, продолжая: – Мне не следовало так себя вести. И мне очень жаль, что я наговорил тебе всякого. В конце концов, я тебя знаю. И я должен был сам понять, что такой человек, как ты, ни за что так не поступит.       Наступает неловкая тишина. Джин чувствует ее кожей, как и повисшее в воздухе напряжение. Кажется, что сердце остановилось от волнения.       – Сука, – Намджун резко разворачивается, цепляет преподавателя за запястье и с силой тащит за собой куда-то в конец коридора.       Сокджин неловко следует за грубой силой, едва ли не спотыкаясь, но чужая твердая рука не позволяет ему упасть. Он выдыхает, доверяя себя Джуну, потому что точно знает, что ему никогда не сделают больно. Ну или почти. По меньшей мере затылок Джина так не думает, когда его прижимают к двери туалета, а где-то внизу щелкает закрывающая их задвижка. Хорошо, что, по счастливой случайности, они оказались одни.       – Я был чертовски сильно расстроен, когда ты начал так себя вести. Как мудак, – Намджун делает акцент на обращении и больно сжимает чужое запястье. Джин сдерживает недовольное шипение. – Потом я злился, а сейчас ты меня бесишь. Ходишь из себя весь такой... Такой, – он запинается. – Такой ты! Меня это раздражает. Потому что, несмотря на все это, даже когда ты меня обвинил, ты мне нравился. И сейчас нравишься. Это злит. Ты не представляешь насколько. Потому что выходит, что, что бы ты не делал, ты все равно будешь мне нравиться. Это отвратительно, – он почти выплевывает это в удивленное лицо Сокджина, прежде чем наклониться вперед и впиться в приоткрытые губы кусачим поцелуем.       Джин чувствует горячую вспышку боли и неясно мычит, позволяя Намджуну абсолютно все. Он полностью отдается чужой воле и ощущает, как его кисть, наконец, отпускают, а грубые пальцы крепко сжимают талию, с силой надавливая. Где-то на краю сознания запертой птицей бьется мысль о неправильности происходящего, но Сокджин отталкивает ее, пряча глубоко внутри. Сейчас он разрешит Джуну все, что тот захочет, и даст все, что попросит, потому что Джин был не прав, он это знает и признает. Ему жаль. Жаль, что его «взрослое» решение так сильно ранило этого жадного и вредного ребенка, как и обвинения в воровстве.       – Ненавижу тебя, блять, – Намджун шепчет это, когда отстраняется, чтобы вдохнуть, а лбом утыкается в широкое плечо.       – Хорошо, – Сокджин осторожно приобнимает парня, поглаживая по пояснице. – Хорошо. Ненавидь меня. Это ничего, – на секунду зарывается носом в его волосы, повернув голову. – Это нормально. Прости, что я так с тобой. И за все остальное тоже. Я не хотел.       – Ну да. Конечно, – Джун резко отстраняется, оттолкнувшись назад. – Уйди, – осторожно отодвигает Джина за плечо, отпирает дверь и выходит в коридор, поправляя по пути испорченную прическу.       Сокджин выходит следом и смотрит в постепенно удаляющуюся широкую спину. Когда Намджун уже опускает ногу на первую ступеньку, он зовет его:       – Джун-щи!       Тот лениво оглядывается, при этом держась за перила, как за спасательный круг.       – Давай завтра встретимся для дополнительного занятия по математике, ‐ Джин мягко улыбается и облизывает свои распухшие от поцелуя губы. – После уроков.       Джун тяжело выдыхает, на секунду прикрывая глаза, но отвечает:       – После уроков, – коротко кивает и быстро сбегает вниз по лестнице.       Сокджин широко улыбается и подпрыгивает на месте от счастья. Он приложит все силы для того, чтобы Намджун его простил. Он все обязательно исправит.       А слухи и неуважение учеников он как-нибудь перенесет. Главное, что Джун его не ненавидит. Остальное не так страшно.