Вкус Чидори

«— Я всё что угодно сделаю! Прошу тебя… останься со мной… — Надеюсь, однажды ты сможешь меня простить».

      Не спится. Бессонница клюётся хуже голодных индюков, которым рассыпали семена, да и шумит в голове прямо как эти проклятые пернатые. Сакура лежит, вперив глаза в потолок, и снова видит войну. Кончики пальцев беспокойно подёргиваются от желания сложить печати. Почувствовать себя сильной. Защититься.       И даже Саске через стенку не дарит ей заветного спокойствия и безопасности. Он, может, и силён, чтобы отбить атаки Зецу, воскрешённых шиноби и даже Кагуи, но ничего не сможет поделать против демонов внутри Сакуры.       Даже не так.       Саске понятия не имеет, что внутри Сакуры сидят демоны.       И это хуже всего.       Девушка отворачивается к стенке. Даже футон кажется сегодня по-особенному неудобным. Никак не удаётся устроиться и заснуть, а ведь такими темпами скоро взойдёт солнце. Тогда снова не останется места вырвавшимся эмоциям. Ведь всё в порядке. Должно быть. И с этой фразой, выбитой поверх фарфоровой маски, Сакура живёт изо дня в день. Ведь Саске здесь, рядом. Должен быть. Сам позвал к себе и за собой. Впустил наконец. Только долгожданного счастья не случилось. Случились лишь угловатые попытки сделать вид, будто всё хорошо.       И теперь Харуно лежит одна в гостевой спальне. Чувствует чакру того самого единственного и неповторимого за сёдзи. А ещё чувствует, насколько не вписывается в его жизнь. Такая неловкая. Несоразмерно яркая. И… слишком живая. У Саске столько смертей за спиной, что самому впору взять в руки косу и вершить чужие судьбы. И он взял бы, если бы только… Нет, не Сакура.       Если бы только мог.       В этом доме давит всё. От неумелых попыток завести разговор до стен с моном клана Учих.       Чужой дом. Чужое место. Чужой человек.       Тоска душит сердце, пока перед глазами, как кадры старого кинофильма, тянутся воспоминания. Сакура и не помнит, когда всё началось. Вот мысли и идут наоборот, с конца. Не её последние дни среди призраков вырезанного клана, нет. С того самого момента, как потерянный Саске возник на её пороге, неловко отводил взгляд и, как обычно, бесцеремонно огорошил одной фразой:       — Давай жить вместе.       Не вопрос, не предложение и даже не утверждение. Неуклюжая попытка вписаться в оставленную в прошлом Коноху. Нашёл вроде как рабочий способ — Сакуру. Она ведь всегда, везде, при любом раскладе за ним хвостом. И теперь Саске, некогда отрезавший собственными руками этот хвост, как ящерица, пытается снова его отрастить.       В этот фарс не верит никто. Только из вежливости молчат, кивают, будто всё на свете понимают. Даже бака-Наруто порой пропускает в сторону сокомандников подозрительный взгляд. Всё ищет подвоха. То ли друга жалко, то ли за подругу обидно. Но снаружи радуется. Искренне, ярко, заразно, как только он умеет. Саске-теме ведь вернулся в деревню! Сколько за ним бегал — теперь вот он. Дома.       А Учиха даже порог без Сакуры переступить не смог. Попытался. В первую же ночь сбежал, до самого рассвета пропадал в идзакая и глушил сакэ бутылку за бутылкой. Он вырос в семейном поместье. Но вырос во лжи. Теперь же, зная правду, даже на стены смотреть тошно. Вот и пришёл за Сакурой. Верил, надеялся, отчаянно нуждался в том, чтобы она всё исправила и залечила. Но такое ни одному ирьёнину не под силу.       Немудрено, что Харуно не может с этим справиться. Мелко-мелко дышит за сёдзи. Не то плачет, не то задыхается. Саске всё слышит. Сделать только ничего не может. Нет, он был вежлив. Даже предлагал ей поселиться в своей комнате, хотел сам в гостевой остановиться. Отказалась. Да и что бы это изменило? Самого Саске? На смех ёкаям.       Сакура не дура. Сама всё понимает. Невозможно исправить и переделать того, кто всю жизнь только и умел, что ненавидеть. Сейчас ненавидеть нечего, просто привычка осталась. С такой не заводят отношения и тем более семью. Только вот… не прогонять же Сакуру теперь. Вот и живёт за стенкой как нечто инородное, как капля росы в льняном масле. Утонуть не может, да и смешаться тоже.       Не то чужая, не то другая.       И Саске предпочтёт первое. С чужими у него разговор короткий — звон клинка кусанаги и пустые ножны. Всё предельно просто. Однако само присутствие Сакуры в доме его семьи, в его доме, разбивает вдребезги последнюю попытку оттолкнуть. Будь она чужой — Саске даже пыль в гэнкане протереть не позволил бы. Разве что на энгаве. Снаружи. Тряпкой, которую потом непременно сожжёт Аматерасу. И того, кто рискнёт приблизиться, тоже.       А Харуно здесь, буквально за сёдзи. И до сих пор жива.       Саске даже к себе прислушивается — на дне желудка что-то шевелится, как червячки. Раздражение? Язвы? Ещё один Орочимару? Учиха не знает, но чувствует — оно такое же инородное, как Сакура. И шевелится так же, как девчонка — не вовремя, невпопад, слишком живо. Только жаль, на эту гадость грубые слова не действуют. Вот и лежит Саске по ночам без сна. Ворочается. Слышит Сакуру за полупрозрачной бумагой и мечтает придушить живность внутри. Ками великий упаси, окажется, что это душа! Такого позора ни один Учиха не вынесет!       В их клане либо разум, либо сердце. Никакой души. Именно поэтому каждый Учиха умеет любить со всем жаром сердца и мстить со всей холодностью безумства. Жестоко?       Скорее, закономерно.       Утром Сакура просыпается первой. На цыпочках по дому передвигается — вдруг разбудит духов покойных. Или того хуже — Саске. Будет весь день потом раздражённо фыркать и прямого взгляда избегать. Не то в отместку, не то по привычке. Дома Учиха спит долго, пока лучи не прогреют смолянистые волосы и расцелуют бледную кожу. Отдыхает.       Куноичи, как вчера, помнит совместные миссии — Саске почти не спал, а если и дремал, то при малейшей опасности распахивал кроваво-красные глаза. Томоэ вращались так быстро, что голова от одного взгляда кружилась. Всегда был готов биться насмерть. Даже тогда, когда Харуно не была с ней ещё знакома.       Наивная, наивная Сакура.       Смешно вспоминать ту неумелую девчонку с огромными испуганными глазами-блюдцами. Кажется, будто это было совсем в другой жизни. Теперь смерть идёт рука об руку с ниндзя-медиком. И Сакура понятия не имеет, чья ладонь окажется сверху в следующей схватке за чужую жизнь.       Девушка стоит босиком на кухне перед распахнутыми сёдзи и глядит на сад. Тепло. Тепло и отчего-то тоскливо. Небо затягивают светло-серые облака. Они плывут издали и скоро перекроют квартал Учих. Девушка слегка склоняет голову, вперив взгляд в высохшие кусты и деревья. Нет. Их не оживит даже весенний дождь. Им не подрезать ветви, не удобрить почву — всё бесполезно.       Мёртвое вырывают с корнем.       И посадить здесь Сакуре нечего. Да и сделать это одна не в силах. А Саске… разве можно на него положиться в таких вопросах? Наверняка он не заметил ни мёртвого сада, ни увядающей рядом Харуно.       Только сейчас Сакура сама не замечает хозяина дома. Он возникает бесшумно — заглядывает на кухню после душа. Прямо так. В одних хакама и с полотенцем на голых плечах. Оборачивается девушка лишь тогда, когда он подходит достаточно близко, чтобы привлечь к себе внимание.       — Проснулся?       Харуно робко скользит взглядом по телу и рассеянно останавливается на глазах-омутах. Чёрных, как сама бездна. Однако восторженная девочка внутри неё всё чаще унимает захлестнувшие чувства сама.       Кто бы сказал десятилетней Сакуре, что её дыхание больше не будет сбиваться при виде Саске… и что жить она будет с ним под одной крышей. Не потому что Учиху заставили, а потому что сам к ней пришёл и попросил! Да она в тот же день Цунаде-саму из запоя вытащила бы, чтобы этого больного вылечить!       — Что-то не так? — Саске выглядывает в окно через девичье плечо.       — Ничего, всё в порядке, — Харуно слабо улыбается. — Кажется, дождь собирается.       Она следит за каплей на влажных смолянистых волосах. Кап. Вторая течёт прямо в полотенце. Кап. Третья собирается на кончике челки. Секунда — и капнет на ресницы. Сакура завороженно тянет пальцы, но буквально в миллиметре их перехватывает твёрдая рука Учихи. Кап. Капля мажет по щеке и разбивается о пол.       Саске неловко разжимает ладонь и отводит глаза. Дурень.       Сакура, будто огретая, сглатывает. Дурёха.       — Пойду переоденусь, — сипло ворчит хозяин, теперь уже достаточно шумно передвигаясь по дому.       Харуно рвано выдыхает, как только он удаляется. Глаза щиплет, как от острых перцев. Только резкость Саске гораздо острей. До боли закусив губу, девушка душит внутри опустошающий ураган и поворачивается к плите. Пора готовить завтрак.       Когда потомок великого клана входит в гостиную, выглядит он уже совсем буднично. Теперь на нём красуется белая рубашка на запах с моном Учих на спине, а хакама поддерживает пояс оби. Не хватает лишь ножен клинка, чтобы мысленно вернуть Сакуру в прошлое.       Та же, накрыв стол в гостиной, в последнюю очередь вносит свежезаваренный кофе. Саске привычно садится на своё место, без раздумий накладывает яичные роллы с ветчиной и сыром поверх чаши с рисом и принимается за завтрак. Словно последней неловкой ситуации между ними и вовсе не было.       Сакура тоже садится на отведённое ей место — дзабутонов за большим столом теперь всего два. Жутко неудобно. Казалось, пора бы ей уже привыкнуть, но в своём доме девушка сидела на стульях или на диване. Здесь же… всё по-учиховски чопорно. Даже сам Саске. Вот он сидит вполне естественно, подмяв ноги и вытянувшись в спине, — будто никогда не сбегал из Конохи и всю жизнь трепетно следовал традициям.       Друг на друга ни один из них не смотрит. Лишь малахитовые палочки бьются о фарфор. Харуно никогда не подумала бы, что будет есть малахитовыми палочками. Такие обычно лишь в коробке для красоты и выставляют, а Саске… сказал, что купил в одном из путешествий. Напоминало о доме. Теперь вон пользуется — совсем как один из даймё…       — Кстати, дома сахар закончился, — чтобы разбавить постный завтрак, произносит девушка, отпивая несладкий кофе.       — Вот как, — Учиха бросает мимолётный взгляд на горячий напиток в руках Сакуры.       Действительно горчит.       Больше в то утро Сакура к кофе не прикасается.       Когда Саске после завтрака уходит решать вопросы с Хокаге касательно его возвращения в деревню, девушка даже чувствует облегчение. Выдыхает — то ли устало, то ли свободно — и идёт убирать со стола. А ненавистный горький кофе выливает в раковину.       Саске свой допивает. У него вообще есть привычка — доедать всё до крошки, аккуратно складывать салфетки после себя, убирать посуду. Сакура чувствует, как неосознанно пытается ему соответствовать. Тянется за ним, как росток за солнцем. Глупый росток. Разве он не знает, что тянется не к солнцу, а к сгорающему во тьме метеору? Секунда — и тот вполне может врезаться в неразумное растение. Уничтожить в мгновение ока.       Становится душно.       Девушка возвращается в выделенную спальню и присаживается перед трюмо. Из зеркала смотрит не она — призрак. Нежная белая кожа будто сереет, в глазах отражается больше стекла… только розовые пряди всё такие же — яркие, полные жизни и красоты. Сакура медленно расчёсывается, не сводя взгляда со взмахов щётки. Время в этом подобие гендзюцу пролетает незаметно — тучи уже сгущаются прямо над кварталом Учих.       Первая неожиданная молния заставляет Сакуру вздрогнуть. Она встряхивает головой и косится на распахнутые сёдзи. Когда раскат грома поспевает за вспышкой, вызвав глухой удар сердца, девушка подрывается с места. Широким резким жестом она закрывает деревянные створки и снова вздрагивает, когда утробный зов грома пробивает небо.       — Ненавижу… чёртова гроза… — чтобы успокоить бешеный ритм в груди, Харуно заговаривает сама с собой.       Где-то во дворе мяукает кошка, скрываясь от дождя. Комната темнеет с каждой секундой — непогода словно лезет во все щели и мечтает застигнуть Сакуру врасплох. Сомкнется на шее — и она забудет, как дышать. Совсем как тогда…       Тогда Сакура замерла перед Саске, в чьих руках послушно танцевала молния.       Удивительно, насколько покорной может быть такая дикая стихия. Только это не вызывало в девушке восторга или восхищения. Не теперь. На экзамене на чуунина — да. Харуно тогда страшно гордилась Саске. Кто бы мог подумать, что он с такой лёгкостью освоит коронную технику Какаши-сенсея?! И кто бы мог подумать, что это убийственное дзюцу будет применяться против своих же товарищей?..       Едва перед глазами всплывают картинки прошлого, Сакура прикусывает щёку изнутри. Не время. Ей стоит поторопиться и закрыть амадо, чтобы защитить тонкую рисовую бумагу от ливня. Пока девушка затягивает тяжёлые деревянные створки, капли нещадно барабанят по голове и плечам.       — Ксо… да закрывайся же ты… — зло ругается куноичи, с силой налегая на заевшее амадо.       Наконец последняя створка захлопывается, чудом не подняв пыль, а сама гостья поместья замирает. Силы будто покидают тело, она поникает и остаётся стоять на месте. Ноги отчего-то не слушаются. Да, дом теперь защищён, только себя Сакура защищённой не чувствует. Уже нигде.       Возвращаться внутрь кажется идеей ещё хуже, чем промокнуть до нитки. Девушка сама не понимает, что у неё в голове и тем более на душе. Тоска обрушивается на неё прямо как треклятый ливень на Коноху, смывая краски со стен и обнажая трещины. Кажется, они давно пошли и внутри Сакуры. Как иронично. Спрятались под сахарной коркой иллюзий. Длинные и короткие — как сеть опоясывает израненные чувства — сплетаются и пускают новые лозы.       Где-то снова истошно мяукает кошка — то ли наступила на лужу, то ли не успела укрыться. Этот протяжный зов напоминает Сакуре её собственный голос. Голос, которым она всю жизнь обращалась к Саске — когда он ринулся в бой против Орочимару, когда получил проклятую метку, когда ушёл из деревни или направил клинок на Наруто. Каждый раз она срывалась на крик и ничего не могла поделать.       Даже обретя силу, Сакура чувствовала свою беспомощность.       И здесь — в квартале Учих, в средоточии силы великого клана — она напоминает подобие шутки. В сражении против Кагуи от неё проку было больше, чем в битве за счастье с Саске. Потому что в том бою Саске тоже сражался на пределе своих сил.       «Может, пойти к Ино?» — мелькает в голове у ворот квартала.       Нет, к ней тоже нельзя. Что подумает подруга, увидев её в этом состоянии? Угнетённом, доведённом до предела, разбитом и разочарованном? Смешно, что для этого единственный наследник великого клана Учих не прилагал никаких усилий. Верней, именно их отсутствие и стало началом конца.       Сакура бредёт, сама не зная куда. Ноги ведут её по хорошо знакомым улицам, сейчас размываемым дождем. В придорожных кафе и идзакаях ещё шумно — непогода лишь привлекает посетителей. Каждый ищет укрытия и вместе с тем раскошеливается на горячий чай или кофе. Кофе. Харуно кривит губы в едкой усмешке, обычно посвящённой только Ино, воображающей своё превосходство. Гадкий напиток. Только три ложки сахара спасали его, а теперь — ничего. Его никогда не будет в её доме.       Где-то на периферии за стеной дождя Сакура слышит знакомый голос. Её кто-то окликает и зовёт, приглашает пойти вместе. Однако голос будто звучит из космоса, а то и дальше. Кажется, в уши забита вата и лишь гром достигает слуха. Сейчас видеть друзей хочется меньше всего. От очередной вспышки девушка крупно вздрагивает, но продолжает упорно плестись вдоль дороги. Люди по пути ей встречаются всё реже, будто вся Коноха — сплошной квартал Учих. Деревня-призрак. И именно призраком Сакура себя ощущает.       Позади остаются и ворота деревни. Пройти дальше — углубиться в лес. Сменяемый пейзаж вдруг снова сливается воедино, вокруг — завеса ливня, а за ней — деревья да кусты. Ни единой души. Чем дольше девушка идёт, тем сильнее её пробирает дрожь. Влага уже напитала кофту и юбку, а сверху ничего не было. Сакура даже домашние тапочки не сменила, когда выходила на энгаву. А непослушные ноги вывели её за деревню и не думали останавливаться.       Во всём виноваты молнии.       Хочется раствориться, стать единой с водой и очиститься. Сакура не то наказывает себя, не то пытается уберечь. Только крупные капли, разбивающиеся о плечи, ложатся тяжёлой рукой. Но чьей? Друга? Недруга? Хуже всего, когда их лица смешиваются — и вот ты уже не понимаешь, за кого и за что сражаешься. Сакура видела войну. Видела смерть. Видела предательство. Едва не умерла сама. Сколько раз?! Посчитать язык не поворачивается.       И ведь выжила.       Словно расчищая ей путь, ливень выводит Харуно к смутно знакомой местности. Здесь шум водопада сливается с дождём. Сакура наконец останавливается. Силы покидают и без того ослабевшее тело, доведённое душевными терзаниями. Идти дальше уже не хочется, только воспоминания одолевают её.       «Как странно, — думается девушке, — вода есть вода, но свободнее капли, что падают с неба, или капли, что бегут ручьём и срываются в пропасть?»       Сакура слишком близко подходит к краю и заглядывает в черноокую бездну. Но этот взгляд не пугает её. Даже кажется знакомым. Столько лет она вглядывалась в бездонные глаза напротив и искала одобрения. Признания. Любви. Но разве можно зажечь лёд? Иронично, что именно огонь — природная стихия Учих, которая никогда не грела их жестокие сердца. Только чёрное, пожирающее всё безвозвратно пламя Аматерасу им под стать.       Скалистая бездна отвечает Сакуре взаимностью. Таращится на неё во все глаза и зовёт. Под вой ветра и шёпот дождя напевает и о любви, и о признании, и об одобрении. Обещает не причинять боль. Не то что безразличный Учиха, дважды направивший дикую молнию в руке в доверчивую Харуно.       Чидори.       Ярость, сосредоточенная на кончиках пальцев.       Сакура навсегда запомнила эту проклятую технику, которой Какаши-сенсей обучил Саске ради победы на экзамене. Молния в руке. Металлический вкус, будто лизнул клинок кусанаги, всегда горчит на языке девушки, когда начинается дождь. И во всём виноват чёртов Учиха. Ни разу не замешкавшийся, не задумавшийся. Холодный-холодный как декабрьский ветер. Он был готов сразить её насмерть без единого колебания. Только чудо спасло Сакуру.       Глаза застилает не ливень — слёзы. Две крупные капли срываются с ресниц, а продрогшее тело сгибается под весом настигшей усталости, тоски и отчаяния. Нет сил терпеть. Когда становится слишком сложно дышать, хрипы всё же разрывают горло изнутри. Когтями пробиваются горьким вскриком наружу. Сакура рвано всхлипывает и зажимает рот рукой. Хочется выкричать всю ту боль, что она годами хоронила в себе. Все невысказанные слова, ночные кошмары и пережитые грозы. Всё-всё-всё.       Может, тогда полегчало бы? Отпустило все обиды и забило зияющие дыры в душе?..       На катком выступе нога соскальзывает, и девушка в доли секунд оказывается в голодной пасти бездны. Той самой, что ласково пела, а теперь хищно щёлкает зубами. Сакура лишь успевает шире распахнуть зелёные, как первая весенняя зелень, глаза. Она срывается, но не кричит. Первый инстинктивный порыв — сосредоточить чакру в конечностях и ухватиться за что-нибудь. Второй — распечатать Бьякуго и выпустить всю силу.       Это чувствовал Наруто, когда падал в ту же пропасть много лет назад? До того, как смог призвать жабу Гамабунту?.. Но у него рядом был Джирайя-сама. Он не позволил бы непоседливому ученику откинуться на тренировках. А у Сакуры… нет. Никого рядом нет.       Оно и к лучшему.       Тело внезапно расслабляется. Третьего порыва не будет, нет. Несясь вдоль острых клиновидных выступов, куноичи даже не пытается себе помочь. Лишь подставляет лицо ливню, от которого гравитация уносит её всё дальше и дальше.       Новая вспышка в небе — всё, что видит Сакура, и закрывает глаза. Нет сил больше смотреть на эту стихию. Хватит. Насмотрелась. Едва не ослепла. Только на языке снова горчит металлический привкус и уши закладывает от глухих раскатов. Внутри настолько пусто, что ударь молния прямо в неё, она отзовётся таким же раскатом.       — Ксо… САКУРА!       Злой крик звучит точно гром — поражает каждую клеточку в теле, что страшно разомкнуть веки. Словно, если сделает это, всё вмиг исчезнет. Превозмогая себя, девушка всё же поднимает ресницы, в которых застревают слёзы. В ту же секунду сильные мужские руки обхватывают безвольное тело и крепко прижимают к себе. Стискивают так, что рёбра трещат и весь кислород наружу выходит.       Снова чудо?..       Сакура жадно хватает ртом воздух, будто её топили или верёвку на шее затянули. Закашливается от резкого потока холодного воздуха в лёгких и едва выравнивает дыхание. Ей стыдно смотреть в лицо своего спасителя. Невыносимо стыдно вновь упасть в этих глазах-безднах.       — Посмотри на меня, — низко рычит Саске, пока призванный ястреб поднимает их всё выше и выше. — В глаза мне посмотри, говорю.       Сдержав истеричный всхлип, Сакура слушается. Сквозь туманную пелену смотрит чистой зеленью на точёные черты идеального Учихи. Его лицо расплывается не то от слёз, не то от стремительного ливня, навстречу которому они теперь несутся. Впервые на лице Саске она видит не извечное безразличие или ярость. Хотя её тень всё же лежит тонким слоем. Гораздо отчётливей беспокойство. Такое дикое, неестественное, несвойственное Учихе.       Может, мерещится?..       — Как же это… — шипит сквозь зубы Саске, а Сакура мысленно заканчивает за него: «раздражает».       Но он не продолжает. Осекается. Смотрит так пристально и внимательно, что сердце сжимается и заходится новыми рыданиями. Харуно закусывает губу, чтобы не разреветься во весь голос. Тиски немного ослабевают, а взгляд Учихи смягчается. Он шумно выдыхает и подставляет лицо дождю:       — Ками всемогущий…       Сакура коротко всхлипывает и прячет глаза. Только девичьи пальцы трясутся и крепко-крепко сжимают ткань рубашки на груди. А под ней сердце колотится… Стремительный полёт неприятно холодит мокрую насквозь одежду, но Саске забыл плащ в кабинете Хокаге. Слишком сильно торопился. Бежал быстрее ветра за Паккуном, лишь бы успеть. Успеть до того, как Сакура сглупит.       А в том, что сглупит, ни разу не сомневался.       Видел сам, читал между строк и в молчании между фраз. Только ничего сделать не мог. Не знал, как. Спрашивал вскользь у Наруто, только он ничего не смыслил ни в девушках, ни в намёках. Спросить у кого-то другого гордость не позволяла. А Саске думал — надеялся — всё само наладится.       Не наладилось.       Иначе не пришлось бы ему насильно вырывать Сакуру из лап пропасти, в которой даже живучий Наруто едва уцелел. Но что хуже всего — Саске не встретил ни капли сопротивления. Сердце задрожало под рёбрами от такой картины. Сакура, что всегда боролась за друзей, деревню, правду, справедливость, за него опустила руки. Не хотела сражаться даже за собственную жизнь.       — Почему ты ничего не сделала? — в голосе нет злости, только непонимание и… тревога.       — С-Саске-кун…— Сакура встречает его прямой взгляд и ёжится от вспышки молнии. — Я призвала бы… нет, использовала бы технику подмены или… — мысли путаются в голове, а в слова предательски проникает дрожь.       Ложь.       Саске знает.       — Сакура, я мог не успеть, — произносит таким серьёзным тоном, а у самого поджилки трясутся. Впервые.       Такое оцепенение случалось всего раз — в Лесу Смерти, где Саске-подростку пришлось противостоять Орочимару. Тогда он во всей красе смог раскрыть вкус беспомощности, всеобъемлющего отчаяния и первобытного ужаса.       Сакура заставила его вспомнить это удручающее чувство. От этого становилось ещё страшней.       Ястреб плавно взмахивает крыльями, рассекая воздух, и приближается к деревне. Саске не снижает его. Не стоит бросаться на глаза жителям. Хватит и любопытной Ино, которая в последнюю минуту осознала, что Сакуре нужна помощь. Хорошо, что додумалась примчаться прямо в Резиденцию Хокаге. Заметила тапочки подруги. Домашние. Мокрые.       Саске хмуро смотрит на голые ноги девушки и вздыхает. Даже обувь умудрилась потерять. Разве может это быть пресловутым «я в порядке»?!       — Расскажешь, что случилось? — Саске впервые просит о чём-то подобном.       Казалось, Харуно настолько разговорчива, что просить её можно только об одном — заткнуться. Но теперь… больше всего на свете Учиха хотел получить ответ на свой вопрос. Узнать во всех деталях и услышать её боль. Почувствовать в ней жизнь.       Сакура молчит. Жуёт нижнюю губу и смотрит печально вдаль.       Вздох.       Саске с минуту прислушивается к дождю, пока под ними проплывает лес. Пахнет свежестью и дикой вишней. Её запах. Собравшись с мыслями, Учиха заглядывает за горизонт и тихо заговаривает:       — Всю жизнь я избегал людей. Разрывал все узы до того, как это сделает кто-нибудь другой. Искал силы и пробивал свой путь. Он был полон крови и потерь, Сакура. С самого начала.       Собственное имя заставляет девушку вздрогнуть и посмотреть на Саске. Прекрасное, будто списанное с самой дорогой гравюры, лицо остаётся таким безмятежным и спокойным, что хочется прикоснуться. Но вдруг… вдруг снова оттолкнёт? Сакура не хочет рисковать.       Саске не ждёт её ответа. То ли выбирает слова, то ли ищет нужные мысли в глубинах сознания. Когда он заговаривает снова, сердце Сакуры пропускает удар, прямо как при виде молний:       — Всю жизнь я разрушал, отнимал и сбегал, но… — чёрные, как уголь, глаза растерянно вглядываются в неё, — я так больше не хочу. Хочу создать нечто ценное и светлое. Создать вместе с тобой.       Сакура выглядит не менее растерянной. Слушает недоверчиво каждое слово и не может в них поверить. Нет, Саске не стал бы лгать. Для него ложь ниже достоинства. Он всегда говорил мало, лишь то, что считал необходимым. И таких смущающих речей он никогда не произносил… самые длинные фразы звучали, когда он делился своей стратегией или придумывал изощрённые ругательства в адрес Наруто.       Тишина затягивается настолько, что звуки падающих капель уже не могут заполнить эту пустоту. Тогда Сакура собирается духом, и слова, вертящиеся на языке, слетают, как сюрикены опытного шиноби:       — Не надо больше сбегать, Саске-кун. Наш дом не должен пустовать.       И бьют прямо в цель.       Вмиг ставший живой мишенью Учиха резко выдыхает. На короткое мгновение он забывает как дышать — впервые Саске ощущает нечто тёплое в груди. Яркое и живое. Прямо как сама Сакура. За долгие годы скитаний и битв сердце иссохло от жара мести и ненависти. Сейчас же точно весенний ветерок принёс живительный дождь всего в двух фразах. И их достаточно, чтобы почувствовать себя нужным.       Ястреб медленно пикирует у квартала Учих. Спрыгнув вместе с девушкой на руках, Саске рассеивает призыв и несёт её к дому. Так, словно после свадебной церемонии паланкин входит в их район. Торжественно и гордо Саске проносит Сакуру мимо пустующих домов, а ей в окнах мерещатся Учихи, некогда жившие в округе. Несколько живых пар глаз за ними всё же наблюдают — то тут, то там виднеются разномастные хвосты, которые, несмотря на непогоду, вышли поприветствовать хозяина.       Сакура смущается. Чувствует повышенный градус, хоть и кажется, будто ничего не изменилось. Но она знает наверняка. Меняется нечто в самом Саске. И, возвращаясь сюда после слов последнего Учихи, девушка чувствует себя совершенно иначе. Будто теперь весь клан открывает ей своё сердце.       А это был лишь Саске.       Её Саске.       Когда новая вспышка озаряет небо, Учиха сильнее прижимает к себе Сакуру. Хмурит аккуратные брови, замечая её реакцию. Молния пугает её, и он знает причину. Саске сглатывает, когда девушка впервые обнимает его за плечи, а холодный нос касается шеи.       Сакура не говорит ни слова. Её молчание и нервные подёргивания держат Учиху в песчаном гробу. Одно слово как приговор — и его размозжит будто силой Однохвостого. Ведь она будет права. Права в каждом обвинении и проклятии. Но нерешительные девичьи прикосновения срабатывают как печать рассеивания, и Саске наконец дышит полной грудью.       Дважды дурень.       Если бы он только знал, насколько приятными могут быть касания, никогда не оттолкнул бы её руки.       В дом они входят вместе. Только переступив порог, Саске опускает Сакуру. Она снова смущённо прячет лицо и торопливо уходит вглубь дома. Включив свет, Учиха первым делом направляется на кухню и ставит чайник.       Пока девушка отмокает под горячим душем, Саске топит ирори и переодевается. К моменту, как Сакура закончит, дома должно стать теплее. Учиха немного задумывается и меняет односпальный футон в своей комнате на двуспальный. Вещей в его шкафу не так много, поэтому Сакура вполне сможет уместить свои принадлежности в его комнате.       Разумеется, если захочет.       Когда Сакура, согревшись, входит на кухню в домашней юката и с влажными волосами, Саске на секунду замирает. Каким угодно богам поклянётся — он не видел её столь красивой.       — Я затопил ирори, проходи в гостиную, — отвернувшись, бурчит хозяин, начиная греметь посудой.       — Хочешь выпить… кофе? — запинается Сакура, переминаясь с ноги на ногу.       — Заварю травяной чай, — через плечо отвечает Саске. — Ты не пьёшь кофе без сахара.       Куноичи прячет улыбку и проходит в гостиную. Подтянув один из дзабутонов ближе к ирори, Сакура греет руки и ноги в тепле от угля. Так непривычно… Саске с момента возвращения до глубокой ночи пропадал у Шестого, участвовал в расследованиях, передавал добытую некогда информацию и приходил домой, когда Сакура ложилась спать. Впервые Харуно чувствует его присутствие в доме. По-настоящему чувствует. И это ощущение окутывает теплом гораздо сильнее огня домашней печи.       Саске входит к ней с двумя кружками чая, хотя сам обычно пьёт только кофе и воду. Передаёт горячий напиток и устраивается рядом прямо на пол. Первый порыв — передать дзабутон, даже свой, но Саске её останавливает.       — Наверно, было утомительно одной вести хозяйство? — Учиха смотрит на тлеющие угли и старается не думать об усилившемся после душа аромате дикой вишни.       — Если честно, я не знаю, с чего начать, — откликается Сакура, отпив чая.       В её словах Саске чувствует нечто иное. Неудивительно. Это ведь семейное поместье. Место, где хранится история. Подняв на неё глаза, Учиха отвечает на незаданный вопрос:       — Ты можешь делать всё на своё усмотрение. Завтра найму служанок тебе в помощь.       Взгляд Сакуры сразу меняется. Она изумлённо открывает рот, но, не подобрав слов, лишь кивает в ответ. Кап. С розовых прядей падает капля. Саске прослеживает её путь. Кап. Вторая срывается, будто в Изанами Итачи. Кап. Учиху озаряет — Сакуру не назвать чужой. Вот почему он не сомневается — его избранница отнесётся со всем уважением к семейной памяти. И, пожалуй, только Сакуре он может доверить это важное дело. Верней, разделить это дело с ней.       Саске вдруг думается, как они вместе приводят в порядок все комнаты поместья, как ухаживают за садом — он обязательно сделает отдельный уголок для Сакуры, чтобы она могла выращивать лечебные травы. Или вовсе теплицу? Наверно, придётся просить помощи, ведь он ничего не понимает в строительстве…       Глубоко задумавшись, Учиха не сразу замечает удивление Сакуры, уловившей в его взгляде непривычную теплоту и тень нежности. К счастью, от объяснений его спасает неожиданный стук в дверь. Девушка откладывает кружку, чтобы проверить, но Саске снова останавливает её.       — Отдыхай, я схожу.       — Кто там? — не усидев на месте, Сакура выходит вслед за ним.       За плечом Саске она видит белобрысую голову наставника.       — Какаши-сенсей, что вы здесь?.. — не успевает Харуно закончить вопрос, как замечает два пакета и плащ в руках хозяина дома.       — Навещал друга, — пожимает плечами Какаши. — Решил занести пакеты, Саске так торопился, что забыл их в моём кабинете. Рад, что у вас всё в порядке, — улыбается он глазами.       — Спасибо, — Учиха кивает нежданному гостю в благодарность не то за пакеты, не то за Паккуна.       Только Какаши достаточно проницателен, чтобы считать его искренность.       — Какаши-сенсей, проходите, мы заварили чай, — бодро предлагает Сакура, подойдя ближе.       — Спасибо, дел в последнее время невпроворот. Навещу вас в другой раз, — почесав затылок, находится Хокаге и в мгновение ока исчезает с порога, растворившись в дымке.       Хлопнув ресницами, Сакура вздыхает. Мир пережил войну и изменился, а их сенсей — ни капли! Девушка забирает плащ у Саске и вешает на вешалку, пока сам он заносит пакеты внутрь.       Ведомая любопытством, Сакура заглядывает на кухню, гадая, что принёс с собой наставник. Учиха тем временем вытаскивает разноцветные упаковки, заставив куноичи растерянно ахнуть:       — Это ведь не то, о чём я думаю?..       — Не был уверен, что ларьки будут работать, пока мы закончим с делами, — легко отзывается Саске. — Решил взять всё, что было: тут рафинад, белый сахар, тростниковый сахар… хватит же? — вопросительный взгляд устремляется на девушку.       А у Сакуры вместо ответа только слёзы на глаза наворачиваются. Она подлетает к Учихе и крепко-крепко обнимает за шею. В горле застревает ком смешанных чувств, а сердце разбивается о рёбра. Сладко. Слишком сладко, что может вызвать привыкание.       Саске не легче. Мягкий аромат вишни захватывает с головой, что он неосознанно дышит глубже и дольше — только бы продлить эти мгновения. Удивляясь себе, он поддаётся порыву — стискивает в объятиях так, что чувствует чужое биение сердца. И его собственный орган отзывается незыблемым обещанием. Учиха вряд ли сможет произнести его вслух, но совсем другие слова вырываются из глубин души:       — Надеюсь, однажды ты сможешь меня простить.       Когда руки Саске обвивают её талию, Сакуре мерещится, будто теперь на её стороне сама стихия. Та самая, что пугает и заставляет вспоминать самые страшные кошмары. Прирученный Чидори. На душе становится немного легче. Пройдёт немало времени, прежде чем она сможет впускать в дом грозу и не вздрагивать от тяжёлых раскатов грома. И немало усилий придётся приложить, чтобы унять боль внутри. Сакура знает — в Саске её не меньше, но теперь они не сражаются в одиночку. Он будет рядом.       Так говорит его сердце.