Никогда не поздно

Он слышал отзвуки страшного смеха. Он смотрел на огонь и пепел. Он кричал в осыпающееся крупными кусками небо, стараясь выплеснуть свои боль и безысходность. Жалко лепетал оправдания, травил себя бессмысленными надеждами, хотя на полгоризонта уже успела расплыться огненная надпись. Слишком поздно. Что ж, эту истину он знал и сам. Бесполезно было молить кого-то в опустевшем мире, бессмысленно обещать и ждать. Здесь никто не мог отозваться, здесь правила мертвенная тишина, которая жадно сжирала даже его жалкие крики и рыдания. Ничего не поделаешь: чашу придется испить до конца, даже если всем существом овладело страшное осознание, к чему он на самом деле стремился и чего так отчаянно желал. Порой бывает слишком поздно, даже если ты всемогущее божество. Наворотил ошибок, подменил одно другим. Что ж, если почти с самого рождения видеть в себе только худшие черты, если любым своим поступкам приписывать корыстные мотивы, никогда не станешь воплощением добродетели. Хотя какая там добродетель… Его до сих пор трясло от белых одежд, от лицемерных речей и от предусмотрительно прикрытых глаз. Созвездие песочных часов издевательски ярко горело на почти угасшем небосклоне. Чернота лилась со всех сторон, она готовилась поглотить все вокруг — все, исключая его самого, потому что он собственными руками отрезал все пути к будущему, потому что он добился исполнения всех желаний и оказался не в силах их принять. Потому что он оказался вовсе не таким, каким всегда себя считал. Он уселся на то, что еще какими-то чудом и условностью могло считаться землей, и посмотрел на собственные руки. Не осталось ни следа от проклятий, болезней и слабости — как божество, он первым делом стер с себя ошметки чужого влияния и чужих ошибок. Он прислушался к себе, крепче стиснул посох, затем отбросил его в сторону, до боли сцепил между собой чуткие длинные пальцы. Когда суставы принялись угрожающе хрустеть, он начал говорить. Едва слышно, но обязательно вслух, потому что падающие в пустоту слова неожиданно обретали вес и силу. Говорил о том, что добился желаемого. Стал единоличным богом. Заполучил в свое распоряжение пустой и свободный мир, в котором больше не было надоедливого брата, утомительно-влюбленной Крисании, существ, которых он спасал, порой ставя свою жизнь на кон, а получая лишь ушаты помоев и подозрений. Он должен был быть счастлив. Он остался в одиночестве — единственно умный, единственно совершенный, единственно достойный. Мир рушился под его взглядом, и об этом его предупреждали. Ошибка была совершена, но разве не должен был он испытать счастье, избавившись от всех, кто долгие годы унижал его, недооценивал, считал недостойным доброго слова? Разве не должен был он сейчас наслаждаться торжеством в мире, что был создан для него одного? Он страдал от тишины, от пустоты, от пронзительной тоски и обреченного одиночества. Но страдал не потому, что ошибся в мире — он ошибся в себе. Внутри он оказался совсем не таким, каким представлял себя. В нем жили нежность к населявшим этот мир существам, маленьким и слабым, привязанность к тем, кому он однажды протянул руку помощи, сострадание ко всем, с кем жизнь и судьба обошлись неласково и несправедливо. Он страдал, не имея возможности увидеться с братом, ощутить под ногами твердую почву. А еще он любил, любил так горячо и обреченно, что хотелось вырвать собственное слабое сердце, проклясть себя во веки вечные. В нем жили раскаяние и сожаление, тоска и одиночество, сомнения и любовь. Мир рушился, но в этом не было логики, потому что его сердце еще не умерло, его сердце было заполнено чувствами. Страх отступил, посох сам собой оказался в тонкой руке. Созвездие песочных часов на небосклоне вспыхнуло чуть ярче и начало медленно угасать. Пусть последний шаг может стоить ему могущества, жизни и даже магии. Пусть он может никогда не увидеть тех, чье отсутствие так рвало ему сердце сейчас. Пусть грядущие века могут извалять его имя в грязи, исказить его или вовсе вымарать. Все пусть, главное, чтобы из его страдающего сердца смог восстать тот мир, который он, оказывается, любил слишком сильно, чтобы от него отвернуться. Мир непременно восстанет, ведь пока он жив, никогда не поздно. Никогда.