Закрытые двери

Тсунаде была альфой в третьем поколении: безупречная генетика, легендарная репутация, скверный характер. Три идеальных сочетания для новоиспеченного Хокаге Конохи. Только истинная альфа может вести бойцов к победам. Только беты способны грамотно организовать оборону деревни и быт, и только омеги рождаются для того чтобы умирать. Коноха не стала бы процветающей деревней, верили старейшины, если бы в свое время не сделала особую ставку — в отличие от соседних стран — на опасные сложные миссии в стране Огня ходили омеги. Если их убивали, никто не сожалел. Более ценные альфы были резервом, охраняющим внутренний периметр — разбрасываться элитой общества не эффективно. За боевую службу омеги получали множество преимуществ, которых не было от рождения: право на свободное передвижение, медицинскую помощь, бесплатное обмундирование, обучение, право оплачиваемого труда, право на ношение и хранение личных вещей, право на составление завещания и передачу имущества — фактически идеальную, прекрасную жизнь. Все что требовалось деревне за все эти блага — беспрекословное подчинение приказам. В отряд АНБУ, состоявший из омег, попасть было мечтой каждого, кто родился с дефектным геном, либо перенес модификацию «загрязняющую» гены. «Пункт 67: если боец-альфа получит неизлечимую травму — рассматривается его перевод в категорию бета-бойцов, если ранение позволяет ему выполнять работу уровня беты, либо в категорию омега-бойцов, если ранение этого не позволяет или загрязняет его гены. Военная деревня не может себе позволить платить и содержать его на прежнем уровне альфы». Тсунаде читала длинный список правил и инструкций, от духоты и пыли на бумагах ей больше всего хотелось убраться подальше. Но старика больше не было. Того, кто сдерживал это неравенство, смягчая ситуацию, по какому-то нелепому стечению обстоятельств убил омега. Тот, за чьи права так долго боролся Хирузен. Это обострило все противоречия в деревне и теперь старейшины закручивали гайки. Никаких послаблений за последний год. Только ужесточение кастового неравенства. «Пункт 68: омега не имеет права получать то же финансовое вознаграждение, что и альфа-боец — за выполненную миссию». «Теперь оно коснулось и зарплат. Шиноби-альфа получает за ранг «А» в пять раз больше чем шиноби-омега за этот же ранг. Хотя для последних стоимость жилья и продуктов несравнимо дороже». Ей, внучке Первого, предстояло влезть в это осиное гнездо спесивых, наглых, опасных, и, ко всему прочему, повернутых на всю голову альф, чтобы узнать их ближе и руководить делами в деревне. Бет она успела узнать лучше — спокойные, уравновешенные бойцы, часто не агрессивные, но весьма способные, такие как Сарутоби Асума, Куренай или Умино Ирука. Целые кланы числились в рядах бета-бойцов — Нара, Яманака, Абураме. Она встречалась с главами этих кланов за обедом — серьезные, преданные деревне люди. Их техники специфичны, поэтому для заданий бет ставили в группу с альфа-бойцами, владеющими серьезными техниками ближнего боя в ниндзюцу или тайдзюцу. Или с омегами, которых обучали прикрывать атаки бета-бойцов. Смотря на списки потерь в категории омег за последний год, Тсунаде пришла к выводу, что подразделение целенаправленно уничтожалось. Омег, служивших в АНБУ, ликвидировали как класс. Переводя их на гражданские работы или… Практически под каждым свитком с заданием, несущим потери среди этого подразделения стояла подпись временно исполняющего обязанности Хокаге — Данзо-самы. Женщина нахмурилась и откинулась в кресле: «Какой же ты на редкость невезучий…» — думала она об Орочимару. О том, кто родился омегой, но был воспитан как альфа своим участливым сенсеем, и впоследствии убил его — единственного человека во главе деревни, который отстаивал права омег. Забыл о своем месте — так считали люди, хотя Тсунаде думала, что он изначально был таким и его класс бойца этого не менял. Но она молчала об этом, настроения в селении напоминали порох, к которому не стоило подносить фитиль. В день смерти Сарутоби — половину омег едва не забили на улицах. Они единственные из класса бойцов не могли использовать свои техники в пределах Конохи из-за ограничителя, вмонтированного в ошейник. Этот прототип изобрели после войны, он крепился к спинному мозгу и техникой специального вкручивания соединялся с позвонками шеи. Снять его можно было, только отрубив голову. Потери в тот день подорвали не только социальную, но и экономическую стабильность в деревне. «Грязной» работой считались убийства. За них больше всего платили, и это составляло сорок процентов бюджета Конохи, но ни один альфа никогда не опускался до ранга «S». Они не желали пачкаться в крови и грязи зачастую бесчеловечных приказов. Однако после «чистки» рядов омега-бойцов, казна получила существенную пробоину, статьи доходов перестали покрывать расходы. Даже с учетом того, что оставшиеся бойцы омега-группы были на заданиях практически безвылазно. Тсунаде, как медик, могла прогнозировать сроки начала профессионального выгорания. День на реабилитацию — перелом правой кисти, два дня на реабилитацию — ножевое ранение в живот, день на реабилитацию — ожог второй степени… Специальные препараты АНБУ позволяли гасить даже самую сильную боль, но они имели длинный список побочных эффектов. Самыми начальными из которых были галлюцинации, рвота, озноб. Неудивительно, что хронически больные и недолеченные бойцы стали гибнуть на миссиях чаще. Тсунаде долгое время жила за пределами Конохи, она отвыкла от классовых различий. Список погибших омег за этот год ее тревожил. Там не было слабых бойцов. Никогда. Омеги были самыми сильными по техникам ниндзюцу, но главное — только омеги владели гендзюцу высоких уровней. Как клан Учиха, который в порыве гнева толпа разъяренных после смерти Хирузена шиноби вырезала практически полностью. Говорили, спаслись один или двое — бежали в страну Волн или еще куда-то, с более мягким режимом. Взгляд остановился на строчке с описанием гендзюцу и пометкой о последнем шарингане в Конохе — Хатаке Какаши. Она помнила тот случай — ему пересадили глаз еще до ужесточения режима, после смерти Обито, но потом, из-за того что шаринган работал только на генотипе омег, стали кормить гормонами. И из категории альфа перевели в омега. Ведь у него теперь были «грязные гены». Глаз прижился, техники работали, но Тсунаде не сомневалась, что за это было заплачено очень высокой ценой. Одиночка в Конохе не выживал. Одиночка-омега тем более. За последний месяц шесть рангов «А». Все успешно. «Это только вопрос времени, когда он свалится. Терять последний шаринган нельзя. Это недопустимо». Тсунаде кивнула молчаливо застывшей Шизуне, бете, которая, казалось, была рядом всю ее жизнь: — Собери мой личный отряд АНБУ. Я хочу увидеть их всех. В личном отряде охраны Хокаге служили только АНБУ — омеги. Те, кого сенсоры ставили в категорию «смертник». Боец, у которого не было семьи, родных, ничего, кроме службы и верности кодексу подразделения, часто перенесший глубокие психологические травмы, не поддерживающий контакты ни с кем, кроме напарников и руководства. АНБУ Конохи славились на все пять великих стран своей слепой преданностью и мастерством. Хотя за границей их верность трактовали несколько иначе — у омеги не оставалось прав, как только он снимал форму. Поэтому из АНБУ никогда не уходили. Разве только на тот свет. Однажды надевая керамическую маску, многие снимали ее только посмертно. Это была цена, которую платили те из омег, кто был неспособен приспособиться к социальному кастовому различию. И новая Хокаге хотела увидеть их, наслышанная о методах, которыми из этих людей создавали абсолютное оружие. Они больше не были абстракцией — теперь это были ее люди. Это означало ответственность. Когда отряд АНБУ вошел во двор сбора и опустился на одно колено, приветствуя свою Хокаге, Тсунаде поняла, отчего Данзо так кружила голову власть. Ей, прожившей долгую жизнь и видевшей много режимов и стран эта выучка нравилась — они все двигались как единый механизм, слаженный, отработанный, идеальный. Никаких лишних движений, сомнений, поспешности или раболепия. Безликие, в ничего не выражающих холодных керамических масках, безразличные не только к чужой, но и к своей жизни — АНБУ Конохи производили сильное впечатление. Они будут убивать по кивку ее головы — поняла Тсунаде. Они умрут за нее, не задумываясь — ее личная маленькая гвардия. Наделенные величайшей слабостью бойцы в мире шиноби, создавшие из нее величайшую силу. Оглядывая склоненные головы, Хокаге пошла между рядами. Напряжение ощущалось в воздухе. Они тоже смотрели на нее, не поднимая головы и не отрывая взгляда от земли. Смотрели своим внутренним пониманием силы. Достаточно ли она альфа чтобы управлять ими? Достаточно ли она Хокаге чтобы они выжили? Черные перчатки, специальная облегченная форма для ведения маневренных и быстрых боев, начищенное оружие, безупречно чистые бинты обмоток. Красота застывшей ярости, хрупкий иллюзорный покой. Отдай она приказ сейчас — и они сорвутся с места, чтобы этими, затянутыми в черные перчатки руками, утопить в крови ее врагов. Женщина усмехнулась про себя. Власть пьянила лучше любого сакэ. А уж она-то понимала в сакэ лучше, чем многие другие. Если Хокаге касалась чьего-то плеча, таким образом соблюдая довольно старый ритуал — она давала знак встать с колена и посмотреть ей в глаза. Возможно, один-единственный раз. Этой чести заслуживали немногие, некоторые умирали, так и не посмотрев в лицо своему Хокаге. Она потратила ночь чтобы изучить личные дела АНБУ. Бойцы это предполагали, возможно, они гадали о том, кого из них отметит новая Хокаге. Тсунаде заметила серые всклоченные волосы и коснулась плеча. Когда боец поднялся, сквозь прорези маски на нее глянул только один глаз, пронзительно серый, цвета зимнего холодного неба. Кивнув ему, она развернулась и покинула внутренний двор Резиденции, едва ли не физически ощущая провожающую ее уход тишину. Боец пошел за ней. Сегодня он был выбран для охраны личных покоев — внутри. Очень завидная участь, с учетом того, какого уровня она альфа. Ведь, если ей понравится его служба, хотя слово «служба» часто заменяли в этом случае на — «услуги», жизнь можно считать налаженной. Ее высокое положение гарантирует ему многие дополнительные бонусы. Правда, иногда это действительно была только служба — замереть в тени возле двери и ждать рассвета, угадывая угрозы и наблюдая за окном. Но, смотря на властный поворот головы новой Хокаге и внушительный, подчеркнутый одеждой бюст — мало кто поверил, что сегодня Хатаке Какаши будет стоять у двери. Личные покои Тсунаде обставила по своему вкусу. Она любила праздник. Атмосфера закрытой военной деревни с комендантским часом, строгим режимом и сетью шпионов ее отчасти угнетала. Именно от этого она сбежала с Джирайей когда-то. Они путешествовали, пробовали диковинные фрукты и сладкие вина, ведя разгульный и часто неприличный образ жизни. Но это было хорошо. В свое время — это было лучшим из того, что они знали. Война была позади, хотелось жить на полную катушку. Теперь, оглядываясь, она понимала что не следовало оставлять Орочимару в деревне. Оставшись без команды — своих единственных друзей, тот стал ощущать себя ненужным, брошенным атрибутом ушедшей войны. Это позволило сыграть на слабостях его характера. Последствия она разгребала до сих пор. А Джирайя… он так и не вернулся в деревню. Для него Коноха была тюрьмой почти всегда. А теперь и подавно. Светлая резная мебель, шкаф с книгами, приличное дорогущее белье на широкой кровати, ковер с длинным ворсом, хорошее сакэ. Ужин на столе уже был, Шизуне зевала и раскладывала десерт. Тсунаде, не останавливаясь, прошла в ванную, по дороге снимая шляпу Хокаге и собирая волосы. АНБУ замер у порога. Он проследил четкий уверенный бросок шляпы на кровать — этот жест выдавал профессионального шиноби в красивой женщине. — Какаши! — она позвала его не оборачиваясь, — Иди к столу, поешь! Тсунаде готова была поклясться, что он подобрался при звуках ее голоса. Но командные интонации она оставила на плацу. Сейчас ей нужен был командир своего подразделения. Хотя кто сказал что секс ее расстроит? Впрочем, она знала, отчего была эта реакция. Омегам никогда ничего не давали бесплатно. Смотря на заставленный стол он, вероятно, прикинул, сколько и чем будет за это платить. Сложная этика межклассовых отношений ей никогда не нравилась: — Это подарок! Она принимала душ и вспоминала личное дело Хатаке Какаши. Нет, он не был бесхозным омегой. Его владелица — Митараши Анко, отличалась крайне неустойчивой психикой. И сегодня она, как альфа, перешла ей дорогу. Статус Хокаге это позволял. Но судя по досье, Анко вряд ли умеет делиться. Тсунаде глянула в запотевшее зеркало, она вернулась в родную деревню не для того чтобы считаться со старыми правилами. Она Хокаге и она создаст свои. *** — Опоздал! Какаши действительно задержался в штабе на пятнадцать минут. Сдавал отчет. Но он понимал, что оправдания в этом случае мало что значат. Существовали правила — следовало молчать. Так же молча скидывая форму АНБУ и проходя в душ, Хатаке глянул на полки шкафчика. Шесть зеленых таблеток, две синих и четыре желтых. Запивал он их водой из-под крана. Темно-зеленое кимоно лежало на прежнем месте. Как и свиток со знакомой, лично хозяйкой нарисованной печатью хенге. Наскоро вытерев волосы, Какаши посмотрел на себя в зеркало, активируя печать. Светлые волосы потемнели, стали длиннее, кожа посветлела еще больше, черты лица вытянулись, изменились. Теперь маску можно было снять. Все равно это лицо было не его. Проследив, как скрывается за хенге шаринган, он подвел глаза и одел сережку. — Анко, было много работы, — теперь он мог говорить. Другим голосом, будучи другим человеком. Небрежный, внимательный змеиный саннин. Тема этой игры всегда была только одна. — Ты много работаешь, сенсей, — гнев в ее высоком голосе, обида — все исчезло. Митараши поднялась ему навстречу, улыбаясь. — Но я всегда помню о тебе, ты же знаешь, — Какаши отвечал, зная, что она хочет услышать. Брошенная влюбленная ученица. Альфа, которую предал омега-сенсей. Нонсенс, единственный случай в деревне, когда омега был наставником и когда сумел убить Хокаге — самого сильного альфу. Бежал, и до сих пор не был найден. Но кто поверит, что он задумал и выполнил этот план в одиночку? Сенсоры, Ибики — они все искали ответов у Анко, она ведь должна была знать о побеге, плане хоть что-то. Но она не знала. Ее насмешливый лукавый сенсей лгал ей, глядя в глаза. Пережив пытки, допросы, отчуждение друзей и сослуживцев, ничего больше Митараши не хотела так сильно, как мести и признания. Он должен был сказать ей, что она особенная, его любимая ученица, что он так виноват перед ней. Но каяться и просить прощения следовало точно по старому сценарию. Вначале она всегда просто смотрела. Не отрываясь, почти влюблено, соблюдая повторяющийся ритуал — они говорят о медицине, о техниках, Анко расчесывает его длинные волосы, распахивает неплотно запахнутое кимоно на груди, ласкает гладкую кожу, касаясь сосков, заглядывает в глаза. А затем, забираясь на колени, рассказывает о своем дне. Ее сенсей принадлежит только ей. Орочимару-сама, который пытал и мучил людей, проводил эксперименты, как выяснилось позже… был для нее идеальным. Разве только сейчас — это копия. Всего лишь подделка. Какаши очень четко улавливает момент ярости, вспышка гнева срабатывает быстрее, чем взрывная печать, он не имеет права блокировать, но тренированное тело едва уловимо уходит от ударов так, чтобы уменьшить повреждения. Митараши бьет сжатым кулаком, профессионально, как на миссии — остервенело, не щадя, используя любое подвернувшееся оружие, но недолго, затем ярость сходит, она оглядывается и оседает на пол. — Ты бросил меня… ты меня им оставил… Какаши молчал. Он чувствовал вывих плеча, сломанное ребро и травмированное колено. Лежа на полу, смотря на погром в большой квартире, кунаи в стене, от которых он увернулся, задевая рукоятки непривычными длинными волосами во время практически смертельного танца, Хатаке чувствовал чудовищную, запредельную усталость. Миссии были тяжелыми, но дома — дома было сложнее. Черепки посуды белели на полу островками снега. Она всегда безжалостно уничтожала все — от мебели до посуды пока «выговаривала» своему «сенсею» за опоздание. Эти истерики выматывали больше, чем таблетки и травмы. Он старался предугадать перепады ее настроения, но иногда уже просто не мог. Вот сейчас она ползла к нему на коленях, бормоча про кровь на виске. Какаши пошевелился — затылок аукнулся ноющей болью, что-то липкое стянуло волосы. «Все-таки не успел…» А Митараши уже отирала кровь с его лица, улыбалась и выглядела почти вменяемой. Только Какаши знал, что это неправда. Это только вторая партия в их давней, заученной игре. Сейчас он должен извиниться и сказать, как сильно он ее любит. Сказать чужим голосом, потому что она ненавидит его собственный. Настолько сильно, что часто ставит печать под маску — на губы — печать молчания. Пока он в деревне — законы это допускают. Она ненавидит в нем омегу и поэтому всегда неосознанно бьет в голову, стараясь зацепить шаринган. Ей абсолютно все равно, что скажет деревня. Но Какаши подозревает, что старейшины не скажут ничего. Слишком многое изменилось после смерти Сарутоби. Она залезает сверху, распахивает кимоно. Ей нужен секс, Хатаке давно не хотел ее, возможно, он никогда ее не хотел, но работают две синие таблетки. Такая нужная Анко иллюзия идеальной любви. Секс оставляет на разбитых губах привкус крови, она с упоением слизывает ее и прикусывает губу сильнее. Кровь горит алым пятном на бледной коже ее сенсея и это кажется ей самым красивым из всего, что она видела. Словно истинное, подлинно достойное его одеяние. Долой шелк — она рвет остатки дорогого кимоно на плечах, впиваясь укусами в шею, ощущая слабый запах травяного шампуня и резкий, одуряющий запах крови. Грудь под прозрачной сеточкой скачет в такт ее движениям, когда, оседлав напряженный член, Анко упивается обладанием, своей самой любимой мечтой, и это почти так же хорошо, как убийство. Она не замечает, кончает он или нет, впрочем, ей все равно. У Какаши в голове туман после удара, кровоподтеки начинают опухать, сломанное ребро после секса ломит сильнее, плечо она вправляет ему сама. Довольная, успокоившаяся после оргазма, очень собранная. Ни следа от прошедшего эмоционального взрыва, после которого Какаши едва держится на ногах. Он снова идет в ванную, снимает залитое кровью кимоно и печать. Включая холодный душ, ловит себя на мысли что оценивает степень серьезности ее угроз, сказанных в гневе, о том, что она отзовет его лицензию на работу в АНБУ и сдаст в самый дешевый бордель. Вода, стекающая в сток, алая. На миссии было важным благо деревни, личное не должно существовать в голове шиноби. А дома… дома у него уже давно не было. После душа ему больше всего хочется лечь, но нельзя. Уборка занимает еще около часа. Битая посуда идет в пакеты под мусор, мебель он кое-как ставит на место, дыры от кунаев в стенах темнеют на светлых обоях, кровь приходится оттирать долго, она легко впитывается в деревянный пол. Смотря на то, как он на коленях трет пол алой от крови тряпкой, Анко облизывает губы, тянется к нему снова. Она хочет его такого, сейчас даже без хенге. Какаши периодически смаргивает алые пятна перед глазами, чтобы не отрубиться. Потому что пол под ним двоится, как будто там, под деревом, живет своя земляная техника. Митараши встает с дивана и осторожно становится на колени рядом с ним, лезет в штаны, умело надрачивает не до конца опавший член, слыша его сбивчивое дыхание, улыбается. Но кончить так и не дает — чувствуя его напряжение, перехватывает член у основания. Тонкое лезвие сюрикена проходит между ее пальцев как бритва, она режет головку молниеносно, но не глубоко, в момент оргазма, чтобы потом забрать ее в рот целиком, посасывая, чувствуя, как мужчина корчится на полу от боли. Она с наслаждением посасывает головку какое-то время, будто допивая бутылку любимого сакэ — эта кровь кажется ей слаще всего на свете. После этого ей хочется быть почти нежной, и Анко складывает печать медицинского дзюцу, залечивая порезы и часть повреждений. Даже позволяет ему вновь надеть маску. Какаши не помнит, как доходит до своей комнаты и ложится. Его рвет после удара по голове, приходится выпить еще три таблетки — красные. После них он уже ничего не соображает. У него остается шесть часов для сна до следующего дежурства. Анко чистит оружие и напевает. От ее смеха кружится голова. Хотя, возможно, так просто кажется. *** Она разбудила его раньше. Какаши выдохнул, попытался встать, Анко шипела сквозь зубы: — Вставай, ублюдок… вставай! Мне сказали, ты дежурил в личных покоях этой… Едва он поднялся с футона, как она ударила. Сеней Джашу, техника змеиной руки, скрытой в тени. Какаши, опустив голову, отстраненно смотрел на то, как яростно змеи впились в плечо, бедро, руку. От таблеток еще мутило, реакции были заторможены. Пользоваться шаринганом в деревне против своей альфы у него не было права, как не было права использовать техники не на службе. Стояли сдерживающие печати и блокиратор на ошейнике. Он не чувствовал боли, чувствовал только, как вращаются бессильные запятые в глазу. — Сегодня ты к этой суке не пойдешь… обойдется… Анко молча смотрела на то, как предатель медленно оседает на колени. Такой же предатель, как и ее сенсей, все омеги — предатели. Они все искусно и профессионально лгут… Но было и другое. Сколько лет прошло, но она так и не могла получить его по-настоящему. Какаши жил в ее доме, он помогал ей справляться с кошмарами, но все, что держало его рядом — это ошейник и рабская алая клякса на плече. И проклятые АНБУ отбирали почти все его время. Она это исправит. Анко развеяла дзюцу, сиплое дыхание в комнате казалось слишком громким. Надевая пальто, не сразу попадая в рукава, Митараши вышла из дома. Цель пути складывалась смутно, мысли разбегались, сердце уже не ощущало адреналина, а взмокшую кожу холодил ветер. Она идет в Штаб, собираясь забрать разнарядку для ее омеги, так? Надо подумать. Остановиться. Надо остановиться. Он станет только гражданским, никаких долбанных прав, никакого шарингана… но, если не будет шарингана, его вернут в альфа? В бета? Он получит свободу? Но кто сможет так же идеально изображать повадки Орочимару-самы? Митараши очнулась на лавочке в парке, она не помнила, как дошла туда. «Кабуто сказал, куда распределили Какаши, и он так долго служил сенсею, может быть забрать этого омегу?» Дети играли в парке, молодые мамочки сидели на лавочке напротив и обсуждали их первые достижения. Это все было так далеко от ее жизни, но слух шиноби не оставлял шансов не услышать их. Анко моргнула. Она шиноби Конохи, она живет для того, чтобы были такие семьи. Разве это не важнее всего? Идущий мимо Ирука-сенсей вежливо поздоровался с ней, но Митараши на него не посмотрела. Однако даже не глядя на него, Анко уловила его взгляд — он смотрел на ее руки. Они были в крови. Митараши была специальным дзенином — сработали рефлексы, в голове прояснилось — Кабуто подозрителен и может быть опасен во время приступов. Какаши никогда ей не навредит, он знает, что она просто больна. Совсем немного. Об этом не должны узнать посторонние, иначе ее могут лишить статуса альфы. Ощущая, как стягивает засыхающая кровь кожу рук, Митараши сложила печать перемещения. Какаши она нашла на том же футоне — он останавливал кровотечение, точнее пытался, его техники в деревне не работали. И бинты из поясной сумки пропитывались слишком быстро. Крови, которая брызнула в момент удара ее дзюцу на стены и пол, было слишком много. Глядя на растекающиеся пятна рядом с ее омегой на полу, Анко поняла, что зашла слишком далеко. «Таблетки!» — она побежала в ванную. Запихивая раненому в рот две белых и складывая печать медицинского дзюцу, Анко бормотала: — О чем же мне молиться, когда я приду в храм? О том, чтобы ты всю жизнь был весел и здоров… Она повторяла последнее, что слышала на момент выхода из приступа и не могла остановиться. Страх снижал голос до шепота. Чудовищный, мешающий вдохнуть. Она до смерти боялась потерять лежащего на полу человека. Уже проваливаясь в темноту под слова детской колыбельной, Какаши ощутил выброс адреналина — сработали препараты экстренной помощи. Митараши умело накладывала повязки и повторяла: — Все будет хорошо, Какаши. Теперь все будет хорошо. Прости меня… прости. Хатаке слышал эти слова уже много раз. Отчаяние в них всегда было одинаковым. Было время, когда это что-то для него значило. Очень давно. *** Это дежурство он пропустил. Приступы у Анко случались раза два в месяц. Иногда они попадали на его миссии, если так случалось, дома царил полный бардак, а сама хозяйка долго была не в себе. Если он был дома, то все проходило на эмоциональном топливе часов за шесть. Поводы каждый раз были разные, хотя Хатаке старался не провоцировать. Вменяемая Митараши была неплохим человеком. Однако сегодня он понял, что все изменится. Ей не нравилась его назначение. И новая Хокаге. *** — Где дежурный? — Хокаге-сама, он взял отгул. Его альфа разрешила. Тсунаде удивленно хмыкнула: — Отгул? Только я разрешаю отгулы моим подчиненным. Как появится, сразу ко мне. Когда доложивший АНБУ вышел, женщина глянула на Шизуне, та ответила с пониманием: — Вероятно, у него возникли серьезные причины, Какаши-сан ответственный человек. Он не мог… — Достаточно, — оборвала Тсунаде, — подними отчеты сенсоров с допросов Митараши Анко. Кто там следующий на прием? Пусть заходят. *** — Смотри, какую красивую мебель я купила! — у Анко были бешеные скидки в магазинах, торговцы ее почти искренне боготворили. Какаши провожал взглядом заносимую мебель и коробки с посудой. Митараши с чудовищным упрямством каждый раз покупала все что ломалось. Ее зарплата это позволяла. Кроме того, альфа получал пятую часть зарплаты своего омеги. После приступов у нее было задорное, веселое настроение, иногда она даже покупала Хатаке его любимые книжки. Какую-то анонимную порнуху от автора, который именовал себя «самый знаменитый герой-любовник, покоритель сердец». Анко каждый раз хохотала до слез, читая все новые эпитеты на обложке, придумываемые автором, но после слишком тяжелых срывов, не задумываясь, скупала все новые издания. Она так ластилась, понимал Какаши. Потому что по-другому не умела. Митараши была хорошим шиноби, убийства были ее стихией и страстью. Но сдерживать ее порывы на гражданке было тяжело. Фактически ей нужен был постоянный громоотвод для снятия напряжения, и человек, служивший для этой цели, чувствовал, что перегорает. Это напряжение было высоковольтным, иногда она останавливалась в шаге от убийства. Чувство абсолютной власти привил ей Орочимару. Саннин, о котором Хатаке успел узнать едва ли не все, что знала Анко. Ответа от Какаши не требовалось. Вчера она снова поставила печать молчания, опасаясь, что он расскажет о том, что она больна. Так что он просто кивнул, взял книжку в глянцевой новенькой обложке и полистал. Автор был совершенным чудаком. Он писал о романтической любви, о равных отношениях, о мире, где не было кастового неравенства. У АНБУ не должно быть иллюзий и сомнений, но Хатаке любил эти книги. Хотя все соседи знали, что означают очередные дорогие покупки Анко после шума, доносившегося из квартиры. Она никогда не ставила скрывающие звук печати — отдел дознаний запретил. Когда Какаши уходил на службу, его провожали неоднозначными взглядами. Хатаке эти взгляды игнорировал. Анко его работой была недовольна, но свежие кровоподтеки еще не сошли ни с лица, ни с тела, и каждый раз, когда она видела их, ее гнев стихал. Она сама боялась своих приступов, и иногда Какаши позволял себе думать, что она боится его убить. Где-то очень глубоко в подсознании. Но в следующий раз осознавал, что снова ошибся. Тормозов у Митараши не было и каждый раз они срабатывали практически случайно. От таблеток ныл желудок, от таблеток и голода. Анко приготовила индейку и, заставив стол принесенными сладостями, готовыми салатами на вынос и фруктами, устроила ему вчера торжественный обед. Только Орочимару-сама никогда не ел в ее присутствии, так что Какаши под хенге поддерживал беседу и смотрел на все это пиршество вертикальными чужими зрачками, поневоле сглатывая. Убойные препараты, которыми приходилось пичкать себя чтобы держаться на ногах в этом марафоне, отбивали аппетит, а в последнее время практически всегда поднимали температуру. Но ароматы еды пробились даже сквозь это. Он не ел больше двух суток, нужно хоть что-то перехватить по дороге на работу. Однако в Ичираку-рамен его снова замутило, так что оставив эту попытку, Какаши пошел на свой пост. Интоксикация, понимал Хатаке, от нее были другие таблетки, но от одного вида препаратов его начинало тошнить. Можно была завернуть к знакомому врачу — Генма лечил омег, один из немногих врачей своей категории. Впрочем, он был бета, они чаще всего были лояльны. Но на них кто-то давил сверху, Какаши видел, как постепенно менялись законы после смерти Сарутоби. Он хотел узнать новую Каге, ее политику, ее выбор. А для этого нужно было вернуться на службу, пока ему не нашли замену. Остановившись на одной из крыш, он приспустил маску и проглотил еще две горьковатые пилюли — продержат его на ногах до рассвета. Если не сблюет. *** До полуночи Какаши все-таки простоял. Дежурство шло в штатном режиме, без происшествий. Ближе к часу ночи выключили свет и стало видно, как луна играет с тенями на полу. В личных покоях Хокаге пахло жасмином, сандаловым деревом, персиками, корицей, мятой. Часть ароматов доносилось из приоткрытой двери спальни, Шизуне принесла туда чай около часа назад. Что-то было духами самой Тсунаде, ее уже давно не было в смежной комнате, но Какаши помнил дразнящий запах мускуса и пряного бергамота. Голод обострял его и без того острое обоняние. Чувствуя, что ноги уже не держат, он сначала оперся о стену, а затем медленно осел на пол. Следовало вызвать смену, какой из него оперативник сейчас. Он попытался встать, глухо шоркнули о стену закрепленные за спиной ножны. — Какаши? АНБУ переместился с усилием, согласно этикету — на колено. Хокаге это усилие заметила, она запахнула халат потуже и подошла: — Сними маску. Что случилось? Но дежурный молчал, склонив голову. В конце концов, он медленно опустил керамическую маску. В полумраке комнаты Тсунаде не могла разобрать его лица, но молчание ей не нравилось. Она включила свет. Мгновенно за дверью раздалось: — Тсунаде-сама, все в порядке? — Да, — ее уверенный голос успокоил охрану внешнего периметра. Она посмотрела на дежурного, он был взмокшим, будто бежал марафон от Суны. — Это шаринган тебя беспокоит? Какаши молчал, печать не позволяла ему говорить. Но у Тсунаде всегда было плохо с терпением. Она сама подняла повязку с глаза, приподняв за подбородок склоненную голову, отметила темную линию кровоподтека на виске. Женщина стянула маску вниз — увидев сдерживающую печать, нахмурилась и отошла. Печать позволяла использовать техники на службе, но исключала разговоры. Очень занятная и редкая вещь. Такие умел ставить только Орочимару… Видимо, теперь ею владел кто-то еще. Его бывшая ученица, например. Тсунаде могла снять эту печать, но это означало нарушение личных прав другого альфы — права собственности. Совет осудит ее. Они и так ждали подвоха, впечатленные рассказами Данзо о ее характере. АНБУ молча вернул черную матерчатую маску на место, закрывая разбитое лицо, но она видела его взгляд. «Еще не смирился» — поняла про себя Тсунаде. — Ты можешь встать? Какаши поднялся, тяжело, но он встал. — Пойдем за мной, — она повела его в спальню. — Раздевайся. Хатаке посмотрел на нее, чуть склонив голову, но исполнил приказ. Когда он снял жилет и перчатки, она остановила: — Садись на пол. Взяв в руки один из исцеляющих свитков, Тсунаде сложила печать: — Ты можешь довериться мне. Она чувствовала, как его ломает от температуры и интоксикации, организм бойца работал на пределе, но так не могло продолжаться долго. То, что Хатаке Какаши все еще был на службе казалось случайностью. Не прошло и пяти минут лечения, как боец повалился на пол. Ее исцеляющие техники были слишком сильными, чтобы кто-то мог перенести их, будучи в сознании. Когда погас свиток, Тсунаде поняла, что устала. Присев рядом с Какаши, она пощупала его пульс — размеренный. Значит все в порядке. Он спал глубоким сном. Она поглядела на бойца и, набросив сверху одеяло, пошла спать. Ее видимая небрежность не ввела в заблуждение ни пришедшую утром Шизуне, удивленно застывшую в дверях, ни Какаши, которого она тормошила за плечо. Очнувшись, АНБУ чувствовал, как затекли мышцы, но кроме этого, он понял что Хокаге сняла две из трех стоящих на нем печатей. Кроме того, физически он был абсолютно здоров. Ее техники действительно впечатляли. *** — Пейте, — Шизуне позже сунула ему в руки горячую чашку ароматного чая и прошла в еще одну смежную комнату, в которой у Тсунаде была персональная купальня. Судя по плеску воды, Хокаге как раз расслаблялась в ванной. — Какаши! Ты проснулся? Иди сюда. Слыша властный голос из купальни, Шизуне и Какаши переглянулись. — Оставьте маску АНБУ здесь, — шепотом попросила Шизуне, — и оружие. Хатаке глянул на нее, спрятав во взгляде иронию и толику язвительного сарказма, но выполнил требование. — Ну чего ты копаешься?! Оставив обвес, оружие и маску, Какаши, перешагивая порог купальни, вполне четко представлял себе, чего потребует от него альфа после таких значительных услуг. Но это был едва ли не первый раз в жизни Шарингана Какаши, когда он ошибся. Тсунаде лежала в ванне, пена скрывала очертания фигуры, в руках она держала досье Митараши Анко. В ее взгляде не было игривого настроения, только сосредоточенность. Хатаке под этим пронзительным изучающим взглядом собрался мгновенно. — Ты знал, что она омега? Какаши молча кивнул. — Знал, что Орочимару проводил опыты на ней, желая из омеги сделать альфу? «Видимо, хотел того же для себя и не успел» Тсунаде видела, что ее АНБУ не отрицает. — Сколько лет ты на этом задании? Четвертый дал его? «Он тоже надеялся, что у Орочимару получится? Защищал любимого ученика…» — Я не могу говорить об этом. — Я твоя Хокаге, — Тсунаде жестом велела ему отвернуться, и потянулась за полотенцем. Когда она встала из воды, ее ночной дежурный послушно прятал взгляд, изучая кладку декоративного камня на стене. Женщина улыбнулась про себя, она отвыкла за долгую жизнь за границей от такого джентльменского поведения, да и слава ками, она еще была достаточно красива, чтобы хотеть ослушаться такого приказа. Но Какаши в эти игры не играл. Он, видимо, давно отвык от игр подобного рода. Это было даже немного печально. В конце концов, когда-то он был альфой. — На тебе печать? Еще одна? Это была тайная печать. Какаши чувствовал, как Тсунаде стоит за его спиной и решал, что делать дальше. Человек, наложивший печать, был мертв. Анко хороший шиноби, верный Конохе. Хатаке получил задание — сохранить ей жизнь, любой ценой стать для нее необходимым дополнением, ведь, если Орочимару вернется — она узнает первой. А деревне нужна эта информация. Этого хотел Третий. Он полагал, что Какаши справится. Ведь у него тоже были смещены гены. Только Хокаге не предполагал, что этот эксперимент будет иметь настолько разные последствия. Омегу гены альфы сделали неудержимо агрессивной, маниакально подозрительной и властной. Будто два человека и два характера боролись в ней постоянно. И ее психика не выдержит ни изоляции, ни смещения статуса. Гены омеги в Какаши частично подавляли препараты АНБУ. Он не ощущал настолько сильных перепадов в настроении и характере. Со смерти Сарутоби прошло больше года, но никто, кроме него, не знал об этом задании и не мог снять с него шиноби. Да и оставлять Анко одну с ее проблемами было небезопасно для селения. Другой альфа не взялся бы помочь ей, не смог бы прочитать в ней и альфу и омегу одновременно, так что Какаши остался на задании, хотя стал осознавать, что скоро ситуация зайдет в тупик. Сможет ли Хокаге с такими сильными медицинскими техниками помочь Митараши? Мысли вращались в голове, словно проблески кунаев в темноте сомнений. Тсунаде положила ладонь на плечо Какаши, заставляя обернуться. Ладонь не была нежной, а рука мягкой. Она дралась всю свою жизнь — эта женщина, казавшаяся такой хрупкой там, на плацу, среди своего отряда разноликих масок. И Какаши поверил ей. Поверил в ее силу и возможности. Он обернулся, и даже без его согласия она поняла, что права. Эта печать убивает носителя, если он начнет говорить, выдавая информацию. Но иногда, для того чтобы понять правду, достаточно молчания. *** Анко молча глянула на него, когда Какаши вернулся с дежурства. Это давящее молчание он не любил больше чем скандалы. Потому что не знал чего ждать, но уже понимал, что ничего хорошего. Ненужный опыт на гражданке для шиноби. Хотя может ли быть опыт ненужным? Он проглотил порцию таблеток: для ген омеги, для ген альфы, для шарингана и обезболивающее. Если по выходу из ванны она продолжит отрабатывать на нем приемы тайдзюцу, это понадобится. Но привычной печати с хенге и кимоно не было. Какаши взлохматил мокрые волосы и огляделся. Она всегда покупала новое кимоно взамен изорванного. Обычно в иссиня-черных либо в изумрудно-зеленых цветах. И каждый день рисовала печать. Их игра в наставника и ученицу длилась уже давно. Внутри мрачно ворочалось подозрение, а когда помутилось в голове и сладко заныло в паху, Хатаке осознал что вляпался. Она не собиралась больше бить его, играть с ним. Теперь, когда в их «отношения» вмешалась другая альфа, Митараши принялась исполнять свои угрозы. И первая из них была в отношении его работы в АНБУ. Она заменила препараты, подавляющие рецессивные гены омеги в нем. Анко сделает все, чтобы он сам ушел со службы. Ощущая эрекцию, Какаши быстро прикинул: десять, максимум пятнадцать минут, прежде чем снесет крышу напрочь, и он перестанет разбирать окружающих в попытке удовлетворить инстинкт. Анко подбросила топлива в костер, который и без того доставлял проблем. У шиноби всегда есть два выхода — бежать или сражаться. Он слышал, как она смеется в гостиной, предвкушая, когда ее омега приползет к ней, умоляя потрахаться. Только альфа теперь сможет дать ему то, что он хочет. Хатаке нахмурился, натягивая на все еще мокрое тело черную безрукавку от формы и спешно одевая штаны. Не удосужившись взять стандартные обмотки и обувь, Какаши рванул к окну и побежал по крышам. Она решила, что он приползет к ней? И тогда, помучив его порядком, она выдавит из него согласие о переводе на гражданку? Едва не соскальзывая с крыш от недостатка концентрации и напряжения, Хатаке оглянулся. От него несло доступным сексом, так что идущие по улицам альфы поворачивали головы. Такое случалось, ведь в АНБУ всегда гасили дефекты ген, правда потом, когда прием препаратов прекращался, система отыгрывалась на организме в разы сильнее. Какаши пытался трезво оценивать ситуацию, несмотря на то что видел, как несколько шиноби пошли за ним по крышам. Генетика и игры с нею были проклятым делом, но не он один пострадал от этого. «Ямато… он бета… древесные техники, он меня удержит…» Это была последняя вменяемая мысль, прежде чем Какаши прыгнул вниз в окно друга, на автопилоте избегая ловушки, уворачиваясь от натянутой лески и проскальзывая под ней так, чтобы не задеть печать. Он покатился по полу, ощущая, как царапает кожу на руках, осознавая, что чувствует ее по другому, улавливает запахи альф позади себя и теряет контроль над ситуацией. Слыша, как Тензо отбрасывает незваных гостей техниками стиля мокутон, Какаши выдохнул. Он успел. Ямато был единственным бетой, который не опасался оспорить права альфы на него. Такой уж у него был характер. Переводя дыхание, так и не пытаясь встать с пола, Какаши пробормотал: — С добрым утром… я тут шел мимо… Тензо обернулся, очень спокойный, будто и не использовал только что боевые дзюцу в деревне. — Да, сэмпай. Я как раз поставил чай. Проходите. Какаши привстал на локти — окна были закрыты деревянными брусьями толщиной в его торс, дверь тоже. Внешних угроз можно было не опасаться. Не настолько сорвало голову тем ребятам, да и АНБУ, патрулирующие деревню, засекут активность, если начнется серьезная драка. Однако Хатаке снова лег на пол и посмотрел в потолок. Остались угрозы внутри этого дома. Точнее угроза. Его собственный, генетически модифицированный организм. Чувствуя, как пульсирует член, жадно требуя внимания, Какаши с усилием поднялся: — Ямато, сходи к Генме. У нас тут есть проблемка… Простой секс не прокатит, ему нужен альфа, чтобы унять голод и дать разрядку. «Как печально, что дрочивом тут не поможешь», — пронеслась саркастическая мысль и захлебнулась слишком сильными ощущениями. Какаши застонал и Ямато понял его без слов. Его сэмпай был в шаге от того, чтобы самому начать проламывать выход из квартиры, чтобы найти альфу. Не важно, мужчину или женщину, главное унять голод, звереющий с каждой пройденной минутой. Тот постыдный, страшный голод, который заставлял омег в борделях валяться в ногах у каждого клиента, лишь бы получить облегчение хоть ненадолго. Ситуация, при которой, подозревал Тензо, его сэмпай убьет себя раньше, чем привыкнет. Поэтому он спеленал Какаши гибкими, но прочными прутьями, словно в сетчатый кокон, запрятав его с ног до головы, мешая двигаться и усмиряя желание бежать. Но другое, более сильное желание никуда не делось, сэмпай с трудом удерживался от попыток высвободиться, он терся всем телом о жесткие прутья, пытаясь получить хоть немного болезненного облегчения, и Ямато побежал за помощью, он не был уверен, что сможет выдержать это зрелище. *** Очнулся Какаши в госпитале. Ничего не болело, видимо, препаратами его накачали под завязку. Чувствуя мучительную жажду, Хатаке повернул голову. — Ты мог погибнуть, — голос Тсунаде заставил его вздрогнуть. — Хокаге-сама… — Спи, я обо всем позаботилась, — теплота в ее тоне была неподдельной. Тсунаде подкрутила капельницу, и Какаши провалился в сон без сновидений. Уже позже он узнал от краснеющего Тензо, что случилось после того как отключилось его обычное восприятие. Ямато действительно привел Генму и они старались сбить приступ, в который вогнали его организм таблетки. Если бы это были не препараты уровня АНБУ, помогла бы рвота, стандартные медицинские техники. Ширануи был хорошим врачом, но, когда пошли судороги, он понял что дело плохо. Техники Тензо удерживали пациента, который перестал соображать. И слава ками, потому что помнящий свои техники Шаринган Какаши был им точно не по зубам. Но уровня дзенина Генме не хватило, коллапс тащил за собой остановку сердца и все это на фоне непрекращающейся эрекции, стонов и неразборчивого бормотания. Когда Ямато вернулся в квартиру вместе с медиком, его сэмпай уже был как обдолбаный наркотой, разве что не скулил в своей деревянной клетке-саркофаге. Они пытались вернуть нормальную циркуляцию чакры, но обычная система мер не проходила, и на препараты Какаши уже не реагировал — передозировка. Он дергался в припадке, и Генма опасался случайной активации шарингана — к своему удивлению, медик не нашел сдерживающую печать у Копирующего. Когда и кто смог снять ее? Впрочем, для вопросов времени не осталось. — Ямато, я к Хокаге! Она медик уровня саннина, а здесь полная задница, удержи его… слышишь? — Генма сорвался в сторону Резиденции, плохо представляя себе, как попросит самую влиятельную альфу деревни помочь какому-то омеге. Какаши был его другом, но иллюзий у Ширануи не было. Редко какой альфа снисходил до помощи омегам, как это делал Третий. Оставшись наедине со своим сэмпаем, который метался в его гибких прутьях и стонал в голос, Ямато ощущал мучительный стыд, за ситуацию, за сэмпая. В Конохе не должны были существовать законы и порядки, делающие одних лучше других только по принципу генотипа. Это кастовое неравенство не делало чести самой могущественной стране шиноби. Тензо озвучил это своей новой Хокаге, когда она пришла. Властная, неулыбчивая, в окружении отряда охраны. Он попросил стоя на коленях, при всех, прекратить это и принести мир в деревню. Генма, изумленно слушавший эту просьбу, подумал тогда, что только очень сильное дерево не гнется под общим ветром. Ширануи опасался за Ямато — никто не знал, как поведет себя новая власть в деревне. Просить Тсунаде-саму за омегу — это даст прецедент, но просить ее уравнять статусы классов — даже самое сильное дерево не уцелеет в таком урагане. Однако Хокаге промолчала, не выражая гнева или согласия, нечитаемая, закрытая. Она занялась лечением, и, когда ее руки коснулись горячечного тела, Какаши потянулся к ней, припечатанный к полу деревянными брусьями в своей странной тюрьме, словно диковинный зверь, он практически рычал, ластясь, закрыв глаза. Как она вытащила его из этого состояния, Генма так и не понял, но ей хватило сил отключить часть его рефлексов, чтобы вернуть рассудок. И когда затихшего шиноби срочно транспортировали в госпиталь, оставляя практически разгромленную квартиру Тензо позади, Ширануи не мог отделаться от этой картины — Хокаге на полу на коленях рядом с заходящимся в судорогах Какаши. Она пришла. Несмотря на статус и обычаи в деревне. Возможно, Ямато действительно был прав, и пришло время перемен. *** Уж если кто и мог исправить последствия неточностей в экспериментах Орочимару, так это Тсунаде. Она прописала курсы лечения для Какаши и Анко, которые помогли снять тяжелые последствия вмешательства. Однако вместе их не оставила. Митараши, возможно, хотела оспорить ее решение на уровне Совета, но Хокаге играла по правилам, дни которых были сочтены. — Он — мой. Два слова, сказанных более сильным более слабому доминанту. Шиноби либо убегает, либо сражается. И Тсунаде показала, что готова драться. Анко, приступы которой прошли после начала лечения, принять вызов не решилась. Не из-за страха перед Хокаге. Она осознала, что эта женщина удержит рядом с собой Какаши без ошейника и принуждения. Хатаке изучал паука на люстре, он должен был чисто символически подтвердить свое согласие в этом ритуале, но, откровенно говоря, с охотой бы подремал еще пару часов. Выдернутый общим молчанием из светлых перспектив, Какаши кивнул и подписал надлежащие документы. Тсунаде пепелила его взглядом, Генма качал головой, а Ямато делал «большие» глаза. «Любимчик» к нему привязалось почти мгновенно. Лучшие булочки в общей столовой, чужие доверительные улыбки, понимающие взгляды сотоварищей по службе — еще бы, каждый вечер Хатаке Какаши идет в личные покои Хокаге. И находится там до рассвета. — Отрабатывает… — шептались. *** — Ты жулишь! Я беру еще одну… нет! Две! — раскрасневшаяся от сакэ Тсунаде, ругаясь со своим ночным дежурным, отлично проводила время, играя в покер. Так Шизуне нашла способ скрыть слабости своей Хокаге. А Какаши расплатился с долгами. *** — Надо нам с тобой потрахаться, неприлично как-то, все думают… Какаши засмеялся вкрадчиво и выложил флеш-рояль: — Хокаге-сама, не увиливайте… Впрочем, играть они вскоре перестали, Тсунаде начала глобальные перемены в деревне. Это отнимало все ее силы и часто выматывало нервы. Ее дежурный по-прежнему был на посту, и, когда просыпалась и видела знакомую фигуру у окна, Тсунаде вспоминала, как когда-то Ширануи Генма упал перед ней на колени, попросив: «Помогите ему, он не разочарует вас, Хокаге!» Шло время, а слова медика все еще были правдой. Возможно, они были первой правдой, что она услышала в прежней Конохе. Но в той — новой, что жила в ее сердце — не последней.