KRWNK — Let Go Of Past BLVKES — C'est la vie Izzamuzzic — Room for onе
Хёну стоял перед обшарпанной дверью в одном из спальных районов Сеула, пропуская через себя мысли о том, что он пал на самое дно, хотя, с таким образом жизни он бы появился тут ещё раньше. Сон Хёну являлся контрпанчером в бойцовском клубе. В последнее время на него делали ставки все меньше и меньше, да и виртуозность его боёвки начала подводить, плюс ко всему нокдаун в последнем поединке ещё больше понизил его статус в рейтинге. Хену, конечно, успокаивал себя тем, что задержится в этой конуре недолго, но неплохо бы хотя бы увидеть своего соседа напротив. Оптимизм есть оптимизмом, но ближайшие несколько недель он точно пробудет здесь. Аренда оплачена на последние деньги, и уже слишком поздно искать что-то другое. Хёну был готов к любым условиям, особенно после того, как один раз решил провести ночь в додянге в день проведения поединка. В тот день тренировки полностью поглотили Хёну и он остался в зале допоздна. Интересно, а сосед занимается хоть каким-нибудь видом спорта помимо забега на короткие дистанции за соджу в магазин, и обратно? Так как квартира посередине лестничной клетки была опечатана, а местный контингент соседей снизу состоял преимущественно из, так называемых аджосси и аджумы Сон уже представил в своем воображении приблизительный архетип того, кто мог жить здесь. Кто бы это ни был, он, как и сам Хёну также опустился на самое дно. Секунда. И нерешительные три стука уже отозвались эхом в подъезде. Лёгкой поступью кто-то уже подошёл в плотную к двери и открывал её. По звуку шагов, активно и мягко приближающимся с той стороны к двери, Хёну решил, что сосед должен быть довольно молодым и иметь стройное телосложение. Симпатичное лицо довольно уставшего на вид парня выглядывает из-за двери. Он забавно щурится и, словно улитка, выползает из своего домика. Судя по тому что Хёну успел заметить, Минхёк уже не вписывался в тот образ старого заплывшего алкоголика, который Сон уже успел надумать. Прошлые сожители Хёну по различным комнатам и квартирам отличались особым пристрастием к алкоголю и особой любовью водить девушек на квартиру, заставляя Хёну по ночам слушать ужасные концерты и съеживаться от презрения и отвращения. Из-за этой причины он и не задерживался на прошлых местах обитания. Сам он никого не водил, потому что…провалился бы под землю от стыда за то, где ему приходится прожигать свою жизнь. — Здравствуй, я Хёну. Я…переехал в эту квартиру, будем знакомы? — В момент, когда сосед решил полностью вылезть из своего убежища, Хёну подал руку для рукопожатия, оглядывая его сверху-вниз. Сосед выглядел вполне приятно и ухоженно, чего не скажешь об одежде, которая в разных местах была покрыта разноцветными пятнами. — Ли Минхёк. Добро пожаловать, — Рука легко коснулась ладони Хёну, встретившись с довольно грубой хваткой. Обычно таким захватом обладают рукоборцы или армрестлеры. Мин с такими людьми не общался, но в данной ситуации на ум пришли только они. Прикусив губу, пришла уже очередь Минхёка осмотреть Хёну и оценить своего новоиспечённого соседа. Честно говоря, мускулы рук было очень трудно не заметить, но и акцентировать на них внимание при первом знакомстве тоже не хотелось. Хёну понимал, что растянуть разговор дальше вряд-ли получится, поскольку вещи, одиноко лежащие на входе своей квартиры хотели бы уже быть расположены по полочкам. Да и растягивать это дело на вечер совершенно не хотелось. Ещё раз кинув взгляд на смотрящего на него МинХёка он решил подарить ему нелепую, но все же улыбку, и войти туда, где он будет жить, начиная с сегодняшнего дня. Обычные будние дни проходили спокойно за исключением соседа, который довольно часто тормозил перед дверью Хёну и иногда пытался всмотреться в глазок, будто пытаясь там кого-то увидеть. Сону думалось, что это банальное любопытство и недоверие, потому и не обращал внимания. Очередное субботнее утро началось с того, что в малоквартирном доме отключили воду. Хёну, конечно, был готов к такому. Но недавнее знакомство с привлекательной девушкой было мотивом для того, чтобы устроить большую стирку, по крайней мере, постирать свою любимую выходную рубашку. Поскольку, его планы были нарушены, ни на что не надеясь, он все же решил обратиться к соседу. Он, конечно, игнорировал мысль о том, что это лишний повод наведаться к нему и познакомиться поближе, поскольку общаться с кем-то придется, а тут среди всего контингента соседей снизу подвернулся идеальный вариант для общения. — Минхёк, у тебя нет случайно воды? Сосед выглядел довольно оживлённо и бодро, несмотря на ранний визит. Глаза пламенно искрились, а за ухом торчала кисть, опасно близко к волосам. Хёну хотелось её поправить, чтобы не допустить этого. — Думаю, найдется. Я обычно набираю в ведра запас воды. Это чтобы мыть кюветы и палитры. Могу дать тебе ведро. Пойдет? — Протараторил Ли, открывая дверь в свою обитовальню, как бы приглашая Хёну войти. Немного удивленный, но удовлетворённый ответом Сон запоздало ответил уже тогда, когда брюнет скрылся за дверью в какую-то сквозную комнату. — Да…конечно, мне хватит этого с головой. Прихожая у МинХёка была довольно светлая, в отличие от Хёну, поскольку, окна выходили на солнечную сторону. Аромат также отличался. Он был влажно-маслянистым, манящим и спокойным, в отличие от квартиры Хёну. Где пока витал незнакомый, опустелый запах, такой же как в заброшенных домах, где никто не живёт. Сон понимал, что это дело времени, но на то, чтобы обжить квартиру также нужно время. — Спасибо за напоминание кстати, — Внезапно появившийся Минхёк с ведром воды в руках и рубашкой, висящей на изгибе локтя, одарил Хёну неловкой улыбкой, — Вспомнил, что что мне рубашку нужно постирать, только вот чем вывести масляные краски не знаю… Тема стирки и уборки, несмотря на вид деятельности, была Хёну близка. Как никак, он жил один, и никто не сможет ему помочь в подобных бытовых вопросах, поэтому пришлось самому бороздить просторы данной темы и постигать мастерства в этой области. Но как ни странно, именно эта тема оживила Хёну и он заметно активизировался. — В случае с обычным маслом поможет поваренная соль. Нужно точечно нанести на ткань и подождать, потом просто с порошком постирать. А вот в случае с красками, думаю, подойдёт какой-нибудь растворитель, или очищенный бензин, он не должен оставлять пятна… Глаза МинХёка округлились, такие дельные советы обычно не то что от парня, не от всякой девушки услышишь. А слышать такое от Хёну, который по виду был не сильно похож на домохозяйку, было вдвойне удивительно. Хотя данное сравнение чуть ли не вызвало ухмылку на лице Ли, он не скрывал и искреннего восхищения своим соседом. — Вау, Хён, ты в этой теме как рыбка плаваешь. Минхёк никогда не отрицал своей бытовой инвалидности, да и не считал нужным делать что-то с этим, пока не было особой необходимости. Тем более в наши дни этим грешат довольно многие люди. Да и Ли был довольно творческим человеком, для которого порядок — это, наоборот, беспорядок. Странная система, по которой приходилось жить, и от которой нужно было отвыкать. Хёну же поразил младшего своими знаниями, засел в голове на довольно долгое время. Временами отвлекаясь от больших работ на холсте Минхёк брал свой любимый альбом и набрасывал в нем различные части тела. Все чаще в нем можно было встретить мышцы, шею, острые ключицы и сильные руки, которые поразили его при первом знакомстве. Но все решилось в один прекрасный день, когда сосед зашёл за какой-то дребеденью. За солью? Порошком? Минхёк не помнил, но был безумно рад, подходя к двери и слыша соседское: — Привет, я могу зайти? Минхёк, будто до этого только и ждал его прихода, неосторожно поволок несопротивляющегося Сона вглубь квартиры, где царил творческий беспорядок. Недописанные картины на одиноко стоящих холстах выстраивали целые шеренги по территории квартиры. Палитра, запачканная различными цветами, краски разного типа, и снова эта атмосфера уюта и приятный запах, витающий и очаровывающий Сона. Действовал будто успокоительное. До такой степени, что Хёну уже не хотелось возвращаться в свою холодную и чужую квартиру. — Тебя не смутит немного топлес посидеть? Я давно хотел тебя порисовать. Хёну снова посмотрел на Минхёка этим своим фирменным взглядом глубокого святоши, который или ослышался, или не понял значения слова «топлес». — Это какую часть ты будешь рисовать? — На твой выбор. Но верхняя явно поинтереснее будет…– Изучающий взгляд Ли метнулся к лицу, чтобы запечатлеть восхитительную эмоцию Хёну. Явно что-то обдумывая у себя в голове, старший наконец кивнул сам себе, а потом уже и Минхёку, и довольно смело прошагал в гостиную. Хотя по раскинутыми холстам по всей квартире было трудно догадаться, где какая комната. Хёну было довольно неловко оголяться при соседе, но понимал, что на ринге во время боя это было обычным делом и, осмелев, стянул с себя футболку под изучающий взгляд МинХёка. — Пока я рисую можем поговорить…– Не обращая внимание на наличие полуголого парня в своей квартире Минхёк решил выветрить всю неловкость с помощью своей болтовни. Обычно это всегда помогало. Немного обдумав варианты вопросов, Хёну выпалил первый, пришедший в голову: — Кто жил в квартире до меня? — Сон принял более удобную позу для позирования и приготовился слушать болтливого паренька. — Там жил очень добрый дедушка, с которым мы очень часто пересекались, — Минхёк прикусил кончик кисточки, углубляясь в воспоминания. — Чхве… ГымСок, он часто шутил, что когда-нибудь накопит себе на отдельную большую квартиру и съедет отсюда… Хёну беспокойно заёрзал, предвещая дальнейшую грустную историю о кончине дедушки и его призраке, живущем в квартире, но уловив чуткий взгляд МинХёка, который наигранно строго посмотрел на старшего и, поймав неподвижную фигуру, продолжил обрисовывать силует на холсте. — И…что с ним стало? — ГымСока-щи теперь тут нет…он наконец-то накопил себе на большую двухкомнатку, и пожелал мне также в скором времени съехать в какую-нибудь другую квартиру. Хёну будто прочувствовал атмосферу уюта из рассказа МинХёка.удивился тому, что квартира такого светлого и добродушного по описанию дедушки стала такой холодной и опустелой. — Хён, а можно теперь мне задать вопрос? — Хёну настолько расслабился под галдеж соседа, что забыл вовсе о своей способности говорить и, встрепенувшись, кивнул. — Кем ты работаешь? — Ли стрельнул глазами на Хёну, поджимая губы, — Если скажешь, что в клининговой компании, я охотно поверю в это… Хёну усмехнулся, но тут же принял задумчивый вид. Нет, он не не скрывал ни от кого, что участвует в бойцовских поединках, но то, что за сегодняшнюю зарплату ему пришлось набить морду нескольким парням могло вызвать у МинХёка шок. — Я дерусь за деньги, — коротко и честно выдал Хёну. — Не переживай, в жизни я вроде обходительный…– Но интерес МинХёка только вырос, это было видно во взгляде. Несмотря на большое количество вопросов, которые желали вылиться наружу, он просто придвинулся ближе к мольберт и продолжил уточнять детали. – Все в порядке... Синяки на теле Минхёк решил не отображать в рисунке, а про себя думал о том, что настоящие раны ластиком не сотрёшь, а будешь жить с ними и чувствовать их все время, пока не сойдут. Ли никогда не дрался, и не знал, каково это получать по лицу. Мог бы спросить у Хёну, но не хотел. А хотел лишь быть рядом, стараясь не говорить с ним ни о чем травмирующем. Скетч был выполнен за какие-то десять минут. Ли с особой любовью относился к данному этапу в рисовании, стараясь прорабатывать детали. — Можно вопрос? — все ещё осматриваясь, но не упуская каждое движение Ли задал вопрос Хёну. На короткий кивок Хёну выдал: — Почему так много китов? — Люблю китов. — Не задумываясь ответил Ли, задумчиво глядя в окно. Хёну устроил данный ответ. Конечно, его любопытство сложно утолить, но наседать тоже не хотелось. Он давно заметил татуировку на коленке, да и на холстах можно было заметить рыбьи очертания и большое количество голубого цвета в картинах. Это было сложно не заметить, возможно какая-то вселенская любовь связывала соседа и китов.Но даже те немалые факты, что он знал о них не могли объяснить одержимость МинХёка этими млекопитающими. — Подмалёвки я уже сделал, дальше можно продолжить интуитивно, так что если устал сидеть, можешь встать, походить. Разбавитель я забыл сегодня купить, но выкрутимся как-нибудь. Хёну кивнул, притворяясь уже в который раз за вечер, что понимает каждое Минхёково слово. Даже эти жаргонизмы из художественной сферы деятельности, которые иногда проскальзывали в речи младшего. Больше всего ему, конечно, хотелось посмотреть, что же там вырисовывал Минхёк на холсте. Увидеть то, каким младший видит его. Хоть рисунок был и не до конца готов, Хёну уже мог четко проследить свою шею, ключицы, свой пресс, который был прорисован с особой детальностью. Минхёк был довольно кропотливым и придирчивым к деталям. — Что, хён? Ну не готово ещё, — Минхёк попытался встать, чтобы стыдливо загородить холст, будто от каких-то нападок, но Хёну ни о чем таком не думал, наоборот, ему хотелось получше рассмотреть его, по достоинству оценить труд МинХёка, который рассмотрел в нем хоть что-то привлекательное. Но взгляд его упал на открытую шею и плечи МинХёка, который был поглощён процессом накладывания краски на холст, поэтому и не заметил, как рука его легла на открытую шею младшего, а вторая на плечи, прощупывая на удивление крепкие мышцы. — Ты чего делаешь? Хёну будто заворожённый продолжал поглаживать привлекательные для него части тела Мина. Это было что-то вроде антистресса. — Хёну-хён! Старшего резко выдернули из поглощающих мыслей и привычного действия. Свои руки он застал за конкретным сдавливанием чужих плеч, а направленная на него кофейная радужка будто осуждала старшего за этот жест. Но эти глаза, почему-то в этот конкретный момент казались ему самыми привлекательными на свете. — У тебя такие крепкие плечи, я удивлен просто… Минхёк недоверчиво посмотрел на Хёну снизу вверх, потирая ранее сжимаемые части тела. Хену обратил внимание уже на его профиль. Приоткрытые губы и чуть нахмуренные брови, спускавшиеся к шоколадный радужке в обрамлении не очень пышных, но частых ресниц. — Чёрт, хён, я вляпался из-за тебя! Ты же знаешь, что масло трудно вывести… — Суета МинХёка нисколько не отвлекала Хёну от самокопания. «Чего ты так подвис, Хёну?» будто невидимый голос вопрошал. Пытался докопаться до истины, почему такое действие вызвало табуны мурашек только от прикосновения к чужой коже. Хёну слушал и понимал, что не только Минхёк тут вляпался, но и он сам скоро полностью в нем утонет, взывая на помощь и прося скинуть ему спасательный круг, прекрасно зная, что Минхёк просто равнодушно посмотрит за борт, даже не думая помочь, хотя ситуация, представшая перед ним подобна игре, где все выборы и концовка зависит от него. У Хёну явно не будет счастливой концовки, потому что его выбор — Минхёк. Но такая реакция младшего дала Сону отрезвляющую пощечину, оплеуху, которая вернула его на землю, и руки, сжимающие чужие плечи перестали это делать, и стыдливо спрятались от чужих глаз. — Прости, я позволил себе слишком много «Слишком мало!» вторили мысли в Минхековой голове, но упрямо продолжали игнорироваться. Хотелось запереть подобные мысли, чтобы они не вырвались случайно в разговоре. Но почему это было так неожиданно? Почему Минхёк этого не хочет? А может хочет? А может дёрнуть его за руку и сказать, что «все окей, продолжай, пожалуйста!». Какую эмоцию он встретит на соседском лице? Продолжит он, или молча уйдет? А вдруг пропишем ему пару оплеух и предупредит, чтобы вновь подобных шуток он не слышал? Почему такой простой Хёну сейчас кажется глубже и сложнее чертовой Марианской впадины? Но, несмотря на это, их совместные вечера проходили довольно спокойно. Да. Именно совместные.Radiohead — Talk Show Host
Хёну все чаще навещал своего соседа. Минхёк не задумывался о причинах, просто наслаждался этим. Но понимал, что когда-нибудь Хёну приведет к себе девушку, начнет целовать именно её, а не его. Может даже дело дойдет до постели. Дальше Минхёку вовсе не хотелось думать об этом. Так эти мысли и оставались незаконченными, как некоторые из его картин. Выйдя в подъезд, Минхек как всегда с интересом подглядывает на дверь в ожидании того, что она откроется. Но миловидное лицо девушки, появившееся в поле его зрения с таким же привлекательным лицом соседа будто молотком прибило его к земле, в то время, как сосед с вселенской простотой кинул ему расслабленное: — Привет, Минхёка, Все органы чувств будто закипели в каком-то невыносимо отвратительном бульоне, который подпитывался звуками за стеной. Сейчас, как никогда, Минхёк проклинал эти тонкие стены. Но, как и всегда, помогали наушники, которые стали будто затычками в бочке, которая вот вот желала излиться ядом на всех окружающих. Уже и не помня себя от переполняющих чувств гнева и предательства, Минхёк вырисовывал девичье тело, соответствующее всем стандартам анатомии и построения человеческого тела. Перерывы между песнями были адски долгими, как казалось Мину. Во время завершения одной песни и воспроизведением другой были редкие моменты тишины, во время которой Хёк слышал то, чего больше всего на свете не хотел слышать. Лучше оглохнуть. Лучше лишиться ушей. В момент наибольшей точки кипения в ход пошла красная краска, которую Минхёк, как удачно, сегодня закупил. Как знал, что она пригодится ему сегодня в таком объеме. Он начал покрывать карандашные штрихи красной краской слой за слоем, будто прикрывая все стыдливые части тела. Движения были размашистыми, неаккуратными. Мольберт дрожал от напора, Минхёк тоже дрожал, но от обиды и лёгкого потрясения. Мастихин полетел в стену, за ним пара кистей. Ли не заботился от том, что его могли услышать с той стороны. Ведь _он_ их слышал, а значит, все честно. Шутка о том, что вместо разбавителя для красок при рисовании он мог использовать свои слёзы уже, может, и не была шуткой. В какой-то момент за стеной воцарилась тишина. Минхёк горько усмехнулся, думая, что прервал сладкую парочку на самом интересном, а ведь собственное сердце будто не билось, а вибрировало в грудной клетке. Красной краски на холсте становилось всё больше, но как ни странно, МинХёка это успокаивало. К моменту, когда на холсте уже ничего не напоминало о первоначальном наброске, а лишь красовался красный всплеск, такой же, какой сейчас происходил в душе у МинХёка, его потихоньку начало опускать. Музыка сменилась на более спокойную. Громкий хлопок двери был слышен даже сквозь музыку в наушниках. Насколько же сердце Минхёка трепетало, что даже сквозь музыку его уши уловили этот желанный звук. Он даже не вспомнил о том, что сосед привел в квартиру девушку, и он мог стать свидетелем их ссоры, в душе радуясь, что это, наконец, закончилось. Настолько ли Минхек хотел услышать этот хлопок, или он просто был настолько громким? Предпочитая не думать, он просто решил проверить соседа, у которого явно что-то стряслось. В Мине особенно преобладало два желания: просто увидеть Хёну и просто увидеть его в бешенстве, потому что громкий остервенелый хлопок дверью никак не считался со спокойным и вежливым Хёну. Аляпистая палитра осталась одиноко лежать, а баррикада из картин и холстов была успешно преодолена. Минхек считал свои шаги до того долгожданного момента, когда увидит лицо, полное гнева, вздувшиеся вены на руках, тяжёлое дыхание, вперемешку с рыком. Всё это он ожидал от Хёну в гневе. Впервые он понял, что никогда до этого не видел соседа злым и опасным. Это было несовместимое понятие. Интересно, каким он бывает во время боя? Минхёк будто хотел успеть на представление, которое вряд-ли потом когда-нибудь увидит. Главное в программе — Обезумевший от гнева Сон Хёну. В ночной тишине шаги были особенно хорошо слышимы. Будто невидимые цепи гремели за ним. Скрип пола также усиливал этот эффект. Невзирая на это Минхёк прислонился к соседской двери. Ничего. Ручка поддалась, дверь незаперта. Как и всегда. Хёну, видимо научился этой безрассудности у МинХёка, который, с переездом старшего забыл, что такое замок на двери и положил болт на свою безопасность. Решение все же зайти в чужую квартиру вилось перед лицом МинХёка змеем искусителем. Из-за освещения в коридоре создавалось впечатление будто в квартире никого нет, но звук хлопка был явно слышен. До ушей донеслись мотивы какой-то старой песни девяностых годов из радио, их обычно крутили в вечернее время суток. Из-за этого было чувство, будто квартира пустая, но Хёну точно был тут. Минхёк не мог ослышаться. По темному коридору было пробираться довольно некомфортно, да и по едва ощутимому холодку, который все же же проявлял на коже небольшие табуны мурашек, было также ясно как день, что Хёну опять забыл закрыть форточку или балкон, что бы это ни было. Хёну сидел на небольшом возвышении со стороны кухни под зажженной лампочкой, которая уже едва подавала признаки жизни, но все ещё справлялась со своей обязанностью. Оглушающая тишина выдавала собственный стук сердца, что болезненно щемило только от приближения к фигуре соседа. Холодок будто шел не от открытых окон, а от самого Хену, обычно такого теплого и заботливого. В младшего впились словно два самореза, кариего цвета, настолько острые и сверкающие, что голова закружилась. Хотелось отвести взгляд, но они уже закрутили младшего в водоворот всеобъемлющего отчаяния. Хёну будто ненадолго сфокусировал на младшем свое внимание, снова со всей этой тошнотворной заботой спрашивая: «Что-то стряслось?» — У тебя да.Pauline Seaver — Whicked games Pauline Seaver — Closer
Хёну пригвождает к земле, дыхание учащается, Минхёк не может на это смотреть, он, конечно, подходит к нему, опускается на колени и накрывает своим телом тело старшего, казалось, от этого действия дышать должно было ещё тяжелее, но грудная клетка Хёну наоборот освобождается, у него будто отключилось обоняние, слух, речь. Он чувствует запах МинХёка, который льнется к нему, как щеночек. Чувствовать чей-то запах помимо своего шампуня было просто какой-то дикостью. Хёну настолько отвык от такого, что сначала даже подумал, что вознёсся куда-то, а Минхёк его ангел. — Хён, что бы ни произошло, все наладится, — носом проведя по вискам Хёну и улавливая его сбившееся дыхание, Минхёк тревожно оглядел состояние старшего. — она ушла? Хёну молча кивнул, тоскливо глядя на младшего и зарываясь в корни волос Ли, что вызвало у того пусть запоздалую, но все же реакцию в виде руки, которая безуспешно попыталась приостановить старшего. — Почему ты не сказал мне, что я превратился в чудовище? — Хёну пытался установить зрительный контакт с дергающимся Минхеком, который не понимал, куда себя деть. — когда я привел Минджи… Минхёку хотелось закрыть уши, отключить слух, чтобы не слышать ничего про упомянутую девушку, чьи стоны за стеной он слышал неделю назад и на чьем месте неизменно хотел быть. — Не надо, хён, — Бессильно просил Минхёк, чувствуя, что не выдержит этого, не выдержит этого взгляда. — хватит… — Почему? Почему не сказал? — не унимался старший, уже вплотную придвигаясь к Минхёку, который то ли решался на что-то, то ли обдумывал что то в своей голове. Что бы он там не решил Хёну бы все принял и, по крайней мере, попытался бы понять. «Я буду жалеть об этом» последняя здравая мысль промелькнула в воспалённом уме младшего прежде чем он нерешительно, но твердо коснулся губами губ Хёну. Место соприкосновения губ будто обдало электрическим током, приятно закололо. У Сона никогда не было такого. Даже с девушками. Даже с Минджи. В ушах стоял писк, обоняние не улавливало ничего, кроме запаха МинХёка. Остались только ощущения, они будто обострились. Рука Хёну, обхватившая шею младшего ощущалась по-иному, пальцы, пробравшиеся под кромку футболки опаляли жаром, а губы Сона даже и не думали отстраняться, становились более напористыми, грубыми. Руки Ли несмело вырисовывали узоры на спине старшего, сам он мог только надеялся на то, что это не его больной сон, что это правда. Он мог только приоткрывать глаза, убеждаясь в реальности происходящего. Ненадолго отстранившись Хёну перевел взгляд в сторону, приходя в себя. Судя по его реакции, он был в шоке от своих же действий. В момент, когда Минхёк уже хотел что-то сказать, как-то оправдаться, сильные руки, подхватившие его, не дали ему это сделать. На вопросительный взгляд Минхёк получил лишь опаливший шею поцелуй, который заставил его в мгновение расслабиться и печатью выжечь поцелуй где-то на кромке уха Сона. Опуская младшего на кровать Хёну вряд-ли задумывался о том, что каких-то пятнадцать минут назад на ней лежала девушка, с которой он почти провел сегодняшнюю ночь. Да и он вряд-ли когда-нибудь скажет о том, что Минджи ушла, оставив его, поскольку глухой стук о стену со стороны квартиры Минхёка не на шутку его встревожил. Понимая, что девушка вряд-ли поймет его странное желание прервать их коитус и бежать сломя голову к какому-то там соседу, чтобы просто удостовериться, что у него все хорошо и ему просто показалось, но Минхёк сам пришел к нему. Сам восполнил необходимый пробел в душе Хёну. Оба парня таили в себе мысль о том, что может, это все был их один, разделенный на двоих наркотический сон, в который они вместе провалились? Дыхание отзывалось бархатной вибрацией на воспалённой жаром коже. Первый гортанный стон вырвался из уст Хёну, который был отдан на изучение каждого его рельефа, начиная с плеч, заканчивая паховой областью, которая уже взывала о том, чтобы Минхёк уделил ей внимание. Но все, что оставалось ему это подталкивать младшего к более смелым действиям. Минхёк же принялся отчаянно зацеловывать красноватые рубцы, полученные во время боёв, будто пытаясь исцелить их. Отдавал всего себя. И Хёну брал больше, на сколько это было возможно, ненасытно притягивая парня за бёдра к себе. Смял их через одежду неосознанно, желая плотного соприкосновения в самом эпицентре лавового жерла, кипящего огненной магмой. Изучающий и следящий взгляд Хёну, испытывающие мелкие поцелуи МинХёка, покрывающие мелкой россыпью шею старшего, чьи руки в конкретный момент изучали его самые податливые места. Макушка Минхёка опускалась все ниже и ниже, позволяя Хёну мысленно отсчитывать секунды до того, как толкнется в чужой влажный рот. Но в момент, когда Минхек уже распускал виртуозно завязанный бантик из шнурков на спортивках, он почувствовал табун мурашек в паховой области, погоняемые жарким дыханием младшего, который будто секунду тушуется и поднимает взгляд на Хёну. — Смелее, Минхёка, все хорошо? — Кивок. И спортивки уже спущены до колен. А мягкие губы наконец встречаются с головкой, впоследствии вбирая член до середины. Узость глотки создавала необходимое трение для стимуляции, а рычащие стоны сверху действовали как зелёный свет к продолжению, также как и рука, сжимающая корни волос направляла Минхёка, позволяя члену упираться во внутреннюю сторону щеки. Понимая, что скорая разрядка может вовсе снести крышу, старший потянул Минхёка за собой, подавшись к спинке постели. Непонятно откуда взявшаяся пачка презерватива давала понять, что назад дороги нет, и Минхёк принял ее из чужих рук, вынимая латексное издение и раскатывая его по члену старшего, который уже был готов приобнять и успокоить Хёка, шепнув ему что-то неразборчивое на ухо. Первое, что сделал Ли, приняв коленно-локтевую позицию это припал бёдрами навстречу к паху Хёну, уже в который раз ощущая взаимное желание и, оглянувшись томно прошептал: — Давай же…хён. Уже почти рыча старший устроился сзади, припадая к желанной шее и одновременно имитируя толчки, заставляя Мина опереться об изголовье кровати, мучительно ожидая пальцев Хёну внутри себя. Старший не заставил себя долго ждать. Ли уже был готов зажать рот рукой, не давая стону вырваться наружу, в момент, когда только один палец заполнил его. Хену же хотел лишь сжать корни чужих волос, сделать все, чтобы чужой голос сорвался, превращая бархат его тембра в предоргазменный скулёж, толкнуться до предела прямо сейчас, чувствуя также ладони Минхека на своих бёдрах, настаивающие на продолжении. Словно мантру Хёну шептал имя Минхёка без остановки. Поглощающий вихрь вовлек Сона в самый эпицентр, обволакивающий жаром в узких стенках. Толчки были медленные, но бьющие точно в центр, от чего уже было невозможно сдерживать вырывающиеся стоны, отдающиеся в ушах протяжным писком. Ли прогнулся в спине, тихо заскулил имя хёна сквозь зубы. Сейчас он чувствовал все в троекратном размере. по какой-то причине все было насыщеннее, даже обращённый на него взгляд, даже руки, сжимающие его плечи. Разрядка доходила до обоих парней через активные толчки и пошлое хлюпанье, создающее настоящую симфонию в купе с голосами непрерывно лепечущих имена друг друга. А дальше был лишь спуск в бездну. Бездну наслаждения для двух сжимающихся тел, которые в один момент будто слились в одно единое. Опустились на мягкие простыни, приходя в себя, переводя дыхание вместе с этим с силой проталкивая в лёгкие хотя бы немного воздуха. — Хён…больше никого не приводи…– Хёну заметил блеск в чужих глазах, которые будто раскололись на две части, выпуская слезы наружу. — пожалуйста… Вместо ответа, который и так был очевиден, Сон лишь прижался ближе, выцеловывая какой-то узор на шее, спускаясь к плечам. — Я больше не совершу такую ошибку. Оживленный взгляд неверяще уставился на старшего и прильнул к бурно вздымающийся груди. Сегодня, благодаря Хёну, он точно будет спать спокойно. Променяв одиночество на Хёну. Променял одного себя на двух их.