Второе (восьмилапое) пришествие

На Бейкер-стрит 221Б, прямо как в Филадельфии, всегда солнечно. Но, к сожалению, не всегда тихо. Шерлок был бы несказанно рад, будь это так, вот только с появлением в его жизни некоего преступного консультанта о тишине и спокойствии можно было забыть. Во всяком случае, дольше, чем на пятнадцать минут. И оглушительный крик с нижнего этажа - прекрасное тому подтверждение. —ШЕРЛОК! Он неохотно отрывается от своего микроскопа. Исследованиям минеральных волокон асбеста в условиях резкого спада температур придется подождать. До того момента, пока он не уладит (хотя бы попытается) разворачивающийся где-то на нижнем этаже Армагеддон. Не сказать, что Шерлок этого сильно хочет... Но выбора у него все равно нет. Поэтому быстро, как только может, он спускается вниз. Там к нему тут же подскакивают и разъяренным пчелиным роем переходят в наступление. Джон даже не успевает набрать в легкие достаточно воздуха, прежде чем начать говорить на повышенных тонах: —Шерлок... Это просто невозможно. Так больше не может продолжаться, слышишь меня? Я молчал, когда ты играл в свои ненормальные игры с проклятым убийцей. Я молчал, когда ты вынул пистолет у него изо рта. Молчал, когда ты притащил его сюда жить... —Он сам притащился, я здесь ни при чём, — невозмутимо перебивает его детектив. —Да-да, истинная правда. Гуляю, где хочу, живу, где хочу, — поддакивает откуда-то сбоку Джим. Лениво работая челюстями, он пережевывает жвачку. Не знай его Шерлок лучше, решил бы, что он здесь вообще ни при чем. Его сосед между тем распаляется: —Заткни рот! Тебя не спрашивали! — Джон всегда немного смелел в присутствии Шерлока, уверенный, что тот сможет защитить своего лучшего друга от неадекватного психопата, — Неважно, кто кого притащил. Важно то, что я это терпел. До тех пор, во всяком случае... Он делает глубокий вдох. В глазах - ужас. Встряхнув головой, он продолжает: —До тех пор, пока это не стало волочь всякую дрянь в мой дом! Если бы не обвиняющий жест в конкретную точку, Шерлок бы решил, что под "всякой дрянью" доктор Ватсон подразумевал самого Мориарти. Однако, приглядевшись, он понимает, что ошибся. На раскрытой ладони преступного консультанта он видит одно из его восьминогих домашних животных. Большой, размером в четыре дюйма паук вальяжно расположился на руке у хозяина и неспешно скреб своей мохнатой лапой по коже. А четыре пары глаз бдительно оценивали обстановку. Если бы у членистоногих было выражение лица, Шерлок мог бы поклясться, что конкретно у этого элемента оно выражало бы искреннее удовольствие от такого внимания к своей персоне. Доктор, впрочем, этого чувства не разделяет. Кажется, он вовсе не рад знакомству с еще одним живым существом. С тщательно скрываемым ужасом Джон таращится на чудовище и, скривившись, пятится как можно дальше. Пока не упирается спиной в соседа. Шерлок примирительно кладет руку ему на плечо - которую его друг, впрочем, тут же сердито смахивает. Тогда детектив вздыхает и молча считает до десяти. Говорит как можно спокойнее, надеясь, что Ватсон внемлет хотя бы гласу его рассудка: —Это просто домашний птицеед, Джон. Конкретно эта особь совершенно безвредна в виду особенностей данного вида членистоногих. Если их не провоцировать на агрессию намеренно, разумеется... У доктора дёргается правое веко. Он шипит, нервным каким-то, дерганным жестом пытаясь зацепить рукой стену: —Может быть, и безвредна, да. Не спорю. Но явно не тогда, когда я обнаруживаю его у себя в постели в семь утра! В миллиметре от собственного лица! Он сидел на моей подушке, Шерлок!.. —Вообще-то, это девочка. Самка, если точнее, — возмущенно вклинивается преступный консультант, — Наростов в виде шипов на лапках нет, неужели не видно? Глаза разуй! Он пихает под нос вмиг отскочившему Джону ворсистое животное, делая вид, что не замечает брезгливой гримасы. Упомянутому животному же, судя по всему, отвращение доктора было до лампочки. Оно меланхолично перебирает всеми восемью лапами на раскрытой ладони, не обращая никакого внимания на бедного доктора. Который сейчас был близок к чему-то среднему между обмороком и стрельбой по всему живому из револьвера. Потеряв всякий интерес к людям в комнате, Мориарти натирает пальцем брюшко птицееда. Настолько нежно, будто вместо паука на его ладони был как минимум антикварный диск с его любимыми рок-группами. Но наслаждаться обществом своего питомца ему все равно мешают. —Что? — Джим поднимает глаза, ощущая на себе сразу два взгляда взгляда: один - непроницаемый, второй - разъяренный, — Подумаешь, неплотно закрыл террариум. Не мои проблемы, что у кого-то, кто без сучка и задоринки прошел Афганскую войну, оказалась боязнь банальных зверюшек. Он зубасто улыбается. Детективу кажется, что Ватсону после этой фразы не показали язык чисто из соображений деловой этики. Однако он не был до конца уверен - то, что творилось в голове у Мориарти, не поддавалось никакому логическому объяснению. Даже его. Джон хватает ртом воздух. Дышит тяжело, натянуто. Казалось, будто из ушей у него вот-вот пойдет пар. —Ты... Ты... Но Джим уже моментально переключает свое внимание с оторопевшего доктора и обращается непосредственно к Шерлоку: —И вообще, эта твоя ручная собачка своим ором напугала мою малышку, — он поджимает губы, — Ты посмотри, как она боится! Видишь ворсинки? Они их от стресса теряют! Как я теперь верну облысевшего паука в террариум к еще трем экземплярам?.. Какое-то время Холмс наблюдает за тем, как птицеед в руке ходит ходуном от экспрессивных взмахов, которыми преступник сопровождал каждое свое слово. Иногда он задавался про себя вопросом, почему бы Мориарти не попробовать себя на театральном поприще? Так, он уверен, было бы лучше для всех. Жаль, что Наполеон преступности редко к кому-либо прислушивался. И, если быть совсем с собой откровенным, Шерлок даже не мог его в этом винить - иначе это было бы чересчур лицемерно. Он говорит, надеясь, что хотя бы на этот раз его услышат: —Ты своей тряской нервируешь ее гораздо больше. Отнеси ее куда положено. Не в мой кабинет, — добавляет детектив, едва завидев открытый рот Джима. Мориарти, очевидно, желает что-то сказать, но передумывает. Брезгливо оттолкнув от себя Джона, как какое-нибудь насекомое, он направляется к лестнице, ведущей на верхние этажи. В который раз Шерлок поражается, как у преступника хватает энергии не только портить всем нервы, но и скакать галопом по ступенькам, будто ему снова пятнадцать. Учитывая, что тот даже толком не спал по ночам - судя по тому, с какой завидной регулярностью он наведывался в это время в его апартаменты. Мориарти, между тем, бормочет себе под нос в перерывах между взбиранием по лестнице: —Вы посмотрите, какие арахнологи. Пойдем, моя хорошая. Нам тут не рады... Он снова взмахивает ладонью с пауком. А Шерлок старается звучать как можно мягче - эта тактика, как выяснилось, прекрасно работала не только с дикими зверями и детьми, но и с Мориарти. —Положи животное на место, прошу тебя. —А я что, по-твоему, делаю? — фыркает Джим, — До этого места еще дойти надо. Кое-кто выделил мне комнату на самом верху, чтобы мне, видимо, было удобнее каждый раз напрягать спину при подъеме. Ты такой заботливый, милый... Игнорируя последние слова (насколько это возможно), Шерлок раздраженно выдыхает: —Я не выделял тебе никакой комнаты. Я вообще не давал тебе разрешения тут жить. Ты сам взял и... Джим резко соскакивает с лестницы обратно и прикладывает указательный палец к губам детектива. —Ш-ш-ш, — маниакальный шёпот звучит у самого уха, — Не порти романтический момент. У нас они и так бывают чересчур редко. А что касается разрешения... Ну да, не давал. Но и не выгнал же. Я рассудил, что это вполне эквивалентно согласию. Раздраженный, Шерлок слегка морщится. Джим елозит у него по губам именно тем пальцем, которым секунду назад гладил птицееда - и, надо признать, ощущение волосков с брюшка членистоногого было не самым приятным из всего, что ему доводилось пробовать в своей жизни. Он осторожно перехватывает тонкое запястье и максимально аккуратно отодвигает его в сторону. Отвечает саркастически: —Как скажешь. Я бы рекомендовал попробовать силы в службе колл-центра, если целенаправленное игнорирование для тебя равносильно согласию. Однако пока он договаривал фразу, экспресс мысли преступного гения понёсся в совершенно противоположную от пауков и романтики сторону. У детектива присутствовало подозрение, что тот уже почти забыл о питомце в руке и теперь размахивал ею так, словно нес бутылку с газировкой. —Вот, в этом и суть... Мы могли быть кем угодно - буквально! - а в итоге гниём здесь, в этом болоте, где никто, ни одна собака не оценит твоего мастерства, — Мориарти продолжает вещать об их нелегкой судьбе, прыгая через две ступеньки. Шерлоку было почти жаль паука. Ему самому не слишком нравились членистоногие, однако такого хозяина он не пожелал бы даже врагу... Может быть, если теория о реинкарнации все же имела под собой основания, в своей прошлой жизни несчастный птицеед был террористом-смертником. Или еще какой-то абсолютно ужасной ячейкой общества, которую проклинали все и в жизни, и в посмертии. И даже так детектив не считал, что такого кошмара заслуживал кто-либо на этой планете. Он хочет было напомнить скачущему через две ступеньки консультанту, чтобы тот был поаккуратнее (не ради себя, а ради животного), но тот снова его опережает. Шерлок уже давно перестал пытаться уследить за скачущим мыслительным процессом, а потому просто обычно сосредотачивался на сказанном в данный момент времени: —Вот, например, об искусстве... Ты знал, что мир потерял величайшего поэта современности? — преступник с громким звуком лопает жвачный пузырь,— А все из-за того, что матери не понравилась моя считалочка... А я ее, между прочим, в свои неполные десять лет выдумал. По-моему, вышло вполне неплохо. Шерлок не успевает и слова вставить. Джим уже вновь косится на него, вдохновленный: —Хочешь послушать? Не дожидаясь ответа, Мориарти разворачивается посреди лестничного пролёта на каблуках и громко, с чувством, скандирует:

Раз, два, три - скорей умри,

Четыре, пять, шесть - за тобой смерть,

Семь, восемь, девять - прохладой могильною веет,

Десять, одиннадцать, двенадцать - пора уж тебе сдаться,

Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать - в склепе здорово валяться,

Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать - скоро будешь ты смеяться,

Девятнадцать, двадцать - некролог твой будет вкратце,

Двадцать один, двадцать два, двадцать три - мир в прах сотри...

—Я понял, не надо больше, — Шерлок быстро говорит, пока Мориарти набирает в грудь побольше воздуха, чтобы продолжить выступление, — У тебя был настоящий талант. Молодец. —Талант рифмовать на глаголы? Никогда о таком не слышал. Оба человека поворачивают головы на новый голос со стороны лестничного пролёта. С совершенно непроницаемым лицом только что прибывший Майкрофт облокотился на перила и теперь смотрел на них со смесью усталости и покорной скептичности. И Шерлок отнюдь не был уверен, что его появление не добавит новых проблем: когда дело касалось его брата, это вмешательство могло означать, что угодно. Мориарти на эту реплику с места лишь фыркает. Кривится в оскале, а после разворачивается на сто восемьдесят и бросает на ходу: —Шерлок, убери от меня своего родственника. У меня от его взгляда мигрень. А еще он ничерта не разбирается в поэзии. Задрав головы, братья Холмс наблюдают, как он в два прыжка доскакивает до верхнего этажа. Громкий хлопок дверью свидетельствует о том, что Джим наконец добрался до облюбованной им комнаты. И теперь, мурлыкая под нос какую-то из симфоний Моцарта, искал свой террариум. От сильного удара, правда, дверь открывается снова: Шерлок делает себе мысленную пометку починить дверные петли. Желательно, таким образом, чтобы они открывались только снаружи, и выйти из помещения Мориарти мог бы только через окно. Хоть это и были мечты на грани фантазий, но детектив все равно берет эту идею на вооружение. И снова обращает пристальное внимание на преступника, слыша, как тот возится со своими питомцами. Из-за угла доносится его приглушённый расстоянием голос:

Тридцать, сорок, шестьдесят - близ холма дома горят.

На холме стоит девчонка, дарит в жертву тьме котёнка...

—Конечно, котёнка можно, это ведь не пауки, — бормочет тихонько Джон. Оперевшись спиной на дверной косяк, он наблюдает из недр своего кабинета, как преступник бережно ссаживает птицееда в стеклянный ящик с другими обитателями. Ловкие пальцы проходятся то по одному брюшку, то по другому, пока Мориарти не будет полностью удовлетворен состоянием всех своих четырёх пауков. В такие моменты Шерлоку кажется, что этот человек вполне мог работать в каком-нибудь зоомагазине. Пока он не вспоминал, кем на самом деле этот человек являлся. Тогда идея о том, чтобы подпустить его к живым существам на пушечный выстрел, уже не казалась такой хорошей. От созерцания умилительной картины его отрывает чужая рука на плече. Майкрофт, который все это время неслышно замер рядом с ним, наклоняется к нему: —Нам надо поговорить. Серьёзно. Шерлок в ответ слегка морщится: —У меня все под контролем. Пока он тут, за ним можно приглядывать. Он не доставит больших проблем... По крайней мере, не больше, чем в своей привычной среде обитания. —Я не про него, — Майкрофт пренебрежительно отмахивается, словно преступный консультант не стоил даже толики его внимания, — Избавь меня от подробностей своей личной жизни, в моем мире должны остаться хоть какие-то тайны... Я имел в виду твоё недавнее дело об ограблении. Возникли некоторые проблемы, которые требуется решить как можно быстрее. В основном, это касается твоего права на взлом и проникновение в чужое частное предприятие. А вернее - отсутствия этого права. С этими словами он пристально смотрит ему в глаза, будто молчаливо осуждает. И совсем немного - чуть-чуть - гордится. Возможно. Шерлок хочет оправдаться, что у него не было особого выбора, но душащая железной хваткой гордость не позволяет - поэтому он просто кивает и устремляет взгляд на Мориарти с птицеедами. А заодно и на Джона, который уже успел отойти от первого шока и теперь снова намеревался накинуться с обвинениями на преступника. Майкрофт тоже не может отвести взгляда от этой картины. Затем откашливается: —Впрочем, я полагаю, сейчас не лучший момент для обсуждения важных вопросов, — его прерывают звуки гиеньего хохота: это Джон схватил Джима за лацканы пиджака и впечатал в стену. С трудом удержавшись от закатывания глаз, Майкрофт кривит губы в усмешке. —Я зайду позже. Когда у тебя будет не так... Оживлённо. Честно говоря, никогда не думал, что кто-то может вести себя в обществе ещё хуже, чем ты. Из всех присутствующих, пожалуй, только паук в своей стеклянной клетке не издавал не звука. Глядя на то, как он (она, это же девочка) снова выхватывается Мориарти из террариума и суётся в лицо Джону, Шерлок вздыхает. И замечает философски: —Зато он никого не убивает. Майкрофт хмыкает: —Пока. —Пока, — с ним соглашаются. Пускай Шерлок очень не любит просить у кого-то помощи - особенно у своего брата - иногда это делать все же приходится. И дело даже не в его связях с правительством, а в банальном умении вести переговоры. Очень неохотно, скрепя сердце, но все же Шерлок обращается к брату: —Будь так любезен, сделай мне одно одолжение. Отвлеки чем-нибудь Джона. Я целую неделю не слышал о терактах, массовых взломах и убийствах докторов, и мне бы хотелось, чтобы так продолжалось как можно дольше. Кинув быстрый взгляд на Мориарти, который скалится сейчас жутко прямо в лицо доктору, Майкрофт усмехается. Но все же отвечает: —В последний раз, Шерлок. Я выручаю тебя в последний раз. Да. Разумеется, в последний. Шерлок в этом не сомневается. В два быстрых шага Майкрофт достигает застывшего не месте Ватсона и с приветливым кивком пожимает тому руку. На Джима, как замечает Шерлок, он предпочитает обращать не больше внимания, чем на сигаретные окурки под ногами. И это абсолютно правильная тактика. Главное - уберечь от человеческого урагана его лучшего друга, с Мориарти он разберется как-нибудь сам. И эта возможность (к его огорчению) представится ему очень скоро, поскольку Майкрофт уже взял Джона за локоть и повёл его вниз. Подальше. В который раз Холмс убеждается, что Майкрофт не зря работал в правительстве: его брат прекрасно умел заговаривать людям зубы. Потирая переносицу, он обращается к разом притихшему Джиму: —Можешь прекращать свой цирк. Я уже обратил на тебя внимание. Ты же для этого все устроил, не правда ли? Ему в ответ фыркают пренебрежительно: —Боже, дорогой. Ты оскорбляешь мое чувство прекрасного. Никто в здравом уме не станет пытаться привлечь внимание социопатичного фрика - без обид, ладно? Шерлок не обижается. У него вообще присутствуют сильные сомнения по поводу "здравого ума" Мориарти, но, будучи пускай и фриком - но все же умным, он решает оставить эти сомнения при себе. А Джим между тем широким шагом направляется обратно к лестнице. Перед этим предварительно убедившись, что Шерлок следует за ним, конечно же. На краткий миг Холмс даже уверен, что он скатится вниз по перилам - но Мориарти все же не настолько был уверен в своих силах. Правильно, хмыкает про себя детектив. То, что тот ведет себя, как буйный подросток, не значит, что его тридцатилетнее тело скажет ему "спасибо". Спускаясь по лестнице нормальным, пускай и прыгающим, шагом, Джим вещает вполоборота: —Знаешь, зачем я на самом деле все это делаю? В смысле... Вот это всё. Всё до банального скучно. Просто людям нужен кто-то, про кого можно сказать: "Ну, я хотя бы не как тот парень, что взорвал Тауэрский мост и нашинковал свинцом кучу бездомных детишек." Этакая панацея от всего дерьма, что они творят ежедневно, знаешь, — Мориарти глумливо скалит зубы, — Им всегда нужен злодей. Каждому - свой, но какая разница, если можно сотворить всего и побольше, чтобы угодить всем наверняка... Шерлок очень, прямо нестерпимо хочется зажать обеими руками уши. Но он боится, что пропустит в сумбурной болтовне что-то действительно важное. С Джимом такое редко, но все же бывало. Поэтому он молчит и слушает. А преступник уже снова восклицает, развеселившийся: —В каком-то смысле, я - святой мученик. Страдаю во имя всех человеческих грехов. Что скажешь, Шерлок? Похож я на новое воплощение мессии на кресте?.. — Мориарти играет бровями, за всем этим делом едва не упав с лестницы. —Ты похож на человека, который сломает шею, если продолжит так прыгать по ступенькам, — невозмутимо отвечает Шерлок. Иногда Джима посещали мысли, что его личный детектив втайне от него принимает сильнодействующие успокоительные - иначе объяснить такое поразительное спокойствие было нельзя. Даже если и так, ему не было до этого никакого дела. Если для общения с ним Шерлоку требовался допинг - чёрт с ним. Мориарти пожимает плечами и надувает еще один жвачный пузырь, спрыгивая с лестницы на пол. Через пару секунд рядом с ним оказывается и Холмс. Вместе они спускаются в гостиную. В ней Мориарти, нисколько не смущаясь присутствия Майкрофта с Джоном, садится на край стола. И болтает ногой, лукавым взглядом стреляя попеременно в присутствующих. И хотя за разговором с Майкрофтом Ватсон намного успокаивается, но Шерлок по-прежнему кожей ощущает зависшее в воздухе напряжение. Пока, к счастью, безосновательное. Снимает это напряжение, разве что, заглянувшая в дверной проем миссис Хадсон. Поискав кого-то глазами, она благодушно осведомляется: —Мистер Мориарти, подготовить новую порцию насекомых для Пентесилеи? Криминальный консультант сверкает с насиженного стола белозубой улыбкой: —Не стоит, вы чрезмерно добры, моя дорогая. Но Пентесилея сегодня уже завтракала. С такой же благосклонной улыбкой миссис Хадсон удаляется, и Шерлок невольно задаётся вопросом: не подсыпает ли Мориарти ей чего-нибудь в напиток, раз она так спокойно относится к убийце в собственном доме?.. Но додумать эту мысль он не успевает. Поперхнувшись чаем, Джон ненадолго отвлекается от разговора с Майкрофтом. И изо всех сил пытается подобрать челюсть. —Пентесилея... Господи, — он бормочет лихорадочно, стискивая голову пальцами, —Пентесилея... Это же надо додуматься... Шерлок хмурится: —Действительно. Не улавливаю связи между царицей амазонок и пауком. Он провожает задумчивым взглядом брата, который медленно, но верно уводит вновь закипающего Джона прочь из комнаты. Но даже спустя целую минуту тишины никаких, даже отдаленно близких аналогий все равно не находится. —У меня всегда была богатая фантазия, ты же знаешь, — Мориарти довольно облизывает губы и закидывает в рот (к жвачке) дольку порезанного яблока со стола, — К тому же... Ты до сих пор ничего не понял? Твоя - да и не только твоя - проблема в том, что ты всегда ищешь сакральный смысл там, где его нет. Цок-цок-цок. Цок-цок. Уже привычным движением Джим выстукивает ногтями по лакированной поверхности стола, как бдительно замечает Шерлок, сначала Марсельезу. Потом, через две строчки, вдруг сбивается на "We'll rock you" Queen, которая затем плавно переходит в двенадцатую сонату Бетховена. И под самый конец тарабарщину из музыки добивает сообщение азбукой Морзе, выстучанное каблуком ботинка по полу. Детектив недоуменно изгибает брови, без труда различив слова в шифре. "Кошачьи хвосты дерутся с феерическими ежами, а двадцать три водных шпыняют музыкальные ноты." Шерлок моргает. Абсолютная бессмыслица. Даже для него. "Бред какой-то. Что он пытается?.."— додумать мысль он не успевает, поскольку натыкается на насмешливый взгляд Мориарти. Очень глумливый и ехидный, которым преступник продолжает его сверлить - пока лакированные ботинки выстукивают что-то еще про ежей и кошачьи хвосты. Шерлок стискивает зубы. Его снова поймали на том же самом, и довольная ухмылка криминального гения это подтверждает. Тот театрально вздыхает, взмахнув кистью: —Иногда ритм - просто ритм, без всякого там секретного ко-о-да, — Шерлок прикрывает на секунду глаза: порой эти кривляния достаточно утомляли, — А иногда имя - просто имя. Всё! Finita la commedia. Ответить детектив снова не успевает. Впрочем, он уже привык. Все, что говорил обычно Мориарти, предназначалось для одного-единственного слушателя: для него самого. Он, Шерлок, просто приятный бонус. Или нет. Джим подходит к нему вплотную и преданно заглядывает в глаза. Говорит негромко, пересохшие губы облизывая: —Кстати. У Шерлока нет абсолютно никакого желания слушать, о чем ему поведают в этот раз. Но затычки для ушей он оставил в кабинете, а потому вынужден терпеть очередные сотрясания воздуха. Которые, в принципе, не заставляют себя долго ждать. Мориарти похабно ухмыляется: —Я уже говорил, что у тебя крайне удобная постель? —Шесть раз, —чеканит детектив, — Ты приходил ко мне по ночам шесть раз, чтобы уведомить об этом. И еще один во время моей болезни, когда я был уверен, что это бред моего воспалённого сознания. Джим нисколько не смущён. Пожимая плечами, он отвечает: —Я думал, ты тогда спал. В таком случае, скажу в седьмой. У тебя чертовски удобная постель. Вообще-то, я все жду, когда ты пригласишь меня лично засвидетельствовать это удобство... Право, Шерлок, мне очень неловко каждый раз делать это без тебя. Если ты понимаешь, о чем я... Шерлок закатывает глаза, не в силах больше выносить этих откровенно пошлых пантомим. Впрочем, у него мелькает мысль, что даже этим можно воспользоваться... Если знать, как. Скопировав насмешливый прищур преступника, он говорит ему тон-в-тон: —Приглашу. Если пообещаешь больше не подбрасывать специально своих Grammostola aureostriata в комнату Джона. Его тут же с возмущением перебивают: —Ну-у-у-у, это скучно... Ты отвратительно неинтересен, Шерлок. А если они туда забегут случайно?.. —Нет. Тогда договор аннулируется. —Ты убиваешь во мне всю радость, — трагично вздыхает Мориарти, — Ладно. Больше никаких членистоногих в обители доброго доктора. Честное слово. Клянусь чем хочешь - хочешь, жизнью Лестрейда? —Не надо. Простого слова вполне достаточно. Надо же, это было легче, чем он ожидал. Не сказать, что он сильно доверял слову Мориарти - каким бы, по заверениям последнего, кристально честным оно ни было. Но все же это было лучше, чем ничего. Хотя конкретно сейчас Шерлок бы предпочёл, чтобы сверху на нём не сидели убийцы и террористы. И тем более не обхватывали руками шею, не прижимались всей тощей тушкой к его груди и не шептали проникновенно в ухо: —Такой горячий, Шерлок. Прямо как печка. Ну же... Признай, что я тебе нужен. Что тебе со мной весело. Что ты уже жить без меня не можешь. —Слезь с моих колен. Мориарти сверкает в ответ одной из своих лучших зубастых ухмылок: —Слезу, если признаешь это. Подумаю, во всяком случае. Шерлок подавляет тяжелый вздох. И отрешенно смотрит в окно, размышляя о том, что пройдет еще очень, очень много времени, прежде чем кто-то из них сдвинется с места. Потому что он тоже мог быть очень упёртым. Особенно, когда это касалось вещей, которые он всеми силами не желал озвучивать вслух. Даже если эти вещи были очевидными.