* * *
Они встретились раньше, чем Наруко мог предположить. Оказалось, что они учились в одной и той же школе, а ещё у них были схожие вкусы в плане выбора булочек для перекуса на обеденном перерыве. Так они и столкнулись, в школьном буфете: Наруко забрал все последние булочки, а потом заметил ползающего на четвереньках Сакамичи с потерянно-удивлённым взглядом. Наруко бы в обязательном порядке отвесил пару (не обязательно удачных) шуток, но всё, что он сделал — это подал руку, чтобы помочь подняться, и затем угостил булочкой, засыпая паренька вопросами. Наруко выяснил, что в школе был неплохой велосипедный клуб, и даже заполнил анкету, чтобы вступить, но без компании было не так весело. Онода Сакамичи мог бы стать достойным участником, если бы воспринял велогонки всерьёз и сменил велосипед на более подходящий для тренировок и гонок. Ситибайк, на котором он сам ездил, бесспорно был отличным велосипедом, но вряд ли подходил для тех же подъёмов в гору. По крайней мере, из-за своей тяжести. Велоклуб ожидаемо отнёсся к новичкам со скепсисом, хотя и оценил способности по достоинству. Однако Наруко мало интересовали опытные участники-второгодки и третьегодки, нежели один из таких же новичков, как и он сам — Имаизуми Шунске. Этот великан сразу привлёк его внимание: высокий, хорошо сложенный и серьёзно настроенный. От него буквально исходили волны решительности и ледяного спокойствия. Такого нелегко вывести из душевного равновесия, подумал Наруко, и знал бы, насколько сильно он в тот момент ошибался. Оказалось, достаточно легко, если знать, на что давить и за какие верёвочки дёргать. В тот же день речь зашла о приветственной гонке новичков, и большинство поддержало идею с жаром. Да и это разумный ход: с помощью гонки отсеивались неопытные и неспособные, а также отбирались потенциальные участники в первый состав и рассматривались скрытые таланты. Оноду, пожалуй, можно было с лёгкостью приписать к последнему пункту. Не парень, а кладезь неизведанного, серьёзно. На что ещё способен этот отаку — немного страшно представить, правда, ему всё ещё нужно тренироваться и тренироваться, поскольку на одном желании далеко не уедешь. Во всех смыслах. Отдельный кадр, которому Наруко не переставал поражаться, был Имаизуми. Он был, на самом деле, быстр и достаточно натренирован, чтобы участвовать в чём-то более масштабном, чем та же приветственная гонка первогодок, а ещё — хорошо контролировал себя и правильно распределял силы, хотя мог и забыться, поддавшись азарту и сбившись с размеренного темпа. Что раздражало и вызывало толику зависти — так это его возможность специализироваться и на спринте, и на подъёмах. Наруко, конечно же, отдавал предпочтение спринту и не планировал брать в оборот ещё и подъёмы, в конце концов, не просто так его прозвали «легендой скорости из Нанивы», но в подобные моменты внутри просыпалось что-то между искренним восхищением и желанием превзойти, стать лучше. Ветер захлёстывал, бил в лицо, и губы сами по себе расплывались в довольной улыбке. Наруко предвкушал что-то хорошее, но не думал, что это «что-то хорошее» даже превзойдёт его ожидания. Давно он не встречал достойных соперников, как Имаизуми, а ещё Наруко нравилось его подстёгивать по поводу и без. Особенно нравилось, что подколы Наруко не оставались без внимания, не были холодно проигнорированы, а успешно обрабатывались и рикошетили обратно. Когда дело дошло до подъёма в гору, Наруко почувствовал, как его каденс и скорость ощутимо ослабли, но всё равно продолжал поддерживать прежний темп, несмотря на возникнувшие трудности. У него имелся козырь в рукаве: он ведь не тратил время впустую, а посвящал себя тренировкам и размышлениям насчёт своих слабых сторон. К последним можно было, не задумываясь, отнести горы. Онода, к сожалению, отстал из-за недостаточной подготовки и достигнутого предела, и Наруко остался с Имаизуми на равных. Они педалировали, практически синхронизируясь, и на финишной прямой ехали плечом к плечу, периодически надавливая друг на друга. Имаизуми вырвался вперёд перед самой чертой, и это чувство было чертовски опустошающим. Обидным. Тем не менее, обессиленно падая спиной на асфальт, раскидывая руки в стороны и кое-как пытаясь восстановить сбившееся дыхание в норму, Наруко уже мало о чём думал. Хотя насчёт одного пункта уверенность у него была стопроцентная: он не хотел проигрывать Имаизуми. И более — не планировал упускать победу вот так просто. В общем и целом, школьная жизнь постепенно налаживалась, в кругу Наруко появлялись всё более удивительные и интересные люди, за которых хотелось держаться и с которыми хотелось идти плечо к плечу через все препятствия. Но слишком хорошее начало порой заставляло лишний раз задумываться и напрягаться. Пусть и с неудачами, и со сложностями, но всё же — не могло идти всё настолько гладко.* * *
Накаркал, чёрт возьми. Телевидение уже который день подряд трубило о разрастающемся количестве подвергшихся вирусной эпидемии людей, а сегодня и вовсе повергло в шок — инфицированные начали совершать нападения на медперсонал. Многих из медработников и лечащих врачей пришлось срочно госпитализировать, некоторые погибли на месте, поднялась нешуточная паника. Царила полная неразбериха. — Похоже на сюжет какого-нибудь второсортного ужастика про зомбарей, — важно подмечает Наруко, доедая кукурузные хлопья и разом допивая остатки молока из глубокой тарелки. Все эти новости про неизвестный вирус, вышедший из-под контроля, определённо не могут не напрягать, а нынешнее положение дел в поликлиниках со слетевшими с катушек инфицированными только подливает масла в огонь. Наруко до последнего не хочется верить в наступающий апокалипсис. Но иногда очень полезно прислушаться к внутреннему чутью, особенно если оно лишь в редких случаях имеет наглость тебя подводить. На самом деле, этого мало кто ожидает: когда первый инфицированный добирается до здания школы и нарывается на охранника, вгрызаясь зубами в шею и беспощадно разрывая плоть на куски, забрызгивая горячей, густой кровью форменную одежду и асфальт. Ужас охватывает моментально. Любопытные учащиеся, намертво прилипшие к окнам, разбегаются в поисках надёжного убежища. По телевидению всё та же милая девушка отчаянно пытается успокоить население, поглощённое волной страха, но попытки ожидаемо тщетны. В какой-то момент в студию врываются заражённые и нападают на съёмочную команду, в том числе и на ведущую. Кровью пропитываются бумажки и небольшие таблички с текстом. «Главное, не забывайте вовремя принимать витамины».* * *
Наруко удалось спрятаться и переждать волну обезумевших учеников, набрасывающихся друг на друга в попытке отхватить куска мяса побольше. Сердце билось, как сумасшедшее, когда он максимально тихо передвигался вдоль окраплённого кровью коридора, изо всех сил сжимая в руке сломанную швабру остриями вперёд. Липкий, противный страх, ползущий вверх по позвонкам и прямиком до загривка, казалось, захватил власть надо всем телом, и Наруко это чертовски не нравилось. Пришлось насильно внушать себе спокойствие, чтобы мыслить более хладнокровно и трезво. Паника вообще не вписывалась в подобные ситуации. В конечном итоге, приводило всё к стадному инстинкту и довольно печальному исходу. Некоторых несчастных не то что сожрали зомби — просто-напросто раздавило напирающей толпой. Кому-то поотдавливали руки и ноги, у кого-то поползли по рёбрам трещины, а кто-то украсил пол собственными мозгами, вытекающими из сломанной черепной коробки. Заражённых пока что не наблюдалось, но никакого облегчения эта новость не приносила, наоборот — держала в напряжении и заставляла всегда быть начеку. Вообще, если уж говорить откровенно и честно, Наруко многого не ожидал, но ему хотелось больше экшена. То, что ему довелось увидеть, больше вызывало рвотные позывы и желание выключить рецепторы, отвечающие за обоняние, на неопределённый срок. Воняло невыносимо. Самое сильное беспокойство и самый главный страх за мелких сорванцов и родителей отступили, стоило Наруко узнать новость о том, что их район благополучно эвакуировали. Появилась надежда, что они в полной безопасности, по возможности вакцинированы и проходят курс профилактики. Наруко, конечно, не повезло, но он не был подавлен и питал уверенность, что повторная эвакуация обязательно случится. В конце концов, и на обломках титаника, плавающих в холодных водах атлантического океана, нашлись выжившие, и помощи они дождались, так чем он хуже? Ему, главное, приобрести себе свисток для полной достоверности. Ага, мрачно подумалось Наруко, чтобы, вместо спасательной службы, созвать к себе толпу ходячих мертвяков. Ему удалось раздобыть какие-то консервы, целые упаковки с чипсами, шоколадные батончики и пару бутылок воды из прилежащего к дому супермаркета, потерпевшего не одну обчистку. По крайней мере, в ближайшее время он не откинется от голода, что уже хорошо. У него даже был припасён энергетик с того самого дня начала апокалипсиса, так что он мог считать себя в каком-то плане этакой элитой. Наруко сомневался, что у кого-то, помимо мародёров (те уж точно запаслись на славу), имелась подобная роскошь. Главная проблема заключалась лишь в отсутствии надёжного оружия — достаточно прочного и эффективного в борьбе против зомби. Нужно было что-то такое, что на раз бы вышибало мозги, но, в особенности, это что-то должно было удобно лежать в руках. Зато у Наруко было всё ещё целое средство передвижения и натренированное сильное тело, а ещё желание выбраться отсюда живым и вернуться к семье, поэтому опускать руки было бы жалко и совсем не клёво.* * *
Встречает он Имаизуми абсолютно случайно, спустя четыре дня — если не больше, чуть ли не принимая его за очередного зомби и не снося ему голову ржавым обломком трубы, но, благодаря хорошим рефлексам, последний избегает своей возможной участи и повергает Наруко в оцепенение. Тот, по всей видимости, настолько отвыкает от обычных, не подверженных вирусу, людей, что сначала едва воспринимает происходящее за реальность. — Я думал, что тебя уже сожрали, — вместо приветствия выпаливает Шокичи и, не в состоянии держать трубу, роняет её себе под ноги. Он становится каким-то дёрганным в последние дни, но всё можно списать на банальную усталость и отсутствие рядом каких-либо живых людей — тех, в ком всё ещё по венам циркулирует кровь, тех, у кого всё ещё здоровый румянец на щеках и у кого всё ещё связная, разборчивая речь вместо тяжёлых хрипов и зловещего, голодного рычания. — Думать для тебя — слишком вредно, — поддерживает Шунске, и в его обманчиво невозмутимом голосе можно запросто вычислить проскальзывающие нотки облегчения. Да ёбаный господь, о чём они вообще? Как бы сильно они друг друга не раздражали, как бы сильно они друга друга невзлюбили с самой первой встречи, именно сейчас — они, как никогда, были рады видеть друг друга. Потому что для каждого это сродни глотку свежего воздуха в этом смердящем гнилой плотью и смертью царстве, для каждого из них это — волна облегчения, захлестнувшая с головой, позволяющая на какое-то время выйти из состояния постоянного напряжения и выдохнуть спокойно. — Как ты выжил? — решается спросить у Шунске Шокичи, когда они находят более или менее безопасное место и на какое-то время обустраиваются в полицейском участке. Найденная кофеварка не может не радовать, а с целёхоньким генератором, всё ещё исправно дающим электричество, так и вовсе золото. Спустя время, в небольших чашках уже дымится сваренный кофе, а в одном из офицерских столов обнаруживается нетронутая пачка крекеров, и вуа ля — с приготовлениями для предстоящей беседы покончено. Вообще весьма странно, что участок остаётся без каких-либо серьёзных повреждений и заляпанных кровью полов или же стен. Наблюдается лишь небольшой беспорядок, давящая тишина и сломанный кондиционер, из-за которого температура меняется явно не в плюсовую сторону. Даже на улице — и то теплее. Видимо, собирались и покидали помещение в спешке и полным составом: всё же работа поручена нелёгкая и опасная, некогда прохлаждаться. Только многого ли они добились своей спешкой и безграничным желанием обезопасить жителей? Лучше бы спаслись сами, честно. — Как и любой сообразительный человек на моём месте: хорошо спрятался и выждал какое-то время, после чего покинул школу и направился к себе домой, — делится Шунске. — По дороге за мной увязались эти… твари, пришлось выжимать из себя максимум сил и крутить педали сильнее. А дома, — перед продолжением случается секундная заминка, — уже никого не было. Я ожидал чего-то такого. Скорее всего, родителей эвакуировали. По крайней мере, я надеюсь на это. — Если ты переживаешь, то не стоит: многие районы действительно эвакуировали и депортировали из Японии, — пытается приободрить Шокичи, чувствуя, как Шунске тяжело даются слова из-за незнания и некой неуверенности, и показывает на себя большим пальцем: — Мою семью также успели эвакуировать, и они для меня — самая главная мотивация выбраться отсюда живым. — Надо же, — Имаизуми заметно расслабляется и хитро прищуривается. — А я уж было подумал, твоя главная мотивация — не умереть девственником. — Чува-а-ак, если у тебя есть силы на эти убогие попытки в юмор, то можешь нагибаться хоть сейчас, я это исправлю. Тишина ежесекундно расползается по углам помещения и повисает в воздухе, а изумлённые переглядки между ними сменяются тихим и, по нарастающей, громким, заливистым смехом. Разумеется, смех приходится сдерживать, чтобы не привлекать лишнее внимание незваных гостей, но то, как заметно разряжается атмосфера, помогает не сойти с ума от осточертевшего напряжения. Небольшая трапеза придаёт сил и даёт шанс всё тщательно обдумать, взвесить и обсудить. Пусть новостей о повторной эвакуации и не поступало, однако это не отменяло того факта, что ждать придётся. Рано или поздно спасательная служба должна сделать что-то вроде разведки, проверить, сколько выживших осталось с прошлого раза, ведь число эвакуированных наверняка едва дотягивало до середины. Направить пару-другую вертолётов не так уж и сложно, всё-таки — это их работа.* * *
Какое-то время они удачно прячутся, объединяя оставшиеся запасы и восстанавливая силы, делятся новостями до апокалипсиса и после, наблюдениями по поводу наличия ещё кого-нибудь из выживших или же полного их отсутствия. Усталость рубит беспощадно, с каждым днём, учитывая, что с нынешними обстоятельствами на сон приходится откровенно забивать, чтобы не потерять бдительность. Наруко, несмотря на хвалёную выдержку, порой засыпает чуть ли не сидя, но так, что не совсем непонятно, точно ли он спит крепким сном или готов в любой момент открыть глаза и бодрым шагом пойти раздавать пизды. Велосипедам отводится ещё большая ценность, ведь именно с их помощью Имаизуми и Наруко избегают участи стать лакомым кусочком для толпы жаждущих живой плоти зомбарей. В какой-то момент, заражённые чуть ли не разом высовываются из своих убежищ, словно голодные волки, учуявшие свежее мясо, и находиться в городе становится слишком рискованно и опасно. Поэтому единогласно принимается решение отправиться на вершину холма, прямиком к пустующему пару десятилетий, а то и столетий, храму. Ожидаемо ни одной живой души, даже, несмотря на окружающую лесную местность, не слышно рокота птиц и вообще — самих зверей. Природа будто разом погибла с наступлением этого долбанного конца света. Понятное дело, что животные лучше всех предчувствуют всевозможные аномалии и стараются в срочном порядке покинуть становящуюся опасной территорию. Возможно, нечто подобное произошло и здесь. — Имаизуми, ты уже выпивал когда-нибудь? — как бы невзначай спрашивает Шокичи. Ему удаётся стащить пару бутылок перед отъездом на вершину холма, и нет, он не чувствует себя виноватым. Это ведь не первый его алкоголь в подростковые годы. Он также, как и многие другие, пробует из интереса и до сих пор считает опьянение больше чем-то прикольным и толкающим на всякие глупости, нежели хорошим снотворным или способом расслабиться. — Зачем мне тратить время на подобную ерунду? — Ну да, в принципе, ты и не выглядишь, как человек, который умеет веселиться. Скорее, как какой-нибудь угрюмый парень, зачитывающийся трудами Канта. — Лучше уж быть «угрюмым парнем, зачитывающимся трудами Канта», нежели быть тобой, — фыркает парень, после чего чуть тише недоумевает себе под нос: — Да и вообще, для веселья обязательно нужно пить? — Как же ты меня бе-е-есишь. Просто заткнись и выпей вместе со мной, пока к нам не присоединились наши изголодавшиеся по живой плоти приятели. Они допивают остатки пива из стеклянной бутылки, омываемые лучами закатного солнца, и смотрят на идеально ровную линию горизонта. За городом, оказывается, действительно неплохо, особенно на вершине. Сидя вот так, на какое-то мгновенье вылетает из головы осознание того, что вокруг довольно отстойное положение дел. Конечно, нельзя утверждать, что Имаизуми и Наруко — единственные выжившие, но почему-то создаётся именно такое впечатление. Ведь встреча между ними является наглядным примером, что мир сокращается где-то в диапазоне между двумя людьми. И, расположившись подле заброшенного храма, который едва получается рассмотреть из-за густых и плотных лесов, они, на самом деле, мечтают остаться вдвоём. Без живых и уж тем более без мёртвых. Пиво заканчивается, на языке ощущается лишь привкус пены, поэтому они быстро избавляются от бутылок, закидывая их в ближайшие кусты. Гринписовцы бы точно возмутились, пускает несдержанный смешок Наруко. Давно хотел так сделать, честно признаётся всё тот же Наруко и устраивается головой, предварительно закидывая за неё руки, на коленях Имаизуми. Почему-то он уверен, что ему ничего за подобную выходку не станется и, в принципе, оказывается прав. У Имаизуми ни один мускул на лице не дёргается, зато взгляд будто бы мутнеет — и дело тут заключается явно не в количестве выпитого алкоголя. Наруко бросает быстрый взгляд в сторону неподалёку стоящих велосипедов, после чего обращается к Имаизуми с вопросом: — Не думаешь сменить велик на что-то покруче? Например, на мотоцикл? Ты бы выглядел устрашающе, мчась на нём среди улиц, кишащих живыми мертвецами. — Что может быть круче велосипеда? Я и на нём могу разогнаться и обогнать тот же мотоцикл, — предельно серьёзно отвечает Шунске. Наруко удовлетворённо улыбается: ему нравится ответ Имаизуми. Он бы тоже ни за что не променял свой ярко-красный шоссейник. К тому же, Наруко чувствовал, как с наступлением вирусной эпидемии только сильнее сплотился с ним, стал единым целым. Это было чем-то особенным, даже интимным — и променять такую связь на что-то другое было бы очень глупо. Внезапно захотелось поцеловать Имаизуми. Но стоило только податься вперёд, как почувствовалось неладное. Ходячий труп пожилой женщины в обветшалом, некогда праздничном одеянии набрасывается на них не сразу, больше стоит и отталкивает лишь одним своим видом. А то и не удивительно: челюсть старушки нелицеприятно обвисает, в прогнившей насквозь плоти виднеются острия покрошенных зубов и трупные черви, копошащиеся между ними. Отвратительно — не то слово. Оцепенение быстро спадает, а алкоголь в крови только подогревает адреналин, чуть ли не преподносит его на блюдце и позволяет выпустить наружу. Имаизуми на пару с Наруко убивают своего первого за всё это время зомби: голова превращается в протухшее рагу, нашпикованное булыжниками. Самым слабым желудком всё же оказывается желудок Наруко, и последний отползает в кусты к ранее выброшенным бутылкам, содрогаясь в приступе рвоты. Вот ведь… Некоторые пожилые люди не дают расслабиться даже после того, как отбрасывают коньки — всегда успеют кому-нибудь что-нибудь да обломать. В данном случае, обламывают момент. Желудок постепенно очищается, и на языке остаётся неприятный привкус рвоты вперемешку с горькой желчью. Сейчас бы не помешало хорошенько прополоскать рот, раза три-четыре, чтобы избавиться от противного привкуса, но бутылки с водой поблизости нигде не наблюдается. Весьма прискорбно. Наруко тяжело вздыхает и промаргивается, прогоняя внезапно возникнувшую пелену перед глазами, и нервно дёргается, когда за спиной слышится хруст веток. — Да кто там, блять, ещё? — парень мученически стонет и оборачивается на шелест, прищуриваясь и озадаченно замечая блики среди листвы. Блики круглых очков, а за ними — до боли знакомый олений взгляд. — Будь я проклят, ты, должно быть, Гарри Поттер! — Не смешно, Наруко-кун, — сорванным, чуть хрипловатым голосом произносит Онода и наконец-то показывается целиком. Наруко где-то слышал, что при наступлении особого пиздеца в жизни человек способен буквально вырасти на глазах. И Онода явно подходил под это описание: он будто бы преобразился, выглядел серьёзнее и старше с чуть заострившимися чертами лица. Возникло чувство, словно он вообще крошки в рот не брал за всё это время, хотя на ногах вроде бы держался. — М-да, не так я хотел тебя в случае чего встретить, — Наруко поднимается с четверенек и вытирает уголок рта натянутым рукавом кофты. — Я должен был встретить тебя при запасах и с максимально пафосным видом, а не блюющим от переваренного алкоголя и вида расквашенного зомби. Кстати, хочешь посмотреть? — Что-то мне нехорошо… Онода бледнеет сильнее обычного. Видимо, представляет у себя в голове и уже было хочет сполна разделить одни и те же ощущения с Наруко, как на горизонте появляется Имаизуми с бутылкой воды, в одной лишь футболке и с ужасно раздосадованным видом. Выясняется, что два последних пункта очень даже взаимосвязаны: мертвяк мертвяком, кто бы что ни говорил, а больше всего страдает далеко не слабый желудок Наруко, а драгоценная толстовка Имаизуми. Страдает таким образом, что единственное, что можно с ней сделать — это выбросить. Впрочем, несчастному куску ткани находят более полезное применение — накрывают размозжённую голову старушке, чтобы лишний раз не провоцировать рвотный рефлекс. В конце концов, Имаизуми предлагает обосноваться на ночь в храме, и Наруко с Онодой отвечают согласием. Также Имаизуми ненавязчиво намекает на то, что если желание спать не настолько сильное или же отсутствует вовсе, то ему было бы интересно послушать, где всё это время пропадал Онода и почему его, на крайний случай, не было видно хотя бы в городе. Последний обещает рассказать обо всём утром и поворачивается к Имаизуми и Наруко спиной, тем самым давая понять, что, вместо просветительской беседы, выбирает сон. Только вот глаз Сакамичи не смыкает впредь до рассвета, и всё, что ему удаётся — это подрагивать от всё ещё клокочущего в груди волнения и страха. Его ведь рано или поздно найдут, пусть и с небольшим интервалом во времени. По-хорошему было бы не привлекать к себе внимания и продолжать путь дальше, но привязанность к людям, с которыми уже начинала завязываться какая-никакая дружба и духовная связь, сыграла с ним злую шутку. И он выбрал. Возможно, обрекая Имаизуми и Наруко на не самый лучший исход. Теперь высовываться из этого крохотного храма стало опаснее вдвойне: они могли быть неподалёку или же совсем рядом. Однако в голове у Наруко были совершенно другие мысли на этот счёт: он настаивал на том, чтобы отправиться в другую префектуру, поскольку в нынешней ловить было уже нечего. — Мы ждали от них помощи целую неделю, может чуть больше, — устало выдыхает Шокичи. — Смирись, Онода-кун, мы им не всрались, они уже вписали нас в списки инфицированных или погибших. Однохуйственно. Шокичи выглядит уставшим, без неотъемлемого блеска в глазах — сейчас его взгляд непривычно тяжёлый и серьёзный. Как, впрочем, и у любого из них. Шутки шутками, но весьма шаткое положение кого угодно могло заставить пересмотреть свои взгляды и толкнуть на отчаянно-смелые поступки. — Нужно попробовать найти способ с ними связаться, дать знать, что мы всё ещё живы, — продолжает настаивать Сакамичи. — Для этого и нужно сменить обстановку, — резонно замечает Шунске. — Стоит провести разведку. На ровном месте мы не найдём способ выбраться отсюда. — Только если от твоего грозного взгляда земля не потрескается, и мы не провалимся прямиком в ад, — «язвит» Шокичи. Шунске фыркает: во-первых, прямиком в ад проваливаться нет никакой необходимости, ад уже здесь, на земле, а во-вторых: — Хуже твоих попыток в шутки только твоя причёска. Онода закусывает губу, тактично сдерживая рвущийся наружу смешок, а Наруко возмущённо вскидывается и вцепляется руками: одной хватается за голову, другой — за футболку в области сердца. — Что такое? — издеваясь, спокойным тоном интересуется Шунске, напуская на себя невинный вид. — Выглядишь оскорблённым до глубины души. — Так, Онода-кун, держи меня, я сейчас сам его сожру.* * *
Ближе к обеду они выдвигаются. Расстояние от Чибы до Канагавы — около сорока шести километров. В целом, добраться до пункта назначения возможно за три-четыре с половиной часа. Вот сожжём хренову тучу калорий и будем с вами стройняшками, девчули, не упускает лишний раз отшутиться Наруко. Впрочем, над его шуткой никто не смеётся. Имаизуми лишь закатывает глаза и увеличивает каденс, вырываясь вперёд под непрекращающийся поток комментариев, а Онода настолько сильно погружается в собственные мысли, что едва умудряется держать равновесие на велосипеде. Если его не подводила память, то мародёры были закреплены за Хаконэ, то есть, за школой, расположенной как раз-таки в той префектуре, в которую они направлялись в поиске хоть какого-то способа выйти на связь. И всё это очень и очень плохо. Стоило сразу включить мозги и попытаться отговорить их, направить в другую сторону, лишь бы объехать это логово от греха подальше. Неудивительно, что, в конечном итоге, они, толком не покидая город, сталкиваются с ними. Раньше эти ребята также передвигались на велосипедах, потому как, во-первых, являлись частью велоклуба, во-вторых — ловили истинный кайф от этого. В какой-то момент их ожидаемо переклинило, и желание спасти свою шкуру превысило желание кайфовать, рассекая раскалённый до предела воздух и горячий асфальт на шоссейниках. На смену велосипедам пришёл фургон, по стилю чем-то напоминающий хиппи, зато вместительный, для всей команды целиком, даже места для припасов имелось в достатке. А ещё — одно время имелось место и для Сакамичи. Ровно до того момента, пока он не сбежал при первой подвернувшейся возможности. Первым из фургона выходит великан: рыжий, обманчиво спокойный и с елейным голосом. Он особо не церемонится и крепко обхватывает плечо Оноды внушительной ладонью, одновременно подавая знак кому-то другому. Тем временем, оповещает Имаизуми и Наруко, почти синхронно подорвавшихся с велосипедов: — Мы забираем его с собой. — Какого чёрта? Думаете, мы так просто позволим вам свалить вместе с нашим другом? — не на шутку злится Наруко и почти срывается с места, но его, предостерегая, останавливают и удерживают на месте. — Блять, Имаизуми, пусти меня! — Что вам от него нужно? — успешно игнорируя возмущение и негодование парня, интересуется Имаизуми и впивается требовательным взглядом в великана. Тот, в свою очередь, неопределённо пожимает плечами: — Личные счёты. Убегать без предупреждения очень некрасиво. Особенно, когда к тебе относятся со всей душой. — Да он даже не улыбается толком! О какой душе вообще идёт речь? На нём ведь лица нет! Онода поджимает губы, затем поднимает тяжёлый взгляд на рыжего и шепчет что-то одними лишь губами. Великан, чуть погодя, похоже размышляя над тем, стоит ли оно того или нет — всё же откликает кого-то. Выползает второй, самый, кажется, отстранённый из мародёров. Про таких обычно говорят что-то вроде «сам себе на уме» или же «не от мира сего». Внешний вид мало чем помог в плане характеристики, просто потому что смотрелось всё достаточно просто и незамысловато. Его волосы доходили где-то до плеч и выглядели растрёпанными, из-под чёлки виднелась полоска банданы. Взгляд больше мечтательный, направленный будто сквозь, а улыбка, несмотря на напускную мягкость, холодная и неприятная. Словно он не на шутку разозлён. И эта злость как-то связана с Сакамичи? Он не должен был создавать впечатление опасного человека. Скорее, должно было возникать ощущение, будто он находился с остальными ради забавы. Просто потому что сказывалась банальная скука и желание развеяться. Только нечто пугающее в этом парне всё же таилось, и то, как он цеплялся за Оноду, вряд ли могло предполагать что-то хорошее. — Не беспокойтесь, я хорошо о нём позабочусь. Не так ли, Сакамичи-кун? На собственном имени Онода заметно вздрагивает, следом — обращается к Имаизуми и Наруко, также беззвучно: «Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне». — Не заиграйся с ним, Манами, — предупреждающим тоном осаждает парнишу кто-то ещё, не желающий покидать фургон, но тот лишь беспечно отмахивается. — Эй, слушай, когда тебе старшие говорят! — Было приятно с вами пообщаться, ребятки, да только времени в обрез, — вдруг суетится рыжий и, дождавшись, пока все окажутся внутри, залезает самым последним, бросая напоследок: — Отвлеките этих приятелей. Заранее спасибо. В воздух поднимаются клубы пыли, и местами убитый фургон косо выруливает на трассу, после чего изо всех сил газует и спустя какое-то время скрывается из виду. Они успевают собрать вокруг себя целую публику из ходячих мертвецов. — Вот же сукины дети, — буквально выплёвывает Наруко и достаёт из рюкзака бейсбольную биту, крепко сжимая рукоять в ладонях. В принципе, у них нет права выбирать — придётся давать отпор до тех пор, пока не иссякнут все силы. — Будь добр не сдохнуть. Имаизуми вздрагивает от неожиданного обращения, но, тем не менее, коротко кивает, даже не оборачиваясь, и только сильнее прижимается своей спиной к спине Наруко. Обеспечивает надёжный тыл. Им действительно мало что остаётся. — Тебе желаю того же.* * *
У них едва получается отбиться и оторваться от надвигающихся со всех сторон инфицированных: от безысходности не остаётся ничего, кроме как оседлать один из брошенных мотоциклов и учиться им управлять уже в процессе. Наверное, если бы Наруко первым не заметил, а Имаизуми — не сообразил и не провернул, они бы и погибли так, прикрывая друг другу спины и разделяя одно бешеное сердцебиение на двоих. Управление оказывается слишком непривычным, сложным, на поворотах нехило заносит, а ещё, судя по постепенно уменьшающимся силуэтам, у них действительно получается оторваться. Парковка выходит не самой удачной: их всё-таки заносит в кювет, и если Имаизуми отделывается незначительными царапинами и ушибленной ногой, то Наруко достаётся больше всего: он рассекает себе бровь, задевает висок и, кажется, получает небольшое сотрясение, однако всё ещё остаётся в сознании. Кровь заливает ему один глаз, ресницы неприятно слипаются, внутри всё невыносимо болит и жжётся, и Наруко может только беспомощно кривиться и морщиться. — Эй, болван, только держись. Слышишь меня? — в голосе Шунске прослеживается твёрдость, а его ладонь только сильнее сжимает его собственную: грязную и окровавленную. Да он ведь переживает за меня, как мило, довольно замечает Шокичи. — Не смей отключаться. Наруко улыбается сквозь боль и плотно стиснутые зубы и показывает два больших пальца вверх. Им несказанно везёт. Отдалённые звуки вертолётов спасательный службы, сигналки и громкий механический голос пилота, раздающий указания, внушают ему хоть какую-то надежду на лучшее развитие событий. Другого просто и быть не может.