I. fear sídhe
– Отлично, а теперь откройте рот. Фриковатый на вид исследователь, не давая времени сориентироваться в указаниях, сует ему между зубов стоматологическую ложку, а следом лезет ощупывать верхние клыки и пальцами, не удовлетворившись поверхностным осмотром и не будучи в силах дождаться результатов совсем недавно сделанного рентгена. Киаран пошире раскрывает рот, избегая касаться неприятной ткани перчаток лишний раз, и тихо вздыхает, только так и имея возможность выказать свое недовольство. Он уверен, что его лицо сейчас далеко от того образца «таинственной, нечеловеческой красоты», замечаниями о которой его душат на территории Штатов уже второй день, но мистер Махелона, сидящий на кушетке совсем рядом, коротко смеется и похлопывает его тяжелой рукой по предплечью. – Не сердись, детка. Сам понимаешь – вас таких не видели уже лет сто, вот всем и интересно. А ведь это только начало дня… – Восемьдесят, вообще-то, – как можно более сдержанным тоном поправляет его Киаран, наконец дождавшись окончания стоматологической пытки, и пару раз проминает пальцами затекшую челюсть. – И оставьте свои прозвища для миз Роген, – он морщит нос, всеми силами надеясь на то, что не выглядит сейчас «мило» или «как котеночек». – Запечатление не заставило мой мозг расплавиться, если вы помните. Это не совсем так, но зачем кому-то, кроме Кира об этом знать? Мистер Чон, споласкивающий ложку в одной из раковин, позволяет себе негромкий – скорее, из-за защитной маски, чем почему-то еще – смешок и, конечно, не воздерживается от комментария. – Кажется, в Западном офисе появился еще один обладатель золотого языка, – обращается он при этом к мистеру Махелоне, не переставая, правда, своих манипуляций. Обтягивает предплечье Киарана жгутом, подкладывает ему под локоть жесткую квадратную подушку и готовит шприцы к забору крови. Выглядит все это так естественно и рутинно, как будто он зелень на салат нарезает, а не собирается обескровить опытный образец ради десятка проверок и дюжины экспериментов. Впрочем, чего еще можно ожидать от самого главы департамента исследований? Вот только не сказать, что Киаран ощущает себя польщенным. Мистер Махелона в ответ жизнерадостно хохочет, то ли не желая показывать своего раздражения постороннему, то ли и вовсе его не испытывая. Вероятнее, конечно, второе – все-таки почти никакого отклика от него не чувствуется, разве что легкий, трудноопределимый зуд между лопатками. Впрочем, Киаран уже привык к тому, что этот человек крайне экономно расходует свой эмоциональный ресурс. Собственно, можно сказать, что обычно он вообще находится в энергосберегающем режиме прекраснодушного идиота, от скуки коверкающего слова просто ради реакции окружающих. – Что есть, то есть, – между тем предсказуемо безмятежно отзывается этот лжец и снова похлопывает Киарана по свободному от жгута предплечью. – Будет кому защищать Нормана от Доу. Мистер Чон заинтересованно мычит, одну за другой заполняя пробирки кровью Киарана – самой обычной, человечески красной и совершенно не привлекательной на вид или вкус. Такой же, как и любая другая кровь. – Неужели? Кажется, у вас завязались с будущими коллегами хорошие отношения, мистер Блайт? – в этот раз он обращается к Киарану, и тот даже готов иронически усмехнуться – вот это да, неужели исследователь перестал говорить о нем в третьем лице? Однако ответить ничего не успевает. Мистер Махелона согласно мычит и снова – в который раз уже за день, да сколько можно ко мне прикасаться, хватит! – хлопает Киарана по предплечью. (Кожа под слоем одежды в месте прикосновения вспыхивает и разносит по телу жар). – Эти двое возмутительно хорошо поладили, – доверительно делится он с исследователем. – Джемма до сих пор в ярости. Странно, что вы не уточняете – почему. Впрочем, сам Киаран не берется предполагать, что из произошедшего за последние несколько недель бесит миз Роген больше – то ли, чтоII. fear foraoise
Атмосфера в машине царит неловкая, даже почти тяжелая. Кэл как можно менее нарочито насвистывает себе под нос «Toxic» Бритни и косит глазами на сидящего рядом Блайта. Брови у того сдвинуты к точеной переносице, как будто вылепленной для того, чтобы кто-то регулярно отмечал губами ее совершенство. Напряженным взглядом он сверлит безответный мессенджер, в котором открыт чат с «миз Мартин», его опекуншей, и большого труда стоит заставить себя перестать на него пялиться. И когда только начал? Не тогда же, когда нашел мальчишку окровавленным и холодным посередь недружелюбной чащи, подвластной Ему каждой веткой. Нет, с иронией думает про себя Кэл. Если только тогда, разве бросился бы он с таким рвением разыскивать свою пропавшую угрозу? Угомонил бы ругань взвинченной Джеммы и просто рукой махнул – значит, судьба такая у мелкого вампиренка. Успокойся, детка, если он оказался лишним, то ко всей этой чертовщине действительно не причастен. И раз пропал… хорошо, своими руками в случае чего убивать не надо. Блайт подает голос внезапно. Секунду назад молчал – и вдруг смотрит прямо в лицо, прожигая тьмой своих невозможных глаз. – А вы хороший лжец, – говорит он. – Я это давно заметил, хотя поначалу и не сказать. Обычно все охи-вздохи берет на себя миз Роген. Обычно Джемма говорит, что роль дружелюбного дурачка – это единственная роль, которая и правда ему дается. Кэл тянет по губам резиновую улыбку и мягко вскидывает густые брови. Просто образчик дружелюбного недоумения. – Я – лжец? – он смеется; на самом деле просто не хочет провоцировать перепалку. – Стоит ли так опрометчиво разбрасываться оскорблениями? – или все-таки хочет. И, судя по ответному взгляду, Блайт почти готов вытолкнуть из своего рта какую-то колкость. Внутренне Кэл уже с мелочным облегчением готовится к тому, что он скажет что-нибудь обыденно-острое вроде «вот это да, вам известно значение слова “опрометчиво”?», но в последний момент парень явственно себя тормозит, окатывая холодом своей замкнутости его внутренности, и вместо этого замечает: – Вы прекрасно понимаете, о чем я. Кэл – понимает. А еще благодаря чужой сдержанности он в очередной раз понимает – до сих пор Киаран боится, что может быть убитым в любой момент. Потому и сдерживается по мере сил. Хватит, мол, с вас, мистер Махелона, и сцены в лаборатории. «Вы можете думать, что это я хищник, а вы жертва. Но самая несправедливая ирония в том, что для меня все ровно наоборот». Конечно, Кэл тоже не говорит вслух о том, что пришло ему в голову. Только плечами жмет – как обычно. – На самом деле не очень, – отзывается нарочито расслабленно. – Я бы даже сказал, что из нас двоих лжец – ты. Блайт устремляет на него провалы своих черных глаз – темная гладь хмурого океана в обрамлении пушистых ресниц – и смотрит в упор, явно намеренный выдержать этот разговор в отчужденном тоне, в очередной раз спрятав эмоции в самую глубь их неприступных ледяных вод. – С чего бы? – выдает он. – Мне кажется, я вполне прямо выражаю свои мысли. И это, кстати, не ложь. Вот только мысли и отношение к происходящему – это ведь совершенно разные вещи. И Кэл знает это – чужое недовольство слабо, но ощущается, отдаленным кипеньем шторма шипит под кожей. Но – в лице и в поведении Киарана снова не отражается. – Мысли выражаешь, – соглашается Кэл спокойно. – А эмоции прячешь, – щеки устают улыбаться, и он перестает растягивать по лицу не нужную никому улыбку. Замечает: – Я-то просто на них себя не растрачиваю, а вот ты очень эмоционален, пусть и пытаешься это скрыть. Парень иронически дергает уголками рта. – Видимо, неудачно. В ледяной воде на секунду полыхает маленькая солнечная искра (блик, мираж) – будто бы он смеется. Жаль, не взаправду. Кэл включает зажигание, готовясь выезжать с парковки, и весело – уже немного более искренне – замечает: – Ну, Джемма ни разу не вывела тебя из себя… Это можно считать успехом! – и по разлившемуся под кожей холоду сразу же понимает, что в очередной раз что-то не то сказал. Только было собравшийся улыбнуться парень смотрит вновь тяжело и хмуро. – Вы все измеряете миз Роген? – последние слова он почти выплевывает, и это уже ощущается не как просто холод, а как колкий иней, внезапно осыпающийся за шиворот. Привыкай, внутренне усмехается Кэл. Хочешь эмоций – так не забывай, что ключи обычно бьют ледяной водой. И – вновь натягивает на лицо улыбку, пытаясь себя согреть. – Это тебя смущает? Киаран ничего на это не отвечает, даже плечом не ведет – и разговор обрывается, так толком и не начавшись. Впрочем, оно и понятно. Дело, видимо, в том, что они с ним запечатленные, а именно Джемма – тот человек, который острее всех воспринимает этот безумный, но в то же время уже совершенно привычный факт. А может быть, в том, что никто из них не воспринимает факт запечатления так, как Блайт. Не как иронический фатализм судьбы, от которого не укрыться, как ни утыкай в пол глаза, а как опасную физиологию враждебного существа. «Вы можете думать, что это я хищник…» Кэл коротко мотает головой, пытаясь вытряхнуть из своего сознания эти слова, произносимые голосом парня – и у него в очередной раз не выходит. Наверное, оттого, что слишком уж просто принять тот факт, что Киаран Блайт и впрямь совсем не похож на хищника.III. fear sídhe
Через пару дней они точно должны узнать, безопасно ли им разлучаться на долгий срок, но пока Киаран останавливается в квартире мистера Махелоны, и это выглядит… Это странно выглядит. У мистера Махелоны схроны в каждой комнате (даже в прихожей – аккурат под вешалкой для одежды), а по кухонной стойке рассыпана соль и рыжеют засохшие потеки от приконченного на завтрак целую жизнь назад помидора. На кресле в гостиной валяется ворох прежде чистых, но мятых и теперь запылившихся вещей – мужских и женских вперемешку. Судя по длине джинсовых штанин, Киаран предполагает, что женские вещи принадлежат миз Роген, и не то чтобы его это радует, но, если смотреть правде в глаза, имеет ли он в своем положении право на эмоции? Или вообще хоть на что-нибудь? «Ты не человек, и человеческих прав у тебя тоже нет». Как будто у вас они есть, мистер полукровка-Доу, стиснув зубы, ожесточенно думает про себя Кир, нервно запихивая в выделенный ему в шкафу отсек вещи, чтобы они не слежались в дорожной сумке. Может, он здесь и ненадолго, но утюга во время «экскурсии по квартире» (одна спальня, совмещенный санузел, гостиная с широким диваном, темный коридор и кухня с огромным холодильником) он не нашел, а ходить в пожеванных рубашках терпеть не мог. Конечно, утюг мог оказаться на заваленном хламом (и холодным оружием) балконе, но туда Киарана не пустили («Нет, детка, четырнадцатый этаж – это тебе не шутки, вдруг ты решишь выпасть, только бы от меня сбежать»). Как будто из них двоих это не Киру требовалось постоянно крутиться под носом у своей жертвы, чтобы не сдохнуть, а мистеру Махелоне. «Удивительно, почему вы меня не ненавидите». «Интересное заявление. Но еще интереснее то, что это ты ненавидишь меня». На самом деле, ненависть – это слишком узкое понятие для того, чтобы обозначить чувства Киарана в сложившейся ситуации. Каким словом вообще можно назвать ворох его разноречивых ощущений? Негодование, пронзающее как нож в момент очередной дурацкой шутки о его смерти.«Почему он все еще жив?»
Смирение, тяжело опускающее плечи из-за воспоминаний о словах мистера Доу.«Они ликвидируют таких, как ты».
Злость, сдавливающая горло, стоит вспомнить яростную преданность чужой близости.«Меня давно ничего так не пугало». – «Мы разберемся».
Нежность, пушащаяся в груди как наэлектризованные волосы, затянутые старой резинкой в неряшливый пучок на затылке.«Извини. Не хотел тебя задеть».
Тоска, прошивающая ядовитым жалом при мысли о том, чего никогда не случится, потому что это не запечатление, а импринтинг.«Я его тебе не отдам».
«Ты же не ждешь, что я тебе поверю».
Киаран резко, с силой разглаживает только что и так аккуратно сложенные брюки и бросает раздраженный взгляд наверх. С полки над его головой свешивается рукав черной клепаной кожанки, слишком узкий для того, чтобы быть мужским. Кир отворачивается и захлопывает дверцу шкафа, за неимением лучшего выплескивая все свои чувства на прижатую теперь ею одежду. Мистер Махелона в кухне громко матерится, со звуком уронив что-то на пол, и Киаран с ощущением мелочного удовлетворения поворачивается к разворошенной получасом ранее постели, с которой безжалостно содрали грязное белье. Поверх одеяла, небрежно наброшенного на голый матрас, который еще только предстоит заправить, валяются не распакованные пакеты с полотенцем, пижамой и зубной щеткой, появившимися у Киарана после вечернего набега на местный «Таргет», потому что «зачем тащить с собой кучу лишнего, все докупим». Думать о том, что за вещи, лежащие перед ним, заплачено мистером Махелоной, одновременно и приятно, и напрягающе. К чему это вообще? Не то чтобы люди, чувствующие себя жертвами сверхъестественных существ, обычно с такой заботой и с таким знанием дела выбирают для своих личных злоумышленников пижамы. «Не бери эту, весь день потом будешь чесаться». «Эта недостаточно мягкая, спать надо с комфортом». «Неужели ты хочешь такую скучную? Ну как скажешь…» Кир пытается себя во всем контролировать, правда пытается. Проблема в том, что он сам не знает, где у него предел – как не знала и его мать, как не знал и дед, которого он ни разу в жизни не видел. Единственное, что он знает точно и знает на собственном опыте – любые привязанности отступают на второй план, пасуя перед запечатлением. Сначала это стало ему понятно, когда несколько лет назад, придя из школы, он застал мать торопливо сваливающей в чемодан вещи. «Когда-нибудь ты поймешь», – сказала она ему на прощание, вмиг позабыв обо всех прежних предостережениях, и ушла, чтобы больше никогда не вернуться. Теперь все, что у него есть – это чужие люди, принявшие его как родного, и скрытый чат по имени «М.» в молчаливом мессенджере. Первое время они переписывались довольно часто, но она не отвечала на его сообщения уже давно. Запечатление замыкает всего тебя на одном человеке, делая его единственным смыслом твоего существования. Киаран предпочитает считать, что она где-то там и живет счастливо, игнорируя мысль о том, насколько маловероятен такой исход. Он не хочет думать о том, сколько всего, прежде казавшегося важным, его мать оставила позади со своим уходом – но это все равно заставляет его мозг кипеть. Он знает, как это работает. Однажды ему повезло (долгое время везло на самом-то деле – потому что все, кто ловил его неосторожный взгляд, оказывались по каким-то причинам непригодными для роли жертв), и он обрел людей, ставших ему близкими настолько, насколько это было тогда возможно. Он думает о милой миз Элле. Думает о добродушном мистере Бэне. Он обрел их, чтобы теперь оставить. Не потому что, вероятно, умрет без мистера Махелоны. Потому что ему нужен мистер Махелона. Потому что его силуэт уже выжегся на сетчатке Кира. Вытеснил из его нутра дрожь и холод. Уже стал смыслом. Киаран рассеянно вертит в руках смартфон, кружа кончиком пальца по светящемуся экрану, но всячески при этом избегая иконки мессенджера и всплывающей строки пропущенных вызовов. Стоило ли оно того? Мам, скажи, стоило? Я ведь так и не понял. Кир сердито морщится, чувствуя запах горелого бекона, и откладывает смартфон на тумбочку, принимаясь освобождать забытые в размышлениях вещи от упаковок. Мистер Махелона с кухни громогласно интересуется, глазунью он хочет или омлет, но Кир отвечает, что ему все равно. Однако, когда, закинув на плечо полотенце, он закрывает за собой дверь в ванную и видит, что вся комната оккупирована в основном вещами миз Роген (до этого просто дойти, если обратить внимание на женский станок для бритья и десять разных флаконов геля для душа на бортике прямо-таки королевской ванны), то понимает, что есть ему вообще не хочется.IV. fear foraoise
Исследования по поводу природы леннан-ши проводят оперативно. Только во вторник у смиренно следующего указаниям Блайта брали сопли-слюни на анализы, а утром пятницы их уже вызывают, чтобы обговорить результаты. В прилегающем к лаборатории кабинете Энди маленькая толпа – Джемма и Норман заняли небольшой диванчик и делают вид, что просто заглянули на кофе, хотя последний не ходит на ланчи даже с главой собственного отдела. Впрочем, он-то здесь как раз по делу, а вот Джемма, метнувшая в Киарана предупреждающий взгляд, пришла только потому что Кэл имел глупость сболтнуть о поездке в офис. Отпуск не идет ей на пользу, честное слово… От безделья она начинает страдать паранойей и видеть опасность там, где ее нет. Кэл делает вид, что не замечает, каким непримиримым взглядом отвечает на ее предупреждение Блайт, и тянет парня к единственному оставшемуся креслу, сам усаживаясь на его подлокотник. – Ну? Че как? – приветственно улыбается коротко кивнувшему Чону. – Разобрались, когда меня пустят на котлеты? В ответ ему тут же слышится удивительно слаженное сердитое: – Кэйлуа! – с дивана. И: – Мистер Махелона, – почти на ухо. Кэл бросает на терпеливо ждущего конца этой сцены Нормана веселый взгляд, прося поддержать шутку, раз уж детка оказалась на стороне Блайта, но тот только закатывает глаза и, прокашлявшись, отзывается: – Ну, если систематизировать то, что я нашел… – как всегда – сглаживает углы. Это особая магия Нормана – сглаживать углы мягко текущей лекцией о какой-нибудь очередной сверхъестественной твари. – Мифология Ирландии причисляет леннан-ши к так называемым детям Дану, что фактически, – уголки его губ приподнимаются в улыбке, – возводит их в ранг божественных сущностей. Реакция Джеммы не заставляет себя ждать. Подруга пренебрежительно фыркает, дергая недовольно кончиком носа, и ворчит – тихо, но с расчетом на то, что услышат все: – Да уж повстречались недавно с одной такой… И, конечно, Энди тут же тормозит ее, разводя руками и укоризненно цокая языком. С ним-то понятно – игрушку новую себе нашел, теперь, пока все-все не выяснит – не отвяжется. И черт дернул Айка поручить их Киараном аж ему, вполне могли обойтись рядовым исследователем. – Нет-нет-нет! – между тем горячо прерывает Джемму Чон. – То, что вы повстречали в Ирландии, имеет совершенно иную природу! Мистер Блайт, – он поворачивается к замершему в кресле как каменное изваяние Киру и плотоядно улыбается, – удивительное явление! И пускается в объяснения о том, что Блайт очень быстро регенерирует; что, как и любые существа, в силу физиологии уязвим и перед полынью, и перед «собственно серебром», и перед «ионизированной серебряной, то бишь святой водой», и перед «так называемым хладным, то есть специальным способом обработанным железом». Также Кэл узнает, что «аллергические реакции» у его вампира на соль, чеснок и оливковое масло (и мысленно вычеркивает эти позиции из своего обычного списка покупок), но в остальном поначалу ничего нового не говорится, поэтому он решает перейти ближе к делу. В конце концов, провести в офисе исследований еще один полный день из-за того, что кто-то неоправданно много болтает – это слишком круто даже для такого крутого парня, как Кэл. – Да мы поняли, что малыш аллергик, но очень классный, – говорит он, нарочито игнорируя странный всплеск под кожей – как будто его кровь покраснела, если такое возможно, учитывая то, что она и так красная. – Что там насчет его рациона? Чон тут же пренебрежительно машет рукой. – Судя по анализам крови, леннан-ши вполне могут питаться человеческой пищей, – говорит он, слегка притушая свой интерес. – Для них это вроде диеты. Как для нас – вегетарианство или сыроедение. Это возможно без особых потерь для организма, но… – Отлично! – хлопнув себя по коленям, перебивает поток информации Джемма, как только Энди, кажется, собирается сказать что-то немного менее очевидное (как будто в Слехте Киаран не ел даже ту же соль, несмотря на реакции организма). Кэл ухмыляется – может, теперь она наконец успокоится, раз уже и в офисе сказали, что ему ничто не угрожает, – и с любопытством ловит странную переглядку между Блайтом и Норманом. Чон укоризненно цокает языком. – Не перебивай меня пожалуйста, Джемма. Но ураган «Роген» уже не остановить. – Да чего сразу «не перебивай»?! – воодушевленно возмущается она и начинает возиться с узкими карманами джинсов, пытаясь выудить оттуда свой смартфон. – Это же значит, что мы вполне можем отселить нашего Алукарда подальше от детки, не переживая, что кто-нибудь из них сдохнет от тоски, и твои эксперименты накроются! Кэл моргает – медленно, как сова, высунутая из морозилки, – и даже не пытается сейчас разобраться, чье оно, это чувство заледенелости, пришлое или его собственное. Но, кажется, начинает понимать, почему на запечатленного с леннан-ши человека психоэмпатические чары не действуют. – Погоди, – степенно тянет он, одним этим словом заставляя Джемму оторваться от гаджета, где она уже открыла какое-то приложение по недвижимости. – Куда это «подальше» ты хочешь его отселить? Одного? Двадцатилетнего пацана из ирландской провинции? Детка, у тебя все хорошо? Подруга сердито морщится, вынужденно признавая свое поражение, но все равно бросает в ответ: – А у тебя? Он оккупировал твою квартиру и занял твою кровать! Кэл внутренне радуется, что никто не пытается вмешаться в их пикировку, и привычно закутывается в свою улыбку, раздумывая, что бы такое тут пошутить. Шутки всегда срабатывают. Может, тогда и холодно быть перестанет. Он пожимает плечами. – Я сам ему предложил. Имею право, в конце концов. Это моя квартира. Моя кровать, – он лукаво щурится. – И мой Алукард. И – отказывается идентифицировать вскипевшее под кожей дикое ощущение. Джемма закатывает глаза так сильно, что они у нее, наверное, видят череп, и в защитном жесте скрещивает на груди руки, строя из себя оскорбленную невинность. – Как знаешь, Кэйлуа, – внушительно говорит она, как всегда используя его полное имя, если сердится. – Помни, я предупреждала. Энди вежливо прокашливается, нетерпеливо постукивая пальцем по своей планшетке, к которой зажимом пришпилены результаты исследований. – Вы закончили? – интересуется он невпечатленно, и Кэл согласно мычит, стараясь как можно незаметнее скосить взгляд на неподвижно сидящего в кресле Блайта. Тот явно чувствует себя так, как будто позиция рядом со спорящими из-за него Кэлом и Джеммой – последнее место, где ему хочется находиться, но лицо у него при этом опять настолько равнодушное, что это невольно внушает восхищение. (Да, Кэл имеет полное право восхищаться этим гладеньким покерфейсом, учитывая то, что творится теперь у него под кожей. Надо как-нибудь сводить Киарана в казино). Чон качает головой, бросая почему-то на Нормана короткий вопросительный взгляд, и тот, дрогнув углами рта, кивает. А, понимает Кэл, это он типа спросил, всегда ли мы себя так ведем? Надеюсь, чувак, ты доволен ответом. – Так вот, – продолжает тот, – о питании. С одной стороны, действительно хорошо, что мистер Блайт может обойтись без постоянной подпитки, но с другой – это чревато тем, что он утратит свою удивительную регенерацию и не сможет использовать свои психоэмпатические способности. А они, смею заметить, одна из главных причин, благодаря которым мистер Вулрич и миз Марагос согласились с тем, что мистер Блайт может быть полезен, – и они, смею заметить, насмешливо думает Кэл, так интересуют тебя в моем леннан-ши. – К тому же, – добавляет исследователь, – он постоянно будет чувствовать, что не насытился. Киаран ерзает в кресле, наконец переставая напоминать замороженную сельдь, и хмурится. – Но если я буду подпитываться от мистера Махелоны, это не… Чон не дает ему закончить, тут же перебивая, и Кэл легко ловит отголосок его недовольства на этот счет. – Это не сможет его убить. Смотри на энергию Кэйлуа… – исследователь бросает короткий взгляд на Джемму, и это, видимо, заставляет его на мгновение замолчать в попытке придумать наиболее безобидное сравнение. – Смотри на нее как на колодец, которым пользуешься только ты. Ведь, насколько я понял из выкладок Нормана, к другим видам подобного воздействия Кэйлуа теперь невосприимчив. Ты один пьешь из колодца. Сможешь ли ты осушить его весь за один раз, даже если будешь умирать от жажды? Киаран некоторое время абсолютно серьезно раздумывает над этим вопросом, прежде чем наконец кивнуть, и решительно говорит: – Хорошо. Это отвечает на вопросы мистера Махелоны и миз Роген. Но… – он медлит и обращается к Норману. – Что насчет разрыва связи? Кэл удерживается от возгласа только благодаря давней привычке. Но – не от пристального взгляда, сверлящего черепную коробку мальчишки в бесплодной попытке понять, что там, в ней, наконец, творится. И давно он этим интересуется? Норман, однако, не кажется удивленным, и Кэл сужает глаза. Они что… говорили об этом? Эта мысль звучит неприятно, хотя, казалось бы, еще кто из них должен задавать такие вопросы. Кэл прислушивается к себе в попытке понять, чем вызвана в нем эта эмоция. Случаем не привет от запечатления? Не привыкание ли выработалось за время вынужденного взаимодействия? Но эмоция кажется совершенно чистой, не вмешанной в его обычный диапазон психоэмпатическими чарами. Да и как бы это могло случиться, если даже чары самого Киарана на него не действуют? Парень прожигающего взгляда не замечает (или делает вид). Даже головы в сторону Кэла не поворачивает, так и сидит вполоборота, пристально сверля чернющими глазами сожалеюще вздохнувшего Нормана. Тот разводит руками. – Боюсь, в исторических источниках я пока ничего об этом не находил, – голос аналитика звучит почти виновато. Впрочем, он быстро исправляется. – Но нас еще и не допускали до ирландской базы! У них там сейчас идет процесс восстановления, и пока не могут помочь нам. Но зато теперь мы знаем точно, что все в порядке! – он ободряюще улыбается. Ну да, думает Кэл. Мы теперь точно знаем, что Кир не представляет для меня угрозы. Как будто раньше это не было ясно. Как будто он не убил бы меня уже давно, если бы такая возможность существовала. Если бы он… не был Киром. Блайт кивает. – Я понял. Спасибо, Норман. Такой вежливый, что аж зубы сводит. Благодарит – и опять замыкается, замолкая. Джемма смотрит на него странно, и Кэл на какой-то момент думает о том, чтобы заслонить парня собой от ее сканирующего взгляда. Не то чтобы это, конечно, чем-нибудь поможет кому-то из них, но… просто для удовлетворения своей хотелки. В итоге он, естественно, ничего не делает, но, как только они прощаются с веселой компанией своих надсмотрщиков и садятся в машину, заявляет Блайту: – Прекрати думать. Тот коротко вздрагивает плечами, выныривая из своей головы, и натужно хмыкает: – Что, совсем? Кэл качает головой и задумчиво потирает ладонями руль, прежде чем повернуться к Киру и попытаться поймать его взгляд. Парень выглядит не просто задумчивым, он какой-то… холодный. И глаза – снова непроницаемые. Кэл усмехается ему в тон – также напряженно и также упрямо. – О том, что будет дальше, – уточняет, раз требуется. И – припечатывает настолько убедительно, насколько вообще способен: – Ничего не будет. Все будет хорошо. И не надо, блин, думать о том, как от меня избавиться, когда я только к тебе привык. Киаран, кажется, тоже чувствует что-то, потому что косится на него с необъяснимым выражением на лице – как будто бы смесью удивления, скепсиса и веселья – и невозмутимо уточняет: – А с чего вы решили, что я думаю о чем-то подобном? У меня голова, может, другим забита, – он сухо ухмыляется, показывая кромку зубов, и Кэл зависает на этом новом на его лице выражении. – Вдруг я сейчас решал, что первым от вас откушу, если дома не окажется джерки? Кэл зависает снова. Дважды. Сначала на «дома», а потом – на наблюдении за тем, как округляются губы Блайта, помогая ему вытолкнуть изо рта насмешливое «дже-ар-кей», звучащее так непривычно забавно с отчетливым ирландским акцентом. Он едва очухивается, поспешно проверяя свою адекватность, прежде чем пауза между ними затягивается до неприличия, и преувеличенно снисходительно вздыхает: – Малыш, – и тут же понимает, что опять ляпнул дерьмо. Но отступать некуда. – Канал двусторонний, если ты помнишь. Я чувствую, как ты беспокоишься. Киаран в ответ предсказуемо хмурится – и уже не понять, от неосторожно ли сорвавшегося у Кэла прозвища – или от самого указания на их связь. – Мистер Махелона, – начинает он откровенно сердито. – Вы, кажется, забыли, что я… – но вдруг обрывает себя. – А, ладно. При этом по лицу его так сильно видно, что сейчас он хотел сказать «не миз Роген», что Кэл едва не скрипит зубами. Он настолько уверен, что именно это Киаран и имел в виду, что это почти обидно. Но – и понятно, естественно. Джемма – часть жизни Кэла. Важная часть, очень большой кусок. Но неужели из-за этого обязательно впутывать ее в их связь? Неужели Джемме обязательно в нее впутываться, думает Кэл с внезапным раздражением. Ей своей, что ли, связи мало? Он всеми силами удерживает себя от того, чтобы выругаться, и поспешно уводит тему. Так, словно это не умершие непроизнесенными слова заставили его ощущать досаду, а нечто совсем другое. – Да забудь ты уже этих мистеров! – восклицает он горячо. – Кто они такие, эти мистеры Махелоны? Они с нами в одной комнате? Нормана же ты по имени называешь! Киаран в ответ побежденно вздыхает и – Кэл замечает это так легко, что даже на секунду пугается – правда пытается. – Кэйлуа… – но опять неудачно. Кэл вскидывает ладони вверх, заставляя его замолчать, и отрицательно мотает головой. – Нет, – категорически отрубает он. – Неа, – и предлагает: – Давай ты будешь называть меня полным именем только когда сердишься. Он не говорит «как Джемма», потому что ей в этом разговоре – разговоре о них двоих – не место. И это работает. Парень меряет его длинным взглядом и отчетливо недовольно сводит брови к своей идеально вылепленной – чертовой – переносице. – Кэйлуа Махелона. И Кэл смеется. (Вот бы однажды Киаран засмеялся тоже).V. fear sídhe
Киаран просыпается в первом часу утра от острого ощущения чьего-то ледяного, удушающего прикосновения. Как полынная веревка на шее, только еще страшнее. За окном – серое, безрадостное, густое. Надо поглубже закутаться в одеяло и прочитать набивший оскомину заговор, который что-то там ослабляет, а днем связаться с Норманом и все-таки попросить записать его к штатному психологу IRO, потому что гоэтические речитативы против кошмаров – это чушь собачья. Но больше уснуть не выходит. Часы на стене тикают раздражающе громко, из гостиной доносится монотонное бормотание телевизора. Киаран поднимается, бесстрашно откидывая в сторону не греющее одеяло, и, глубоко вздохнув, выскальзывает из комнаты, шагая на звук бессмысленного диалога между сериальными персонажами. Может, мистер Махелона еще не спит, и можно будет составить ему компанию. Коридор – темный, тенистый, но – короткий. Кир проскакивает его бесшумно, но очень быстро, стараясь не смотреть по сторонам и уж тем более не оглядываться. Пятно гостиной маячит открытой дверью и сумрачным мельтешением. Как только Киаран входит в комнату, тени отступают, пугливо уползая в темноту одинокой спальни. Звук на динамиках телевизора сбавлен почти до минимума. В углу негромко гудит сплит-система. Ни смеха, ни знакомых за последние пару недель шуточных комментариев по поводу или без. Со стороны двери видно, как с дивана безвольно свешивается облитая холодным экранным светом мускулистая рука, покрытая короткими золотистыми волосками. Мистер Махелона – Кэйлуа Махелона, Кэйлуа,VI. fear foraoise
Поздним утром десятого отпускного дня Норман, не умеющий прищемлять свою задницу, присылает информацию о леннан-ши, раскопанную после получения выстраданного двумя подразделениями допуска к ирландской базе.Норман /11:21/
Никакого способа разорвать связь
между леннаш-ши и его избранником
я не нашел, но зато есть много других
интересных вещей. Как я понял, ты,
Киаран, принадлежишь именно
к ирландским леннан-ши (см. ниже).
«Согласно ирландскому фольклору леннан-ши (ланнан-ши, леаннон, лианан-сидхе) или яблоневые феи – фейри из племени богини Дану, приносящие вдохновение своим избранникам. Ищут любви смертных, являются воплощением искусства и магии». Кэл читает сброшенное в недавно созданный на четверых чат обширное полотно текста из отдельных сообщений с бесконечными ссылками на протоколы и исторические источники аккурат за завтраком. Киаран сидит напротив, точно также уткнувшись в смартфон и периодически промахиваясь ложкой мимо тарелки с кашей. – Ты имеешь какое-то отношение к яблокам? – пытаясь пошутить, сонно щурится на него Кэл, непроизвольно подмечая залегшие под глазами парня тени, но тот только дергает плечом. – Возможно это из-за того, что обычно приходящие в Ирландию ши по легендам происходили с так называемого Яблоневого острова, – отзывается Кир монотонно. – С Авалона типа? – уточняет Кэл просто чтобы поддержать бессмысленную, но приятную утреннюю беседу. Тот качает головой, но потом застопоривается и кивает. – Нет… То есть да, но не совсем, – зевает, будто в противовес, совершенно не проявляя интереса к разговорам и, кажется, вообще толком еще не проснувшись, и поясняет: – Авалон – это больше у англичан. Ирландцы чаще называют остров Тин-На-Ног. Это переводится как «остров юных». Что, ну, логично, учитывая символику яблок. Для Кэла ничего логичного в связи между яблоками и молодостью не наблюдается, это высказывание из всей их странной компании понял бы, наверное, только Норман, но Кир говорит эту вещь так, как будто она очевидна, поэтому остается только кивнуть, чтобы сойти за умного. Однако, вернувшись к чтению, искоса Кэл все равно наблюдает за тем, как парень вяло хлебает кофе из самой огромной кружки, которая только нашлась в квартире. Выглядит это весьма комично – он даже не отрывает дна бокала от стола, просто наклоняет его и сам горбится, ежеминутно присасываясь губами к ободку и каждый раз стукаясь о керамику зубами. Кэлу из-за этого почему-то на ум приходит уже мелькнувшее в тексте, да и до того не раз оглашенное в Ирландии значение наименования фэйри. «Возлюбленный». В свете их нынешнего положения это уже не выглядит забавно. Скорее, этот факт можно назвать волнующим. Но – не вслух, конечно. «Если смертный отказывается от предлагаемых ему даров, леннан-ши умирает». Еще один осторожный взгляд в противоположный конец стола доказывает, что Кир умирающим отнюдь не выглядит. Хотя эти круги под глазами… И вид у него еще более бледный, чем обычно. Кэл прислушивается к себе. Он же ни от чего не отказывался?.. «В Ирландии леннан-ши, в противовес мэнскому фольклору, известны как животворящие духи». Фолькло-о-р, насмешливо думает Кэл, листая текст ниже. Конечно, всяким выдумкам мы будем верить, как же без этого. Впрочем, дальше ему по лицу бьет доказательным отрывком из исторической хроники того времени, когда IRO не существовало и в зачаточном состоянии. «Леннан-ши из Балафлетчера стала покровительницей семьи Флетчер и оставила им кубок, который опустошается счастливцами каждое Рождество». Звучит, конечно, как подзаголовок к статье из светской хроники. Кэл мучительно пытается вспомнить, какое еще название есть у этой штуки, потому что уверен, что что-то такое было в одном из прочитанных им еще во время учебы протоколов закрытых дел, которые наставники приносили им из архивов Бюро для анализа, но в голову так ничего и не лезет. В итоге он просто решает спросить у Нормана и, пока не забыл, пишет сообщение прямо в общий чат.Кэл /11:53/
[пересланное сообщение]
А посмотреть на эту штуку можно?
Или она в закрытом доступе?
Норман /11:57/
Это называется залог счастья.
Сейчас.
[прикрепленное изображение]
[прикрепленное изображение]
Норман всегда понимает, чего от него в действительности хотят в такие моменты. Киаран поднимает усталые глаза от экрана своего смартфона и скептически вскидывает точеную бровь. – Можно было просто меня спросить, – говорит он ровным тоном – и только хочет добавить что-то еще, как чат булькает повторным уведомлением.Норман /12:04/
Мистер Чон передает:
в течение месяца вам обоим нужно вести записи.
В них обязательно должны прослеживаться
частота потребления энергии и состояние каждого
из вас до, во время и после процесса.
Кэл пялится на сообщение почти минуту, не в силах понять, чего от него хотят. Что он должен писать? Что не понимает, когда Киаран тянет у него энергию, потому что слишком занят отслеживанием его чувств, спрятавшихся у него под кожей? Или – что не ощущает какого-то особенного оттока сил, потому что последние полторы недели много спит, хорошо питается и регулярно посещает спортзал в подвале дома? Да если он такое ляпнет, его выгонят на работу раньше срока! Еще один взгляд на Кира показывает, что тот о чем-то задумался. Он прячет в ладонь очередной зевок, потирает свой висок подушечкой длинного пальца и что-то печатает. В чате снова булькает.Киаран /12:06/
Кому и когда передавать эти записи?
Джемма /12:06/
Сюда и передавай.
Норман /12:06/
Я скину номер личной почты мистера Чона.
Отправляйте ему отчеты раз в неделю.
Джемма /12:07/
Норман, вот надо же тебе было все испортить!
Норман ничего на это не отвечает, и Кэл весело фыркает. Джемма, как и всегда, в своем репертуаре. Киаран смотрит на последние сообщения без интереса и только устало потирает покрасневшие веки. Не вздыхает, ничего не говорит; откладывает смартфон на край стола и снова присасывается к кружке. – Ты вообще спал сегодня? – Кэл наблюдает за тем, как он заливает в себя пинту кофе, и хмурится. Даже у леннан-ши могут начаться проблемы с сердцем, если пить столько. – А то выглядишь так, что сейчас уже не отбрехаться от твоей вампирской составляющей. Кир едва заметно морщится, не оценивая шутку. Складочка между его бровями на секунду становится глубже, кончик носа забавно приподнимается, и Кэл чувствует, как за ребрами комком сворачивается теплое желание стиснуть этого засранца в объятьях и уютно ткнуться ему лицом в макушку. Впрочем, это отступает на второй план, как только парень после короткого молчания неохотно признается, как будто решив, что терять ему нечего: – Не спал, – он медлит, но продолжает: – Я не могу спать. Комната давит. Пустая, темная, – он сердито вздыхает и смотрит на опустевшую кружку как на врага народа, явно не испытывая никакого удовольствия от своей честности. – Лес снится. Смесь его эмоций ощущается странной нервной дрожью в затылке – как если бы за шиворот насыпали снега и в то же время подожгли воротник. Кэл моргает, прогоняя с внутренней стороны век воспоминание о том, как крепко пару дней назад Кир спал на диване, смешно прижимаясь щекой к его животу и прислушиваясь к его сердцу ладонью. И – бесстыдно пользуется ситуацией. – Если тебе пусто в комнате, можно спать вместе, – он как бы задумчиво потирает ладонью опять защетинившийся подбородок и специально смотрит не на собеседника, а строго над его плечом, в солнечную ясность заоконного пейзажа. Это помогает сосредоточиться. – Кровать большая, – губы двигаются, складываются в шутливую улыбку, и Кэл не сразу замечает, что Киаран как раз смотрит на него в упор. – А если не знаешь, чего больше боишься, можем построить заслонку из подушек. Иногда прикинуться идиотом намного проще, чем просто взять и признаться в своих желаниях, хотя, учитывая природу их связи, желания эти не то чтобы выглядят неуместными. Кир, впрочем, тоже не предлагает просто поменяться местами, чтобы попробовать уснуть под бормотание телека. Только медленно кивает, словно с сомнением, и говорит: – Это… ненадолго, – будто оправдывается. – Прием у психолога на следующей неделе. Я просил Нормана меня записать. Кэл проглатывает вопрос о том, почему именно Норман, чтобы не задумываться о сложных вещах, и кивает, снова пытаясь пошутить. – Тогда давай попробуем пережить день, прежде чем строить подушечную крепость. Кир бледно улыбается, не иначе как в качестве благодарности отвечая на его шутку – и они действительно отправляются переживать день. Вместе составляют для парня расписание, выбирая из списка полезные для него предметы, потом – едут оформлять для него читательский билет в местную библиотеку и пропуск в офис Бюро, успешно избегают ядовитой змеищи Сайласа, покупают еще одну «скучную» пижаму и к вечеру совершенно естественно валятся с ног. Кэлу кажется, Киаран только поэтому и не строит заслонку между ними. После душа он просто падает носом в подушку, измотанный, румяный и пахнущий одним из десяти джемминых местных гелей для душа, и закапывается в одеяло как в нору. Кэл же, сполоснувшись и побрившись после него, заваливается на свою сторону постели уже когда свет в спальне потушен, и укрывается вторым одеялом, сам не зная, чего ожидает. Впрочем, чего бы он ни ожидал, это не оправдывается, и ночь проходит спокойно. Утром Кэл просыпается от манящего запаха бекона, разогретой фасоли, специй и еще чего-то непонятного, но приятного. Киарана рядом уже нет, его одеяло аккуратно сложено и наброшено на подушку, на которой он спал. Нащупанный смартфон показывает одиннадцать утра и восемь новых сообщений. Два – от Джеммы, одно от Бобби и пять – от Деборы Марагос. Джемма жалуется на какую-то местную миссию по отлову пригородной болотной твари и обвиняет в безделье. Бобби – напоминает, что его импровизированный отпуск, увеличенный из-за появившегося сожителя, кончается аккурат после Рождества. Дебора же… «Увидела академическое расписание нелюдя. Годится. Айк сказал, будет хорошо учиться – быстро начнет болтаться рядом с тобой в качестве аналитика. Пусть слушает Нормана и не делает глупостей. Амрита сказала – не второй Доу, и на том спасибо». Кэл ухмыляется в полоток, отбрасывая гаджет в сторону чужого педантично свернутого одеяла, потирает ладонями еще малость заспанное лицо и медленно поднимается. Запахи с кухни усиливаются, и не проверить, что там творится, становится решительно невозможно. Кир торчит у плиты, выкладывая на блюдо последние палочки разливающих по комнате аппетитный аромат колбасок. На нем одна из его обычных занудно-пижонских рубашек, кое-как, словно второпях, заправленная за пояс узких джинсов, и смешной синий фартук в желтую уточку, как-то подаренный Кэлу Джеммой в один из дней, когда у нее было настроение поглумиться. Выглядит как будто уже успел выскочить в супермаркет. Хотя, скорее всего, так и есть. На столе – легион мисок с беконом, фасолью, какой-то непонятной мясной штукой, жареным хлебом и порезанными соломкой овощами; и сервировка на две персоны. Кэл вдруг вспоминает, что вообще-то до того, как некстати посмотреть на него дольше, чем надо, Киаран работал в пекарне своих опекунов, и чувствует, как губы разъезжаются сами собой. – Доброе утро. Парень вздрагивает от звука его голоса, оборачивается и слегка кивает. – Доброе. Кэл придирчиво окидывает взглядом его лицо и, не найдя в нем никаких признаков недосыпа, расслабленно плюхается на стул. – Как поспал? – Гораздо лучше, спасибо, – Кир присаживается напротив, выставляет на свободное место блюдо с колбасками и как будто принципиально смотрит не на него, а на расставленную по столу посуду, вдумчиво наполняя свою тарелку едой. – Просто отрубился и все. А… ты? – он все-таки поднимает глаза, всматриваясь в его лицо, и Кэла накрывает… необъяснимым. И – тут же отпускает. Он только и успевает идентифицировать это как нечто положительное – как будто кто-то забрался под кожу и омыл язвы сомнений теплой водой. Становится смешно и счастливо от осознания, что это не его, а собеседника, который тут же снова утыкается взглядом в свою тарелку, как будто попытки не смотреть чем-то помогут теперь, когда роковой взгляд уже был брошен. Кэл хрустит вымазанным в бобовой пасте тостом, закусывает беконом и признается абсолютно честно: – Тепло было. Непривычно, но приятно. У него нет никаких проблем с тем, чтобы говорить правду. На самом деле у него нет сейчас вообще никаких проблем. В конце концов, после пасмурной ирландской задницы в его жизни наступил на редкость безоблачный период. Киаран позволяет уголку своего рта поползти вверх (улыбнисьулыбнисьулыбнись), но ничего на это не отвечает. Впрочем, сейчас Кэлу достаточно уже того, что едят они в уютном молчании, а после удивительно слаженно моют посуду и составляют в холодильник остатки завтрака. – У меня есть еще дней десять, прежде чем начнет мотылять по миссиям, – расслабленно сообщает Кэл, когда они заканчивают, и предлагает: – Можем погулять по району, чтобы ты научился тут ориентироваться, и пару раз скататься до офиса и Академии. Кир вешает кухонное полотенце на крючок рядом со слегка запачканным маслом фартуком и склоняет голову набок. – Боишься, что потеряюсь? – окидывает Кэла, все еще одетого в спальные шорты с хэллоу-китти, длинным взглядом, и вновь позволяет уголку своего рта поползти вверх в намеке на острую улыбку-насмешку. Кэл разводит руками и, сдув с лица растрепанные волосы, отзывается: – Естественно. Я притащил тебя сюда из заокеанской провинции. Вдруг ты запутаешься в маршрутках и умрешь от страха где-нибудь на остановке? Взгляд Киарана становится скептичным. – В лесу же не умер, – отзывается он, – хотя не то чтобы возможностей не было. Но… – он заправляет за ухо колечки черных кудряшек и неловко ведет плечами. – Прогуляться я бы не отказался. И они прогуливаются. Заглядывают в пару магазинов, вспомнив о скором Рождестве, спорят немного, стоит ли покупать подарок Сайласу («Он помог мне понять важные вещи». – «Он швырнет тебе подарочной коробкой в лицо». – «Я хотя бы буду знать, что пытался».), выбирают для Нормана огромный длинный шарф, а для Джеммы («Давай, помоги мне!» – «Купи ей эпилятор». – «Как ты можешь! Она помогала мне оформлять твою визу!») – набор вкусно пахнущих свечей с деревянными фитилями. А потом… потом они просто возвращаются домой, снова по очереди идут в душ и укладываются спать в одну постель под разными одеялами. На следующий день все повторяется по тому же сценарию с поправкой на крытый каток, приобретение канцелярки и оформленный для Кира проездной, и Кэл опять не знает, чего ожидает и стоит ли вообще ждать чего-то от этой связи. А утром пятницы он просыпается не от запаха завтрака, а от тяжести душистой растрепанной головы на своей груди и странного чувства запутанности в конечностях и белье. Киаран мерно дышит, прижавшись ухом к его сердцу и закинув руку ему на живот, и приятно холодит ему ладонью пупок под задравшейся майкой. Кэл смотрит, как лучи хмурого зимнего солнца, преломляясь в оконном стекле, бросают блики на его фарфоровую скулу и тонкую спинку аккуратного (чертова) носа – и улыбается. Рука затекла от тяжести прикатившегося к нему ночью тела, но любоваться спящим запечатленным это совсем не мешает. Кэл мягко гладит полоску проглядывающей из-под пижамы кожи у него на боку и старается лишний раз не дергаться. Когда все закончилось, и Он перестал маячить на периферии бокового зрения, постоянно вселяя в команду ужас, Кэл не знал, что будет дальше. Когда Киаран прощался с мистером и миз Мартин, приютившими его после исчезновения матери, Кэл тоже не знал, что дальше. Когда они торчали в Дублине, ожидая утверждения документов для Кира, Кэл все ещё не знал, что дальше. Он не знал этого даже когда они всей толпой возникли на пороге приемной Айка, волоча за собой полудохлого Брайана и прозрачного от истощения Теодора, но теперь… как будто что-то встало на место. Кэл облизывается, окидывая взглядом нечеловечески красивое лицо того, кто одним случайным взглядом определил их будущее, и, неудобно повернув голову и тут же чувствуя, как от этого движения пошло иголками затекшее предплечье, смазано целует его в мягкую точку между бровей, сейчас не отмеченную, как частенько бывает, досадливо-озадаченной складкой. Уж не поэтому ли ты торчал на кухне, готовя эти чертовы завтраки, думает Кэл. Мы ведь могли так просыпаться уже три дня. И, в отличие от Киарана, совершенно точно не собирается убегать. Когда тот просыпается и начинает сонно ерзать, выпутываясь из жаркого кокона объятий и одеял, Кэл просто готовится наслаждаться. Вот Киаран разлепляет глаза – и натыкается на него, полный заполошного подозрения и неловкости. Кэл встречает его взгляд бесстыдно широкой улыбкой и даже не пытается притвориться сонным. – Доброе утро, детка, – говорит он вслух, как обычно умалчивая то важное, о чем подумал на самом деле. Но – не выпускает его из рук. Сам почувствует. – Д-д-о-о-брое, – хмурится тот в ответ, осторожно протягивая гласные в бесполезной попытке скрыть дрожь ломкого со сна голоса. Кэл улыбается еще шире, хотя, казалось бы, ну куда больше – и тянет его на себя, вынуждая распластаться сверху как часть мягонькой венской вафли, под которой прячется сладкая густота щедро разлитого по нижней половинке сиропа. Глаза Киарана, обычно непроглядные как колодцы, вспыхивают и волнуются, словно темные воды таинственной Северной Атлантики, в хмурые глубины которой пробилось солнце. – Как спалось? – чувствуя себя эйфорическим идиотом, шепчет в мизерное пространство между их лицами Кэл – и теряется в тенях, отбрасываемых длинными ресницами на белые щеки. Киаран коротко хмыкает, намечает одну из своих сокрушенных полуулыбок и откидывает Кэлу со лба растрепанные пряди. – Тепло, – шепчет в ответ, ведя кончиком пальца по его брови к скуле и теряясь ладонью в основании шеи. Кэл прижимается ухом к тыльной ее стороне и потирается о расслабленные костяшки растрепанной головой. Как там было? «Погиб и телом, и душой», да? Он невесомо считает Киру косточки позвонков от поясницы к лопаткам и думает, что согласен.VII. fear sídhe
Ключ в замке входной двери скрипит, когда Кир переворачивает лопаткой боксти на сковородке, и Кэйлуа, прилипший к нему со спины и греющий его живот сплетенными в замок ладонями, глубоко вздыхает. – Джемма, – тихо бубнит он, уткнувшись ему лбом в шею, и прижимается губами к вспыхивающей в местах соприкосновений коже. Киаран хмурится и собирается отстраниться от накрывающего спину тепла, но ладони у него на животе сцепляются сильнее, не давая сбежать, и успокаивающе скребут пальцами поверх майки. – Достанешь еще одну тарелку? – Угу, – Кир мычит, смиряясь, и тянется к сушилке. Ставит на тумбу чистое блюдо и последнюю партию боксти выкладывает в качестве третьей порции. – Подай мне соус. Миз Роген возникает на пороге кухни с грацией подстреленной слонихи – и замирает в дверях, угрожающе сузив глаза при виде столь идиллической картины. Кир поворачивает голову в ее сторону и, держа лицо, вежливо говорит: – Доброе утро. Кофе? – Уже полдень, – мрачно отбривает его она – и обращается к Кэйлуа: – Кэл, расцепи руки и отойди от него, ради всего святого, – тон ее, впрочем, вроде бы не подразумевает «отойди от него» в смысле «отойди, чтобы я не задела тебя, когда буду стрелять». Это скорее сердито-беспомощное «отойди, пока меня не стошнило от ваших соплей». Но Кэйлуа только весело мычит, словно в пику ей опять потираясь носом об основание шеи Кира, и тот замечает про себя, что, кажется, в это утро (то есть, конечно, полдень, но «когда встал, тогда и утро») ничто на этой кухне не подчиняется специальному агенту Джемме Роген. Женщина закатывает глаза и, пройдя вглубь комнаты, падает на стул. Подпирает ладонями подбородок, сверлит их глазами – и в итоге недовольно цокает языком. – Ты уверен, что твои чары не действуют на него? – мечет подозрительный взгляд в довольного до бесстыдства Кэйлуа, но обращается при этом к Киарану, и тот слабо поводит отягощенными плечами. – Он чувствует то, что чувствую я, – объяснение дается ему неохотно, но так и продолжающее греть со спины тепло придает спокойствия. – Видимо, поэтому на запечатленных и не действует психоэмпатия. – А ты что чувствуешь? – миз Роген склоняет голову набок и ухмыляется. Киаран степенно перемещается по кухне с грузом из полуспящего Кэйлуа на плечах, медленно переставляющего ноги вслед за ним, и ставит перед ней тарелку с завтраком. – То, что чувствует он. Ухмылка женщины становится шире. – Что, в отчетах Чону так и пишешь? Этот вопрос остается без ответа, потому что даже если и так, миз Роген совершенно не обязательно знать об этом. Ее и так слишком много везде, куда ни брось взгляд. – Джемма, – Кэйлуа наконец отлипает от спины Кира, заставляя его поежиться от потери тепла, и бросает на свою подругу предупреждающий, неожиданно четкий взгляд. Совершенно не заспанный. – Прекрати. Киаран качает головой и ничего не говорит. Помогает ему составить на стол оставшиеся тарелки и молча кивает на кофейник. Кэйлуа достает с сушилки чашки, и вскоре они все втроем сидят за столом. Едят поначалу молча. Кир просто не хочет говорить, потому что это миз Роген, сама миз Роген по-прежнему мрачна и долго ковыряет бедные боксти, прежде чем агрессивно их сжевать, а Кэйлуа… вероятно, молчит, потому что знает, из-за чего она в таком настроении. По крайней мере, Киаран именно так трактует против его воли передавшееся ему беспокойство, камнем осевшее в животе. Он не то чтобы хочет чувствовать это, но она ему помогла. И на самом деле помогла далеко не один раз. Никто не говорил ему, но Кир уверен, что Джемма Роген сыграла в его легализации в Бюро гораздо большую роль, чем хотела бы показать, поэтому он, вероятно, чувствовал себя… не обязанно, нет. Скорее, неловко – из-за того, что его жизнь, кажется, начала налаживаться после ужаса Килларни, в отличие от жизни этой невыносимой женщины. Впрочем, не то чтобы Киаран мог что-то с этим сделать. Вот Кэйлуа… Кэл – мог. Поэтому, доев, Кир встает и, мягко потянув наблюдающего за ним с улыбкой запечатленного за растрепанную прядь, предупреждает: – Прогуляюсь. Помоешь посуду? Кэйлуа приподнимает брови, секунду всматриваясь в его прищур, и ворчит: – Куда тебя несет, а, малыш? Кир пожимает плечами. – Я тебе подарок еще не выбрал, – говорит он первое, что приходит в голову, хотя на самом деле это не совсем так, и пара мыслей у него есть. – И к тому же, думаю, мне стоит откупиться от миз Роген новым шампунем. Женщина вскидывается как по команде. – Эй, ты что, вылил на свою дурацкую голову весь мой шампунь?! – но возмущается она все равно как-то вяло, будто для галочки. Однако Киаран скрывает улыбку, отворачиваясь, и делает вид, что не заметил, как тяжесть чужого беспокойства отпустила его сжатые в тиски внутренности. Был факт, который за время знакомства с Джеммой Роген он узнал о ней абсолютно точно. Заключался он в следующем: пока у нее достает упрямства и сил скандалить и негодовать, все не настолько плохо, как может показаться на первый взгляд. А раз так, пусть с этим разбирается Кэл Махелона. На улице прохладно и накрапывает. Киаран накидывает на голову капюшон тонкого пальто и выскальзывает из-под козырька на улицу, спрятав руки в карманы и уставившись в землю. Сан-Франциско и от людей требует привычки, в конце концов, а уж от Кира с его смазливой физиономией – тем более. В любом случае, ему полезно побыть в одиночестве. Прогуляться, подышать воздухом, пока Кэл будет выспрашивать у миз Роген, с чего она вдруг объявилась на пороге его квартиры, еще и варварски использовав свои ключи, хотя наверняка предполагала, что они… вместе. …впрочем, с нее сталось бы сделать так как раз потому что она предполагала это. Кир нащупывает бумажник с парой мелких купюр, новым проездным и карточкой, на которой остались сбережения со времен работы в пекарне, и заскакивает в ставший знакомым за последние несколько дней автобус. Пекарня… Кажется, это было так давно. Он забивается в самый угол сиденья и поворачивается к окну всем корпусом. Достает из другого кармана смартфон и просматривает ленту неотвеченных сообщений. Она очень короткая.миз Мартин /10:17/
Кир, дорогой, ты в порядке? Осваиваешься?
Напиши, как погода! У вас же там снега еще
меньше нашего! Мы с Бэном смотрели прогноз.
Дух Рождества тот еще…
Кир упирается лбом в оконное стекло и смотрит, как удаляется последняя остановка, которую нужно проехать, прежде чем впереди замаячит иллюминация «Stonestown Galleria», прежде чем написать ответ. В последнее время это представляет собой определенную сложность – из-за Килларни он теперь чувствует, что они как будто разошлись по разным мирам. Хотя так, наверное, и есть.Я /12:21/
Все хорошо, я в порядке. Недавно
получил расписание. Учеба начинается
с января. Пока привыкаю к климату.
Тут очень тепло, как у нас уже весной.
Как ваши дела? Как мистер Бэн?
Дописав, Киаран закрывает это окошко и переходит ко второму чату.Кэйлуа /12:22/
Ты в порядке, детка?
Он выскакивает из автобуса, на всякий случай ищет остановку обратного отправления, с которой они уезжали позавчера, и только потом отвечает.Я /12:58/
Естественно. Я в «Stonestown Galleria».
Кэйлуа /12:59/
ТЫ ГДЕ? нахрен тебя туда понесло?!
Хмык вырывается непроизвольно, и даже не понять, что его вызвало – то ли сам факт того, как изменился вид сообщения, то ли чужая нервная дрожь, прошедшая легким током по позвоночнику. Кир передергивает плечами, стряхивая с себя напряжение, и откидывает капюшон, прежде чем войти в торговый центр.Я /12:59/
Все хорошо. Секретничайте.
Кэйлуа /13:00/
ты–
у меня нет слов
не теряйся пжл
хорошо?
Я /13:00/
Постараюсь.
Он прячет смартфон в карман пальто и, повертев головой из стороны в сторону, довольно быстро находит то, что называется электронной картой здания. В Дублине он уже пользовался ею, и она оказалась весьма удобной. Магазин видеоигр находится на втором этаже, в сто сорок девятой секции, и довольно скоро Кир обнаруживает его не только на карте. Вообще-то он не большой фанат PS, но у Кэйлуа в гостиной консоль и целый ящик с дисками, поэтому в первый раз Киаран заходил в «GameStop» именно с целью купить какую-нибудь игру, однако спустя полчаса блужданий сдался, осознав – он не знает, что у Кэла есть, а чего нет, и в какие игры он вообще предпочитает играть. Не то чтобы, конечно, проинспектировав заветный ящик, пока имелась такая возможность, он что-то понял, но за попытку ведь не дают подзатыльника, верно? Задумчиво нахмурившись, Киаран углубляется лабиринт уставленных товарами стеллажей и медленно смотрит по сторонам. Плакат – это несерьезно (хотя у Кэла вся гостиная ими увешана). Винил с трэками из «Atomic Heart» – неактуально. Вместо огромной подушки с Кавехом у Кэла есть сам Киаран. Да и хочется что-нибудь… знаковое, запоминающееся. Но – не пафосное. Стоит ли купить что-нибудь с хэллоуинской тематикой? Такой себе, конечно, подарок на Рождество, но, с другой стороны, не самая худшая шутка над тем, что с ними произошло. Киаран окончательно удаляется от полок с игровыми дисками в направлении фанатских товаров и закусывает губу. Первым актом заботы со стороны Кэла по отношению к нему сразу после прибытия в Сан-Франциско стал дубликат ключей от квартиры. Еще один комплект имелся у миз Роген, но, Кир был уверен, что больше такого свободного доступа в любой угол жилища агента Махелоны не было ни у кого, и уже само это многое значило. В тот момент Кэйлуа мог относиться к нему как угодно (его физические реакции, иногда слышные через протянутую между ними связь, не обязаны были совпадать с его же мыслями по этому поводу), но он позаботился. …может быть, Кир просто ищет ответ не там? Покружив по фанмагазину еще немного и получив от Кэла еще одно обеспокоенное сообщение, он выскальзывает на галерею ни с чем. Что-то знаковое. Ключи. Ключиключиключиключи. Киаран спускается на первый этаж и заворачивает в ювелирный магазин. Они отдадут первенцев и заберут золото. З о л о т о Кажется, без пафоса и сентиментальщины все-таки не получится. Из ювелирного Кир выходит только через полчаса, став примерно на тридцать процентов беднее, но и довольнее почти втрое. Теперь у него есть зеленое золото, которое и удача, и защита, и ключ. Смартфон в кармане вибрирует.Миз Джемма Роген /14:01/
надеюсь ты там действительно
выбираешь ему подарок иначе
я тебя задушу
Это даже забавно – то, как быстро меняется у них обоих манера писать, когда они волнуются. Такая синхронность и значит «иметь на двоих одну клетку мозга»?Я /14:01/
Если вы меня задушите, он расстроится.
Миз Джемма Роген /14:02/
если ты не вернешься домой через час
он расстроится еще сильнее
и захвати чипсов
И попробуй ее не послушаться. Домой Киаран возвращается через сорок семь минут, пряча в кармане ключ с защитным узлом на толстом кожаном шнурке и держа в руке пакет с огромной пачкой сырных доритос и флаконом профшампуня «Matrix» для вьющихся и кудрявых волос. – Я прицеплю тебе на ногу браслет с геолокацией, – сердито заявляет Кэйлуа, увидев его в дверях, и Кир чувствует, как комок чужого беспокойства, по стечению обстоятельств оказавшийся у него в животе, распускается, поэтому только сокрушенно качает головой. – Ты слишком волнуешься, – замечает он. – У тебя ведь не всегда будет возможность меня опекать, – и передает ему пакет с добычей, чтобы освободить руки. – Миз Роген просила. Кэл удивленно вскидывает брови. – Она тебе что, писала? – у него такой странный тон, что Киаран все-таки не сдерживает улыбки. – Да, – он разувается и вешает пальто на крючок, а потом подходит к мужчине и с нарождающимся внутри восторгом ощущает чужие счастливые мурашки. – Цитирую: «Если не купишь мне доритос, можешь не возвращаться». – Он врет! – тут же возмущенно доносится из гостиной, и на этот раз они улыбаются уже оба. Когда они вместе показываются в гостиной, неся с собой упаковку баночной газировки и глубокую миску со снэками, миз Роген сидит на диване, причем, она умудряется занимать собой большую его часть, даже не вытягивая ног. Она в домашних шортах и кроптопе, с влажными явно после душа волосами; на свободном подлокотнике висит полотенце, так что Киаран для себя заключает – диван, да и гостиная в принципе, сегодня ее территория. Впрочем, не то чтобы его это расстраивает. Он выпрастывает ноги из домашних «скучных» тапочек и устраивается в кресле с банкой колы. Кэл, видимо, оценив расстановку сил в комнате, принимает, с точки зрения Киарана, самое оптимальное стратегическое решение – он просто сдвигает в сторону кофейный столик и опускается на ковер приблизительно на одинаковом расстоянии от них обоих. Миз Роген отпускает по этому поводу беззлобно-насмешливый комментарий, прежде чем угомониться, и нажимает на «плэй». Вид у нее при этом такой довольный, что Кир сразу подозревает какую-то подставу, однако… Что ж, застывший в смазанном стопе на экране телевизора пейзаж более знакомым в динамике не становится, так что он решает просто расслабиться. Скорее всего, это какой-нибудь дурацкий фильм про вампиров. В конце концов, Джемма Роген, очевидно, не так-то просто отказывается от своих шуточек. Впрочем, думает Киаран, искоса наблюдая за ней и за тем, какие взгляды бросает на нее Кэл, сейчас это и к лучшему. Он уже все равно получил свое золото. Они проводят за киномарафоном следующие шесть с половиной часов. Когда миз Джемма засыпает, растянувшись на диване, под титры к началу четвертой части «Сумерек», Кэйлуа стягивает со спинки кресла плед, чтобы ее укрыть. Это происходит спустя пятнадцать дурацких диалогов между главными героями, рассказанных ими по ролям, три спетые дуэтом песни и одно титаническое возмущение «деткой» (на оклик Кэла они с миз Роген оборачиваются одновременно, и Кэлу очень смешно, а вот им – не особо). (На самом деле один из трэков во второй части показался Киарану даже красивым, но он ни за что в этом не признается, потому что киносага про вампиров-вегетарианцев – это слишком дурацкая шутка. Хотя, по всей вероятности, он мог бы и простить миз Джемме временную потерю оригинальности – похоже, она переживает не лучшие времена). Телевизор так и остается включенным, когда мужчина подает Киру руку и, легко вытянув из кресла, прижимает к себе. – Пойдем спать, детка. Киаран побежденно вздыхает ему в шею и ворчит: – Я же говорил, что называть меня так – плохая идея. Не думаю, что миз Роген зовет мистера Купера своей деткой. Это ведь… ваше с ней личное. Кэл сдавленно хохочет ему в макушку, очевидно развеселенный нарисованной картиной, и соглашается: – Да уж, по крайней мере, сейчас бедняга Теодор в ее устах разве что скотина и мудозвон. Но знаешь что? – он отстраняется – недалеко, на расстояние вдоха – и все еще продолжает гладить его затылок. – Ты вообще-то тоже мое личное. И с этим придется смириться не только Джемме. Киаран смотрит ласково, почти улыбается. Сдерживается только ради атмосферы – чтобы Кэл не подумал, что он смеется над его словами, потому что, кажется, такие разговоры даются ему непросто. Я твое личное, а ты мой смысл, хочет сказать он, но губы… губы почему-то не слушаются. Может быть, потому что для таких признаний пока рановато? В конце концов, людям бывает свойственно не понимать, что некоторые вещи имеют крайне буквальное значение. Да и вообще, может, его и без слов поймут. Может, Кэл просто увидит защиту, удачу и ключ – и слов не потребуется. Сейчас, впрочем, он трактует попытку ответить ему на свой лад. Улыбается, наверняка за двоих, и сокращает расстояние между ними. Его губы сладкие от газировки, и Киаран позволяет себе ответить, не сдерживая блаженного стона, от звука которого объятья вокруг него сжимаются крепче. – Мы идем в чертову спальню, – спустя несколько минут в перерывах между поцелуями шипит Кэл и подталкивает его в сторону выхода из гостиной. Они пересекают прежде так пугавший Кира тенистый коридор, закрывают за собой дверь спальни – и на какое-то время застывают на месте, не прекращая трогать друг друга. И Киаран вдруг понимает, что совсем не испытывает ни страха, ни опасения. Он покорно позволяет им опрокинуться на кровать и стащить одежду, прежде чем тянет Кэйлуа на себя. Потому что знает, что не будет отвергнут. Исцелованное лицо и искусанные ключицы спустя он прижимается к сухой мускулистой грудине Кэла и испускает длинный дрожащий вздох, уговаривая себя успокоиться. Под кожей то и дело вспыхивает жаркое от волны чужого пламенного возбуждения, и просто дышать дается вдвое сложнее, чем прежде, но каким-то чудом Киаран все же берет себя в руки и невесомо гладит уткнувшегося ему лбом в плечо Кэла по лопаткам. В конце концов, они не одни сегодня. Какое-то время они молчат, и Кир накручивает его волосы на пальцы, постепенно начиная покачиваться на дремотных волнах, но вдруг Кэл подает голос. Уже тоже сонный, а оттого хрипловато-низкий, но все еще осмысленный. – Как это произошло? – не очень конкретно спрашивает он. Киаран, впрочем, сразу понимает, о чем речь. Он долго молчит, прежде чем ответить. – Мама всегда говорила, что я должен быть осторожен. Не задерживаться на людях взглядом, – отзывается в конце концов. – И знаешь… у меня ведь почти всегда это получалось. Но ты… – он цокает языком и слегка тянет Кэла за волосы. – Ты просто вошел в двери пекарни, и было в тебе нечто такое, из-за чего я не смог отвести глаз. Кэл самодовольно фыркает, обдавая его кожу теплым дыханием, и уточняет: – Это нечто называется неотразимость, малыш. – Я думал, охотники ее обычно нелюдям приписывают, – невозмутимо парирует Кир, не прекращая гладить его. – Нет, это были твои солнечные очки. В Ирландии в начале ноября. Я тогда подумал – этот парень, что, с Луны свалился? Если так, он явно перепутал Кэрсинор и Карибы. В общем, я все смотрел – и забыл, что надо считать секунды. Мужчина хрипло смеется и прочищает горло. – А потом? – его голос становится чуть выше, но все еще тих. – Как ты вообще это понял? Киаран останавливается. – Это ощущается сразу, – говорит он. И – несильно обхватывает шею Кэла ладонями. – Как будто на тебя надевают ошейник и тянут за шлейку к нужному человеку. Чем дальше вы друг от друга, чем тем сильней натяжение. Кэйлуа издает недовольный сочувствующий звук. – Не то чтобы я ожидал романтики, конечно, – признается он, – но ты уверен, что не ощутил, не знаю… – он задумывается, и Кир чувствует, как искривляются его губы в ухмылке. – Влюбленности? Как обычно это бывает, когда впервые – и сразу до гроба. Это и в самом деле звучит немного смешно. – Ну разве что до гроба, – соглашается Кир, откровенно забавляясь. – Сколько раз я чуть не умер в этом лесу, не вспомнишь? – интересуется он, не меняя тона – и тут же получает не больной, но весьма чувствительный укус в и без того еще не успевшую регенерировать ключицу. – Язык у тебя и впрямь как у змеищи, – сокрушенно вздыхает Кэл. – Все, считай, уел. Я-то думал, – бурчит он, снова, видимо, начиная дрейфовать, – тебе понравились наши свидания на полусгнившем крыльце. – Так это были свидания? – Киаран улыбается в потолок, радуясь, что никто сейчас не видит его лица, и закрывает глаза. – Что ж, это меняет дело. – Вот и отлично, – бормочет Кэл, подсовывая ему руки под спину и обнимая как ту самую длинную подушку, над покупкой которой Кир думал днем. И они все-таки засыпают. Утро знаменуется уже привычной духотой от тесного переплетения конечностей и приятным послевкусием ночной болтовни. Сны о Килларни боятся Кэйлуа Махелоны, поэтому в его объятиях Киру совсем ничего не снится. Кэл сопит, повернувшись во сне набок и подтащив его к себе, и какое-то время Киаран смиренно лежит, дожидаясь его пробуждения. В груди спокойно, светло и сонно. Вставать не хочется совершенно, даже учитывая запах свежего кофе, просочившийся в нарочито оставленную приоткрытой чужим любопытством дверь. Впрочем, долго спокойствие не длится. Вскоре Кэл начинает ворочаться и, переворачиваясь на спину, по инерции тянет Киарана к себе на грудь. Открывает глаза, тоже очень быстро замечает приоткрытую дверь (которую они закрывали вечером) – и шумно вздыхает. – Надо вставать? – уточняет угрюмо. – Надо, – соглашается Кир. – Мне надо к психологу, а тебе – за елкой. Кэйлуа протирает заспанные глаза – и смотрит на него скептически. – За елкой? В пятьдесят градусов? – вскидывает брови он. Киаран невозмутимо выпутывается из его загребущих рук и садится, оглядываясь в поисках отброшенной вчера в сторону футболки. – Сегодня двадцать третье декабря. Пятьдесят градусов или четырнадцать, но на носу Рождество, – напоминает он и легкомысленно разводит руками. – Нам нужно дерево, под которым будут лежать подарки. Не я придумываю правила. Кэл испускает еще один вздох – еще более тяжелый, чем прежний, но тоже садится на постели. – Ладно, справедливое замечание, – недовольно признает он и тоже озирается в поисках своей одежды. Они приводят себя в порядок, насколько это возможно без похода в ванную, задерживаются еще ровно на один короткий утренний поцелуй и только после этого покидают спальню. В квартире так тихо, что поначалу Киаран даже думает, будто миз Роген решила оставить их в покое – но нет. Она молча сидит на кухне, методично уничтожая содержимое полулитрового кофейника, и выглядит смиренно-сердито. Прямо как почтенная матрона (если допустить, что те позволяли себе такой непотребный вид), узнавшая, что ее ребенок лишился невинности до свадьбы, но уже не имеющая на влияния на происходящее. – Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – говорит она Кэлу, как только тот маячит в дверях, полностью игнорируя и присутствие Кира, и тот факт, что воспитанные люди для начала здороваются, даже если потом собираются читать нотации. Но агенту Махелоне, очевидно, все нипочем. Он расплывается в широкой улыбке и, плюхнувшись на стул напротив подруги, отнимает у нее кружку. – Я – знаю, – подтверждает он без тени сомнения. – Ты, надеюсь, тоже. Женщина скупо кивает и угрожающе супит брови, поворачиваясь к Киарану. – Если я только узнаю, что ты… – говорит она, но Кир набирается наглости ее перебить, просто-напросто снисходительно отмахнувшись. Как забавно все-таки складывается жизнь. Киаран рад, конечно, что у его запечатленного есть такой друг, как Джемма Роген. Но неужели она и правда думает, что вот этот человек, громко булькающий сейчас в адрес ее реплики украденным у нее же кофе, действительно нуждается в том, чтобы кто-то проводил для его безопасности такие разговоры с его партнером? – Мне невыгодно убивать его, – в конце концов замечает Кир, как ему кажется, вполне справедливо. – Я им питаюсь, помните? – и добавляет, подумав: – Доброе утро, кстати. Джемма закатывает глаза. – Потрясающее, – насмешливо отзывается она, но ничего больше не говорит. После завтрака они расстаются почти друзьями.VIII. fear foraoise
В воскресенье, после короткой встречи с друзьями и обмена подарками, становится окончательно ясно, что никто ранним рождественским утром не вломится к ним по какой-нибудь глупой причине, поэтому Кэл и Киаран, не сговариваясь, решают просто остаться дома вдвоем и начинают методично претворять свой план в жизнь. Джемма, заметно повеселевшая с последнего разговора об «ублюдке-Купере», присылает в их чат на четверых (наверное, потому что приняла Кира в семью, но не хочет этого признавать) селфи с этим же самым ублюдком и подписью: «Счастливого Рождества вам с медянкой и комаром, мальчики». Селфи выглядит забавно: Джемма на нем широко улыбается, а лицо Теодора представляет собой идеальный портретный пример к слову «занудность», но голова подруги лежит на его груди, и он с явной бережностью обнимает ее за плечо. Кэл не успевает ответить, когда с аккаунта Нормана прилетает: «И тебе не подохнуть от скуки в обществе твоего Гэндальфа». Кажется, шутка про ужеобразных Сайласу не понравилась. Конечно, в чате тут же завязывается перепалка по этому поводу. В итоге вместо внятного ответа Кэл шлет Джемме несколько стикеров и идет проверять замки. Просто на всякий случай. Кир появляется из ванной раскрасневшийся и распаренный, почти досуха вытирает полотенцем влажные волосы и просит отнести в шкаф принесенное часом ранее из прачечной белье, «чтобы оно не измялось на кресле за ночь». Его просьба рутинная и уютная, и Кэл выполняет ее также лениво, как она звучит, прежде чем сам отправляется в душ. Единственно, думает со смешком, что в квартире наконец-то появилась хозяюшка, но удерживает себя от подначки вслух, чтобы в итоге не оказаться с парнем на разных концах постели. А потом они валяются в обнимку в гостиной, игнорируя крутящийся по ТВ «Один дома», полностью занятые друг другом, и Кэл со странным восторгом думает, что Джемма больше в жизни не сядет на этот диван, если узнает когда-нибудь, чем они на нем занимались. Надо обязательно ей рассказать просто чтобы увидеть ее лицо. Интересно, кстати, что из этого дня можно – и следует – включить в дневник наблюдений за самим собой? То, что он чувствует Кира каждой косточкой, совершенно точно не ощущая при этом себя ни слабым, ни умирающим? Или то, что парень повадился «опустошать колодец», когда они обнимаются в постели перед сном, и Кэл после этого чувствует себя разве что немного более усталым, чем прежде, но зато спит без просыпу? Конечно, Энди Чон не из тех людей, которые любят в качестве изучения неизведанных существ почитать о том, какие прелюдии им по душе, да и слишком уж это личное, но… Что еще Кэл может написать, чтобы не дать постороннему сунуть нос в их отношения, в которые ему даже Джемму пускать не нравится? Елка мерцает огоньками гирлянды в углу мягко и не напрягающе, и Киаран лениво тянется к примостившемуся на кофейном столике бокалу с глинтвейном. Кэл позволяет ему ненадолго выпутаться из своей ловушки, чтобы сделать пару глотков горячего, подслащенного сахаром и цитрусами винно-коньячного варева, но тут же притягивает обратно к себе и беззастенчиво прячет ладонь на его мягком животе, задрав майку почти до горла. Тонкая ткань сбегает вниз по запястью, но его это совершенно не интересует. Его бокал почти опустошен, бокал Кира – выпит едва ли наполовину, но это вовсе не мешает им пребывать на примерно одинаковой стадии приятной нетрезвой праздности, постепенно перетекающей в нагревающийся интерес. Белые щеки Киарана выпачканы хмельным румянцем. Он вытягивается, выгибается под ласкающей его через солнечное сплетение к шее ладонью и подставляет под поцелуй приоткрытый рот, пуская по коже Кэла зудящее предвкушение. Кэл целует его не зажмуриваясь, смотрит в полуприкрытые ресницами мерцающие глаза – и утопает, затянутый как водоворотом в океан этой неизведанной черноты. Ему кажется, он ныряет настолько глубоко, что ему уже никогда не выплыть, что он так навсегда и останется на дне этих черных глаз, укутанный их непреходящим холодом. И впервые, думая об этом, Кэл действительно понимает – он хочет этого. Правда хочет. Холодного ила чужого прошлого, цветущих зеленых вод сложного настоящего, сине-синей бескрайности неизвестного будущего. И это – выбор. Выбор, который он сделал. На который имел право даже после всего, что произошло. Особенно после всего, что произошло. Остается надеяться, что Киаран в этом с ним согласен. Что он тоже выбрал, как и любое обладающее волей и желаниями существо. Они перемещаются на диване, ища удобное положение, и что-то вдруг с тусклым звуком ударяется об заглушающий шумы ковролин. Кир резко отстраняется, почти испуганно стискивая пальцами плечи Кэла, и по венам того проносится жгучее, ледяное, неясное. Кэл даже не успевает понять, что произошло, когда Киаран стекает с его колен на пол и быстро шарит руками рядом с диваном. В рассеянном свете извлеченных из балконных коробок гирлянд отсверкивает холодным солнцем. Кэл в недоумении сползает следом за Киром вниз. Тот сидит, глядя перед собой. Рядом на полу валяется маленькая коробка. – Я хотел подарить ее до полуночи – и забыл, – говорит вдруг Киаран, поднимая голову и вглядываясь в Кэла своими черными штормовыми глазами. – Забыл, представляешь? Он раскрывает горсть в маленьком теплом пространстве между ними. У него на ладони – стилизованный ключ из черненого золота с головкой в виде узла-клевера, нанизанный на толстый кожаный шнурок. И не то чтобы Кэл обладал особым умением читать намеки, но этот – вполне прямой. Это выбор. – Не знал, что может тебе понравиться, – в кажущемся безразличии чужого голоса не слышно ни трещины, но под кожей у Кэла от чужого волнения, кажется, сейчас все смерзнется в единый колючий ком. Он улыбается – и тянет Киарана вплотную, мягко нажимая на выступающие острым лопатки и согревая в их тесном соприкосновении снедающее его морозное беспокойство. Его нежная фарфоровая кожа вкусно пахнет каким-то очередным джемминым гелем для душа и смесью пряностей, и Кэл пьет ее лихорадочно пылающую прохладу, вновь пробираясь ладонями под чужую майку. – Отличный подарок, детка, – заверяет он, чувствуя, что просто не в силах перестать заставить свой рот заткнуться. Ты – подарок. – Теперь надо найти, куда я смогу его вставить. (Улыбнисьулыбнисьулыбнись). Губы у Кира сладкие и на вкус как вино с корицей. Он обнимает Кэла ногами за пояс, вообще не оставляя между ними больше никакого пространства, прижимается лбом к его лбу – и признает с каким-то ласково-обреченным весельем: – Боже, ты отвратительный. И Кэл пялится на него как дурак – на прищуренные глаза, падающие на лоб кудри – и растянутый в широкой улыбке зацелованный рот. – Это всего лишь значит, что у тебя плохой вкус в мужчинах, – наконец выдает он, когда перестает зависать, и целует эти красиво изогнутые губы снова. – Хочешь еще пару тупых приколов? У меня их полная голова. Киаран освещает теплый сумрак гостиной влажным сияньем своей улыбки. – Следи, – требует колко, – чтобы нам на всю жизнь хватило. И наконец смеется.