Отряд Беллатрисы

ОСЕНЬ

В Беллатрисе Блэк живëт дикая женщина – та, что поет песни ветру и может достать руками до облаков. В ней живёт свободная волчица, для которой дикие пустоши являются родным домом. Деревья говорят с ней, склоняя свои вековые кроны ближе к лицу, и щекочут розовые щеки листвой, цветы тихо шепчутся в её присутствии, а земля греет босые ступни. Там, где ступает она, остаётся выжженный след с увядшими цветами. Уж вот такая она дикая женщина – немного умертвляющая. Белле нравится, что все её чуть-чуть побаиваются, даже преподаватели (Слизнорт нет-нет да схватится за сердце, когда она начинает использовать палочку на его уроках). Все боятся дикарку в ней – ту, что может голышом бегать по Запретному лесу в грозу и слушать раскаты грома. Белла сама иногда, припадая к влажной земле, слушая, как капли дождя впитываются в почву, себя боится. И, к сожалению, лишь один человек ни капли не пугается той безумной свободы, сдерживаемой только хрупким девичьим телом, – глупая гриффиндорка Молли Пруэтт, которая совершенно не обращает на Беллу никакого внимания, к глубокой печали последней, хотя Блэк, конечно, будет это отрицать. Белла наблюдает за переполохом, устроенным маленькой непримечательной шалостью в коридоре на четвёртом этаже между рыцарскими доспехами и старинными вазами, в которых стоят вечно живые засушенные цветы, похожие на использованные метлы. Крика столько, словно на замок напала банда гоблинов, а не всего лишь безобидная семья белых уток. Конечно, утки явно заколдованы, поэтому они щиплют всех и вся, гоняют по узкому коридору первокурсников и испражняются на школьные мантии (преимущественно гриффиндорские), что забавляет девушку ещё больше. Она смотрит, как мать-гусыня набрасывается на беззащитную лодыжку какого-то мальчугана и довольно вертит маленьким острым хвостиком. Заливистый смех Беллы прерывает строгий голос: – Я знаю, что это ты сделала. Молли Пруэтт стоит прямо за её спиной – щеки раскраснелись, в волосах запуталось с десяток гусиных перьев, а галстук съехал набок. Эх, Белла частенько вспоминает то забытое, что они делали украдкой на предыдущем курсе весной, отчего после Пруэтт отреклась. – О, в поте лица спасаешь бедных-несчастных учеников? – кривит лицо Белла, сдерживая импульс дотронуться до рыжих завитков и убрать из них перья. – Конечно, как они справятся без помощи такой зубрилы, как ты? Ведь это – о, ужас! – летающие птицы. – Птицы, которых ты зачем-то притащила сюда, – серьёзно продолжает Пруэтт, уверенная в своей правде, хотя что с неё взять: дальше своего носа не видит. – Если это и сделала бы я, то только для того, чтобы посмотреть на тебя, запыхавшуюся, с грудью неприлично выпрыгивающей из расстегнутой блузки. Пруэтт испуганно опускает голову, быстро осматривает себя, а после поднимает злые глаза на расплывшуюся в довольной улыбке Беллу, ведь блузка у неё расстегнута на две верхние пуговицы, как и с утра. – Да, – мечтательно тянет Белла, прикрывая глаза, – мой любимый твой вид, жаль, ты больше мне ничего такого не позволяешь. Молли шыкает на неё и сильнее тянет полы мантии, но те не в состоянии преодолеть препятствие в виде четвёртого размера. В воздухе слышно спасительное иммобилус, и птицы с глухим стуком падают на пол, а крики первокурсников в миг стихают. – Иди разбирайся с малышнëй, – хмыкает Белла и клацает зубами, как зверь, напротив лица Пруэтт, но та, к сожалению, не вздрагивает, а уж тем более не отшатывается в страхе. И все-таки кто такая Беллатриса Блэк, чтобы сопротивляться таким откровенным соблазнам? Рука сама тянется к рыжим волосам, лишь для видимости, вытаскивая из плотных кудрей перья, больше наслаждаясь мягким шелком. Молли испуганно замирает, даже дыхание задерживает, пока Белла возится с её причёской. Ну хоть наконец-то испугалась! С досадой на собственную несдержанность Блэк с неприязнью бросает белые пёрышки на каменные ступеньки и обходит девушку, спускаясь к Большому залу. По дороге она пробует новое заклинание, которое прочла на страницах старого учебника из Запретной секции на пробегающем мимо третьекурснике, и тот вмиг лысеет и покрывается большими красными прыщами. Белла даже не успевает оценить степень необходимости писать столь глупое заклинание в книгу, находящейся в той части библиотеки, к которой обычным смертным ученикам-волшебникам требуется разрешение (не считая, конечно, мисс Блэк – ведь для неё нет закрытых дверей), как Пивз уже гонится с глумливым стишком за облысевшем мальчиком, заливающимся слезами и растерявшим все свои книги. Когда Белла занимает своё почётное место за столом Слизерина, к великому её удивлению, Андромеда садится рядом с ней. – Не знаю, способна ли ты слышать хоть что-то, кроме восхищения своей персоной, но Цисси рыдает в подушку уже неделю, – говорит Андромеда, серьёзно смотря на сестру. Белла лишь корчит недовольное лицо и напоминает, куда Андромеда может пойти, связавшись с отвратительным полукровкой. Да, с сестрой у них отношения очень натянутые. Андромеда выжжена со всех гобеленов старинных чистокровных семей, кроме разве что этих сумасшедших Пруэттов или Уизли (Упаси Господь, разобраться, кто из них хуже), а в своей голове Белла называет сестру не иначе как полным именем. – Нарцисса не подпускает меня к себе ближе, чем на метр… – И правильно делает, – перебивает её Белла, опуская ложку в малиновое желе, – ещё заразится, а нам достаточно одной безмозглой в роду. – Поэтому поговори ты с ней, – как ни в чем ни бывало, игнорируя всю грубость и нахальство в чужих словах, продолжает Андромеда. – Мы всегда спасали Цисси, ты больше других. И, распрямив плечи, Андромеда покидает Большой зал – остаётся только смотреть вслед за идеальной осанкой и покачивающейся от каждого шага юбкой. В дверях её встречает грязнокровка, имя которого Белла так и не выучила, и счастливо улыбается, целуя Андромеду в протянутую руку. Белла лишь морщится, наблюдая, как чистокровная волшебница старинного рода позволяет жалкому существу прикасаться к себе. Она ловит вызывающий взгляд Андромеды и опускает верхнюю губу, неконтролируемо поднятую в отвращении, и отворачивается каким-то чудесным образом именно в сторону гриффиндорского стола, где тут же начинает выискивать глазами рыжую макушку, но натыкается лишь на Артура Уизли, что ухудшает настроение лишь сильнее. Хоть род Пруэтт и имеет свои чёрные пятна, которые не принято обсуждать в других, более благородных семьях, но есть у них одна пташка, которая очень интересует Беллу, и, что немаловажно, у неё есть все шансы привести заплутавшую душу на правильную сторону. Белла потеряла сестру, но не сдастся в своей борьбе помогать чистокровным волшебникам находить путь к истинной магии. Не то чтобы Белла планирует сломя голову исполнять наказ Андромеды, в ней живёт хорошая сестра, но пока она не готова давать ей волю. Нарциссе пора взрослеть. Никто, даже Белла, не сможет защитить её от всех бед, поэтому, игнорируя воспаленные глаза сестры, Блэк занимается своими делами, которые, кстати, как и ожидалось, не очень законны. Ночью, лёжа в кровати полностью одетая и слушая сопение своих соседок, Белла штудирует в голове все заклинания, которые сегодня ей могут понадобиться, если она встретит кого-то на своём пути. Она отдергивает полог, берёт палочку в правую руку и тихо покидает спальню, а затем и гостиную факультета, не встретив по дороге ни единой души. Чары невидимости пока плохо даются юной волшебнице, поэтому она может уповать лишь на своё везение сегодня и подсыпанную кошачью мяту в еду миссис Норрис. Коридоры подземелья встречают её тишиной и мерзкой влажностью. Белла сетует, что стоило надеть тёплую мантию, ведь в подземельях всегда так зябко, но не рискует возвращаться. Она тщательно следит за каждой ступенькой, освещённой её ярким люмусом, чтобы, не дай Мерлин, не провалиться в открывшуюся нарочно бездну. Минуя этаж за этажом, она добирается до дверей библиотеки, закрытой в этот поздний час, но не для Беллы, конечно же. Взмах палочкой, невербальное заклинание, тихий щелчок вскрытого замка, и вот старшекурсница скрывается за тяжёлой дверью. Она уверенно пересекает толстую верёвку, отделяющую Запретную секцию от другого отдела библиотеки. Девушка знает, какую книгу ищет – темнейшую из темнейших, но находит лишь глупости вроде рецепта Оборотного зелья. Она быстро пробегает пальцами по старинным ветхим корешкам, но нужного, обтянутого магловской кожей нет, и вновь тщательно проходится ещё раз, также безрезультатно. Разочарованная, но всё же больше злая, Белла покидает библиотеку, защелкивает обратно замок и спешит в подземелья. Стены замка встречают её гнетущей тишиной, от которой ничего хорошего ждать не стоит, поэтому Белла ступает медленно на носочках, стараясь не издавать лишнего шума. Она преодолевает лестничные пролёты, освещённые дрожащим пламенем факелов, но – вот неудача – прямо на входе в подземелья Белла налетает на такую же недовольную Пруэтт. – Почему ты в столь поздний час не в постели? – опережает рыжеволосую Белла и задаёт вопрос, который должен был быть адресован ей. – Гуляешь по замку в поисках меня, потому что в твоей постельке совсем холодно и не хватает моего прекрасного тела? Молли в замешательстве смотрит на неё пару секунд, видимо осмысливая услышанное. И вот её щеки начинают покрываться нежным румянцем, а губы сжимаются в тонкую нить, свидетельствуя, что информация была обработана и подходящая реакция выбрана. Белла лишь самодовольно улыбается на злой шёпот: – Я староста, Блэк, я патрулирую коридоры! А вот откуда ты возвращаешься в столь поздний час, расскажи мне, пожалуйста? – Хорошо-хорошо, – Белла применительно поднимает руки, но ухмылку с лица даже не пытается стереть. – То, что я говорила выше, это обо мне. Белла склоняется к алеющему уху, но продолжает говорить достаточно громко: – Это моя постель остыла, в ней так не хватает тебя, поэтому я отправилась на поиски. И, о, чудо, вот ты здесь! Бежим же скорее, согрей меня! Она хватает замешкавшуюся Пруэтт за руку и тащит в глубь коридора – только стук каблуков ритмично отбивается от каменного свода и крики вроде: "Хватит, Белла! Черт тебя дери! Мне больно!", на которые Блэк не обращает внимания. Белла думает, что же она будет делать с девчонкой, которую цепко держит за руку, когда они окажутся прямо у круглого входа в гостиную. Можно, конечно, будет зажать её в самом неосвещенном углу и целовать, пока губы не опухнут. Примеряя эту идею, Белла приходит к выводу, что ей это очень по душе, а если ещё получится забраться под блузку, то совсем замечательно. Но звучит громкое флиппендо из уст Пруэтт, и Беллу отбрасывает на пол сильным ударом, лишая всяких планов на страстные поцелуи. – Минус десять очков со Слизерина, – потирая запястье, на котором виднеется красный след от захвата, произносит Молли. Кажется, Пруэтт продолжает говорить, точнее, нравоучать, но Белла, так и не удосужившись встать с пола, лишь оперевшись на локти, заворожено смотрит на мощные ноги в длинных красно-золотых гольфах и игнорирует всё остальное существующее. Короткая юбка так замечательно открывает голую кожу коленей и бёдер, галактику родинок и красных точек – лопнувших капилляров. Очень, конечно, жаль, что сегодня Белле точно не светит коснуться губами бледной кожи и рыжеватых тонких волосков. Вот бы хоть одним глазом увидеть, что же у Молли там под юбкой. Белла, конечно, знает: трусы со смешным рисунком и рыжие завитки, чуть оттопыривающие ткань на лобке, но всегда приятнее такое увидеть воочию, чем просто представлять. – Возвращайся в гостинную, Беллатриса. Если увижу тебя ещё раз в ночное время в коридорах школы, я расскажу учителям, – бросает напоследок Прэутт, поправляет складки на юбке видимо заметив заинтересованность Беллы её ногами, и, резко развернувшись, скрывается в слабоосвещëнном коридоре. Она сказала, что расскажет про нарушение Комендантского часа, но не про явные приставания со стороны Блэк. Белла падает на спину, раскинув руки, и начинает безудержно смеяться. И через пару мгновений к её громкому смеху присоединяются гнусавые хихиканья человека, на которого у неё точно палочка не поднимется. Родольфус, как раз притаившись в самом темном уголке, где Белла планировала заняться приятнейшим делом с Пруэтт, стаскивает с себя мантию невидимку и предстаёт в дурацкой пижаме с эмблемами его любимой сборной по квиддичу, название которой Блэк не желает вспоминать. – Надеюсь, ты собирался смыться из этого угла до того, как там оказалась бы я с… – Белла кивком головы указывает на пустующий коридор. – И не надейся, высокоморальная Пруэтт не позволит тебе зажимать себя, как какую-то дешевку. Белла лишь ухмыляется, крепко хватается за протянутую руку и с помощью Родольфуса встаёт. – Откуда мантия? – она указывает на тонкую материю в мужских руках. – Неплохая, кстати, я тебя даже не заметила. – Стащил у предков. Думал предложить тебе прогуляться сегодня в ней, но ты упорхнула раньше, чем я смог осуществить задуманное. Они забираются друг за другом в узкий проход, обсуждая, как с каждым годом плащи-невидимки действительно становятся невидимее. В гостиной никого, только огонь трещит в камине, а сквозь толстые окна видна мутная вода Чёрного озера. – Как прошло? – спрашивает парень, когда они располагаются на уютном диване у камина и закутываются в пледы. – Безрезультатно, сам видел, – уныло отвечает Белла, не забывая упрекнуть собеседника: – Если бы вы сделали свою часть качественно, мне не пришлось бы среди ночи тащиться в библиотеку. – Эй, то, что ты решила, что мы не справились, так как ничего не нашли, не говорит о том, что мы действительно не справились. Ведь ты тоже её не нашла. – Я выпустила гусей! – кричит Белла, но парень даже не морщится, привыкший к темпераменту подруги, лишь спокойно кивает. – Они засрали все стены и мантию этой выскочки с Когтеврана. Они смеются, и Белла в красках начинает описывать, как златокудрая девочка спаслась от двух агрессивно настроенных птиц, желающих ущипнуть её за пальцы и икры. Девчонка даже не смогла справиться с летающими птицами, а на каждом уроке прыгает выше своей головы, желая получить похвалу от учителей. – Хороший отвлекающий манёвр, который, к сожалению, не вытащил миссис Пинс из своего книжного укрытия, но мы и так справились, спасибо, что спросила. Как я тебе говорил, книги там не было, но ты, конечно, захотела убедиться в этом лично. Ну как? – Прекрати применять ко мне этот снисходительный тон, Руди, – ухмыляется Белла. – Книга была, мы оба это знаем. Он, – она выделяет это слово благоговейным шёпотом, – сказал мне об этом. Так где же она? – Возможно, перепрятана или вовсе изъята, – рассудительно отвечает парень. – Лучше расскажи, что это ты устроила с Пруэтт. Что это за приглашения в постель? – Я думаю, в её постели только клопы и бывали, – вставляет свои пять копеек волшебница. – Ну или этот рыжий Уизли, который смотрит на неё взглядом побитой собаки. – Иди ты к Мерлину! – кричит Белла и наставляет на него палочку, мысленно выбирая заклинание, которое хочет послать в это спокойное лицо. – Прежде, чем ты это сделаешь, – невозмутимо, словно не в его переносицу направлена волшебная палочка, говорит Родольфус, – спешу напомнить, что я буквально единственный человек в этом замке, который, во-первых, умеет хранить твои секреты, во-вторых, может помочь тебе охомутать Пруэтт, если, конечно, у меня не вырастут щупальца на лице или ещё один копчик. – Вот ещё, – хмыкает Белла, но, взвесив все "за" и "против", палочку убирает и спокойно садится напротив. – Мне не составляет труда, как ты сказал, захомутать кого бы то ни было. Проблема как раз заключалась в том, что Пруэтт хотелось не просто захомутать, но в этом она не собиралась признаваться ни единой живой душе. – Ты права, но я могу поспособствовать обстановке, так сказать, – Родольфус смешно двигает плечами и вытягивает губы уточкой, а после возвращает своё нейтральное выражение лица. – А по поводу Уизли – надеюсь, ты не попытаешься меня заколдовать, когда я упоминаю его имя в тандеме с Пруэтт – ведь все видят, что он таскается за ней, а она-то не особо против. – Он просто рассеянный идиот, а она сердобольная дура, которая пытается помочь всем и каждому, – уверенно говорит Белла, игнорируя толстого червяка, прогрызающего её идеальную картинку сомнениями. – Да и она ни капли тебе не нравится, – поддакивает парень. – Верно, абсолютно ничего примечательного, – кивает Белла. – Я вожусь с ней, потому что нам нужно направить на верный путь как можно больше чистокровных волшебников. А Пруэтт находится на перепутье, но чаша весов должна, конечно, склониться в нашу сторону. Смекаешь? – Меня волнует, что она общается с Уизли, он не внушает доверия. – Да, с ним мы больше бесед проводить не будем, надо бы как-то отвадить от него Пруэтт, а то забьёт ей голову всякой чепухой. Или, не дай Мерлин, понравится, и тогда кому Белла будет шептать все эти пошлости? Сразу станет так скучно. – Я присмотрелся к Роули, он подаёт надежды. Я думаю, ему мы сможем без труда помочь понять, как выглядит мир сейчас, а как должен выглядеть, – не улавливая или не желая улавливать ход мыслей Блэк, говорит Родольфус. – Ох, Руди, какой же ты молодец! – громко хлопает в ладоши Белла. – Хоть одна отличная новость за сегодня. – Тебе удалось почти поцеловать Пруэтт, – замечает маг. – Эта новость точно первая по значимости. Белла оскорблено вскрикивает и бросается на него с кулаками. Это шутливая драка в конце тяжёлых дней, когда они не добились прогресса, которого хотели, случается из раза в раз. Благородно Родольфус всегда позволяет Белле взять вверх. И ложась в свою холодную постель, которую действительно стоило бы согреть каким-нибудь девичьим телом, Белла думает, что в ней живёт хороший друг. Она предана тем, кого выбрала себе в друзья, пусть это и всего один человек, потому что она не привыкла размениваться попусту. А Родольфус достоин быть её другом: они хорошо понимают друг друга, видят мир в одном направлении, хотят служить одному человеку, ведут один огромный общий проект, который поможет чистокровным, конечно же, победить. Вся наперёд расписанная жизнь устраивала Беллу ещё несколько месяцев назад, но всё чаще она чувствует неведомую до этого печаль от мысли о браке с Родольфусом, а не с кем-нибудь другим. До некоторых пор Белла была очень рада, что он станет её мужем в ближайшем будущем, ведь гораздо приятнее иметь в партнёрах друга, с которым можно говорить обо всём и ни о чëм до самого восхода солнца, чем человека, с которым нет ничего общего. Последний вариант достался её сестре Нарциссе, мысли о которой Белла гонит прочь с самого разговора в Большом зале. На горизонте видны первые стрелы рассвета, когда Белла, наконец, забывается тревожным сном. >> Кошка трется о её ноги уже целую минуту. Белое пушистое существо ласково ходит меж ног Беллы, задевая щиколотки то одним бочком, то другим, жмурится и подставляет мордочку под отрешенные пальцы. Шерстка у кошки гладкая и густая, отчего зарываться в неё очень приятно, особенно когда этого никто не видит и не может усомниться в наличии у слизеринки сердца. Кошка отходит на пару своих маленьких шажков и в один изящный плавный прыжок оказывается у Беллы на коленях. Когда она впервые так делает, Белла скидывает её со своих колен, как ненужный мусор, но кошка не уходит, лишь недовольно начинает вылизывать себя, а, закончив, опять возвращается к ногам слизеринки и щурит зелёные глаза. После нескольких безуспешных попыток прогнать наглую животину, Белла даже не делает попытки сбросить пушистый комок с колен – пусть, всё равно вся юбка заляпана в белой шерсти да маленьких каплях грязи от непрекращающихся дождей, превратившие дороги в глиняное месиво. Кошка довольно мурчит, устраивая мордочку на вытянутых тёмных лапах – сама-то она вся белее снега, но вот лапки обуты в аккуратные чёрные шерстяные сапожки. В Белле тоже живёт такая вот кошка – играющая в грязных лужах, пачкающая мягкие лапки в глинистых топях, а после, словно так и должно быть, прыгающая довольная на дорогущий бархат, мол, сами разберётесь, как юбку почистить, лучше почешите мне за ушком. Белла чувствует где-то в солнечном сплетении такую кошку – ходящую саму по себе, но умеющую подставиться под руку понравившегося ей человека. Кстати, о понравившемся человеке, которому хочется подставить теплый бочок – из замка выбегает явно встревоженная Молли Пруэтт. Она крутит головой во все стороны, высматривая кого-то, а, наткнувшись глазами на Беллу, сидящую у фонтана с перемазанной в грязи кошкой, облегченно выдыхает и направляется в их сторону. – Клянусь тебе, кошка, день, когда у Пруэтт открылись глаза и она наконец-то выбрала сторону, настал, – заговорщически шепчет Белла, лаская тонкое ухо, покрытое мягкой шерстью. Она успевает поправить причёску – тщетно, потому что буйные кудри не поддаются даже магии, что уж говорить о руках, – прежде чем Молли подходит так близко, что можно увидеть маленькие рыжие цветочки на её мантии и россыпь веснушек на щеках (на левой больше, чем на правой). Пруэтт упирает руки в бока и грозно смотрит на испачканную в грязи кошку, блаженно развалившуюся на девичьих коленях. – Пур-пур, я везде тебя обыскалась, – строго говорит Молли, повышая голос на несколько октав вплоть до ультразвука, от чего уши начинают вянуть. Белла разочарованно поджимает губы – весь этот спектакль был не для неё и Молли судорожно сжимает лямку тяжёлой школьной сумки не из-за их встречи, а из-за самой обычной кошки, которая старательно вылизывает единственное светлое пятнышко на животе и, кажется, совершенно не смущена происходящим. – Где ты так вымазалась? – продолжает повышать голос Молли, но не добивается ровным счётом никакой реакции от увлечённого собой животного. – Смею заметить, это мою одежду она испачкала, так что так кричать в пору мне, – говорит, не выдерживая невнимание к себе, Белла. Молли вздрагивает, словно только очнулась и поняла, наконец, кого выбрала её кошка себе в качестве лежанки. Чем дольше она смотрит на Беллу, тем больше щëки её покрываются замечательным румянцем. Вот бы проверить, будут ли они горячими, если к ним прикоснуться, но Белла лишь раздражённо выдыхает, поясняя: – Это натуральный бархат, мать купила рулон во Франции. Представь, сколько стоит метр такой ткани? Молли сжимает кулаки и начинает что-то бессвязно бормотать, но это совсем не та реакция, на которую рассчитывала Белла, хотя румянец распространяется на светлую шею и грудь, что выглядит замечательно. Кошка, сделав своё дело или почувствовав наколяющуюся обстановку, поднимается и грациозно спрыгивает с колен, оставляя ровные полосы от когтей на ткани, отчего Молли в ужасе вскрикивает, а усатая проказница безразлично скрывается за неработающим в это время года фонтаном. – Так это твоя кошка? – спрашивает Белла, слезая со своего конька презрения, который, к сожалению, работает с Пруэтт не так, как хочется. – Да, – Молли лишь обреченно кивает, – она немного дикая. – Любишь диких? Я знаю ещё одну такую, – хватается за поплавок Белла и садится так, что не остаётся сомнений, кого она имеет ввиду. Кажется, невозможно покраснеть сильнее, но Пруэтт справляется и с этой задачей как всегда великолепно. – Сейчас я исправлю это безобразие, – указывает Молли на испачканную юбку. Она достает палочку из-за пазухи направляет палочку на невыносимо огромное пятно и даже успевает сделать нужное движение, прежде чем Белла кричит: – Не смей использовать тергео! Повредишь ткань! – Я читала в книге, что для натуральных тканей оно тоже подходит, – раздражённо отвечает Молли, игнорируя свирепый выпад, от которого обычно любой среднестатистический студент Хогвартса старается ретироваться как можно дальше, чем заставляет Беллу ещё раз восхититься своей стойкостью. – Так не читай дурацкие книги! Может они тебе ещё предлагают мандрагоры без средств защиты пересаживать, распевая им колыбельные и ожидая, что это их усыпит? – хмыкает Белла, делая отссылку на вопиющий случай человеческой глупости, которую мог себе позволить только пуффендуец, совершенную тремя курсами ранее, но легенды о нём до сих пор передаются из уст в уста. Белла произносит невербальное заклинание очищения, мягко водя рукой по ткани, и пятно блекнет на глазах, а через секунду напоминает о себе лишь маленькой россыпью точек, с которыми справится сможет лишь домовой эльф. Довольная собой, Белла поднимается со скамьи и направляется в сторону замка. Будет здорово, если сейчас прогремит гром или трубачи начнут трубить во всю мощь своих лёгких, чтобы сделать её уход ещё эффектнее, не считая упавшей на пол челюсти Пруэтт. – Как ты это сделала? – задаёт ей в спину вопрос Молли. – Честное слово, Пруэтт, тебе стоит посетить мой Отряд, научишься хотя бы элементарному, – хмыкает Белла, повернувшись в сторону застывшей девушки. – И кстати, твоя кошка ест гиацинты, разве они не ядовиты для животных? Белла кивает за спину Пруэтт на небольшую клумбу, где маленькое белое существо облюбовало пожелтевшие листья и с яростью вгрызается в мякоть. – Пур-пур!.. – в ужасе вскрикивает Молли и, потеряв всякий интерес к слизеринке, бросается к бестолковой кошке. Вот бы Белла вызывала в ней столько интереса. Блэк разворачивается и раздражённо покидает уютный задний двор, держа спину идеально ровной, несмотря на желание сгорбиться и обнять себя за плечи. Пур-пур… какое же дурацкое имя! Но кошка, видимо, не считает себя дурацкой, она заинтересованно исследует каждый уголок замка, в который способна пробраться, с гордым видом ходит то в паутине, то в саже, заставляет свою хозяйку с яростными криками бегать за ней в попытке наконец-то отмыть и перевоспитать в цивилизованного домашнего питомца. Белый пушок в чёрных сапожках мелькает то тут, то там или трётся где-то поблизости от ног Беллы, видимо проявляя так свою благосклонность к слизеринке. – Знаешь, хоть кто-то из вас двоих умеет выбирать себе друзей, – говорит Белла однажды, пока Молли пытается оттащить кошку, весело играющую с бахромой на шали слизеринки. – То, что я не поддерживаю твой Отряд, не значит, что я не умею выбирать себе друзей, – ощетинивается Молли, бросая попытки отвлечь кошку и отнести её в комнату. – Как ты смогла составить о нём своё мнение, если ни разу там не была? – возмущается Белла. Пруэтт лишь что-то бормочет себе под нос. Они обе знают, что говорят не только об Отряде, но и о рыжем дружке Молли Артуре Уизли. Белла хочет удавить его собственными руками, даже не использовать запрещённые заклинания, а просто задушить. Только Белла успевает склонить Молли на свою в сторону, увлечь привилегиями, доступными ей по праву рождения, как в другое ухо Уизли нашептывает ей прямо противоположную информацию про равноправие всех категорий волшебных граждан. И, по непонятным для Беллы причинам, Молли мечется между этими идеями, хотя очевидно, что правильная здесь только одна и точно не этого прыщавого гриффиндорца. Белла знает, чтобы победить в этом соревновании, ей нужно заманить Пруэтт хотя бы на одну встречу Отряда, где та наконец-то узнаёт о собственном величии, которое почему-то до сих пор скрыто от её глаз. Но Молли ни в какую не поддаётся, а если и соглашается, то взяв заколдованный пергамент, на котором появляется время и даты собрания, она бежит обсуждать эту новость с Уизли, который, конечно, каким-то образом её отговаривает. И Пруэтт с пунцовыми щеками возвращает пергамент Белле. Последний раз это случается после с ситуации с юбкой и улучшенным очищающим заклинанием. Молли смущённо сама просит о возможности прийти и теребит лямку сумки. Белла лишь довольно улыбается и, сжимая пухлую ладонь, доверительно сообщает, что это правильное решение. Но уже вечером того же дня Пруэтт также теребя лямку сумки отдаёт пергамент обратно. Они стоят на обдуваемой со всех сторон опушке и Белла слушает сбивчивые извинения. – Это второй раз, Пруэтт, – оскорбленно говорит Белла, сверля своими чёрными глазами опущенную макушку. – Тебе везёт, что я хорошо отношусь к тебе и знаю, что ты сможешь принять верное решение, поэтому я дам тебе шанс ещё раз как-нибудь обратиться ко мне с этой просьбой. – Не думаю, что мне… что я захочу ещё раз, – робко говорит Молли, но голову так и не поднимает. – Я уверена, что ты захочешь прийти, – убеждённо говорит Белла, касаясь чужой руки и переплетая пальцы в тени сумерек. Молли сжимает пальцы в ответ, смотря на девушку с кротким ожиданием. – Почему вы не приглашаете Артура? – неожиданно говорит она и делает попытку вырвать руку, чего Белла ей не позволяет. – Он говорит о нас всякую чепуху, так что не вижу интереса с его стороны, – фыркает Белла, представля белую ворону Уизли среди действительно достойных магов. – Разве не после разговора с ним ты передумала приходить, как и в прошлый раз? – У меня есть своё мнение! – вспыхивает Пруэтт, и Белла видит розовый румянец на щеках, хотя вокруг так темно, что и гиппогрифа не увидишь на расстоянии вытянутой руки. – Ты мечешься, – говорит Белла и нежно касается пальцами пылающей щеки, – но я позволю тебе принять верное решение. Она медленно, едва касаясь подушечками пальцев, обводит рыжие брови и ласкает тонкие веки, а, осмелев, повторяет этот маршрут губами, ощущая ответную дрожь в исступленно сжимающей её ладонь руке. Реснички пушистые и щекочут губы, отчего Белла блаженно улыбается, позволяя себе рукой забраться под чужую мантию и положить её на талию, скрытую тонкой блузкой. Она целует румяные щеки и кончик носа, медленно подбираясь к губам, стараясь не спугнуть маленькую птичку, попавшую в её хищные объятия. Тихое “мяу” доносится откуда-то из-за спины Беллы, и Молли распахивает глаза, недоверчиво произнося кличку своего домашнего или, скорее, всë-таки уличного питомца. И наваждение, которое Белла так искусно создавала, разрушается за секунду. Молли приходит в себя, бросается к измазанной кошке, сгребая её в охапку, и стремглав сбегает с опушки, даже не оборачиваясь – лишь пергамент падает к ногам взбешенной Беллы. Да вы издеваетесь! Нет, эту крепость так просто не взять, но Белла очень любит преодолевать запреты.

ЗИМА

Снег тонким ажурным платком укрывает территорию старинного замка. Белле нравится, что она имеет право, основанное на древней крови, текущей в её венах, находится здесь и вдыхать принадлежащее ей величие. Но, к сожалению, законы Волшебного мира недостаточно ужесточены, из-за чего по вопиющей ошибке таким грязнокровкам как Эдвард Тонкс, например, позволено тоже находиться в этом замке. Пока! Белла ждёт, лелеет в душе надежду, что совсем скоро – дай только закончить школу – правила игры поменяются и такие отбросы, как жалкий Эдвард Тонкс, будут слизывать грязь с её стоп и благодарить чистокровных за возможность жить. Её Хозяин приведёт их к светлому будущему, где каждому достанется то, что было заслужено по праву рождения. Ну, а пока, она должна склонить и привести на его сторону как можно больше чистокровных волшебников, которые почему-то ещё не сделали свой очевидный выбор в его пользу. Она сама придумала себе это задание, а он одобрил, благосклонно кивнув головой и пообещав, что, если она справится с этой ношей, то он возьмёт её к себе в ученицы, позволит ей быть рядом, стоять за его спиной, когда он начнёт менять мир. Белла подходит к этой задаче со всей ответственностью. Первый, кто узнаёт о задании и становится верным последователем, кончено, Родольфус. Преданный друг и здесь следует за протянутой рукой девушки, зная, что это предложение обернётся для него чём-то очень хорошим. И долгими летними ночами в длинных переписках и разговорах по каминной сети они без конца обсуждают только одно – как открыть чистокровным волшебникам правду, которую все вокруг замалчивают. Меряя комнату шагами и теребя золотые браслеты, позвякивающие от каждого движения, Белла придумывает гениальную в своей простоте идею – им нужен клуб, где они смогут рассказывать правду, которую так желает спрятать Министерство, но ему не скрыть на белой стене того, что проступает кровавыми пятнами. В этом же клубе они смогут тренироваться, изучать естественную магию, текущую по их жилам, волю которой они не давали десятилетиями, вместо этого изучая заклинания, с которыми и домовик справится. Её глаза сверкают ярче хризолита в ушах, когда она рассказывает Родульфусу о идеи, посетившей её в одну тёмную летнюю ночь. Они на перроне, среди шумной толпы школьников и их родителей, только успели обменяться крепкими объятиями и тёплыми приветствиями после долгой трёхмесячной разлуки, а Белла уже шепчет ему на ухо самое сокровенное, что она вынашивала в себе с таким же трепетом, как женщина, вынашивающая наследника великого рода. Родульфус откликается на её идеи, как и всегда – невероятно покладистый, поддерживающий и прыгающий за её безумием в глубокую чёрную нору. – Беллатриса, – серьёзный тон отца врывается в гомон юношеских идей, – не делай глупостей в этом году, дочка! Сигнус Блэк кладёт свою пухлую руку с множеством перстней на маленькое плечо Беллы и строго смотрит с высоты своего роста и статуса. Белла скалит зубы и сбрасывает тяжёлую руку с плеча, на языке вертится так много слов, но Родольфус уводит её к вагону буквально силой, на ходу прощаясь с Сигнусом, что она ничего не успевает ответить отцу в своей излюбленной манере. Всю поезду до замка, как и первый месяц учёбы, они обсуждают стратегию, разрабатывают план и продумывают детали. Белла помнит этот тёплый осенний день как сейчас – день, когда она придумала то, что поможет ей стать великой. Совы приносят из дома ей старые фолианты, из которых они черпают информацию о заклинаниях и идеологии. Но также позволяют себе красть или брать в открытую книги из библиотеки Хогвартса, и пускать тихие шепотки о чистоте крови и Отряде, который вот-вот откроет свои двери для избранных. И, получив интерес одногруппников, остаётся лишь найти укромное место, где можно будет организовывать встречи. В Белле живёт воин, жаждущий схватки – она уже так много изучила, так много ей поведали – сам будущий Хозяин показал ей несколько старинных заклинаний, способных обезоружить противника в самых худших случаях. Белле нужно опробовать это всё на практике и рассказать о своей силе другим. В очередной вечер обсуждений они вспоминают о Выручай-комнате, в которой проводили время, прячась от Филча после очередного устроенного переполоха. Так на свет появляется Отряд Беллатрисы. Родольфус благородно отходит в сторону, отдавая всю славу в девичьи руки Беллы, которые будут посильнее любых мужских. Они заколдовывают пустые пергаменты, которые передают своим единомышленникам, подходящим по статусу крови и направлению мыслей. Пергаменты выглядят совершенно обычно и способны сойти за безобидный предмет, который есть в сумке любого школьника, но магия внутри устроена так, что чёткие цифры даты и времени высвечиваются при произнесении нужного заклинания. Никто из единомышленников не знает, что на пергаменты наложено секретное заклинание, которое раскроет ябеду, донесшего о существовании клуба учителям, хотя едва ли кто-то, пришедший в их клуб, осмелится идти против Беллы и её верного пса Родольфуса, пекущегося об их благоденствии. Каждый раз, когда Белла передаёт в руки Молли заколдованный пустой пергамент, Родольфус шепчет, что именно она и сдаст их подпольную деятельность самому Дамблдору, но слизеринка не желает верить в это, грезя, что Пруэтт найдёт свой путь домой, а Блэк очень хочет её туда привести. Но каждый раз Пруэтт не оправдывает возложенное на неё доверие и возвращает пустой пергамент обратно. Белла смотрит на покрытые тонким слоем снега крыши теплицы, о которых так печется миссис Стебель, на неработающий фонтан с коркой застывшего льда на дне, на большие хлопья снега, превращающиеся в грязь, достигнув земли, и разочарованно отворачивается от окна. Зима в этом году гадкая – без снежных шапок, перезвона мороза на солнце и красивых узоров на окнах, только грязь да снег, который успевает растаять, не пролежав и пары дней. Жуткий ветер бьёт в окно гриффиндорской башни, завывая тоскливую песню. Белла осматривается – аляпистый красный и золотой буквально везде – так ярко, что начинает подташнивать, – четыре кровати с балдахином, столько же тумбочек и пушистый ковёр под ногами. Из четырёх девушек на зимние каникулы в этой спальне остались только двое. Вычислить кровать Молли Пруэтт труда не составляет – цветок с продолговатыми листьями в маленьком горшке (красном, конечно), идеально заправленная кровать с разложенными подушками, на тумбочке стопкой лежат учебники по рунам, астрономии и прорицаниям (Белла знает, что это любимые предметы Пруэтт), исписанные с обеих сторон пергаменты и маленькое зеркальце, в которое, хочется верит Блэк, Молли рассматривает свою вульву, закрыв полог. Ах, если бы только хоть на миг в этот момент стать зеркалом в её руках… Остальные три кровати выглядят менее ухоженными – грязная одежда на полу, чернильные пятна и незаправленное одеяло. Белла знает, что Пруэтт в этой комнате единственная чистокровка, поэтому не то, что трогать, даже смотреть на чужие вещи противно. Вот же грязнокровки! Уехать на зимние каникулы, но даже не убрать за собой. Как Пруэтт с ними только живёт? Белла от скуки садится на кровать и раскрывает учебник по Астрономии, ища собственное созвездие. Искать долго не приходится – атласная (золотая) закладка лежит аккурат на странице 254 с подробным описанием звезды Беллатрикс в созвездии Ориона и фотографией далёкой яркой точки на тёмном небосводе. Белла хмыкает и довольно проводит пальцами по глянцевой странице. – Давно не виделись, покровительница, – говорит Белла и прикладывается губами к яркой точке. Всего на секунду возникает желание заколдовать страницы так, чтобы осталась информация только о ней. К чему другие звезды, когда есть Беллатрикс? И к чему выискивать её звезду на небе, когда живая и пышущая молодостью Белла здесь томится в ожидании? Дверь распахивается и Пруэтт с кошкой на руках замирает в проёме. Глаза Молли полны испуга, а тело сжато, словно она пулей собралась прыгать в окно, но вот кошка, увидев знакомое лицо, спрыгивает с покрытых веснушками рук и, мурлыча, начинает теряется о ноги Беллы. – Что ты здесь делаешь? – не скрывая ужас, говорит Молли, захлопывая дверь, и даже кидает заклинание, чтобы никто случайно не зашёл. – Пришла передать тебе пергамент, – спокойно отвечает Белла. – Как ты здесь оказалась? – продолжает допрос с пристрастием Пруэтт, игнорируя протянутую руку. Белла лишь заливисто смеётся, запрокидывая голову и опираясь на кисти рук. – Думаешь, мне так тяжело попасть в чужую гостиную? Для меня нет закрытых дверей. Возможно, лишь одна, – Белла указывает рукой на грудь Пруэтт. – Но не волнуйся заклинание к твоему сердечку я найду. Белла машет пустым пергаментом в правой руке. Конечно, он знаком Пруэтт. Уже дважды она брала его из рук Беллы и дважды возвращала обратно, так и не воспользовавшись. – Тебе нужно срочно уйти, сейчас вернется моя соседка! – продолжает увещевать Молли и даже хватает Беллу за руку, в попытке силой поднять с кровати и, что очевидно, вытолкать за дверь. Белла ставит ноги пошире, удобно опираясь ими об пол, а бёдрами об кровать, дёргает на себя, и, не ожидавшая такого сопротивления Пруэтт, падает на неё сверху, придавливая своим весом. Кошка оскорблено мяукает, получая случайно башмаком, и скрывается под кроватью. Молли возится, пытаясь подняться, но маленькая сильная рука на пояснице, прижимает лишь ближе. – Пожалуйста, – умоляет Пруэтт, поднимая красное лицо, – сейчас придет моя соседка. Что мы скажем? Это “мы” так удовлетворяет, что следующее Белла практически мурлычет кошкой: – Не придет. – Откуда тебе знать? – У меня свои источники информации, – хмыкает Белла. Она не упоминает, что соседка Молли сейчас в Большом зале купается во внимании самого красивого парня на потоке, а по совместительству ещё и лучшего друга Беллы. На кудри и тёмные глаза Родольфуса облизывается половина женского состава школы, но никто даже и не надеется на взаимность, ведь все знают, что планка отбора слишком высока. Также всем известно, что Белла будущая жена Родольфуса, а с ней никто не хочет лишний раз сталкиваться. Но грязнокровка даже не догадается задуматься о таких вещах, поглощённая смущением от того, что первый красавец обратил на эту серую мышь и презренное создание внимание, словно чистокровного, благородного волшебника она действительно могла заинтересовать. Молли нависает над Беллой, располагая локти по двум сторонам от её головы, и даже больше не пытается встать, словно принимает свою позицию пойманной птички в острых когтях хищника. – Ты не должна быть здесь, это нарушений правил школы. Минус десять очков со Слизерина, – шепчет Пруэтт, не в состоянии отвести глаз, встретившись раз взглядом с Беллой. – Сними ещё двадцать за то, что я собираюсь сделать, – шепчет Белла и чуть приподнимает голову, касаясь губами чужих губ. Белла целомудренно касается мягких губ, пока те сами не приоткрывается на встречу, а руки не запутываются в волосах. Кожа у Пруэтт нежная-нежная, а лицо горячее, она тихо хнычет в поцелуй, и Белле хочется просыпаться под этот звук. Блэк прячет одну руку в рыжих волосах, массируя затылок, а второй невесомо водит по спине, не пытаясь добраться до нагого тела, как бы велико не было это желание. Спугнуть Пруэтт проще простого, а целовать её даже так слишком приятно. Учебник, забытый доселе, решает напомнить о себе в самый неподходящий момент и больно врезается в живот и Белле приходится оторваться от вожделенных губ, чтобы убрать его. – Искала меня на небе? – кивает она, показывая на яркую точку на фотографии. – Я в подземельях, глупая. И, отбросив учебник на пол, Белла оставляет невесомые поцелуи на лице Пруэтт – скулах, пушистых ресницах и бровях. Молли же в ответ тянется за поцелуем, а не вскакивает в ужасе от такого кощунского отношения к книге. Они целуются до самого стука в дверь. Вот незадача – соседка Пруэтт не может справиться с заклинанием и открыть дверь. Молли подскакивает, в ужасе поправляет тонкий свитер и, кажется, сейчас от паники начнет задыхаться. – Опусти полог и она меня не увидит, – берёт всё в свои руки Белла. – Открой ей и скажи, что плохо себя чувствуешь и собираешься спать. Как она уснёт, я уйду. – Но сейчас только восемь, – с нарастающей паникой в голосе тянет Молли. – Ну тогда я могу открыть ей. Хочешь? – смеётся Белла, подрываясь с кровати, но дрожащая рука возвращает её на мягкий матрас, а следом опускается полог, отрезая от остальной комнаты. Белла слушает, как восторженно эта грязнокровка рассказывает о столь неожиданном, но ни капли её не смутившем внимании со стороны Родольфуса, и тихо посмеивается, надеясь фырканьем не выдать себя. Молли отвечает невпопад и пытается отмазаться, чтобы уйти спать, но грязнокровка её не отпускает, без остановки рассказывая свои впечатления. Белла думает, что, если они продолжат говорить, то ей придётся засунуть руку под юбку, чтобы хоть чуть-чуть снять бесконечное напряжение, скопившиеся в её бёдрах. Вот бы этим занялась Пруэтт. Белла успевает придумать топ три самых болезненных смерти для глупой грязнокровки, которая ещё смеет фантазировать о каком-то продолжении со стороны Родольфуса; растянуть пуговицы на ажурной блузке практически до самого лифчика; смягчить губы бальзамом и вдоволь заскучать. Наконец, Молли, ссылаясь в очередной раз на плохое самочувствие, забирается в кровать и плотно закрывает полог.Белла накладывает оглохнии тянется за поцелуем. Как же быстро пролетят эти два часа. Оторвавшись от губ, безгрешно держа руку на талии Молли и, даже не пытаясь залезть под юбку или хотя бы поласкать кожу рядом с резинкой длинных полосатых гольф, Белла протягивает ей пустой пергамент. – Спасибо, я приду, – тихо говорит Молли и забирает пергамент из худых пальцев, кладя его себе за спину. – Ты же понимаешь, что это последний раз, Пруэтт, когда я даю тебе шанс сделать правильный выбор? Быть со мной. Быть с нами. Быть с теми, кому ты принадлежишь. Но это Белла не проговаривает – и так всё очевидно. Молли лишь уверенно кивает и сжимает длинные пальцы в ответ. Они покидают комнату, когда с соседний койки начинает доносится нарастающий храп. Перед тем, как закрыть дверь, Белла бросает взгляд на пустой пергамент на кровати, на котором совсем скоро появится новая дата собрания. Гриффиндорцев на зимние каникулы в школе осталось всего трое, но Молли первая ступает на лестницу и очень осторожно, на цыпочках и постоянно оглядывается, словно вероятность, что их застукают действительно такая большая. Белла устало закатывает глаза, смотря на Пруэтт, которая, кажется впервые нарушила правила – и какие! – оставила в своей постели самую вольную деву, аналога которой не сыскать во всём Волшебном мире. Они целовались так долго, что у Беллы побаливают губы, на шее виднеются два засоса (она надеется), а между бёдер так мокро, что впору выжимать подол юбки. И почему она додумалась проникнуть в чужую спальню в предпоследний день каникул? Что за несправедливость! – Я приду завтра? – шепчет Белла, оборачиваясь у выхода и крепко прижимая к себе девушку. – Хотя лучше приходи ты ко мне. Моя спальня свободна, вдоволь наслушаюсь твоих стонов. Молли жмурится и краснеет, но согласно кивает, оставляет лёгкий поцелуй на правой щеке и скрывается в спальне для девочек быстрее, чем Белла успевает пройти через проход. Блэк счастливая возвращается в гостиную своего факультета, храня тепло чужих губ на своей щеке. На следующий день Родольфус, не стесняя себя, шутит над блаженным видом Беллы и засосом за ухом. – Отвали, Руди, теперь всё будет так, как нужно мне, – уверенно говорит Белла за завтраком, наливая себе ещё тыквенного сока. – Ой ли, – с сомнением тянет Родольфус и поясняет, заметив вопросительный взгляд подруги: – Пруэтт такая смелая лишь, потому что уехал плешивый рыжий пёс, но, когда он вернётся, он быстро ей мозги вправит и утащит в свою будку. Белла через весь стол смотрит на рыжую макушку (в новогодние праздники все опять сидят за одним столом, отчего приходится терпеть жалких грязнокровок так близко) и опускает уголки губ, соглашаясь с мнением друга. Молли пока не готова принять решение, ей нужно посетить Отряд и тогда она будет в руках Беллы. К счастью для всех, скоро именно так и произойдёт. – Что будешь делать, когда она краснея и робея в очередной раз вернёт тебе пергамент? – подливает масла в огонь Родольфус. – В этот раз она придет, – твердо говорит Белла. – И если ты продолжишь говорить эти колкости в сторону Пруэтт, я всажу тебе нож в ладонь. Родольфус лишь тихо посмеивается, но тему разговора меняет. А ночью Белла встречает в тёмных коридорах Пруэтт. – Хотела убедиться, что ты не передумаешь опять, – говорит Белла, сжимая пухлую ладонь в своей. – Я же согласилась, – недовольно поджимает губы Молли, а, услышав недоверчивый хмык, продолжает громче нужного: – или думаешь, я сама не могу решение принять без твоего влияния или Артура? – Если будешь так кричать, то эту ночь мы проведём в кабинете Филча, слушая его лобзанья с оборванной старой кошкой, – шикает Белла и ускоряет шаг, словно действительно хоть чего-то боится в этом замке. Боится, что пальцы, сжимающие в ответ её ладонь, исчезнут или, ещё хуже, окажутся в мозолистой руке Уизли. – Твоя соседка уже храпит или стоит ожидать, что в ближайшее время по Хогвартсу пойдут слухи о твоей личной жизни? – не прекращая улыбаться, говорит Белла. Молли стоически игнорирует этот выпад и все последующие, лишь сильнее сжимает руку от неожиданных шорохов в тёмных углах. Пруэтт увлечённо рассматривает и холодные воды за круглыми окнами, и камин, огонь в котором не греет достаточно, чтобы в гостиной было тепло, и зелёные пуфики с изящными ножками, и удобные кресла, обшитые серебристым бархатом, и громоздкие статуэтки змей на столиках. – Храбрый лев в змеином логове, что об этом скажут остальные? – щурит глаза Белла, наблюдая с дивана, как Молли трогает всё, до чего могут дотянуться её пухлые ручки. – Тебя тоже не погладят по головке, если узнают, что я была здесь, – отзывается Пруэтт без тени страха в голосе. – Мне не привыкать к публичному осуждению, – спокойно отвечает Белла, не сводя глаз с колышущейся при каждом движении короткой юбки Пруэтт. В принципе она может понять этих консерваторов, желающих запретить девочкам быть столько провокационными. Ну как тут удержаться? Вот только дело в том, что провокация для Беллы смысл жизни. Редко это выражается через одежду – Белле хватает взбалмошности и без столь простых ходов – но не сегодня. Сегодня её корсет так узок, что грудь практически выпрыгивает наружу от давления, а юбка атласная, нежно скользящая по бёдрам. Белла накидывает тонкую узорчатую шаль на плечи в попытке согреться – в это время года в подземельях всегда неприятно холодно. – Чем займёмся? – невинно спрашивает Молли, встав напротив Блэк, смотря сверху вниз, словно у неё есть хоть один шанс выйти победительницей во флирте. Белла лишь пожимает плечами, сгорая от любопытства, на что хватит смелости у стеснительной Пруэтт. – Ужасно холодно, – продолжает Молли, поняв, что Белла не собирается протягивать ей руку помощи, как обычно. – Как вы только живете здесь? – Я бы могла предложить тебе пойти в спальни, – начинает Белла, ловя робкую улыбку, от которой живот прилипает к позвоночнику, – но там не теплее. – Я думала, змеи теплокровные Белла от души веселится, слушая этот фарс и позволяя им обеим в нём участвовать – как в каком-нибудь дешёвом волшебном романе, которые обожает читать её мать. Но любой дурацкой шутке должен вовремя прийти конец. – Так ты согреешь меня или мы без конца будем трепаться? И в изумленной тишине слышны только треск дров в камине да тихие стоны-вздохи не умеющей сдерживаться малышки Пруэтт, хотя Белла не делает с ней ничего действительно того, что ей хочется – только робкие поцелуй и ладони на талии. Но Молли оказывается смелее, чем хочет казаться. – Никогда не видела шнуровки спереди, – говорит Молли, невесомо касаясь атласных завязок на корсете Беллы. – Это на заказ? Белла лишь кивает, не веря в чудо происходящего. Даже если раздеть Пруэтт ей сегодня не удасться, то, кажется, Молли не прочь раздеть её саму – тем лучше. – Всё у тебя никак у людей, – говорит Пруэтт в поцелуй, перебирая пальчиками тёмные кудри. Она медленно берётся за хвостик бантика и, получив благосклонный кивок Беллы, тянет материал на себя. Тонкий узелок развязывается, и Молли вытягивает атласную ленту из петельки, оглаживает указательным пальцем малахитовый люверс и проделывает тоже самое с другой стороны. Руки Беллы безвольно стекают с талии на мощные бёдра и впиваются пальцами до синяков, но Молли сидит тихо-тихо, не жалуется, а лишь методично освобождает петельку за петелькой. Ткань тихо скользит в её руках, путаясь тонкой лентой меж пальцев и обвивая запястья. Пальцы Молли доходят до середины корсета, где тонкие атласные шнурки обвязаны вокруг талии и соединены крепкими узлами спереди и сзади, и замирают. Белла хочет приподняться, чтобы помочь Пруэтт развязать узел на спине, но Молли, теряя всякую робость, дёргает полы на себя, освобождая грудь из тугих железных оков. Белла впервые за весь день делает полноценный вздох, но близость Пруэтт сковывает дыхание не хуже корсета особенно, когда она проводит своими пальцами по открывшейся бледной коже груди. Белла подкидывает бёдра, желая усилить трение, и прижимает Молли ближе к себе, давая тяжёлой рукой на спину. – Клянусь тебе, Пруэтт, – шепчет в маленькое ушко, скрытое рыжими локонами, девушка, – я вся пылаю. – Я тоже, – вторит ей Молли, просовывая пухлую руку под корсет и сжимая маленькую грудь. Белла издаёт тихий стон, кажется, впервые за вечер и судорожно сжимает чужие бёдра перебирая складки красной клетчатой юбки. Они не двигаются дальше, остаются на обнажённой груди Беллы, которую с энтузиазмом вылизывает и кусает Молли, на синяках на бёдрах и белеющих от напряжения пальцах и стонов в поцелуи. Белла и хочет возмутиться, что никто не пускает её в трусики (хотя бы свои), но получается картино и искусственно, потому что Пруэтт отзывчивая и ласковая, но очевидно, что ей страшно лишиться чести в чужой гостиной среди мрака (Белла хочет сказать величия) и холода. Они переплетают пальцы и молча идут по тёмным коридорам подземелья, у входа в которые растянутся, оставив горячие поцелуи на лице друг друга. Белла и хочет опуститься прямо на каменный пол и поцеловать гриффиндорку меж ног, задрав короткую юбку, но невинность происходящего так мила, что она не решается, а лишь стремительно возвращается в гостиную, лелея мысль добраться до спальни и помастурбировать. Она предполагает, что до оргазма ей хватит минуты, а смотри на это Пруэтт – и меньше. В гостинной довольный в застегнутой на все маленькие перламутровые пуговки сорочке сидит Родольфус. И прежде чем он успевает сказать хоть слово, оторвавшись от Ежедневного пророка, Белла наставляет на него палочку и говорит: – Клянусь тебе, Руди, если ты подрочил хоть на один её стон… – Только на твои, – говорит он, и хоть тон остаётся холодным, но усмешка никак не хочет покидать его лица. – Благослови меня Мерлин, если в нашу первую брачную ночь я доведу тебя хотя бы до одной тональности, что я услышал сегодня. Белла бросает в него огненную вспышку, которую Родольфус мастерски невербально блокирует и, желая скрыть своё пылающее лицо, скрывается в женских спальнях, но слышит его заливистый смех даже под одеялом, судорожно сжимая руку меж бёдер. А утром в душе Белла обнаруживает синяки на своей груди, оставленные от любви. Она заливисто смеётся и не может оторваться от зеркала. Выпавший за ночь снег приветствует начало новой четверти и вернувшихся студентов в стены древнего замка. Снег, покрывающий тонким слоем всё вокруг, приходит под ручку со своим давним другом морозом, и в гостинной Слизерина становится ещё холоднее. Белла кутается во второй слой пушистой шали и продолжает сочинение по Защите от тёмных искусств. Хотя никакая защита от тёмных искусств ей не требуется, потому что она и есть тёмное искусство, но в сочинении она пишет по меньше мере о пяти способах борьбы с взбешенными великанами (и ни один из этих способов не предполагает подкуп или непростительные заклинания). Студенты, ещё не отошедшии от каникул, где только и набивали себе животы материнскими пирогами и сладостями, вяло бродят по коридорам, тихо переговариваются и пытаются вспомнить, в какой же кабинет им нужно попасть. Белла с безразличием смотрит на тех, кто не ставит своей целью преумножить, ну, или хотя бы получить знания. С другой стороны, правильно, что они так делают, недолго осталось грязнокровкам иметь доступ к священному таинству магии, так пусть уж и сейчас не прилагают усилий, чтобы узнать то, что пока есть в свободном доступе. – Ну и снегопад сегодня! – восхищённо говорит Нарцисса, отрывая сестру от домашнего задания. – Мы пойдём играть в снежки. Ты с нами? Её голос заискивающий, с надеждой, которую Белла, конечно, не оправдает, как и всегда. Она стоит в новой тёплой мантии, которую родители купили ей в Париже на этих каникулах. – Мне есть, чем заняться! Оставь глупости для себя, – голос Беллы хоть и холоден, но поцелуй в раскрытую ладонь тёплый и приободряющий. Белла наблюдает, как пёстрая толпа слизеринцев с разных курсов, весело шутя и забавно покрикивая, медленно продвигается к выходу из гостиной. От её взгляда не ускользает, как нервно прячет пальцы в глубоких меховых карманах Нарцисса, когда Люциус Малфой пытается взять её за руку, и как её сестра отходит подальше от длинноволосого юноши, скрываясь в проходе. Что этот чёртов Люциус делает, если Нарциссе приходится бегать от него? И уж не из-за него ли она льёт слëзы в подушку, как рассказывала Андромеда? Белла задумчиво смотрит в круглое окно на холодные воды Чёрного озера. С Малфоем нужно поговорить и, если потребуется, разобраться, ведь для своей маленькой сестрички Белла всегда была, есть и будет защитницей, той, которая приносит утешение даже в урагане. Но это всё потом, сейчас нужно заняться сочинением, а после подготовить программу для первой встречи клуба после недельного перерыва. Эта встреча должна быть грандиозной, ведь на ней Белле нужно завербовать Молли Пруэтт. Они с Родольфусом продумывают поздним вечером речь и какие заклинания будут отрабатывать на встрече, а после колдуют над пергаментом, рассылая таким образом всем своим последователям дату и время следующей встречи. В Выручай-комнату они заходят парами, ревностно следя за обстановкой, но на часах одиннадцать вечера и большинство студентов и преподавателей уже расположились в своих постелях, спасаясь под пуховыми одеялами от лютого мороза, который пришёл после продолжительной слякоти. Белла приободряюще сжимает руку Пруэтт, получая тихий вздох в ответ. Внутри великолепно – множество подушек и матов, на которые удобно и безопасно падать, куклы, с которыми можно сражаться, стол с едой и напитками, чтобы утолить голод от сражений, и трибуна, с которой сегодня будут произноситься речи. Белла обожает магию и ещё раз мысленно благодарит Мерлина, что ей было предначертано родиться в такой исключительной семье. Чистокровные шумят, хватают лучшие пирожные и перекрикивают друг друга. Молли же располагается в одном из самых излюбленных Беллой мест – среди бархатных подушек на маленьком пуфике с удобной спинкой. Белла знает, что гриффиндорка волнуется – она буквально одна среди змей, но в их рядах есть и пара наивных барсуков, и дальнозорких орлов, которые не сговариваясь сбиваются в общую кучу, подальше от шипящих друг на друга слизеринцев. Последних Белла хочет проклясть за их бестактное поведение, но Родольфус берёт всё в свои руки, не позволяя гневу взять над девушкой вверх. Он поднимается на трибуну и громко приветствует всех, привлекая к себе внимание. Пирожные либо сьеты, либо растолканы по карманам мантии, и все со спокойной душой рассаживаются на мягкие подушки. Рудольфус начинает издалека – со своей любимой притчи про мага, жившего среди жадных до власти и денег магглов. – Он жил среди необузданных и жалких магглов и сам старался стать таким же, – громко и выразительно говорит Родольфус. – Но в жилах его текла магия, о которой он не подозревал, но всегда чувствовал. Однажды ему приснился сон, в котором великий Мерлин и прекрасная Моргана поведали ему о таинстве, которое ему нужно найти. И маг, не зная, кто он, ведомый новым чувством, навеянным необычным сном, покинул родной дом, вышел за стены города, в котором прожил всю свою жизнь и отправился по неизвестному пути, слыша далёкий голос в своей голове, направляющий его. За городом стоял непроглядный лес полный ядовитых акромантулов, бешеных гоблинов и безмозглых, но опасных великанов. На своём пути он встречал опасных монстров и бился с ними силой своей мысли, умертвляя тварей магией, проснувшейся в его теле. Он был один, ему было страшно, магия, открывшаяся в его теле и ставшая его единственным оружием, пугала его, но он не отступал и продолжал идти, убивая врагов на своём пути. И вот он пришел к логову, где его встретил огнедышащий дракон. И дракон желал убить мага. Они дрались три дня и три ночи, солнце трижды вставало и садилось над их головами. Земля стала горячей от огня, извергаемого из отвратительной пасти, на многие мили вперёд. Маг был обессилен, но продолжал сражаться, потому что не было у него иного пути. И, наконец, дракон был повержен яркой зелёной вспышкой, вырвавшейся, кажется, из самого сердца мага. Дракон защищал высокую-высокую башню, на самой вершине которой в маленьком окне горел свет. Преодолев пятьсот четыре тысячи ступеней, маг оказался у запертой резной двери, за которой в маленькой комнате его ждала нагая женщина. “Ты пришёл, маг” – сказала она, – “Я звала тебя”. И голос её ласкал его слух. Он овладел ею прямо там, оставляя следы своих рук на бледной коже. Он возвратился домой вместе с женщиной, которая тоже обладала таинством магии. Маг вернулся домой, но не тем, кем уходил. И преследуя цель благую, вместе со своей возлюбленной маг решил поделиться своим истинным знанием с магглами, простецами, которые населяли его родной город. И хоть в полях колосилась рожь, непогода обходила стороной древний город, скот перестал болеть, а люди умирать от глупостей, магглы продолжали бояться ведующих знаниями магов, несмотря на то, что дарами их пользовались сполна. А семья мага росла и множилась, дети его несли в себе священную тайну магии, но магглы мечтали заполучить то, что им было не дано. И однажды одна жительница отважилась во что бы то ни стало завладеть тем, чем её не наградили боги. Знаете ли вы, что сделала презренная женщина? Родольфус обращается к замершей толпе, околдованной его голосом. Робкие шепотки идут по залу, но никто не решается громко озвучить свои мысли. Белла брсает взгляд на Молли, сжавшуюся от открывавшейся ей правды и жаждующую узнать, что же произошло дальше. – Она соблазнила сына мага, – громко говорит Белла, кладя руку на плечо друга. – И он по незнанию юности наполнил магглу своим семенем. Так на свет появился первый полукровка. – Верно, – одобрительно кивает Родольфус. – Только ребёнок, родившийся от смешения волшебной крови и крови простецов, не был так одарён как его родственники по линии отца. Боги разгневались на женщину и прокляли её и весь её род – магия младенца была слабой, разбавленной и отвергаем природой. Так магглы украли таинство волшебства, но не смогли с ним справиться. Белла лишь довольно улыбается, смотря на завороженные лица. Большинство из ребят слышат эту историю не в первый раз и знают продолжение, знают о появлении грязнокровок, о принадлежности магии чистокровным, о братях Певереллах, о волшебных палочках, которые не нужны на самом деле носителям истинной магии, но сегодня в их рядах новенькая, которой только предстоит узнать настоящую историю магии. Жаль, что так много правды скрыто от чистокровных волшебников поработителями магии, что не хватит всего лишь одной встречи, чтобы всё рассказать. Все собравшиеся, скушав ментальный кусочек торта, которым с ними сегодня поделились, поднимаются со своих мест и делятся на пары, чтобы начать отрабатывать сложные заклинания, которые стоит использовать в бою. – А что было дальше с магом и его детьми? Молли робко касается руки Беллы, привлекая внимание. Встреча завершена, и все спешно покидают комнату. Белла должна была уйти вместе с Родольфусом, но, конечно, Пруэтт меняет всё её планы. Родольфус лишь хмыкает, наблюдая за открывшейся картиной, берёт под руки Гойла и скрывается в проёме. – Магия стала терять свой сакральный смысл. Магллы использовали её неправильно, растрачивали, терроризировали семью мага, заставляли поделиться ещё магией. – И что же случилось? – в глазах Молли сверкает такой неподдельный интерес, что не остается сомнений о её впечатлениях от встречи. Белла движением пальца закрывает приоткрытую дверь. Комната, повинуясь её мысленным приказам, приглушает свечи. – Я расскажу, – тихим голосом говорит Белла и уверенно ведёт Пруэтт к разбросанным подушкам. Не остаётся никаких сомнений, что птичка попалась в лапы хитрого охотника.

ВЕСНА

Если на собраниях Отряда Беллатрисы не происходит практических занятий, то двое друзей ведут активную просветительскую работу, рассказывая притчи из древнейших источников. В этих притчах магглы, грязнокровки и полукровки выставляются в нелицеприятном свете, а чистокровные волшебники показаны истинными носителями священного таинства магии. Но, несмотря на некоторое, словно искусственное обеление фигуры чистокровных волшебников на страницах истории, к сожалению, не все современники ведут себя достойно относительно своих предков. И, к ещё большему сожалению, а точнее полнейшему ужасу для Беллы, этот порок не обошёл и её семью. Ей так неприятно осознавать, что внутри, за всем этим фасадом свободы, жаждой войны, яркой сексуальности и страсти к жизни скрывается маленькая испуганная девочка, выпрыгивающая в сугроб снега из окна на руках с младшей сестрёнкой, спасая в первую очередь не себя от гнева пьяного отца, а крохотное создание, совсем недавно пришедшее в их семью. У маленькой Нарциссы белые бровки, такие же белые как снег, неприятно кусающий босые ноги Беллы. Отец крушит всё вокруг в доме – слышно только как разбиваются старинные вещи о безучастные стены, глухие удары и тихие стоны матери, когда она попадается ему под руку. Там, в сугробе по пояс, слушая испуганные попытки Андромеды остановить отца и защитить мать, убаюкивая маленькую сестрёнку в своих руках, Белла клянётся себе, что покинет дом, как только ей представится такая возможность. Сломя голову она будет бежать из родного поместья, не смея обернуться. Но сейчас она должна терпеть происходящее и защищать свою маленькую сестрёнку, которая пока ещё даже не подозревает, через какой семейный ужас ей предстоит пройти. Сколько бессонных ночей в бессмысленных рассуждения проводят старшие сестры, смывают кровь с материнского лица, стирают слезы с лиц друг друга и клянутся, что уж их судьба точно будет иной. А поутру, приложившись к антипохмельным зельям, отец валяется в ногах и вымаливает прощение у всех подряд, даже у портретов своих предков. Женщина, давшая им жизнь, замазывает синяки и с покровительственной улыбкой принимает извинения и покаяния отца. Все в доме от самих родителей до безмозглых домовиков знают, что власть переменилась – она теперь в материнских руках до первой рюмки отца, конечно. И маленькая напуганная девочка, до сих пор живущая внутри Беллы, но спрятанная глубоко-глубоко, больше всего на свете боится получить пощёчину от увесистой руки отца с множеством перстней, а ещё сильнее увидеть, как тоже самое он делает по отношению к матери. Не так страшны боль и гнев, когда они направлены в её сторону, чем в сторону мамы. И, что ещё неприятнее, конечно, все друзья и знакомые знают, что творится за закрытыми дверьми особняка Блэк, но все делают вид, будто не замечают паука, утонувшего в молоке. Словно так уж незаметна темноволосая девочка, выпрыгивающая из окна в тонкой сорочке с маленьким ребёнком на руках, но никто не реагирует на залитое слезами детское личико. И только грязнокровка, живущая через дорогу в небольшом домике, однажды проявляет невиданное доселе милосердие к трём сёстрам и забирает их под кров своего дома, уводя от страшных криков. Они пьют чай и едят вкусные пряники, слушая сказки. Домик старой волшебницы уютный и заставлен разукрашенным фарфором. Но Белла хоть и не слышит привычных криков, не расслабляется, зная, что соседка не чистокровная волшебница, а значит, их троих ждёт наказание от родителей. И хуже всего то, что оказывается грязнокровки не такие демоны, которыми всегда выставляли их родители – в комнате тепло, чай вкусный, как и пряники с курагой, голос усыпляющий и старая волшебница ещё ни разу не попыталась им троим навредить. Сестры, убаюканные спокойствием, столь нечасто выпадающим на их долю, засыпают в глубоких креслах. Будит их пронзительный крик матери и перебранка у двери. Друэлла Блэк с разбитой губой в чёрной шерстяной косынке врывается в маленькую гостиную с множеством ажурных салфеток и смотрит на своих детей, сидящих в креслах под толстыми одеялами. Она не говорит ни слова, лишь поджимает губы на пару секунд – этого жеста достаточно, чтобы девочки повскакивали со своих мест и, тихо прощаясь, спокойно и величественно вышли на улицу. За закрытыми дверьми дома Блэк храпит отец в кресле у камина, на полу лежат осколки стекла, а домовик усердно оттирает пятна с деревянной столешницы. Мать даёт каждой пощечину, забирает уснувшую заплаканную Нарциссу из рук Беллы и, наказав никогда больше не ходить к этой поганой грязнокровке, отправляет девочек спать. Белла трет обиженную материнской ладонью щеку, стирает выступившие слезы. Отчего-то она уверена, что материнский наказ они с Андромедой нарушат. Теперь маленький домик видится как спасение от того безумия, что скрывают стены древнейшего дома. И, конечно, предсказание Беллы сбывается. В очередной раз прячась от гнева пьяного отца, на руках с маленькой сестрой и вполурасстегнутой тёплой мантии, шлепая босыми ступнями по мокрому снегу, Белла стремглав несется в домик напротив, игнорируя предостережения Андромеды, которая также бежит за ней следом, но ни на секунду не перестаёт причитать. В доме старушки-грязнокровки опять пахнет выпечкой и мятным чаем, девочки вытирают слезы и едят клубничное варенье, вновь слушая старые волшебные сказки. Одну из этих сказок Белла хорошо помнит – о герое, услышавшем зов и вышедшем из дома на пустынную дорогу, затянутую туманом, и победившем дракона, чтобы спасти волшебницу, заточенную в самой высокой башне. Именно эту историю Белла рассказывает на собраниях своего Отряда. Эта сказка, сохранившая в себе историю истинного волшебства (которую, кстати, не должна знать грязнокровка), единственное, что осталось от старушки. В один день, выглянув из окна, Белла не видит напротив черепичную крышу с трубой, из которой идёт приветливый дымок, – её взгляд упирается в землю, поросшую бурьяном. Это первый и единственный раз, когда Белла общалась с грязнокровками по собственной воле, и эта встреча до сих пор вызывает очень противоречивые чувства. Возможно, всего на долю секунды, но Белла может понять Андромеду, сбежавшую из дома к своему грязнокровке. Не всем дано такое выдержать, но, если уж Белла и живёт в аду, то она станет его предводительницей и покровительницей слабых. А самой слабой, конечно же, оказывается Нарцисса. Слишком мягкая по натуре, она не способна самостоятельно защитить нежный цветок внутри себя, и эта ноша падает на плечи Беллы, которая уже разобралась, как прятать свою уязвимость. Белла закрывает глаза и сильно жмурится, не желая вспоминать ужасы своей семьи, которые она наблюдает с самого рождения. Маленькую испуганную девочку нужно засунуть поглубже в себя и забыть о ней, лучше вспомнить, что в первую очередь Белла воин, а значит, настало время кое с кем разобраться. Нет, не с Артуром Уизли (его кара ждёт впереди), но с Люциусом Малфоем, который не оставляет её сестру в покое. Белла подлавливает его на третьем этаже, когда Малфой кичится заслугами своей семьи перед застывшими в страхе двумя первокурсниками. – Ты, – грозно кричит Белла и хватает не ожидавшего подобного обращения Малфоя за руку, прижимает к стене, а палочку направляет прямо в кадык, – жалкий хвастун и трусливый хорёк, заботящийся о своей причёске больше, чем о господстве чистокровок, что ты делаешь по отношению к Нарциссе, что она не может находиться с тобой в одной комнате? Первокурсников и след уже простыл, но их задушенные смешки над испуганным выражением лица Малфоя до сих пор можно услышать, если хорошенько прислушаться. У мальчика коленочки трясутся, и Белла с радостью вдыхает чужой страх. – О чем ты? – наконец, справляется с собой Люциус. – Твоя сестра сама избегает меня, я не говорил с ней с конца прошлого учебного года, она отсылает обратно подарки и не отвечает на письма. – И что же такого гадкого ты сделал, что Нарцисса решила так поступить с тобой? – Белла сильнее давит палочкой, оставляя след на бледной коже. – Откуда мне знать? – вскрикивает Малфой, пытаясь скинуть твёрдую руку со своего плеча. – Не пробовала спросить у неё? Я веду себя как истинный наследник древнего рода, а твоя сестрица воротит нос, – Малфой оскорблено вздергивает подбородок. – А я, между прочим, подарил ей фамильную чашу, как символ нашего будущего… Белла отключается от разглагольствований оскорбленного в лучших чувствах Малфоя. Она внимательно смотрит в его лицо, пытаясь найти признаки лжи, но там только уязвленное самолюбие и полное непонимание, почему столь прекрасного человека отвергают из раза в раз. Даже прижатая плотно-плотно к горлу волшебная палочка не мешает Малфою кичится заслугами своей семьи и блеском своих волос. – Ладно, – прерывает мощный поток чужой речи Белла, опуская палочку, – Но запомни, Люциус, если я узнаю, что всë-таки ты её обидел, то я разукрашу твою мордашку так, что тебе будет больше нечем торговать. Малфой оскорбленно шипит, скидывает девичью руку, поправляет шёлковую мантию с золотой ниткой и оскорбленно покидает коридор, переходя на бег, услышав шум каблуков за спиной. Белла смотрит ему вслед и ухмыляется. Если Нарцисса не воспылает к этому напыщенному идиоту нежными чувствами, то их будущий брак обречён на провал и нескончаемые страдания. Ну что ж, одно злодейство на сегодня сделано, можно спускаться на обед, довольствуясь своей силой. Эх, если бы прищучить поганца Уизли было бы так же просто! Молли хоть и посещает собрания, не избегает Беллу и застенчиво улыбается, но не перестаёт общаться с этим рыжим отребьем. Белла замечает их рыжие макушки, склоненные максимально близко друг к другу то тут, то там, и на лице Уизли всегда скептическое выражение лица. Да как он смеет сомневаться в истинах, которая доверчивая Молли рассказывает ему совершенно безвозмездно? Как он смеет сомневаться в словах Беллы? Жалкий мальчишка! Белле совсем не хочется в этом признаваться, но, да, она следит за ними. Следит за тем, что говорит Уизли её прекрасной Молли, и за тем, как он касается её. Ну вот, незаметно для самой себя Белла начала в своей голове к имени или фамилии Пруэтт подставлять слово “моя”. Конечно, чисто номинально Молли не принадлежит никому из них двоих, но вечера она проводит в компании Беллы и проклевывающихся из-под снега цветов, поэтому Блэк мысленно добавляет к имени Пруэтт слова, указывающие на принадлежность только ей, и тайно желает жуткой смерти Уизли (желательно, от своих рук). Обрывки разговоров Пруэтт с этим рыжим олухом застают её то здесь, то там и, к сожалению для Беллы, она никак не может их прекратить. Использовать насилие в сторону Молли не выглядит хорошей идеей, по крайне мере так ей нашептывает Родольфус, а мирные методы слишком медленно идут к поставленной цели. – Ну в чем же тут смысл, дорогая? – голос Уизли очень низкий, и обращение он выделяет как-то по-особенному, что совсем не нравится Белле, притаившейся у стены. – Как что? – наивно восклицает Пруэтт, игнорируя недоверие в голосе гриффиндорца. – Ведь получается, что магглы надругались, если хочешь, изнасиловали истинную магию! Уизли лишь сокрушенно качает головой и громко вздыхает на столь яркие сравнения подруги, а Белла одобрительно кивает. Пруэтт правильно поняла притчу про мага и дракона. Эти грязнокровки наглые воры и расхитители и они должны быть наказаны. Правда последнюю часть Белла пока держит при себе и доверенных лицах, не раскрывая детали остальным, особенно Молли. Кошка спокойно сидит на коленях Пруэтт (даже не измазанная в пыли или отходах еды), но спор набирает обороты и она предпочитает ретироваться от громких звуков в какое-нибудь более спокойное место – погоняться за маленькими, просыпающимся мышками-полевками выглядит замечательный вариантом. – Что же они имеют в виду? – откликается на возмущённые розовеющие щеки Уизли. – Что магглы и полукровки – это тот самый страшный дракон, который удерживает магию у себя? Молли согласно поддакивает, добавляя, что только у дракон может столь варварски повести себя и присвоить то, что ему не принадлежит. – Разве не по этому же учению у дракона нет пути, но вот же он – поглощать магию и расширять влияние. – И это добропорядочный путь? Какой итог этого пути? Если нет конечной точки, то какой же это путь? – Больше всего меня поражает, что это говорит Беллатриса, буквально любое действие которой сложно назвать добропорядочным, – с мягкой улыбкой говорит Уизли, а у Беллы перекашиваются от гнева губы. Нужно будет проучить засранца. Сегодня же нужно подкупить домовиков, чтобы они положили в кровать Уизли навозного жука, а уж тот всё сделает в лучшем виде. К Уизли подойти нельзя будет всю неделю из-за ужасного запаха, буквально впитавшегося в него. Но даже став вонючкой на целую неделю, Уизли не прекращает свои нападки на информацию, которую Пруэтт узнаёт в Отряде Беллатрисы. – Но разве братья Певереллы сами не были драконом для Смерти? Ведь один из них выиграл у Смерти, – как-то подслушивает его шёпот на Зельеварении Белла. Вместо того, чтобы отсчитывать двенадцать вращений ложкой в котле, Уизли продолжает сеять сомнения в голову Пруэтт. – Смерть – это метафора, если хочешь, – так же шёпотом отвечает Молли и добавляет измельчённый корень имбиря в котёл с лазурным булькающим зельем. – Это образ магглов, которые нечестивым путём обвели сильнейших волшебников. Ведь в сказке, которую мы привыкли слушать с детства, конец несколько неверный – никто не встретил смерть как старого друга, скорее как врага, который одержал верх в тот раз. – Так как же тогда магглы смогли победить и украсть волшебство у мага, который изначально был их сильнее? Да-да хитростью, – прерывает на корню возмущения Уизли. – Но почему чистокровные волшебники делают из себя мученников, ведь никто не заставлял их… – Артур, – строго произносит Молли, поджимая губы, – победить нельзя, но можно поработить. – И всё таки мне не даёт покоя вопрос: как те, кто изначально слабее, глупее и безобразнее или по крайне мере так изображающиеся в этих притчах смогли обвести вокруг пальца тех, кто так велик по своей внутренней силе? Ну уж, на этом вопросе и на этом насмешливом тоне Белла не выдерживает и случайным образом, ни в коем случае не специально, задевает плечом неуклюжего во всех отношениях Гойла, который, не удержавшись на кривых ногах, заваливается на шепчущуюся рыжую парочку и их рабочий стол. Белла чуть двигает пальцами, невербальным заклинанием меняя траекторию падения котла, чтобы часть плохо сваренного зелья выплеснулась на Уизли и обожгла ему ноги, остальная же часть выплескивается на пол под сердобольные охи и ахи Слизнорта. Белла громко улюлюкает вместе со своими однокурсниками, наблюдая, как Слизнорт на всякий случай отправляет Уизли в больничное крыло, снимает баллы с Гриффиндора и ставит отрицательную оценку ученикам, участвовавшим в этом безобразии. Белла, конечно, остаётся безнаказанной. Она уверена, что кто-кто, а отвратительный Уизли отлично понимает, кто стоит за членовредительство последних недель. И, казалось бы, ну, замолчи ты, закрой свой поганый рот и больше никогда не говори об Отряде Беллатрисы с Пруэтт – лучше, конечно, вообще с ней больше никогда не говори. Но, что и следовало ожидать, от такого безнравственного человека, Уизли не принимает угрозы на свой счёт и продолжает сомневается. – А что отряд планирует делать? – шепчет он на совмещённой со слизеринцами травологии и, получив вопросительный взгляд от Молли, продолжает: – ты сама говоришь, что вы много тренируетесь, отрабатываете заклинания, слушаете эти сказки, превозносящие чистоту крови. Каков итог этих речей? – Знать правду и в нужный момент, если он представится, рассказать её другим, – тянет Молли, а у самой складки появляются на лбу. Она, как и Белла, стоящая за столом напротив, чувствует, что есть подвох в речах Уизли. – Такая, как Беллатриса Блэк, будет просто ждать? Она собрала целый отряд чистокровок, учит их сражаться, рассказывает притчи с одной и той же крамольной мыслью – и всё это просто, чтобы в нужный момент, который ещё неизвестно подвернется или нет, мирным путём просветить других людей? – Да, – неуверенно тянет Пруэтт. – Та самая Беллатриса Блэк, которая вызывает на дуэль любого, если неправильно, по её мнению, посмотреть в её сторону? – продолжает допытываться Уизли. Молли больше не выглядит беспечной, складка на лбу такая глубокая, что Белла боится, останется след. Пруэтт лишь кивает и подбрасывает земли в горшок, хорошенько её утрамбовывая. – Мне кажется, в мире есть ещё один волшебник, который разделяет взгляды Беллы, и его методы совсем не мирные, как и у мисс Блэк, – продолжает шептать Уизли, и Белле приходится напрячься, чтобы расслышать, что он говорит теперь уже слишком серьёзной Пруэтт. – Да что ты говоришь? – взрывается Молли и крик её такой громкий, что Профессор отрывается от свежей рассады болиголова и призывает к тишине. И уже шёпотом Пруэтт продолжает: – Белла, конечно, своенравна и воинственная, но это не значит, что она хочет… Родольфус, который, конечно же, тоже становится свидетелем этого разговора, кидает жалостливый взгляд в стороны Беллы. Его глаза шепчут: “ Ничего путного из твоей затеи не выйдет”. И, к сожалению, Белла согласна с этим – Молли едва ли захочет присоединиться к Тёмному Лорду, но шанс есть, нужно лишь правильно разыграть карты. Белла даже начинает думать, что нужно сделать, но диалог за столом напротив продолжается. – То, что ты увлечена личностью Беллатрисы Блэк, не означает, что ты совсем потеряла критику? – с надеждой говорит Уизли и аккуратно располагает черенок бадьяна в подготовленном горшке. – Я не увлечена, – тихо шикает Молли, но предательски бегает глазами по классу. – Конечно, – покорно соглашается Уизли, – поэтому последние несколько месяцев ты больше не хочешь держаться со мной за руки и говорить о совместном будущем. Уизли выглядит таким грустным в этот момент, что будь в Белле хоть капля жалости, она бы обязательно его пожалела, но ей плевать на страдания этого паршивца. Всё, что её интересует, это то, что Молли Пруэтт действительно увлечена ею. Белла пытается, но не может скрыть довольного оскала. – Я… – Молли даже силится что-то сказать, но, что тут говорить, когда победитель найдёт, а проигравшему остаётся выглядеть побитой дворовой собакой. – Всё нормально, – обрывает её Уизли, – я понимаю. Я всё равно остаюсь твоим другом, – на это заявление Белла лишь недовольно фыркает и подсыпает в свой горшок сухой земли, поднимая столб пыли. – Я просто не хочу, чтобы ты пострадала. Мальчишка, с такой, как Белла, Молли Пруэтт точно ничего не грозит, так что просто уйди с дороги. Продолжая скалиться, Белла поворачивается в сторону Родольфуса и торжественно вручает ему черенок бадьяна, который им необходимо укоренить. – У тебя от счастья грудь выскочит из корсета, – беззлобно говорит Родольфус, усаживая черенок в маленькую лунку. Но, к сожалению для Беллы, сомнения Уизли, которыми он делится с наивной Пруэтт, не заканчиваются. Он продолжает рассуждать о методах, будущем и правде и всячески очернять Отряд Беллатрисы перед Молли. Чего только стоит его заявление про образ Смерти в притчи про братьев Певереллов: “Они принижают маглов, но тут же делают магглов сильнее всех живых существ”. Белле хочется вызвать его на дуэль и умертвить авадой кедаврой. Белла с шумом захлопывает дверь маленького чулана, куда любит сбегать Рудольфус, чтобы побыть в одиночестве. Родольфус отрывает глаза от толстого фолианта на коленях, оценивает в гневе поднятую верхнюю губу подруги, растрёпанные кудри и глаза, сверкающие проклятым огнём, и закрывает книгу. – Она сказала, что сомневается, – говорит Белла, прежде чем Рудольфус успевает открыть рот. – Сомневается в том, что я говорю. Что, – Белла делает глубокий вздох и пародируют голос Уизли. – Может быть, всё притчи просто обеляют чистокровных волшебников. Ведь нигде не говорится о терроре, который те вели из века в век в отношении других существ. А как ещё относится к тем, кто и должен быть у наших ног? Родольфус понимающе кивает – перебежничество Пруэтт было самым ожидаемым событием с момента возвращения с зимних каникул Артура Уизли. Но стоит отдать гриффиндорке должное – она действительно долго держалась – целых несколько месяцев, а не пару часов после того, как Уизли открыл свой вечно сомневающийся рот. И настроенная Белла пускается в сбивчивый рассказ. Они, Белла с Молли, полвечера разыскивали потерявшегося питомца Пруэтт и нашли кошку в кустах колючего барбариса (снег вокруг был жёлтым), обсуждали древние руны, а в конце гриффиндорка перечеркнула все прелести встречи своим недоверием касательно деятельности Ордена, аж целоваться расхотелось. – Планируешь овладеть ею, пока у тебя есть шансы? – уточняет всегда думающий наперёд Родольфус. – Поторопись, а то первый в Пруэтт окажется Уизли, и даже секундная мысль о его рыжем пушке во всевозможных местах доставляет мне нескончаемые страдания. Белла разочарованно качает головой и присаживается на твёрдый подлокотник. Как же, черт возьми, странно! Вот её бедро случайно едва касается предплечья Родольфуса, её будущего мужа, её опору, а они лишь поспешно отодвигаются друг от друга, да и мысли Беллы заняты совсем другим человеком, желательно уже наконец-то без этой осточертелой белой блузки. – Руди, но ведь я нравлюсь ей, – с надеждой говорит Белла. – Но то, что ты проповедуешь, подходит ей лишь частично, – откликается друг. – А верность своим идеалам самое важное для Пруэтт, как и для тебя, наверное, поэтому ты её и выбрала. Белла даёт Пруэтт так много шансов быть настоящей, быть такой, какой её хочет видеть общество, а самое главное – Блэк. Но из раза в раз Молли не решается взять в полной мере то, что ей предлагают. Ну что ж, тогда Белла возьмёт в полной мере то, чего ей хочется, не выжидая месяцами в засаде с притчами и поцелуями за школьным двором. – Расписание посещения ванной старост у тебя? – решительно спрашивает Белла, хитро смотря на друга. – Ты же обещал поспособствовать обстановке, так поделись информацией и ключиком с паролем тоже. Родольфус лишь довольно улыбается и сообщает всё явки и пароли настырной девушке и передаёт ключ. Ключик маленький, золотой, с мелкими аквамаринами на головке. Белла довольно ухмыляясь, прячет в складках бархатной юбки предмет. – И, Руди, по поводу книги, – начинает Белла у самого выхода, разворачиваясь от двери на сто восемьдесят градусов. – О, я думал, мы уже о ней и не вспомним, – откликается Родольфус. Но голос его совсем не воодушевлённый. Ещё бы – ведь в последнюю их вылазку в библиотеку Филч поймал его с поличным, но хоть с пустыми руками. Правда, от отработки в пару недель и отмыванию стыков между плитками без использования магии, конечно, его это не избавило. Книга же в итоге вновь так и не найдена. – Он, – Белла благоговейно понижает голос до шёпота на первом слове, а после возвращает в привычную дерзость, – сказал, что можно не искать. Священная магия в его жилах позволила восстановить в памяти каждое заклятье со старых страниц. – Я всё же думаю, что старый чëрт забрал её себе, – недовольно выплёвывает Родольфус, – но забраться в кабинет директора я точно не готов. Не уговаривай! Они оба фыркают, корчат смешные рожи друг другу, и Белла скрывается за неброской дверью, оставляя друга в одиночестве читать. Всю последующую неделю Белла считает дни до четверга. От скуки ожидания она перестаёт носить бельё под своим вечно длинными и многослойными юбками. И к назначенному вечеру она чувствует возбуждение в каждой клеточке стройных ног и бёдер. Как же удобно, что её лучший друг староста и способен оказать услугу для изнывающего от любви сердца. Конечно же, такая ответственная ученица как Молли Пруэтт составила расписание пользования ванной старост всеми старостами факультетов и иже с ними, и сегодня – как неожиданно – её очередь. Какой же сюрприз, о котором Молли ещё не подозревает, ее ждет. Не переставая ухмыляться, Белла произносит пароль “картофельные завитки”, отпирает дверь и беспрепятственно попадает в ванну старост. Она снимает медленно одежду, расстегивая пуговку за пуговкой на корсете, растягивая предвкушение. Юбка летит на пол, и Белла оказывается в своём естественном одеянии, которым наградила её мать-природа. Вода из множества кранов бурным потоком наполняет глубокий бассейн. Белла находит соль и масла с ароматом гиацинта и добавляет их в ванну. Она приглушает факела, расставленные в углах, достаёт несколько масел для тела, использовать которые ей бы очень хотелось, если всё пойдёт по плану. Белла не даёт себе время на сомнения – всё будет так, как ей хочется, и спускается по маленькой каменной лестнице, позволяя воде ласкать стопы, голени и икры, а после окунается с головой. Белла выныривает, отфыркивается и довольно смеётся, находя каменную опору. Вода течёт меж ног, ласкает мягкий живот и подбирается всё ближе к аккуратным грудям, смотрящими сосками прямо и немного вбок. Белла заворожено проводит по лазурной воде, пропуская её меж пальцев и шепчет давно забытые и покинутые всеми заговоры. Белла хочет подговорить богов, чтобы они помогли ей получит желаемое. Но кто она сама, если не богиня? Чего только стоит ощущение внутренней силы, когда она делает небольшой заплыв и чувствует всю мощь воды вокруг себя. Что ж, нужно начать брать у Родольфуса ключи от ванны старост чаще. Среди этого великолепия Белла ощущает себя в своей тарелке. А нарушать правила, чтобы чувствовать себя собой, так привычно. Вода игриво течёт сквозь лобковые волосы, посылая импульсы по всей вульве. Белле даже хочется наколдовать себе что-нибудь под спину, что может удерживать её беспрепятственно на воде, и широко расставить ноги под одним из мощных кранов, но ключ в замке проворачивается два раза. Белла в одной лишь принесённой с собой тиаре из драгоценных камней всех зеленых оттенков замирает и с предвкушением смотрит на дверь, надеясь, что широко ноги ей сегодня удастся раздвинуть не только перед бездушным краном. Пруэтт в неизменной форме прилежной ученицы и старосты, с растрепанными чуть вьющимися волосами замирает в дверях, как пойманный зверёк. Она выскакивает обратно в коридор и с силой захлопывает дверь, открывая её вновь, видимо надеясь, что обнажённая Белла ей лишь почудилась, но та продолжает стоять, наслаждаясь зрелищем. Молли быстрым взглядом осматривает всё вокруг, кивает сама и себе и вновь захлопывает дверь, оставаясь в коридоре. Белла, посмеиваясь, выбирается из бассейна и, оставляя мокрые следы на холодном кафеле, уверенно идёт к выходу. Пруэтт вновь открывает дверь как раз к моменту, когда Белла достигает входа. Блэк беспрепятственно хватает изумленную и испуганную Гриффиндору за руки и затаскивает в помещение. – Сегодня моя очередь… – неразборчиво бормочет Пруэтт, не зная, куда деть взгляд, лишь бы он не падал на бледную грудь, скрытую влажными тёмными кудрями. – Тебе нельзя здесь быть… ванна старост… – И что же ты сделаешь? – Белла хищно ухмыляется, оттесняя Пруэтт к запертой двери. – Минус п-пять очков со Слизерина, – продолжает неуверенное бормотание Молли. Белла запрокидывает голову и громко смеется – какое серьёзное нарушение правил со стороны учеников, а у самой праведной школьной старосты хватает сил снять только пять очков и те с заиканием. Капли воды холодят тело, но внутренний жар такой, что Белла не может отвлечься на временное неудобство. Она ставит руки по обе стороны от головы притихшей Молли и, плотоядно скалясь, склоняется к красным от смущения щекам. – Что тебя так смущает? – говорит Белла в ухо цвета граната. – Моя нагота? Тело моё – моё величие и моя свобода. Я хочу даровать этот подарок и тебе, возлюбленная моя. – Мне страшно, – зажмурившись, говорит Пруэтт куда-то в район ключицы Беллы. О, Белла знает этот страх – перед прыжком со скалы в прозрачные волны бушующего моря. Сначала жутко, но потом, когда вода крепкими объятиями охватывает все тело вплоть до пальчиков ног и мягко подбрасывает и укачивает на волнах, становится блаженно. И Белла, как никто другой, знает, что страх нужно преодолевать. – Я тебя раскрепощу, – обещает Белла, протягивая руки к пуговицам на блузке Молли. – Сгинет между нами страх. На Пруэтт розовая блуза с воланами и перламутровыми пуговицами, которые так славно расстегиваются, оголяя светлую в веснушках кожу и нижнее белье. Розовый цвет блузки идеально подходит к ее рыжим волосам, но еще больше к ним подходит розовый оттенок смущенных щек. Под умелыми руками блузка медленно скользит по плечам ниже и ниже, пока не падает на пол, оголяя лифчик с кокетливыми бантиками на бретельках. – Если ты снимешь с меня юбку, я сниму баллы с твоего факультета, – ставит ультиматум Пруэтт. Она явно хочет звучать строго, но дышит через раз и больше скулит, чем разговаривает членораздельно. Белла лишь посмеивается и пожимает плечами. – Значит, мой факультет потеряет сегодня много баллов. Белла позволяет Пруэтт оглаживать ее плечи и избегать прямого взгляда. Нужно лишь дождаться, когда Молли решится, – и вот ее влажные губы несмело касаются сначала щеки, а потом... Пруэтт льнет всем телом и шепчет: "Минус пять очков со Слизерина", когда клетчатая юбка падает к ее ногам, оголяя бедра и трусы с рисунком медуз. Она такая земная, что Белла не смеет оторваться и на секунду, хотя, с другой стороны, хочется долго-долго смотреть и запоминать каждую деталь. Но Белле не хочется, чтобы в последствии Молли могла говорить, что ее принудили или склонили к трепетным ласкам, коварно застав врасплох в ванне старост (что сложно назвать совсем уж неправдой). Если Пруэтт не может сделать выбор идеологический, то пусть сделает любовный. И, убрав руки с разгоряченной кожи, оставив мягкий поцелуй на правой щеке, Белла грациозно возвращается в просторный бассейн, благоухающий ароматом диковинных цветов. Она ныряет с головой и делает заплыв туда-обратно, позволяя Молли любоваться её стройным телом в толще вод. – Ты можешь присоединиться, если хочешь, или уйти, – говорит Белла, лукаво смотря на смущенную гриффиндорку. Молли сжимает руки в кулаки и закусывает губу. Господи, ну неужели даже тут она не решится? Белла на секунду начинает закипать от злости на нерадивую трусиху, но не успевает погрузиться в это чувство, так как Пруэтт делает робкий шаг к ванне. И ещё один. А уж совсем осмелев, садится на край и опускает ноги, всё ещё в длинных гольфах, в теплую воду. Белла откликается на этот призыв, как утопающий хватается за протянутую руку. Она послушно стягивает мокрые гольфы и отбрасывает их куда-то вглубь – только и слышен смачный мокрый плюх. Белла поочерёдно целует пухлые икры, поднимаясь с каждым движением губ выше и выше. Молли дрожит в её руках и закусывает губу так сильно, что должна пойти кровь, – Белла надеется, потому что хочет полакомиться всеми жидкостями Пруэтт, которые та только сможет предоставить. – Я как будто с самой царицей, – заворожено говорит Пруэтт и невесомо оглаживает тяжёлые камни в тиаре черноволосой волшебницы. – Всё выглядит как сказка или сон. – Очнись, голубка, реальность прекраснее любого сна, – отзывается Белла и оставляет поцелуй на животе у самой резинки трусов. Молли смущается и предлагает повременить, а пока просто поплавать. Этот вздор Белла не желает слушать, имея подтверждение вожделения Пруэтт, да и к тому же только невежда зайдёт в ванну в нижнем белье. И Молли подчиняется – сама расстегивает лифчик, оголяя пышную грудь, кладет его на кафель, снимает смешные трусики, демонстрируя рыжие вьющиеся волосы на лобке, на мгновение раскрываясь случайно перед внимательно наблюдающей за процессом Беллой. Кажется, краснеет здесь только Пруэтт, но Белла ощущает, как и её чувства проступают краской на щеках. Молли плавно опускается в бассейн и оказывается лицом к лицу с такой же наконец-то смущенной Беллой. Пруэтт выкручивает какой-то кран, из которого вмиг начинает литься тонкая струйка из лёгких пузырьков, которые, едва коснувшись водной глади, начинают медленно подниматься вверх и зависают над головами студенток. Как странно, в воде, нагая, пред такой же нагой Беллой, Пруэтт удивительным образом чувствует себя увереннее – она тянется к множеству баночек, стоящими в углу на золотой полке, отделанной самоцветами, и берёт парочку из них. Белла, впервые, кажется скованная робостью, лишь наблюдает за хозяйскими движениями гриффиндорки. Молли же за это время успевает снять с кудрявой головы тиару, отложить ту аккуратно на пол, выдавить из розовой бутылочки сверкающий гель и взбить его в переливающуюся пену. – Что ты делаешь? – задаёт вопрос Белла, когда Пруэтт начинает намыливать её волосы и хорошенько проходиться пальчиками по коже головы. – Мою тебя, – беспечно отвечает Молли. – Что ещё делать в ванне? – Я здесь совсем не для этого, – пытаясь вернуть себе былую дерзость, откликается Белла, опуская руку меж влажной складки Молли. Она успевает схватить одной рукой Пруэтт за талию, прижав к краю бассейна и потянуться губами к шее, прежде чем мыльные руки упираются в её грудь, отталкивая. – Если хочешь меня, то делай это не только похотью, а и иными чувствами, – уверенно говорит Молли, но взгляд всё же отводит. – О чем ты? – кажется, впервые Беллатриса Блэк не понимает, чего от неё хотят. – Ты относишься ко мне, как к трофею, который хочешь завоевать, в основном используя свой напор, – говорит Пруэтт не поднимая глаз, но голос так твёрд, что становится ясно – она не в первый раз подумала об этом. – Нет, не подумай, мне нравится твой напор, – Белла удовлетворенно хмыкает, прогоняя ежесекундный страх, сковавший грудь. – Но сейчас я хочу иного. Тебе не нужно захватывать или покорять меня, просто люби меня. Я хочу нежности, чувств, от которых пальцы на ногах поджимаются, ведь я впервые… Белла, наконец, понимающе кивает. Пруэтт сейчас совершенно не заинтересована в Белле-воительнице, ей интересна Белла-свободная дева. Что ж, ради этой гриффиндорки Белла способна на многое, а уж ответить на столь простую просьбу. Молли до сих пор смущена от собственной решимости и откровенности, кажется, впервые за этот (да и за прошлый) год. Слизеринка, не до конца вернувшая себе уверенность в своих действиях, медленно омывает мыльную пухлую руку, а затем подносит к своему лицу, чтобы оставить поцелуй в середине ладони. Зажмурившаяся в ожидании ответа (или судя по реакции – приговора) Пруэтт удивлённо распахивает глаза, встречаясь с взглядом темнее ночи. – Ты, кажется, не доделала кое-что, – ухмыляясь говорит Белла, поворачиваясь спиной к девушке для удобства. Русалка на картине в золотой раме уверенно подмигивает и скрывается с полотна. А окрылённая Молли тянется к бутылке с сверкающим шампунем и робко улыбается. Она тщательно промывает тёмные длинные кудри, после наносит бальзам, пахнущий корицей. И пока средство на волосах работает, ладонями намыливает тело Беллы. Молли кладёт мыльные ладони на плечи, растирает шею, спину, подмышки и, развернув Беллу, опускает подрагивающие руки на грудь, тщательно размазывая гель по твердеющими под пальцами соскам, прозрачной коже с виднеющимися сквозь нитями вен. Это лучше любых фантазий, которые только могла напридумывать себе Белла. То робкие, то уверенные касания сводят её с ума, и кажется жар самой земли через стены замка, сквозь стопы попадает в тело Беллы, собираясь горячей лавой в животе и гениталиях. Впервые за всю свою жизнь, Белла отдала власть другому человеку, последовала за чужой идеей и ни на секунду не жалеет об этом – только стоит и плавится по ласковыми ладонями. И, слава Мерлину, Пруэтт сама не выдерживает пытки, которую выдумала, она затягивает Беллу в страстный поцелуй, которого, кажется, у них ещё никогда не было. Белле чудится, что она до этого вообще ни с кем не целовалась и у неё это тоже впервые, потому что не может всего лишь поцелуй доводить до желейных ног и пустоты в голове. Ах, скольких она целовала, скольким клялась в чувствах, но, кажется, впервые испытала то, о чем раньше лишь читала. И Белла уверенно просовывает свою ногу меж бёдер Пруэтт, но передумав, просит усесться вновь на бортик. Сначала пальцами, а после и языком девушка слизывает солоноватую влагу с налитых кровью половых губ… – Я, кажется, была сегодня с царицей, – кутаясь в большое махровое полотенце, говорит Молли, надевая тиару на голову Белле. – И как тебе? – Как только с знатной особой может быть, – улыбаясь отвечает Молли и обе девушки заливаются громким смехом, мешая вернувшейся в картину русалке спать. Русалка недовольно стреляет глазками в их сторону, но Белла готова, если Пруэтт смущает третий лишний, выпустить Адское пламя. Они расходятся у дверей каждая в свою постель, а в последующие дни Белла наблюдает ласкающую взгляд картину – безразличие Молли по отношению к гадкому Уизли. В очередной раз подслушивая, спрятавшись за бархатной портьерой, Белла наконец-то слышит слова, от которых ей хочется визжать. – Хватит, Артур, везде искать подвох, – голос Молли уставший и недовольный. – В притчах рассказана правда. К тому же, я улучшила свои навыки ведения боя и знаю теперь множество новых заклинаний, которые нам не преподают на уроках. – Ты просто ей нравишься, ясно? – обреченно вздыхает Уизли. – Она всё это делает, чтобы заполучить тебя. – Если так, то уже всё совершилось, – тихо отвечает Пруэтт. Белла выглядывает на секунду из-за портьера, чтобы увидеть поражённое лицо Уизли и запомнить этот момент навечно. – Дело твоё, – наконец взяв себя в руки, говорит Уизли. И казалось бы, можно уже замолчать и пораженно уйти, грустно повесив голову, но чёртов предатель крови продолжает: – я уверен, что своё истинное обличие Блэк-старшая ещё покажет. Молли недовольно отвечает что-то в ответ, хватает сумку и уходит прочь, растирая слезы по щекам. Ну, ничего-ничего, как её успокоить Белла знает.

ЛЕТО

Летняя пора встречает приветливым солнцем, любовными песнями птиц, тёплым ветром, путающимся в подоле юбки и жаркими поцелуями украдкой, но студентам старших курсов Хогвартса не до этого – сначала ЖАБА, потрепавший всем и каждому нервы до бессонных ночей и истерик в туалете; потом приближающееся время расставания с замком, в котором всё и ничего случилось впервые; прощание с любимыми и ненавистными учителями и со студентами, вызывающими такие же полярные чувства; а самое главное – подготовка к неофициальному выпускному. Вообщем нервотрёпка, которая может свести с ума любого студента, но на которую совсем плевать Белле. Волнует её лишь удовлетворенное лицо Молли Пруэтт, собственный Отряд и его будущее, а ещё то, как к этому будущему отнесется возлюбленная, пока ничего не подозревающая о построенных планах. – Я думаю, говорить ей сейчас не стоит, – говорит своё мнение Родольфус, когда они вдвоём заперевшись в Выручай-комнате обсуждают стратегические планы. – Соскочит же. Лучше поставить перед фактом. – Руди, иногда твои мысли, словно мои мысли, – довольно говорит Белла. – Стоит отметить, что мы пока сами не знаем, как именно заявим о себе, но, мой дорогой Руди, я всеми фибрами своей немалой души чувствую, что это вопрос вот-вот будет решён. Друзья широко улыбаются друг к другу. Вопрос касательно Пруэтт закрыт, поэтому можно переходить к другим не менее важным задачам на повестке дня, а точнее позднего вечера. Они решают провести ещё два собрания и одно отдать под практику (“Знаешь у инкарцеро очень сложный последний пас”, – говорит Родольфус), а второе под обсуждение притч, которые они изучили (“Нужно закрепить материал”, – уверенно говорит Белла) . Вернувшись в гостиную факультета, Белла наконец-то воочию застаёт Нарциссу, забившуюся в самое уединённое кресло в общей гостинице, украдкой утирающей дорожки слез. Малфой поспешно уехал на юбилей отца в их родовое семейство на несколько дней, поэтому либо недолгая разлука с наречëнным будущем мужем довела сестру до слез, либо Люциус действительно неповинен в упадническом настроении Нарциссы. Белла садится в мягкое кресло напротив и пристально смотрит в заплаканное лицо. – Поговорим здесь или в спальнях? – выходит грубее, чем Белле хотелось. – В спальне, – уверенно говорит Нарцисса, поправляет причёску и встаёт из кресла. Провожаемые множество глаз, сестры Блэк во всём своём величии и степенности покидают общую гостиную и поднимаются в женские спальни. Нарцисса отворяет дверь в свою спальню, та на удивление оказывается пустой. – Отработка, свидание, домашка по трансфигурации на четыре свитка, – поясняет Нарцисса, кивая поочередно на пустые кровати. – Никого в ближайшие полчаса можно не ждать. Они садятся на кровать Нарциссы с ногами друг напротив друга. Белле, может быть, и стоит начать издалека, предложить выпить по чашке успокаивающего ароматного чая, поговорить о погоде и успехах в учёбе, но она привыкла решать вопросы быстро, и, поэтому, не медля ни минуту, спрашивает у растроенной сестры: – Малфой доводит тебя до слез? – Нет! – испуганно вскрикивает Нарцисса. – Он ничего не делает такого, наоборот он соблюдает все правила, хотя лучше бы он вообще ничего не делал. – Тогда кто заставляет тебя плакать почти целый год? – сурово продолжает допрос Белла. –Ах, да это совсем неважно, я в принципе сама во всём виновата. И я сама во всём разберусь, – уверенно заканчивает Нарцисса, но как-то совсем безрадостно. – Долго ещё планируешь разбираться? – насмешливо тянет Белла. – Год к концу подходит. – Когда я уеду на летние каникулы, разбираться не с чем будет, – беспечно отвечает Нарцисса, ожесточённо теребя край покрывала. – О чем ты говоришь? Я требую рассказать немедленно! – Мне так стыдно говорить это тебе, – мямлит младшая сестра, избегая внимательного взгляда. – Давай притворимся, что ты ничего не видела и не знаешь? – Я угрожала Малфою, увы, – справедливо замечает Белла. – Да, он рассказывал, – чуть улыбаясь, кивает Нарцисса. – Но думаю, это не последняя ваша стычка. Нет-нет, не потому что он неправильно ведёт себя по отношению ко мне, – поспешно добавляет она, – а просто в силу ваших характеров. Белла хмыкает, потому что сама думает точно так же. Какая же её маленькая сестрёнка проницательная! Белла молчит, давая сестре шанс решиться и рассказать всё самой. – Хорошо, – кивает Нарцисса, смирившись со своей участью, – вообщем я немножко, а может, и множко, я сама просто ещё не могу до конца понять насколько, да и как в целом можно вычислить значение? Но факт остаётся фактом – я влюблена. Не в Малфоя, – добавляет она, ставя финальный аккорд своей нескладной речи. Белла в этом заявлении не видит ни одной проблемы, а уж тем более причины для слез. Ну, кто из чистокровных волшебников не влюблялся в тех, в кого не надобно? Даже сама Белла может похвастаться этим умением. И Белла спешит успокоить сестру, озвучивая свои мысли на этот счет, но ей всё ещё не ясно, зачем же плакать из-за сложившихся обстоятельств. – Во-первых, я попрошу не осуждать меня, а, во-вторых, прошу понять меня, – вновь витиевато и очень абстрактно начинает Нарцисса. – Любовь к этому молодому человеку причиняет мне боль, потому что, ну, понимаешь… потому что он не чистокровный. Последнее слово Нарцисса произносит очень тихо и как приговор. Белла в ужасе вскакивает с кровати, не обращая внимание на крик: ”Я просила понять меня!” Что уж тут понимать? Пока Белла рассказывает в своём Отряде о том, что предаваться любви с полукровками – это самое отвратительное в жизни, и о том, как эти полукровки украли и продолжают красть истинную магию, её родная сестра, плоть от плоти, добровольно отдаётся такому жалкому существу. Мерлиновы подштанники, а если это грязнокровка или ещё хуже магл? Нарцисса лишилась ума, её срочно нужно показать в Мунго или хотя бы в больничном крыле Хогвартса. – Кто он? Как он сумел одурить тебя? Что он с тобой делает? – тараторит вопросы Белла, меряя шагами комнату. – Я знала, что ты не поймёшь, – начинает плакать Нарцисса, – поэтому не хотела рассказывать. Белла зверем мечется по комнате, не понимая, как же ей себя вести. С одной стороны, она всегда помогала своей младшенькой, становилась на её сторону, делила наказания, пряталась и защищала, но с другой стороны, полукровка! Ещё тогда, когда Андромеда подсела к ней в Большом зале, а после игнорировала весь учебный год, Белла знала, что ей не нужно вмешиваться в ситуацию с Нарциссой. Но, как человек, привыкший решать сложности, она, конечно же вмешалась. И что теперь с этим делать? Нарцисса тихо, сквозь слезы рассказывает, какой этот полукровка, навешавший ей лапши на уши, замечательный, добрый и понимающий, и свои откровения она заканчивает просьбой никому ничего не рассказывать. – Нет, – твёрдо отвечает Белла, – мы срочно напишем родителям – Что? Нет! Не бывать этому! – кричит Нарцисса и вскакивает с кровати. – У нас с ним ничего не было и не будет того, о чем ты думаешь. У нас платонические чувства. Я люблю его, он только пишет мне письма. Клянусь тебе, – она падает на колени перед Беллой, хватаясь за полы её юбки. – Я не позволю ничему случиться. – А ревёшь тогда почему? – От того, что этого не случится, – Нарцисса всхлипывает и утыкается лбом в ноги Беллы, глотая слезы. – Письма пишет… – фыркает Белла. – И ты поверила, что это любовь, дуреха? Малфой что тебе не пишет? – Письма Малфоя полны признанием любви и восхищением к себе, а этот человек пишет про меня, – глухо отвечает сестра. – Так сколько же ему лет? Он учится с нами в Хогвартсе? – Он, – мнётся Нарцисса, и Белла мысленно готовится к самому худшему, – понимаешь, он несколько старше меня. Он уже закончил обучение и сейчас помогает своему отцу в музыкальном магазине. Подготовка к худшему, к великому огорчению, совсем не помогла. Белла хочет показательно схватиться за сердце и, может быть, спуститься к мадам Помфри за успокаивающим бальзамом и только после этого вернуться к разговору с сестрой, но Нарцисса всё ещё плачется в юбку, стоя на коленях, и, словно, ждёт благословения. Белла отнимает лицо от своих колен и даёт хлесткую пощёчину сестре сначала по одной щеке, а потом по другой, приговаривая: – Идиотка, повелась на сладкие речи взрослого мужчины, ещё и полукровки! Нарцисса плачет, не вставая с колен, – приговор ей уже вынесен. Белла сама не знает, что это на неё нашло, – на родную, любимую Цисси подняла ладонь, дважды. В глазах от ярости всё красным стало и вот она уже раздаёт хлесткие пощёчины самому близкому человеку. И так противно от самой себя, хоть руку отрежь. Но ещё противнее становится от дальнейшего собственного поведения. Белла опускается на колени к сестре и обнимает, позволяя повыть в плечо. Самой тоже впору заплакать и просить прощения, но Белла никогда не просит – обнять там или просто рядом посидеть извинительный максимум, на который она способна. Отвратительно в минуты злости становится дешёвой карикатурой на самого презренного человека в её жизни – отца. – Погоди-ка, – догадывается Белла, – уж не про сына ли старика Теодора ты говоришь, который держит в Хогсмиде музыкальный магазин? Он же как раз выпустился в прошлом году, ему ещё твоя сомнительная подружка глазки строила. Нарцисса в объятиях каменеет и это красноречивее, чем её дальнейшее блеяние, что, конечно, она говорит о совершенно другом, незнакомом молодом человеке, у которого отец тоже держит музыкальный магазин, коих сотни в Лондоне и в других городах, и странах. Белла смутно помнит этого мальчика, но помнит, какой факультет он окончил. За пуффендуйца хочется отвесить ещё одну пощëчину. Что может заинтересовать девушку благороднейшего семейства в простом обывателе, ещё и полукровке? Белла даже не хочет спрашивать, догадывается, что ответом будет наивный лепет про любовь, которую до этого она не видела, а лишь представляла именно такой. Да только вот вряд ли они просто невинно переписываются, напрасно гоняя сов туда-сюда, они же ещё и видятся, а этого допускать нельзя. – Я помогу тебе, сестричка, – успокаивающе говорит Белла, нежно гладя тонкую спинку. Она поднимает лицо Нарциссы за подбородок и, смотря в глаза, чётко произносит: – я не расскажу родителям об этом случае, но не потому что жалею тебя, – прерывает радостный вскрик Белла, – а потому что жалею их. Мать удар хватит, узнай она, что ты связалась с взрослым мужчиной, отказываешься от знаков внимания Люциуса Малфоя, якшаешься с полукровкой, ещё и пуффендуйцем! Она не слушает нескладные протесты и попытки приукрасить сложившуюся ситуацию, лишь так же сурово продолжает: – Ты должна разорвать всяческое общение с этим полукровкой, в Хогсмид больше ни ногой, пока сердце девичье не успокоится, присматривайся к Малфою, жизнь тебе с ним строить. – Кто бы говорил! – сопротивляется Нарцисса. – Сама-то ты с Лестрейнджем что-то под ручку не ходишь, подвенечные подвязки не носишь, и только слухи вокруг, что с Молли Пруэтт ты не просто благочестивые отношения поддерживаешь, но и под юбку к ней лазаешь. Белла титаническим усилием сдерживает порыв к ещё одной пощёчине и только со всем спокойствием, на которое она способна, говорит, что с Родольфусом у неё отличные отношения, чему стоит поучиться и сестре, а дела с Пруэтт никого не касаются. Они сидят так, пока слезы не высыхают на щеках Нарциссы, лицо не бледнеет и пока она не принимает покорно свою судьбу, обещая выполнить все наказы Беллы. >> На этой неделе после заключительного сданного экзамена с Молли они видятся впервые, и то на собрании Ордена. Пруэтт, конечно же, встаёт с ней в пару, и они долго отрабатывают инкарцеро друг на друге. И хоть это заклинание боевое, Белла чувствует некоторые всполохи возбуждения в бёдрах и не может решить из-за чего точно они происходят – из-за того, что в паре с ней работает раскрасневшаяся, сосредоточенная Пруэтт или из-за того, что из раза в раз кто-то из них оказывается связанной на полу. Белле также не ясно, что приятнее – связывать Пруэтт заклинанием или быть связанной ею. Эх, вот бы в Выручай-комнате никого не было, но все здесь и хитрая улыбка Родольфуса тоже, поэтому Белле остаётся лишь встать в боевую стойку и выпустить заклятье, откладывая порочные желания на потом. Последнее собрание они назначают за день до выпускной вечеринки. То есть, конечно, никакого выпускного в Хогвартсе не предусмотрено. Никто не приглашает популярные группы, не устраивает вечеринку в Большом зале с парящими свечами в воздухе, не говорит речей для покидающих стены замка бывших школьников. По крайне мере, официально. Зато неофициально вечеринка всегда есть – старшие курсы ютятся по гостиным факультетов и устраивают хорошую попойку. И можно, конечно, думать, что преподавательский состав стар и уже имеет определённые проблемы со слухом, живёт не прям уж совсем рядом с гостиными факультетов, но, если больше опираться на реальность, то учителя явно позволяют происходить этому безобразию из года в год. Ну, кто посмеет лишь детей последнего школьного праздника? Слизерин в этом году отвечает за выпивку, что проще простого – любимые богатые родители пришлют чадам всё, чего бы те не пожелали. Пуффендуйцы предоставляют свою гостиную, Гриффиндор готовят конкурсы (жди беды!), а Когтевран принесёт еду. Все роли распределены и ответственные найдены. Белла, конечно, правит балом в своём факультете – аккуратно составляет изящные стеклянные бутылки с мутным содержимым в углу комнаты. Правда, бутылок так много, что они с соседками расчищают место у кроватей и прокладывают узкую дорожку до двери, чтобы иметь возможность хоть как-то передвигаться. Можно, конечно, поставить в комнату Родольфуса часть провианта, но Белла не решается доверить сохранность спиртных напитков мальчикам. Белла ведёт список и отмечает всех, кто сдал алкоголь и в каком количестве. Эту идею она позаимствовала у педантичной Пруэтт, которая ведет последовательный дневник идей сумасбродных гриффиндорцев. – Расскажешь, какие конкурсы ожидать? – невзначай раз этак в сотый спрашивает Белла. – Нужно будет превратить зефир в фарфоровую чашку и обратно на время. Кто не справится, будет есть фарфор, – отмахивается Молли. Какие ещё варианты конкурсов уже называла Пруэтт: катание на огромном осьминоге, подоить акромантула наперегонки, съесть плоды белладонны (кто первый умрёт, тот и выиграл), поцеловать Филча и много-многое другое. Белла лишь фыркает на очередной фарс. У неё то уже есть план на выпускную ночь и туда точно не входит межфакультетская попойка. Правда, Пруэтт пока об этом не знает, как и весь Отряд, но остальные хотя бы догадываются, понимая, что вложенные за этот год усилия как-то должны себя оправдать, чего нельзя сказать о Молли. – Что планируете рассказать на последнем собрании? – тоже в сотый раз спрашивает Молли. – Я расскажу про маггла, вскрывшего козу и желающего кончить в её остывающие кишки, но открывшего безоар, – беззлобно отвечает Белла, и теперь пришла очередь Пруэтт фыркать. Они сидят в тени деревьев недалеко от Запретного леса, удобно скрытые от посторонних глаз, а значит, можно целоваться, не боясь быть скомпрометированными. Белла ласкает девичьи плечи, считая веснушки (шестьдесят одна только с левой стороны). Экзамены сданы и у них осталось несколько дней до отъезда из школы, которая стала домом на долгие семь лет, полные приключений. Они негласно избегают разговоров о будущем, которое уже вежливо стучится в двери. Неприятно и тяжело говорить о том времени, где им придётся расстаться. Точнее, по плану Беллы, не придется, но лишь при условии, если Молли вместе с ней станет приспешницей Тёмного Лорда, только вот об этом слизеринке речь заводить пока страшно. Пруэтт до сих пор создаёт впечатление человека, который надеется решить все вопросы дипломатично и, если так не получится, то она готова будет подождать и попробовать вновь в более располагающей обстановке. Будь это кто-то другой, Белла бы давно в лицо рассмеялась и может быть наслала заклятье, но для Молли она делает поблажки, поэтому лишь умиляется такой наивности. Настроение на последнем собрании у всех выжидательное – интересно же все-таки, к чему их всех тут столько готовили. – В первую очередь, мы учили вас защищаться, – отвечает на невысказанные вопросы Белла. – Защищаться от тех, у кого в помыслах зло. Это ложь, что некоторые говорят о нас в стенах этого замка, якобы мы хотим добиться перемен силой и кровью. Из века в век чистокровные волшебники терпели террор маглов, грязнокровок и иже с ними. Вы помните, что наш предок сжалился над слабыми и немощными маглами и подарили им огонь, а какую благодарность они получили? – Мучения! – яростно отвечает Розье и, получив одобрительный кивок Беллы, поднимается с подушек, оглядывает всех участников отряда и продолжает: – Они сокрушили доброго волшебника, приковали его к скале и птицы ели печень бедного мученика. – Верно! – подхватывает рядом сидящий пуффендуец, и Белла очень гордится собой, ведь на самом бездарном факультете смогла найти алмаз, с пылающим яростью сердцем. – Уже тогда они успели обучиться крошкам травологии и знали, какие травы одурманивают разум и могут лишить силы даже сильнейших волшебников. – Они придумали палочки, – начинает Родольфус другую историю, – потому что невозможна для грязнокровок была беспалочковая магия, хранившаяся в сердце каждого истинного волшебника. Они обманом из века в век убедили наших предков, что палочковая магия органичней и естественей. И бузинная палочка стала первой… – Которую взял в руки чистокровный волшебник, – перебивает и заканчивает мысль Родольфуса Алекто Кэрроу. – Её взял в руки один из великих братьев Певереллов, поэтому эта палочка считается самой сильной, ибо её хозяином был носитель истинной магии. – И, сами поверив в свою ложь, грязнокровки захотели заполучить палочку, обладающую столь сильной магией, обратно в свои руки, – выкрикивает кто-то в возбуждённой толпе подростков. – Создав иллюзию, сами в неё поверили, – слышится из другого угла. – Потому что неведома им истина, – заканчивает Пруэтт. Толпа юных чистокровных магов возбуждённо голосит, перекрикивая друг друга. Кто-то рассказывает о притче, повествующей о похищении девы-волшебницы десятью маглами и их надругательством над ней, зверском их отношении к чистоте её тела, и о том, что через девять месяцев из чрева её появился на свет первый проклятый полукровка – оборотень. Другой говорит о черноте помыслов грязнокровок и приводит в доказательство притчу о появлении кентавров, в которой рассказывается о мужчине-грязнокровке, ведущем жалкую жизнь и не отдающим почести за возможность иметь хоть слабую, но магию, о том, как в наказание за дерзость свою лишился он семьи, соседи сторонились его, избегали даже дети и от тоски и бессилия, отвратительный и жалкий, он вступил в связь с кобылицей. Все кричат пронзительно и, сбившись в плотный круг, рассказывают друг другу о грязи, которую принесли с собой маглы, возжелавшие иметь то, что им не было дано по праву рождения. И ненависть с яростью бурлит в крови каждого в комнате. Белла заливисто смеётся и её безумие и наслаждение подхватывают остальные. Она не скрываясь – уже можно – целует Молли, крепко прижимая к себе. – Так вот, мои дорогие, – говорит Белла, лаская пальцами талию Пруэтт, – ждите и скоро мы проявим себя. И все получат по заслугам! Все одобрительно кричат. Одно из лучших собраний за этот год. Даже жаль, что последнее. И пока все остальные ещё не знают, Белла уже в курсе, кому достанется первому, кто сгинет в небытие за своё осквернительное поведение. Под покровом ночи они с Родольфусом бегают в Хогсмид, чтобы посмотреть на юного мужчину, который позарился на чистейший алмаз своими грязными руками. Они вычисляют его комнату, узнают его привычки и когда старик Теодор отсутствует, проводя ночи за стаканчиком огневиски у мадам Розмерты (недостаточно долго и часто). Белла с предвкушением ждёт и бёдра её мелко подрагивают от надвигающихся приключений. Но прежде, чем совершить такой поступок и попробовать себя на прочность, Белле нужно заручиться поддержкой. И она знает, где её взять. К войне Белла готовится так же, как к любви. Белла надевает мантию, расшитую шёлковой нитью, и сбегает в лес. Родольфус решит все неотложные дела сам, а ей нужно заняться очень важным делом – напитать своё тело силой. Она заходит в Запретный лес, как в родной дом, долго бредет по извилистым дорожкам. Тени ложаться на её плечи, а вдалеке слышен дикий рёв животного, но Белла упорно идёт всё дальше и дальше, будто точно зная, куда ей нужно. И где-то там в глубине леса или одной из его окраин Белла выходит на небольшую поляну, заросшую колосьями, колышущимися на ветру, и дикой травой такой высокой, что достаёт до бёдер волшебницы. Белла одним движением снимает с себя мантию, явно лишнюю для этого дня, и предстаёт нагой пред вековой природой. Босыми ногами она ступает вглубь, приминая траву и вьюнок, крепко обхватывающий своим тонким витиеватым стволиком всё вокруг. Солнце печёт голову и прижигает плечи. Белла возводит руки к небу и громко смеётся, а после бежит сквозь высокую траву, оставляя порезы от острых листьев на голенях и бёдрах. Тяжёлые груди подпрыгивают от каждого движения. Белла бегает до изнеможения, пока лёгкие не сжимает железная рука, не позволяя вздохнуть, а после падает на колени и беспрерывно говорит что-то на старом наречии, призывая давно умерших и канувших в лету духов или богов. Девушка опускается грудью на земь, протягивая вперёд руки, и целует нагретую солнцем землю. Тёмные кудри падают на зелёную траву. Бёдра подрагивают от возбуждения, и Белла громко стонет, сильнее прогибаясь в пояснице. Она одна средь благоденствия леса, защищённая со всех сторон вековыми деревьями, которые застали живыми всех её предков, и сейчас с спокойствием созерцают и её – беснующуюся от собственной силы и желания. Белла переворачивается на спину и устремляет взгляд в безмятежное голубое небо. Трава больно впивается в кожу, но всё это безразлично, важно лишь уединение, дарящее свободу. – Благослови или убей, – шепчет Белла, смотря широко раскрытыми глазами в небо. И ни единого ответа на столь дерзкий призыв. Белла закрывает глаза и глубоко дышит, наслаждаясь, как солнечный свет теплом бродит по её телу, как ветер оглаживает нежную кожу и лижет ступни, как трава то щекочет, то колит изнывающие от безумного бега мышцы. Белла знает, что ответа нужно ждать. Он обязательно придёт, нужно лишь набраться терпения, сраститься корнями с горячей землей-матерью, пустить их глубоко-глубоко, чтобы никто не смог вырвать; нужно, чтобы волосы, как холодные тонкие ручьи разбросаны были во все концы света, а солёные выделения меж ног лились по паху к самой земле источником жизни. Белла уже научена ждать. Она лежит так минуту, а, может быть, час или даже целый день – время течёт иначе, когда соединяешься со своей природной частью, той частью, которая и подарила магам волшебство. Белла чувствует магию, текущую по её венам и артериям вместе с кровью, сидящую в каждой клеточке её тела и наполняющую каждый вдох. Как же она благодарна всему живому, что родилась волшебницей и нашла правду, которую может рассказывать другим достойным волшебникам. Когда её мысли достигают картины, как две её страсти наконец-то сливаются воедино (Молли Пруэтт стоит плечом к плечу с ней в битве, в которой они, конечно же, победят, потому что иначе и быть не может) приходит знак. Дождевая капля падает на лоб, а следом за ней на тело обрушивается ливень. Из ниоткуда успели набежать тяжёлые тёмные тучи, они сталкиваются друг с другом своими огромными телами и слышен оглушительный гром. Кого-угодно могла напугать эта непогода, но нет для Беллы большего счастья. Ливень тёплый, и тяжёлые капли обрушиваются на её тело, вызывая мурашки, а после дрожь, но Белла не пытается сбежать или укрыться под огромными деревьями. Девушка лишь садится на колени и поднимает голову к небу, позволяя дождю хлестать по бледным щекам. Она смеётся громко и пронзительно, но не может сказать точно – лишь дождь на её лице или слезы тоже. Ветер стебёт высокую траву и та бьёт Беллу по плечам, он гулко шумит в высокой кроне деревьев, желая напугать своими завываниями, но девушку таким не испунать. Каждая капля дождя, стеной падающая на хрупкое девичье тело, приносит с собой магию, которая проникает через кожу в самое сердце Беллы. И на миг становится ещё темнее, а всё вокруг замирает в тишине, а после чёрное небо рассекает длинная зигзагообразная молния, ослепляя. За ней следом слышен мощный раскат грома, от которого грудь Беллы сотрясается, словно тучи ударились об её тело. Она припадает к земле, пальцами зарываясь в грязь, дыша ртом, как загнанная лошадь, и волной поднимается наверх, царапая ногтями бёдра. Белла кричит и размазывает грязь по бёдрам. Тело начинает колотить, а дыхание совсем сбивается. Воды так много, что она бежит грязными ручьями, огибая обнажённое тело. Белла упирается руками в скользкую землю, принимает удары высокой жгучей травы, словно плятей. Спина горит от порезов, а живот сжимает от холода, но Белла покорно принимает небесное благословение. Очередная молния, ярче предыдущей, разрезает резким всполохом небо, и жуткий раскат грома, страшно сотрясает небо и землю, которые превратились во что-то единое, соединённое дождём. Бёдра сжимаются так сильно, а напряжение в животе взрывается ощущением полёта с самой высокой башни. Тело сводит сладкой судорогой и Белла кричит, теряет опору, падает навзничь лицом в размокшую землю. Она ловит воздух ртом, не в силах надышаться. Вмиг дождь заканчивается, а тучи рассеиваются, ветер вновь приветлив и добр, и лишь положенная трава да земля, превратившаяся в грязь, свидетельствуют о том, что сейчас произошло. И, получив ответы на свои вопросы, довольная Белла лёгким движением руки приводит себя в порядок, низко кланяется во все четыре стороны, шепчет благодарности на забытом языке, надевает мантию и покидает поляну. В Белле живёт богиня и эта богиня жаждет крови. Отмечать они начинают ещё до захода солнца. Со всех сторон летят советы, как лучше расположить столы, чтобы все влезли, где повесить светящиеся звезды, в какие бокалы лучше налить тыквенный сок, а в каких смешать его с огненным виски. Девочки бегают в красивых платьях и все как одна с кудрями и вплетенными в них живыми цветами, парни впервые надели чистые выглаженные вещи. Даже привидения наведываются, чтобы посетовать на молодёжь, которая с каждым годом становится хуже, а пьёт больше. Белла наблюдает со стороны, потягивая через трубочку коктейль вечера. К слизеринцам относятся с осторожностью и сторонятся, зато гриффиндорцы, как главные клоуны вечера, забирают на себя все внимание. Глупые конкурсы, которым в пору участвовать только пуффендуйцам, но толпа радостно выкрикивает, требуя продолжения. – Представляешь, – перед ней появляется весёлая Молли, – они собираются пойти за настоем чихотника, а потом… Белла её не слушает – какая разница, что придумали эти идиоты, позволившие себе повеселиться в первые в жизни в конце пути. Уж сколько шалостей, маленьких и больших бед натворила Белла за годы учёбы, не сосчитать – у МакГонагалл прибавилось седых прядей, а усы Слизнорта рядели после каждой новой выходки. Белла крепко сжимает ладонь в веснушках и тянет за собой, пока им обеим не удаётся скрыться за плотной бархатной шторой. И, конечно, в столь интимный момент, когда пальцы Пруэтт игриво бегают по кожаному поясу юбки, тихое “мяу” слышится откуда-то с полу. Молли испуганно отпрыгивает, и лишь потом понимает, что только её кошка могла повести себя столь невоспитанно. – Ей нужен светящийся ошейник с бубенцами, – смеётся Белла и носком туфли подталкивает кошку прочь из тесного пространства. И только белый хвостик исчезает по ту сторону шторы, девушки возвращаются к нежным поцелуям, пока все вокруг празднуют. Белла вылезает следом за Пруэтт и наблюдает грустный взгляд рыжего Уизли. – О, он гипнотизировал штору всё время, что вы там были, – говорит Рудольфус, – и с каждой минутой становился грустнее и грустнее. – Бедняжка, – притворно жалостливо сокрушается Белла. Ей его совершенно не жалко, пусть помрёт от жалости к себе и сделает мир чище. – Встречаемся через десять минут, где условились, – шепчет Родольфус, – не забудь Пруэтт. И после своих слов он растворяется в толпе. Его лицо неизменно спокойно, и когда он говорит об расстроенном Уизли, и когда он затрагивает тему, которая сегодня принесет им величие. Может, пары чистокровных действительно создаются на небесах? Ведь всегда спокойный и уравновешенный Родольфус как никто иной подходит взбалмошной и своевольной Белле, но всë-таки лучше бы ей больше подходила неуверенная, гипперконтролирующая Пруэтт. Белла следит за часами и в нужный момент переплетает ладони с Молли и уводит её от празднующей толпы, собирающейся громко петь гимны Хогвартса. – Я хочу быть открыта не только телом для тебя, – сбивчиво говорит Белла, идя широкими шагами по пустым коридорам и крепко держа гриффиндорку за руку, вынуждая следовать за ней, – но и душою. Весь этот год я готовилась к тому, чтобы ярко заявить о себе. И я желаю, чтобы ты присоединилась к нам. – Но ведь я уже, – перебивает Пруэтт, но Белла её не слушает, продолжая: – Сегодня мы проявим себя, слышишь? Один полукровка, жалкое отродье очень неправильно ведёт себя, и сегодня мы с ним разберёмся. – Ты имеешь в виду, что мы поговорим с ним? – наивно уточняет Молли. – Конечно, – кивает Белла, – и для его же блага, ему стоит с первого раза понять, что мы будем говорить. За смутными разговорами они добираются до пятого этажа, сворачивают налево и утыкаются в большое зеркало и нескольких членов Отряда Беллатрисы во главе с Родольфусом. Их всего шестеро – лучшие из лучших, те, кого Белла поведёт прямо к Нему как преданных последователей. Все они наполнены яростью и желанием изменить устоявшийся строй и даже Пруэтт, которая сомневается в методах, согласна с основной идеей. Родольфус аккуратно отодвигает большое зеркало на пятом этаже, за которым виден тёмный проход, и они медленно друг за другом ступают в темноту, пахнущую прелыми листьями. Шесть люмусов ярко горят в темноте, освещая каменные стены, поросшие мхом и плесенью. Где-то тихо капает вода. Белла идёт впереди, ведя всех за собою. Она знает, что этот ход приведёт прямиком в Хогсмид в Лавку залей, в тёмный шкаф рядом с запасным выходом, через который они и окажутся на улицах деревушки. Родольфус замыкает шествие и спокойным голосом рассказывает, куда они направятся после того, как выберутся из узкого лабиринта. Потолок неровный и норовит рассечь лоб острым камнем, поэтому путникам приходится пригибаться, но наконец-то их встречает сначала затхлая лавка, полная просроченных снадобий, а после свежесть летней тёплой ночи. Ветер шумит в лозах заросшего винограда и хлипких калитках, а незваные гости следуют к музыкальному магазину, где один-одинешенька сегодня ночует ничего не подозревающий сын хозяина лавки. Старик Теодор уехал в Лондон для срочного урегулирования дела о недавно купленной в его музыкальном магазине взбесившейся гитары, срезающей пальцы любому, кто попробует поиграть на её струнах. Срочное дело, конечно, фейк, который придумали Белла и Родольфус, чтобы спровадить старика на одну ночь. Они тихо проникают в магазин, а потом и в жилые комнаты. Пока ещё не шумят, желая убедиться, что в доме лишь один человек, спящий в дальней комнате с круглым окном. Белла включает свет, и, если человек на кровати лишь недовольно и сонно бурчит что-то на это, то после её приветствия, испуганно вскакивает и озирается. – Кто вы такие? – пытаясь зачем-то прикрыться одеялом, вместо того чтобы хватать палочку, визгливо спрашивает парень. – Ты не узнал меня, дорогой? – литейным голосом начинает Белла, строя обиженые гримасы. – Я ведь сестра Нарциссы, тринадцатилетней девочки, на честь которой ты посягаешь! Он что-то мямлит в ответ и, наконец, вспоминает, что палочка в его руке была бы очень кстати, но вот незадача, помощники, пришедшие с Беллой, уже держат её в руках. Розье довольно скалится и ломает палочку пополам. – Знаешь, таким, как вы, нужно запретить иметь волшебные палочки, – довольно говорит он и бросает половинки на пол. – Ну ничего, начнём с тебя. – Вы пришли мне мстить? – догадывается парень. Белла смотрит в его лицо и не может понять, что же её сестра в нём нашла. Абсолютно обычный мальчик, увидев которого на улице, мазнешь взглядом и не запомнишь. Долговязый, с красными прыщам на подбородке, растрепанными светлыми волосами и голубыми испуганными глазами. Наверное, только испуг и делает его хоть немножко красивым. – Нет, умник, – отзывается из другого угла один из спутников Беллы, – мы пришли тебя похвалить, поцеловать руки и узнать, как такому червю, как ты, удалось соблазнить столь благородную особу. – Н-ничего не б-было, – заикается от страха бедняжка, – я п-просто писал ей письма. Я больше не напишу! – Конечно, не напишешь, – спокойно соглашается Родольфус и одобрительно кивает, даря ложную надежду, что разговор закончится на этой ноте. – Зачем ты вообще писал маленькой девочке? – неожиданно для всех вмешивается Пруэтт. – Разве ты недостаточно взрослый, чтобы писать ей? Парень лишь ословело кивает и подтягивает одеяло ещё выше. Белла позволяет своим спутникам вдоль поглумиться над жертвой. Она радостно реагирует на гнев Молли и приходит к мысли, что их ждёт прекрасное совместное будущее. Парень лишь соглашается с каждым словом, принимая ментальные тычки и оплеухи. Интересно, не отбери и не сломай Розье у него волшебную палочку, стал бы этот полукровка пытаться отбиться от Беллы и её спутников и опустился бы до жалкого бегства? – Хватит! – кричит Белла, не выдерживая. – Ты писал моей сестре! Я читала письма! Читала, что за дрянь ты ей там написывал и это точно не по её возрасту. Как ты посмел?! И она посылает первое заклинание в него. Тело парня выворачивает дугой и он издаёт истошный вопль. – Я понял, простите меня, – лепечет полукровка, сворачиваясь калачиком и прикрывая голову руками, – умоляю. – Когда ты писал, что хочешь вылизать её соки и оставить багровые следы от своих пальцев на её бледной коже, ты думал, что останешься безнаказанным? Белла двигает рукой и кровь брызгает из его уха, а парень заходится очередным криком. Пруэтт желавшая было возмутиться от физической расправы, которую она не ожидала, смиренно затихает, услышав гнусности, которые полукровка писал в письмах. – Не стоит лишать его слуха, Белла, – говорит Родольфус таким тоном, словно они обсуждают погоду. – Нам нужно, чтобы он слышал нас и запомнил урок. – Но ей нравилось, – задушено всхлипывает парень, прижимая руку к повреждённому уху, – Нарциссе нравилось. – Как смеешь ты называть её по имени, жалкое существо? – кричит Белла и посылает очередную вспышку боли в долговязое тело, отчего парень на кровати выгибается в разные стороны. – Пойду поиграю на инструментах, – смеётся Гойл и тихонько толкает спутника рядом с собой, приглашая присоединиться. Поглощённая яростью, Белла не замечает, как комнату покидают одни за другим её спутники в поисках вседозволенных приключений, только спокойный Рудольфус и вжавшаяся в стену Пруэтт остаются на месте. – Ты виделся с ней? Был с ней? Хоть раз? – за каждым вопросом следует удар плетьми, оставляющий кровавые полосы на теле полукровки. – Лишь раз, – сорванным голосом хрипит парень, – но, клянусь, ничего не было! Мы просто разговаривали. – Просто разговорами ты называешь и то, что писал ей в письмах, – кричит Белла, – А в них ты писал, как, в каких и позах и сколько раз хочешь отыметь её во все доступные дырки. Ей тринадцать! Первое осознанное круцио срывается с языка слизеринки. И та сила, которая проходит через её тело, концентрируясь в одиннадцати дюймах волшебной палочки, ошеломительна. Кажется, впервые столько власти Белла чувствует в своём теле. Даже не истошные крики полукровки даруют ей одурманивающее ощущение собственной власти, а именно сила, наполняющая её тело от тёмного заклинания. В бёдрах собирается приятная теплота. – Стой! Стой же! – Пруэтт неожиданно прыгает на Беллу и пытается вырвать палочку из рук. – Что не так? – смеётся Белла, оставляя лёгкий поцелуй на раскрасневшихся щеках. – Оставь его, – просит Молли и дорожки слез бегут по её лицу, – он своё получил. – Хочешь, чтобы я оставила его в покое? – уточняет Белла. – Да, – Молли зажмуривается и кивает. – Как пожелаешь, любимая, – говорит Белла и целует пухлую ручку, сжимающую её ладонь. – Авада Кедавра. Зеленая вспышка касается изуродованного тела и оно замирает, испуская последний вздох. Молли оторопело смотрит на труп и издаёт истошный вопль, а Белла лишь смеется, заключая визжащую девушку в объятиях. Какая же мощь запрещённого заклятия проходит через её тело – пальцы на ногах до сих пор поджаты от удовольствия. Вот её истинное предназначение – принадлежать войне. Пруэтт использует флиппендо, чтобы вырваться из крепких рук и в ужасе покидает комнату. Белла, встав на ноги и поправив юбку, бежит за ней следом. – Что не так? Ты сама попросила избавить его от страданий, – говорит ничего не понимающая Белла, хватая Пруэтт за руки. – Но ты убила его! – кричит Молли и вытирает слезы. – А что мне оставалось делать? Позволить жить этому мерзкому отродью? – её затапливает злость, вытесняя всю радость от новообретенной силы, и она сильнее сжимает пухлые руки, не позволяя вырваться. – Ты сделала достаточно, – отвечает Молли, а слезы не прекращая бегут по её щекам. – Убивать не обязательно. Кем ты считаешь себя, раз думаешь, что можешь решать, кому жить, а кому – умирать? – Тем, кто несёт правду. И ты такая же, как я. – Нет, – уверенно произносит Молли. – Я не такая! Это не мои методы борьбы. Пусти! Я хочу уйти! Неожиданно Белла понимает, что все её надежды на светлое будущее растоптаны. И за это секундное замешательство Пруэтт успевает вырваться и выбежать на улицу, громко хлопнув дверью. Белла оглядывает беспорядок, который успели сделать её спутники, пока она разбиралась с трусливым полукровкой. Повсюду разбросаны струны разных цветов, выломаны шкафчики, валяются сломанные грифы гитар и колковые рамы от арф, ноты, испачканные и со следами подошв, лежат на полу. Белла обращает внимание на маленькую красненькую шкатулку, притаившуюся у дальней стенки одного из шкафчиков. Рубины и гранаты сверкают даже в тусклом лунном свете, шкатулка так удобно помещается в руку, что Белла решает забрать её себе в качестве трофея. Но неожиданно замочек в виде разбитого надвое сердечка открывается и на свет появляется грязь, скрытая доселе в шкатулке. Внутри множество писем, почерки разные, но содержание практически везде одинаковое – девочки (одна младше другой) пишут свои неумелые признания в любви и многие не чураются прикладывать свои волшебные фото слишком откровенного содержания для столь юного возраста. В ужасе Белла ищет фото Нарциссы, но не находит и уповает на то, что сестра не осмелилась отправить этому поганцу ничего кроме букв и слов на бумаге. Жалко, что урод уже мёртв и больше нельзя наказать его за грехи, потому что новая волна ненависти захлестывает Беллу. Она проверяет конверты, адреса тоже разные – города и пригороды всей Волшебной Англии, даже парочка из Ирландии. Белла визжит от бессилия, сжимая листы в руке. Она выбегает на улицу, и столпы огня ослепляют на мгновение. Вокруг царит хаос, люди кричат и бегут со всех ног, либо плотнее запирают двери, надеясь, что их дома этого не коснётся. Огонь пожирает крышу Трех метел, а внутри слышны крики самой хозяйки – мадам Розмерты. И правильно, Белла не уверена в чистоте её крови, пусть отвечает за своё происхождение. Видно, спутники, пришедшие с Беллой, хорошо проводят время и отлично проявляют себя. Но у Беллы огонёк, потухший в душе, вспыхивает вновь – может быть, не всё потеряно для неё самой, и она бежит на поиски Пруэтт. Находит она Молли уже в узком каменном проходе на пути к Хогвартсу. Пруэтт от её криков и требований остановиться лишь прибавляет шаг и переходит на бег. – Стой же ты! – кричит Белла, хватая пухлую руку и дергая на себя. – Смотри! На лице Пруэтт только слёзы и тушь, а ещё страх, которого никогда раньше не было, когда она смотрела на Беллу. Слизеринка тычет в её лицо смятые письма и, подняв повыше волшебную палочку с люмусом на конце, заставляет прочесть хоть что-нибудь. Молли потрясывает от выхваченных из полумрака строк и фотографий, но она лишь задушено выдыхает: – Нужно было обнародовать это и передать его в руки стражей порядка. Закон должен был решать его судьбу, а не кучка только что выпустившихся школьников. – Вспомни же ты, сколько ужасного они сделали по отношению к нам, – яростно говорит Белла. – Мы имеем право… – Уподобиться им? – нахально прерывает Пруэтт. – Это всё сказки, всё это было в прошлом, сейчас другие время. Нельзя убивать просто, потому что хочется. Молли разжимает руку и исписанные корявым детским почерком листы падают на каменный пол. – Оставь меня на совсем, – траурным голосом произносит она и направляется вперёд, к маячевшему в нескольких метрах выходу. Молли аккуратно отодвигает зеркало, проверяет, что путь свободен и ступает в проход. – Не смей… – начинает Белла, не зная, как закончить. Пруэтт испуганно оглядывается и, боясь преследования, кидает не глядя заклинание в сторону Беллы. Золотая вспышка отскакивает от каменной стены, ударяет в потолок, вызывая дрожь стен, за которой следует обвал камней. Белла едва успевает отскочить, но одна из тяжёлых плит всё равно до крови рассекает её руку. Каменные глыбы лежат мусором, плотно запечатывая проход в замок туда, где осталась испуганная Пруэтт, которая очевидно побежит всё рассказывать Дамблдору. Белле остаётся лишь развернуться и пойти обратно в Хогсмид, найти Родольфуса и, может быть, остальных и аппарировать всем вместе в Лондон, например, в особняк Лестрейнджей, где они будут приняты с распростёртыми объятиями. Дорога перед Беллой лежит теперь одна, та, которую она хотела и сама себе проложила, жаль лишь, что некогда любимый человек теперь стал врагом, но какую только потерю невозможно выдержать ради благой цели. Ведь жажда войны в Белле сильнее всего на свете.