Две стрелки одних часов

Жестокость времени отрицать бесполезно — это такая стихия, что не даёт пощады практически никому, кто случайно или специально с ней столкнётся. Мастер Времени должен знать важность прошлого, понимать мимолётность настоящего и осознавать непредсказуемость будущего. Такой и была она — Первый Мастер Времени. В деревне ходили о ней легенды. Многие мастера стихий, что были приближёнными к Первому Мастеру и его сыновьям, слышали о ней лишь вскользь, когда сам Мастер приходил за советами к великому бою. Гармадон часто спрашивал отца — почему же эта женщина не дерётся, как другие? На что тот всегда отвечал, тяжело улыбаясь: «Время, мой сын, тяжёлая ноша и нести её может не каждый, а сражаться тем более». В какой-то из дней женщина родила близнецов. Тогда многие поздравляли её с такой радостью, а мальчикам пророчили будущее, но сама она была чересчур печальна. Ведения о скорой войне мрачили её бытие, к тому же, практически до рождения ушёл и отец мальчиков, считая, что с ношей Хранительницы Времени он не справится, не сможет слушать её отягощённые бременем речи, не сможет больше ни дня терпеть общество той, которой всё на свете известно. Шли годы, мальчишки росли, но за цветами ухаживать та смогла недолго. Война, которую разжёг Мастер Чен между Людьми и Серпентинами сделала само существование Мастера Времени опасным. О ней знали, её пытались отыскать, ломились в чужие двери и угрожали расправой всякому, кто решит скрыть тайну о таком мастере. Ей было горько осознавать, что маленьких Кракса и Акроникса придётся оставить на попечение Времени, ведь тем было всего лет восемь, не больше. Тогда, пожалуй, их храбрая мать сделала важное решение — разделила свою силу управления прошлым и будущим между двумя мальчиками, чтобы в случае, если коварные змеи поймут её секрет, то никогда не получили бы силу времени в свои руки полностью. Прошлое без будущего лишь воспоминания, а будущее без прошлого — глупые и наивные мечты. Кракс помнил эту историю об их матери. Взяв на себя ответственность за помощь брату, он знал о прошлом всё и даже больше, получив феноменальную память, а Акроникс же всегда страдал от вечных исходов будущего, что мог видеть, мог ощущать, мог переживать в своих тревожных снах. Конечно, когда деревня узнала о двух сиротках, то старалась помогать чем только может, кто-то приносил риса, кто-то любезно читал книги, а сам Первый Мастер задавался вопросом — куда пропало Время? И правда, ведь подруга его прошлого так ничего и не сказала, лишь улыбнулась широко, попросив приглядеть за сыновьями. От того близнецы Времени росли вместе с сынами Первого Мастера, то и дело споря, но всё же являясь почти духовными братьями. Так думал Первый Мастер. По ночам, оставаясь в одиночестве, юный Кракс видел тяжёлые мучения брата, которые тот не мог понять. Он не знал, откуда столько вариантов, почему на нём столько ответственности и можно ли просто заснуть спокойно? В один из таких дней, в их небольшой хижине, Акроникс вновь изнывал от головной боли, а Кракс от боли душевной. Всё-таки между близнецами есть связь. Это сложно отрицать. Готовя чайник целебного чая, близнец Прошлого то и дело дрожал. Он чувствовал, что что-то не то творится с братом, чувствовал, что открывшиеся силы сильно давят на него, сильно угнетают, как угнетали их мать. Кажется, она делала себе такой чай когда-то и пила его часами, вместо еды и воды. Как хорошо, что старый рецепт он помнит наизусть. Когда напиток был готов и аромат его стал чувствоваться по всей хижине, он подошёл к лежащему брату, что снова не мог заснуть. Акроникс в такие моменты хотел рыдать, голова раскалывалась на мелкие кусочки, знание о том что будет завтра, послезавтра, через месяц и через год — сильно пугали, заставляли бесчисленную тревогу нарастать. — Мне больно. — говорит Акроникс Краксу, сильнее сжимая одеяло — И страшно. Почему каждая ночь такая? Почему? На глазах наворачивались крупные слёзы, он положил голову брату на колени и Кракс стал аккуратно гладить того по волосам. Слишком много мыслей, слишком много страха за будущее. — Выпей чаю. Я сделал его по маминому рецепту — говорит паренёк, протягивая пиалу. — Помнишь, она спасалась этим от головной боли, когда ей было очень плохо? У нас в доме всегда стоял этот волшебный непередаваемый аромат. — Я знал, что ты его сделаешь и не оставишь меня. — хныча отвечал близнец, беря чашку. — Я знаю, что мастера боятся нас, они больше не придут, они обходят стороной этот домик, считают…что мы эгоистичны и требуем много. Но…если бы кто-то пошёл защищать нашу маму! — Они и её боялись, братик. — отвечает Кракс, наливая чай и себе. Некоторое время он просто дышит над пиалой, вдыхая аромат. Так же поступает и Акроникс. — Первый мастер был её хорошим другом, но вот остальные никогда не хотели видеть её, что знает каждую частичку их времени. Потому и нас они обходят. — Слова звучат тяжело, но понимание ситуации присутствует здравое. У Кракса хорошая память. Он всегда будет помнить. — Мы словно против всех. Я не вижу никого рядом! Ву и Гармадон решат забрать себе всю нашу силу почему-то, а после прогонят отсюда. Почему они такие грубые? Ревнуют к своему отцу? — Будущее видишь ты, а не я. Пей давай чай, не то остынет. Сидя молча у постели оба наслаждались чаем из собранных трав и слушали, как нежно щебечет ночь под окнами. Настоящее…да, оно обретало краски, только когда им удавалось быть вдвоём. Вечная тоска и вечная тревога соединялись в какое-то смирение, смирение со всеми трудностями прошлого и будущего, смирение с тем, что некоторые вещи не изменить. — Побудь со мной, пока я не усну. — Просит Акроникс тихо. — Расскажи какую-нибудь сказку. — голос его звучит слабо, он не готов к такой тревоге и просто был измотан вечными видениями, посещавшими его в одиночестве. — Только обещай лечь спать, хорошо? Я буду тут, я тебя никогда не брошу. Мы же братья, в конце концов, забыл? Что бы не случилось, я тебя найду. — Я так и знал, что ты это скажешь. Ночь. Одинокий домик, где два подростка в холоде сидят на полу. Один усиленно укрывается, чтобы хоть как-то согреться, второй, сидя рядом, читал по памяти какую-то старую сказочку от матушки, про утреннего соловья. Сказка была так певуча и нежна, что словно сама матушка появляется, стоит вспомнить лишь её ласковый, уставший голосок, её духи на основе мяты и вишни, её глаза, тёмные и яркие для них — будто пласты обсидиана. Так было спокойнее. Мир перестал рушиться. Настоящее стало явью. Засыпал Акроникс под мелодию старой сказки и вместе с ним, прижавшись к стене, заснул и Кракс, не желая отходить от брата ни на шаг. Когда боль прошлого набирала обороты и ярость горела, словно яркое пламя смерти, Кракс, уходя из деревни, сдерживал слёзы. Лишить близнеца его брата — было ударом тяжелее любого меча. От мыслей о том, что многие остались в прошлом, хотелось разорвать врагам лицо, хотелось мести от обиды, которая душила Кракса не хуже, чем когда-то серпентины наперебой душили их матушку. О, как Акроникс всё же был прав, он всегда знал, что будет и знал, что это — вовсе не конец битвы. Прощаясь взглядом с ненавистными мастерами, близнец Прошлого взглянул на свои часы. — Что бы не случилось, я тебя найду. — шепчет он — Я всегда помню тех, кто ушёл.