«Прости».
Простить кого? Самого себя? Загубленные души? Их семьи? Нет смысла просить прощения. Здесь никто никого не прощает. Каждый платит сполна за содеянное. Содранные в кровь пальцы с поломанными ногтями оставили бордовый след, перечёркивая буквы. Худые жилистые руки вцепились в решётку на двери, из груди вырвался крик отчаяния.«Убейте меня! Где же вы? Я хочу умереть!»
Он кричал из последних сил. Его никто не слышал. Здесь всё расписано по минутам. Смерть придёт за ним в точно указанное в протоколе время. Ни минутой раньше, ни минутой позже. В камере не было часов, время тянулось очень медленно. Сутки казались вечностью. Нарисованный на спине красной светоотражающей краской символ «Х» означал, что заключённый — живой покойник. В худом измождённом теле еле теплилась душа. Глаза походили на бездонные мглистые омуты. Ничего не может быть хуже, чем знать пору своей кончины. Последний день жизни, последний вечер, последний ужин и последние слова. Заключённый нехотя примерял на себя облик смерти. В уплывшие подобно песку сквозь пальцы часы он осознал суть и глубину своего никчёмного существования. Страх за жизнь бывает слишком сильным, а понимание того, что ничего нельзя исправить, ещё сильнее. Размышления о смысле бытия и ожидание приговора захлёстывали его сознание. Он будто стоял на остром скользком камне у огромного водопада, обнажённый и уязвимый перед силой природы, и не мог ни прикрыться, ни шевельнуться, ни пойти назад. Один неверный шаг, и он упадет в пропасть, потоки воды унесут в другое измерение. Терзали сомнения, голова разрывалась от понимания беззащитности перед неизбежностью. Он вспоминал моменты счастья, радости и любви, но эти прекрасные воспоминания утрачивали цвета в тени содеянного зла. В душе разгоралось бурное чувство лютой вины. Он снова посмотрел на кривую алую «Прости» и понял, что только кровью сможет искупить свои бесчисленные грехи. Мучения и страдания, непрекращающаяся ходьба по кругам ада, вечное скитание — вот что его ждёт после смерти. Неприкаянные души маются в поисках покоя, которого никогда не обретут. В его раздираемом сомнениями уме блеснула вспышка: он уяснил ответственность перед всеми, кого погубил преступлениями и предательством. Он знал, что уже не сможет вернуть те годы, ту невинность, унесённую его непростительной яростью. Он сильно жалел о прошлом, о содеянном, облекая каждый проступок в глубокие оттенки раскаяния. Слёзы искали выход из глаз, лицо корчилось в гримасах, ладони сжимали голову. Он пытался разобраться, что останется после него, но кроме ненависти он ничего не вызывал у окружающих. Все ждали его смерти. Он заслужил эту чёрную, тяжелую долю. Но ведь его уход не вернёт тех, кого он убил. Что же на самом деле правильно? Умереть перед толпой ненавидящих его людей или быть заключённым в четырёх стенах до конца жизни? Каждый миг окружавшей его смертельной тишины пронизывал душу ещё глубже. Напоследок он попытался простить того, кем теперь стал, но это оказалось слишком трудно. Сумерки лениво тянулись за стенами, цепляясь, подобно недобрым щупальцам, за одинокую душу. В сердце погасли финальные искорки утешения и надежды. Всё происходящее ведёт к концу. Он достиг точки невозврата. Тьма всё сильнее окутывала заключённого. Смерть наступала на пятки. Уже невозможно отличить истину от обмана. Он стал пленником своих мысленных терзаний, узником своего тела. Его душа, увитая тенью прошлого, уже не способна вернуться к свету. И в это заключительное мгновение смертник ощутил, как безжалостная воля времени завершает его пленение, оставив только горькое послевкусие в ожидании исхода.•••
Тяжёлые шаги охранника вырвали заключённого из раздумий. Он на автомате поднялся с холодной шконки, завёл руки за спину и встал лицом к стене. Охранник задал лишь один вопрос:«Что будешь заказывать на последний ужин, тварь?»
Ответ последовал молниеносно:«Твое сердце в кровавой подливе, сука!»
Железная дверь с грохотом захлопнулась. Заключённый упал на колени и, раздирая лицо в кровь, стал орать, умолять, чтобы его наконец-то выпустили отсюда. Нервы всё же сдали. Страх творил чудеса. В разгаре панической атаки перед глазами мелькали лица всех жертв, они громко и противно смеялись, тыкали пальцами и твердили в один голос про совсем скорую встречу. Невыносимо. Позорно. Больно. Он ощутил дикую ненависть к самому себе. Понял, что жалок и слаб, раз мог так легко забирать у людей самое дорогое — жизнь. Он лежал на полу в отключке в собственной блевотине. Страх измучил, разодрал изнутри, отнял последние силы. Два огромных, как быки, конвоира подняли «это убожество» с пола; он и не думал сопротивляться, понимал — бесполезно. Надели кандалы на ноги, защёлкнули наручники и повели в последний путь. Кроваво-красный «Х» на спине мерцал, давая понять всем вокруг, что идёт смертник. От сверкания ламп слезились глаза, заключённый с трудом видел дорогу, а увесистые цепи затрудняли шаг. Его буквально волокли на «эшафот». Сильный толчок в спину, и приказной тон возгласил:«Стоять, лицом к стене.»
Охранник открыл белую дверь, и заключённого завели в комнату, в центре которой размещалась кровать. К ней были прикреплены ремни. В углу стоял человек в белом халате со стетоскопом на шее. Наверное «доктор-смерть», подумал заключённый и даже усмехнулся, едва скривив тонкие сухие губы. Когда его подвели к кровати, он заметил огромное окно в стене, закрытое плотной чёрной шторой. В горле пересохло, поджилки затряслись как никогда раньше. Двое сняли наручники и кандалы и уложили смертника на кровать. Они пристегнули ноги и руки ремнями — так сильно, что пошевелиться было практически нереально. Устремив взгляд в сторону, заключённый увидел часы, показывавшие «08:45». Значит, жить ему осталось пятнадцать минут. Страх начал душить, тело пробила дрожь, липкий холодный пот стекал со лба, а губы шевелились в попытке что-то сказать. Жгут больно затянул руку, сверкнуло острие иглы; осталось ещё чуть-чуть. Из вен на обеих руках торчали прозрачные трубки, неподвижно зафиксированные пластырем. Взгляд замер на стрелках часов: «08:55». Штору резко дёрнули, открывая вид на сидящих на стульях людей. На их лицах мелькали разные эмоции, начиная от страха и заканчивая жаждой смерти. Заключённый замотал головой, яростно сжимая кулаки и ощущая, как пелена стыда покрывает его, выставляя напоказ нелепую беспомощность. Толпа ликовала, гневные взгляды сверлили прикованного к ложу смертника, буквально выжигая язвы в теле, служившем временной оболочкой, ненадёжным пристанищем для грешной души. Человек в костюме подошёл и наклонился, задавая вопрос:«Ваше последнее слово. Вы желаете что-то сказать?»
Осмотревшись, заключённый увидел только одно — лико смерти, что стояла за углом и махала костлявой рукой, издеваясь и насмехаясь.«Да пошли вы все…»
Человек в костюме кивнул, дав указание действовать. Светло-жёлтая жидкость потекла по прозрачной трубке, быстро заполняя кровоток. Веки потяжелели. Яд разливался по венам, уверенно приближая кончину. Он видел, как шёл по длинному коридору, как свет слепил глаза. Остановившись, он оказался на грани жизни и смерти. Сердце уже не так яростно билось. Дыхание становилось поверхностным и постепенно замедлялось. Он улавливал лишь болезненное назойливое сияние, от которого никуда не мог укрыться. Завершающий вздох, и лицо застыло в уродливой посмертной гримасе. В широко распахнутых глазах, испещрённых лопнувшими насыщенно-алыми сосудами, метался первобытный страх. Рот приоткрылся, словно всё-таки хотел что-то сказать. Возможно, это было «Прости?». Чёрная штора опустилась. Шоу подошло к концу.