Притяжение

Проблема образовалась внезапно. Как и Мицки, который и был её корнем. Боруто задыхался, скрещивал ноги и незаметно кусал палец на руке, злясь и возмущаясь, и не имея возможности что-то сказать. То что с какого-то рожна началось закручиваться что-то непонятное, что вылилось потом в какие-то странные игрища шиноби — наподобие экзамена, но без повышения звания — как-то прошло мимо него. Участвовать в такой бойне не очень хотелось, и он отказывался, даже чтобы «поддержать дух жителей», порадовать их, и… вернуть в резерв деревни деньги, за счёт воодушевлённых зрителей. Боруто такое не нравилось, и участвовать он не собирался, но как-то, в целом, было всё равно. До тех пор, пока «для куража» не были придуманы к этому представлению ещё и некие «боевые подруги». Сперва он вообще не понял, — что это, к чему, зачем, и что собираются сделать с нормальными куноичи, которые и так, в принципе, собирались участвовать в этих игрищах как бойцы. И что там делает какая-то известная актриса и танцовщица — тоже не понял. А когда пришёл посмотреть — навещая тренирующуюся для боёв Сараду, — возмутился до глубины души и чуть ли не матом орал на всех, утаскивая оттуда Химу, завернув её в свою куртку. Он был так возмущён — и тем, как девушки из этой группы были одеты, и тем, что они показывали, что дома с потрохами сдал маме Химавари, почти что взрываясь от злости на того, кто это всё придумал. Мама, кстати, к расстройству и злости Химы, запретила ей там… «танцевать». Было неприлично уж слишком, тем более в такой короткой юбке, как была форма этих «боевых подруг». Да и Хима ещё маленькая… В общем, ей было запрещено там участвовать, и хоть это отлегло Боруто от сердца. Но он всё равно был дико возмущён и зол на того, кто это придумал, утвердил и организовал. Правда, как оказалось после ругани в кабинете папаши, то это был не он. Ему пришлось смириться с таким предложением, раз это улучшало настроение деревни и приносило прибыль (куда уж без этого); и даже несмотря на то, что Боруто упрекал его тем, что там побывала уже Химавари, что это будет и с другими девочками… Ничего изменить пока было невозможно. Пришлось вздыхать только и закрывать глаза. Да и каким-то невероятным образом, самим участвующим девушкам там нравилось, и отменяться они и сами не хотели, собираясь отстаивать свои выступления. Боруто лишь радовало, что хорошо знакомых куноичи там не было — только те, что послабее и на миссии ходили редко и недалеко от деревни. Зато, видимо, это представление позволяло им показать свою подготовку и гибкость, которой всё-таки не отличались обычные девушки, не из шиноби. Зато эти, видимо, нашли отдушину. Хотя Боруто коробило от того, как парни и мужчины обсуждали всегда увиденное выступление девушек в коротких юбках — плеваться тянуло от этого. И он обходил всё это стороной, даже не ходил, чтобы поддержать Сараду, и вроде всё шло хорошо, он смирился (игнорируя происходящее), и пережил недовольство Химавари тем, что ей нельзя производить подобный фурор. Зато Боруто за неё был спокоен. Но вот каким… каким хуем в это сборище занесло Мицки он понять не мог! Тем более не как участника в боях, а именно к этим «подругам» в коротких юбках. И почему он это увидел — он тоже не мог понять. Впрочем, не среагировать на красного, задыхающегося Денки, — что пытался выдавить «там… Миц...ки...» — было нельзя. Но он потом всех и всё ненавидел за то, что прибежал на стадион, сломя голову. Потому что рядом с этими девушками в коротких юбках и просторных футболках, что открывали при прыжках животы, радостно прыгал и Мицки. Тоже в такой футболке, только с солнцем на груди, тоже в короткой юбке, хоть под ней и были… чёрные лосины. А ещё остались его чёрные перчатки. Но в остальном же он радостно танцевал с девушками и потряхивал светлыми, большими помпонами, почти в тон своих волос. Боруто был полностью ошеломлён и не мог осознать, что правда видит то, что видит. А потом, всё же осознав реальность, не мог понять, почему друг скачет там. Но затем команда «подруг» перестроилась, Мицки оказался в центре и, радостно подбросив вверх руки с помпонами, высоко задрал одну ногу, расправив её вверх. Юбка от этого естественно задралась, и пусть он был не в… белье, как девушки, но чёрные лосины, облегающие, как кожа, всё равно произвели фурор. Вот на этом Боруто и осознал — почему Мицки здесь. Такой растяжки не было и у весьма гибкой Васаби, куда там говорить про Сумирэ и Сараду. Зато Мицки прекрасно умел… всё. И во все стороны и во всех позах. Его естество, стройное, гибкое тело, как раз прекрасно подходило для этого. А Мицки ещё и улыбался своей абсолютно довольной улыбкой, пока прыгал и размахивал помпонами, щедро сдабривая привычные движения, выпады из тайдзюцу, грацией танца. И так всё ловко у него получалось, так завораживающе… Но Боруто всё равно ужасно не понимал — почему Мицки здесь! И кошмар как его мозг коробило, пока всё представление Боруто стоял наверху трибуны, как вкопанный, и даже не дышал почти, совершенно ошеломлённо и вопил про себя. Он не мог принять это, не мог понять увиденное и не мог моргать даже, смотря на друга до слёз в глазах. Мицки в какой-то момент даже заметил его, улыбнулся широко-широко, как обычно делает в такие моменты, и задорно помахал ему голубоватым помпоном. У Боруто в голове крик перешёл в ультразвук, и он унёсся прочь из этого дурдома, хватаясь за голову и желая вытряхнуть увиденное из своей памяти. Хотя, конечно, как бы он не старался, как бы не давил желание орать или побиться головой о стены, вид друга в трепыхающейся свободной футболке, облегающих лосинах и этой проклятой юбке, только и сидел в голове. А блестящие помпоны так и вовсе сбивали все мысли, полностью слепя. Боруто был в абсолютном шоке. И воспринимать реальность не хотел. Однако через день она его неминуемо настигла, когда у них начиналась новая миссия. Мицки был в своей обычной одежде, но как-то неуловимо… слишком довольный, радостный. В отличии от Боруто и Сарады, что смотрели на него с дикой смесью шока, недоумения и какого-то стыда, непонимания. Сарада пыталась нервно выяснить, что это вообще такое, зачем, но Мицки просто, как всегда, непробиваемо улыбался и строил своё «а что такое?» наивное лицо, которое обижать ничем не хотелось. Боруто отрешённо залипал всё время, не слушая потерянную Сараду, и шокировано пытался понять, что с этим нужно просто смириться. Лицо у Мицки было слишком довольное — он не бросит это занятие, чтобы они не говорили ему. Нужно… принять это, как есть. Однако ещё долго он то и дело замирал, вылетая куда-то в астрал, от воспоминаний, про такого гибкого Мицки. Сарада нервно косилась на друга, пыталась подбить невменяемого Боруто тоже подговорить Мицки бросить это дело, но всё было бесполезно. Следовало принять, что происходящее — неизбежно. В конце концов, они все даже как-то, и правда, успокоились, приняли всё. А Мицки так и вовсе понемногу начал становиться звездой, затмевая всех остальных девушек из свой группы — и остальным не помогало даже то, что они на и после тренировок ходили в тоже таких удобных и облегающих лосинах, обтягивающих грудь футболках и кофточках. Мицки притягивал куда больше взглядов. Но Боруто так же обходил это сборище стороной. А потом как-то так вышло, что он не мог отказать просьбе Мицки прийти и поддержать его. Боруто было дико не по себе, но он сидел на трибуне во время выступления «боевых подруг» и время от времени посматривал на Мицки. Хоть это и не для него, но обижать друга не хотелось, и он терпел. К тому же гибкость и грация Мицки, правда, творила чудеса. А потом Боруто снова согласился прийти, когда Мицки попросил, и ещё, когда они были только после миссии, и Мицки был довольно вымотан, и Боруто пришлось помочь ему потом добраться домой, поддерживая друга. Буквально уже. Зато Мицки хоть и был замученным, но довольным, и эта его улыбка — счастливая, пусть и усталая — помогала смириться с происходящим. Настолько, что потом Боруто больше не пропускал ни одного выступления, ни одной тренировки, на которых Мицки, в отличии от девушек, всегда был в своём костюме для выступления. Потому что кимоно мешалось с помпонами, а не надевать лосины под юбку он не мог, потому что… слишком тогда было заметно, что он парень. Они, кажется, вообще ничего и не скрывали, прекрасно вырисовывая бугор из члена. Ещё и словно специально выделяли, подходящим… «кармашком» со швами. А Мицки ещё и часто демонстрировал свою шикарную растяжку, иногда кокетливо прикрывая интересные места помпоном. А с других ракурсов, в других элементах, как например, когда Мицки делал сальто назад, была видна его обтянутая лосинами задница. Во всей красе. Упругая, выпуклая с вырисованными крепкими бёдрами. Так аппетитно, что, кажется, все зрители визжали от этого чуть ли не больше, чем от грудей девушек. Или это Боруто просто слишком цеплялся, в эти моменты взглядом за друга. Боруто коробило оттого, что он пялился сумасшедше, оттого, что это, в целом, всё не совсем прилично, но он не мог больше не приходить сюда, не мог не смотреть на Мицки, как какой-то одержимый. Как наркоман, что только и жаждет снова и снова. И Боруто сидел, ненавидя себя, ненавидя эту всю затею, ненавидя чёртового Мицки в лосинах и юбке, потому что, как бы Узумаки не старался, а этот его вид из головы не выходил. Никогда. И мучил ночами, до того, что его просто разрывало желанием, и он со всех сил душил из-за этого подушку, чтобы хоть как-то выпустить это желание сжать Мицки до темноты в глазах. Чьей именно непонятно. Боруто сходил с ума дома, сходил с ума, когда видел совершенно другого Мицки на миссиях, и не мог ни на миг перестать думать о том. О том, что под этим кимоно. Его нещадно вело от друга, и он не мог пропускать его выступления и тренировки, пялясь на стройные ноги, кусая палец и задыхаясь оттого, как из-под подпрыгивающей футболки показывался подтянутый, белый, гладкий живот. Идеальный. Изысканно рельефный, такой… будто аккуратно нарисованный мягкими кистями. И Боруто на всё это безумно захлёбывался слюнями и сжимал ноги, пытаясь унять какой-то чересчур чувствительный стояк. Потому что это возбуждало слишком, при малейшей мысли, при малейшем взгляде. И он не понимал — почему… пока не смотрел на Мицки в лосинах, и мысли отшибало напрочь, диким желанием. Хотелось до одури вцепиться руками в эти обтянутые чёрной тканью бёдра, прижаться, вылизать, целовать и обслюнявить этот невероятно красивый живот. Стройные ноги хотелось раздвинуть, увидеть вблизи эту растяжку, как мышцы напрягаются, и… Боруто не знал, что дальше, как вообще, если Мицки — парень, но ему хотелось раздвинуть его ноги и трахнуть Мицки. Трахнуть так, чтобы аж кровать провалилась, они умотались, всё порвали, и всё было бы мокрым от пота, и в комнате дышать невозможно было. Хотя он, конечно, знал, понимал, что не бывает в жизни так, как пишут всякие извращенцы на разных… интересных сайтах, и рисуют… и снимают… но, в общем-то, он так же знал, что и сам не извращенец, а вот теперь захлёбывался слюнями и, как конченый маньяк, хотел Мицки выебать до потери пульса. Чтобы тот аж вспотел, что, в принципе, невозможно. Но и быть таким соблазнительным, порнографичным, до того, что аж трясёт от желания, тоже невозможно просто. Но вот Мицки и был этим, задорно улыбаясь и прыгая в своей юбке, сверкая белой кожей плоского живота с лёгким, но невероятно красивым и соблазнительным изгибом талии. А ещё он ненавидел себя и хотел биться от досады головой в стены, потому что пару лет назад Мицки, этот проклятый, невозможно притягательный, сексуальный, будоражащий Мицки, сказал Боруто «я хочу тебя поцеловать». А он, идиот, тогда стал рассказывать взвинчено и смущённо, что любовь друзей и поцелуи не идут вместе, как синонимы, и что это не следует путать. Как он себя сейчас за это ненавидел, как хотелось всё вернуть назад и вцепиться в Мицки, укусить его и не отпускать. Боруто не представлял, что и как можно делать, не представлял, да и даже подумать не мог «почему» он вообще настолько непристойно желал Мицки — слишком это желание опустошало голову. Слишком сильным было и мучило, приводя Боруто на стадион снова и снова. Снова заставляя потом надеяться, что он уйдёт после репетиции хотя бы в не совсем мокрых трусах и не с совсем болящим членом. И что он успеет дойти домой, а не сорвётся и будет дрочить где-то в переулке за мусором, еле держась потом на ногах, и в сознании. Слишком невероятным было возбуждение от Мицки, и слишком его вело, так долго смотреть и терпеть, без возможности сожрать Мицки, вдавить в кровать, да или хоть куда. И оттрахать. И ему всё равно, что это невозможно, Боруто просто не мог не хотеть этого и думать про что-то ещё, пока смотрел на ноги в чёрных лосинах. Вообще, хоть Боруто больше не пропускал ни одного прихода Мицки на стадион, но шпионил он под прикрытием, приходя на трибуну в своём облике, только когда Мицки сам просил прийти поддержать его. И старательно обходил эту тему всё остальное время, просто чтобы не сойти с ума и наброситься на Мицки. И вот поэтому происходящее и было проблемой, потому что напрочь отшибало Боруто мозги. И он грёбаным маньяком сидел на практически пустом стадионе, наблюдая за увлечённым Мицки, что тренировался, кружа с помпонами. Вроде, репетиция уже закончилась, девушки болтали и расходились, Мицки один раз тоже сбегал в помещение забрать свои вещи, но продолжал тренироваться. Вообще, он давно уже выучил их новые фигуры и выпады, но Боруто уже понял, что Мицки просто сам получал невероятное удовольствие оттого, что танцевал, и потому он задерживался иногда, чтобы ещё побыть этим человеком. А не привычным тихим Мицки, в своей квартире. К тому же вечер был тёплый, и домой, в принципе, не хотелось, и ему и не нужно было ни к кому, потому он и дальше сам развлекался, улыбаясь, потряхивая помпонами и прыгая по стадиону. И Боруто как маньяк сидел и пялился. Впрочем, тут часто собирались и подростки, и помладше, и генины с чуунинами, чтобы просто посидеть, или поиграть самим на поле — уже или подраться или, и правда, поиграть, это решалось как-то на месте. Да и на трибунах были люди, правда, компаниями как-то, а он один сидел и смотрел. И слюнями захлёбывался, — непонятно что тут делая. Впрочем, его не гнали и ему было, по большей части, плевать, что происходило вокруг, потому что в голове был только Мицки. Но уже опускались сумерки, и в центре стадиона становилось прохладнее и темнее — стены всё-таки высокие, хоть и не как на полигоне для экзаменов на чуунина, но всё же. И люди расходились. И ему нужно было бы свалить, тем более Мицки исчез с его глаз, зайдя куда-то под трибуны, где должен был быть вход в их раздевалки. О том, что вещи Мицки и так раньше принёс оттуда, Боруто не думал, он был сосредоточен на том, что в голове уже аж свистело от напряжения, и он весь горел, а про член и пах и вообще думать не стоило — казалось там и вовсе всё раздулось до огромных, чувствительных размеров, и пылало просто. И ему надо было как-то уходить отсюда, при этом не отключившись оттого, как ему горячо и плохо, и кружилось в голове. Надо было валить, но он доведённый почти до изнеможения своим поглощающим возбуждением, всё продолжал сидеть, кусая палец, чтобы хоть как-то прийти в себя. — Долго будешь сидеть здесь, Боруто? — Внезапно раздалось за спиной знакомым, дурящим голову голосом Мицки, и Боруто дёрнулся, от неожиданности, испуга укусив себя до крови. Он не успевал толком подумать, осознать, что Мицки его раскусил, как парень наклонился к его кровящей руке, прижавшись грудью к спине Боруто, и его повело, он дёрнулся, испуганно поворачиваясь к Мицки, и так удачно сжал ноги, задев изнывающий член, что позорно кончил от одного движения, фатального касания, и согнулся, даже не повернувшись толком — затрясся, застонал от такой неожиданной, но долгожданной разрядки. Мицки рядом, кажется, на вечность застыл — Боруто это как-то отрешённо подумал, не успевая приходить в себя после темноты в глазах — а потом вцепился ему в руку и старательно куда-то потащил. Боруто даже не понял, как вообще встал и побрёл за ним, находясь сознанием где-то явно не в теле, не отойдя от оргазма. Первым Боруто увидел чётко эту проклятую юбку, прыгающую на заднице от каждого нервного шага. Как мелькали стройные, крепкие ноги, обтянутые чёрным, и что Мицки крепко, нервно держал его за запястье. Без рукавов. Была его перчатка вечная, но пальцами Мицки касался кожи Боруто — и как это было прекрасно. Правда, путающиеся ноги и кружащаяся голова мешали этим насладиться, а потом и вовсе стало как-то темно, холодно, и Мицки исчез. Боруто моргнул, пытаясь прийти в себя. Темно было, потому что в и так опускающихся сумерках, Мицки завёл его под трибуны — на этом стадионе они не были цельными, каменными, как на арене для экзамена, и насколько Боруто знал, ребята часто тут прятались, как и много кто другой. И может днём здесь было интересно, но сейчас было очень плохо видно. Но светлого Мицки, в его белой футболке и юбке он увидел. Только тот был каким-то встрёпанным, и тяжело дышал, опираясь рукой на одну из горизонтальных перекладин, что держали трибуны, а второй словно бы что-то делал… где-то. Мицки переступил немного с ноги на ногу, приподняв одну на носок, и выгнулся, отчего земля под его обувью зашуршала, громко врываясь в голову Боруто. — Чего ты там стоишь, иди сюда. — Каким-то сбитым голосом, нервным и сухим позвал Мицки. Боруто оторопел, и голова снова начала кружится оттого, как Мицки в паре шагов от него как-то неровно дышал, пыхтел и выгибался. А потом недовольно цыкнул, вытащил из-за спины руку, продолжая держаться второй как-то чересчур крепко за балку и немного растянув руку, вцепился в ворот футболки, заставляя Боруто тянуться вперёд за ней, нервно перебирая ногами, чуть не падая. А потом Мицки вцепился рукой, почему-то какой-то влажной, ему в лицо и прижался губами к его губам, сразу нервно толкаясь языком ему в рот. Мокро, неуклюже и странно. Боруто завис на мгновение, а потом его безумное желание снова скрутило, ожило прямо вот перед ним, и он вцепился в Мицки, в его бока, прижался до того, что аж неприятно, и рот открыл, выталкивая грубо, нервно язык Мицки из своего рта, слишком сильно прижимаясь к его губам, не зная, что делать, но не в силах остановиться из-за полетевшей куда-то головы. Он желал этот горячий рот и бессмысленно елозил языком по нему, прижимаясь зубами, сталкиваясь языками как-то совсем некрасиво, а руками, наверное, до боли — у самого пальцы сводило — водя по бокам, задирая футболку и цепляясь в голые бока. Какой это кайф. Аж ноги дрожали и подламывались. Боруто навалился на Мицки, отчего тот провалился к перекладинам трибун и недовольно замычал, отталкивая его. — Больно… не дави… — Заполошно выдохнул он, умудрившись всё же оторваться ото рта Боруто. Но сам Узумаки остановиться не мог и так же дико, может даже некрасиво, противно, слюнявил его щёку, подбородок, от жажды вжимаясь в него всем телом, болезненно желающим, кусая, впиваясь в подбородок, шею. Мицки дёрнулся как-то, пришлось поменять положение, но всё равно Боруто не мог его отпустить и только сильнее впивался пальцами в его бока, ведя руками вниз, по этой юбке, оттягивая её; и всё же пришлось оторвать руки от этого тела, чтобы запустить их под ткань и схватить эту такую манящую, привлекательную задницу в лосинах, сжать упругие ягодицы. Он шарил руками по этим ягодицам, бёдрам, уже от этого пребывая в экстазе, от ощущения Мицки в своих руках. И член тоже уже успел встать, и Боруто сильнее прижался пахом к Мицки, дурея оттого, что они так близко, что он прижимался к этой юбке. И под этой юбкой были его руки. Весь этот невыносимый жар снова в нём поднялся, и Боруто снова жадно, впился в рот Мицки, так же несуразно тыркаясь языком, но не в силах хотя бы немного остановиться и подумать — раз уж это наваждение оказалось в его руках, так внезапно, так неимоверно, то он не мог справиться с желанием разорвать его и вжать в себя, немыслимым образом поглотить. Хотя и сам не понимал — что это такое, но срастись хотелось где-то на клеточном уровне, наверное. А ещё… Боруто провёл пальцами по бёдрам вверх, снова возвращаясь к ягодицам, охватывая их, потягивая в стороны, с нажимом растирая, и нашёл всё же шов на заднице, нашёл то место ткани, где она соединялась частями и вдавливалась между этих прекрасных ягодиц, когда Мицки наклонялся. Разорвать это всё хотелось до безумия, и Боруто упорно цеплялся за шов пальцами, наверное, делая больно Мицки — потому что тот мычал между поцелуями и тянул его волосы — и всё-таки у него получилось разорвать сшитую ткань. С треском она поддалась, сначала слабо, и Боруто давился слюной от экстаза, отстранившись от горячего рта, чтобы отдышаться, но пальцами упрямо лез в получившуюся дырку, и с силой разрывая лосины, наслаждаясь звуком и тем, что добрался до задницы. Гладкой, нежной, манящей. Он шарил руками, снова целуясь и вдавливая Мицки в перекладину, притираясь пахом к паху, и почему-то не мог найти на нём белья. От этой мысли его пронзило таким желанием, что он лишь чудом удержался, чтобы не сжать Мицки до хруста и переломов, не спалить молнией. Вместо этого он с остервенением вцепился руками, целыми ладонями, в голую кожу ягодиц, упиваясь этим пониманием, ощущением. И только ещё более безудержно и беспорядочно целовал Мицки, срываясь со рта на щёки и подбородок. А потом пальцами он нащупал что-то влажное, скользкое слегка. Прямо между ягодиц. Боруто завис на секунду, внезапно остро прочувствовав всё своё тело, и как они касались друг другу, и как ошпаренный отдёрнул руку с влажными пальцами от задницы Мицки. — Ну чего ты, давай уже. — Заполошно дыша, выдохнул встрёпанный, даже в темноте почти красный Мицки — от его светящихся глаз это было хорошо видно. А вот на свою руку Боруто посмотреть не решался, растерянно замерев и, непонятно о чём, панически думая. — Трахни уже меня. — Выдохнул ему в губы Мицки, снова сам целуя замершего Боруто и обнимая за щёку пальцами, что уже подсохли, но тоже были вязкими сперва… Боруто немного повело. Он вообще не понимал — что к чему и почему. А тупое, остервенелое желание никак не давало мыслить. Мицки отстранился недалеко. Замер. Вокруг было темно, почти ничего не видно, и, кажется, уже тихо — под трибунами, на стадионе они остались одни в темноте и тишине. Только в голове у Боруто звенело и стучало. — Ты столько времени пялился, а как трахнуть парня — так и не выяснил? — Слегка раздражённо, устало, немного нервно выдохнул Мицки и оттолкнул его немного, чтобы развернуться к балкам лицом, и поднял вверх одну ногу, опираясь коленом на эту же горизонтальную перекладину. Дыра на лосинах расползалась, краями наверняка впиваясь в бедра, но светлая, гладкая задница была прекрасно видна даже в темноте. — Дай сюда. — Взведёно Мицки схватил его влажную ладонь и выдавил из тюбика что-то на руку, бросив его потом обратно на перекладину. Он нетерпеливо размазал это что-то, похожее на крем, по пальцам Боруто и нервно приставил его руку к своей заднице, прижал, отчего палец Боруто провалился… куда не следует. Мицки выдохнул нервно, простонав в конце низким звуком из-за того, что задрал голову вверх и горло напряглось. Он просунул палец Боруто глубже, напрягся, словно бы втягивая в себя, и Узумаки повело оттого, как внутри него было жарко и влажно. От этого? Мицки же проталкивал палец, слегка прогнулся в пояснице, подвигал задницей и отпустил руку Боруто, хотя он так и застыл с измазанной рукой и пальцем в заднице парня. Сам же Мицки резко отвёл руку назад, вцепился ему куда-то в чёлку сбоку от лица и потянул Боруто снова к себе. Он криво дёрнулся и снова прижался к парню, что стоял в такой провокационной позе. Мицки нервно дышал и держал его, прижимая щекой к своему уху. — Растяни меня немного пальцами. Ещё нужно. А потом, если смажешь и член — то сможешь трахнуть. Давай. — Нервно, нетерпеливо выдохнул Мицки и отпустил его, вцепившись в перекладину двумя руками и прогибаясь в пояснице, больше раскрываясь, растягивая бедро, что опиралось на перекладину. Смотря на эту картину, Боруто снова захотелось его разорвать, раздвинуть ноги ещё шире, и правда, оттрахать. И двигать пальцами в заднице он стал прежде, чем успел что-то осознать. В голове было только то, что светлая кожа Мицки так пошло торчала из дыры этих вульгарных лосин, что он без усилий забросил колено на перекладину, полностью раскрывая таз. Снова волна желания отшибла мозги, и он нелепо стал толкать палец в него, возить там как-то, сгибать, пока вцепился ртом в шею и плечо, с которого съехал немного ворот футболки, а второй рукой схватил бок под рёбрами, проникнув под футболку. Мицки пыхтел, сжимался, и палец Боруто это чувствовал. — Поверни, поверни руку. — Запыханно прервал его парень, на ощупь пытаясь дотянуться до его руки между их телами. Боруто не понимал, о чём речь, и Мицки снова пришлось всё показывать, провернуть его кисть и выгнуться, чтобы удобнее было вставить пальцы в Мицки. Но после этого парень подался на пальцы, заставив втиснуть в тугие мышцы второй, подвигался на них, сжался, словно вбирая в себя, и простонал. Боруто вздрогнул. — Да, там. — Снова простонал он, и Боруто пытался повторить что-то, чтобы Мицки снова простонал. Оно хлюпало от этого, издавало какие-то странные звуки, а по руке у него медленно, раздражая, стекал тот крем, мазался к белой коже задницы, наверняка и к лосинам тоже… Потом правда от этого всего Боруто сбился, потому что Мицки застонал. Как это было клёво. Как сносило голову. Он задвигал пальцами более яростно, натягивал ими на себя Мицки, слушая — как он пыхтел, как подавался назад. Боруто ловил от этого такой кайф, что знал уже — ещё немного и кончит просто от того, что вжимается в бедро Мицки. Снова позорно в трусы. Но от этого он понял, что основное из слов Мицки разобрал. — Давай уже, давай. — Как раз нервно пропыхтел парень, пока Боруто чавкал в нём пальцами, думая, как бы снять штаны, не выпуская его из рук. После, правда, уже не думал, а поняв, что вот уже он его трахнет, как и мечтал, как изводился этим желанием, и резко отстранился, спуская штаны сразу с трусами, прижимаясь снова уже стоящим членом, направляя его прямо в эту влажную задницу. Горячо стало так, что непонятно, как Боруто устоял, но он вцепился рукой в бок Мицки, пока проталкивался членом в него, задыхаясь от этих странных, с ума сводящих ощущений. Он толкнулся ещё, неловко двигая бёдрами, непривычный к этому, и ошалел от того — как тут тепло, мокро, узко. Как во рту целоваться, только куда круче, потому что это членом, и он потерял контроль, заполошно вбиваясь в Мицки, шлёпаясь в эту белую задницу, вцепившись рукой в бок и бедро, что поднято на перекладину. Он неровно долбился в Мицки, одурев от прекрасных ощущений, вжимаясь в его спину и уже даже как-то наслаждаясь этим прошлым чавканьем, что шло от влажной задницы, и не обращал внимание даже на то, что оно шло как-то туго. Ему было просто запредельно хорошо, даже не от самого секса — а чёрт возьми, он понял, что это и правда был секс — а оттого, что он трахал Мицки. Наконец-то, после того времени изводящего вожделения, он трахал его сжимая, кусая плечо и чувствуя в своих руках. — Х… хва-ти... Боль… но… — В какой-то момент проник в его голову рваный из-за толчков голос Мицки, и Боруто неосознанно замер, лишь потом осознавая слова. Мицки напряжённо дрожал в его руках, окаменел как-то и заполошно дышал, нервно всхлипнув. Боруто замер, пойманный жаром и тем, как крепко парень сжимался на его члене. — Не так резко же… Так сразу… — Слегка прерывисто выдохнул парень, и Боруто вздрогнул, в голове немного прояснилось. Ему самому до одури хорошо, но он же хотел, чтобы и Мицки было хорошо, чтобы он стонал от удовольствия, и тоже, как он, сходил с ума. А не…плакал? Боруто в темноте вгляделся в отблески на щеках Мицки от света его же глаз и прижался губами к уху, жарко выдыхая и чувствуя непроизвольную дрожь парня. Он целовал ухо, волосы, шею, желая снова трахать, но пока не двигаясь, и гладил руками, пролезая на живот, на грудь, сжав соски и захлёбываясь желанием их вылизать; вместо этого он лизал ухо и шею, пытался сделать… засос, видимо, и целовал плечо, а руками полез вниз, к юбке, сначала потирая поверх неё пах, а потом забираясь ладонями под лосины, натягивая их и обхватывая руками приятный, немного обмякший член и надрачивая его неспешно, но чувствительно, страстно. Хотелось вскрыть себе голову, вскрыть Мицки, чтобы он ощутил то вожделение, что захватывало Боруто из-за него. И он тяжело дышал в ухо, хрипел, срываясь на стоны, когда снова начал рвано толкаться в него, но продолжая ласкать Мицки руками, что тоже, наконец-то, расслабился и простонал. Боруто от радости сам захрипел ему в ухо, прижимаясь к нему губами и задыхаясь от жёстких волос парня, что лезли в нос, но ласкал двумя руками, влажными от того крема, его член, совсем гладкие и мягкие, нежные яички, и рвано вбивался в него, сходя с ума от экстаза. Он дёрнулся, впечатался со шлепком в ягодицы Мицки, что их двоих аж бросило вперёд, и он кончил, снова как-то невероятно и сильно. Так прекрасно, как это бывало, когда он думал про Мицки, но сейчас он был с Мицки, оттрахал его, и это было ещё лучше. Потому что его безумство, концентрированное удовольствие, абсолютно порочное желание, были в его руках. И Боруто сквозь темноту в глазах, вату и немощность, заполнившие тело, двигал влажными, вязкими руками по члену Мицки, сжимал немного, обласкал головку и наконец-то почувствовал, как парень выгнулся, весь напрягся и легонько задрожал, кончил в его руки. И сильно сжал в себе Боруто. После этого наползло какое-то полное отупение, сонной ватой заполняя всё тело, и Боруто навалился на Мицки, что и вовсе опустился на перекладину на предплечья. И так они застыли, поглощённые жаром, запредельным удовольствием. Тело покалывало, пока они отходили от оргазма, ноги подгибались, а тело Мицки так и вовсе было напряжено из-за позы, из-за того что он выгнулся так и держал на себе Боруто. Понемногу до Узумаки доходило, что всё-таки произошло, и ночь вокруг темнотой и холодом, после вспотевшего тела, проползла в сознание, но пока ещё не осознавая весь кошмар, Боруто с силой вцепился в Мицки, сжав до хруста. Мицки задохнулся и охнул, что-то проскребло по железу — видимо его ногти, как подсказал начинавший работать мозг. Боруто заторможено заставил тело расслабиться, отпустить Мицки, и подался назад, с чавканьем выходя из него. В темноте плохо было видно, лишь очертания и светлые пятна их кожи, но всё равно как-то смотреть на свой грязный член не хотелось. И липкий какой-то, вязкий от крема… Однако быстро стало холодно и его задушило уже стыдом от всего произошедшего, оттого — насколько это неподобающе, неприлично и… грязно, что они сотворили. А ещё оттого, что он боялся держать Мицки в руках, боялся чего-то… Мицки с прерывистым дыханием и какими-то болезненными стонами выпрямился, на подрагивающих руках, и скованно дёрнул ногой, которой опирался на перекладину, медленно опуская её на землю. Он был напряжён, хоть и стоял обычно, и тяжело опирался на перекладину. А ещё в темноте всё равно было видно, что лосины Боруто безобразно порвал. В голове с виной, стыдом, снова застучало то же самое вожделение этого чёртового Мицки — то, что Боруто его трахнул, оказалось никак не уменьшило желания ещё. И Боруто поспешил напялить грязные трусы и штаны на перепачканный член, вытирая вязкие руки тоже о штаны. Каким же он ужасным пойдёт домой. А Мицки вообще в порванном. И вероятно футболка тоже грязная, а она белая ещё… Боруто опять куда-то сбился с мысли, когда Мицки, всё так же опираясь, повернулся к нему и устало, но хорошо, улыбнулся. — Иди сюда. — Хрипло, выдохшись, позвал он, и Боруто поддался, сделав эти два неровных шага, снова прижимаясь к этому мучающему его телу. Мицки привлёк его и снова поцеловал. И сердце уже не стучало в голове, но всё равно это было беспорядочно, и мокро, и неприятно моментами. А ещё Боруто в порыве вцепился руками в его лицо и правда ощутил засохшие дорожки от слёз. Что-то внутри от этого забурлило странными чувствами, бросив в разум только понимание того, что да — Боруто его довёл. Как в своих безумных видениях до мокрой от пота кровати. Только до глаз хотя бы. — Отведи меня домой. Я не могу сам… — Измучено выдохнул потом парень, оторвавшись от губ и утыкаясь головой в плечо Боруто, опираясь на него, растекаясь и словно… отдаваясь в руки. Снова захотелось его сжать, и Боруто не удержался, вцепившись в него, и Мицки снова болезненно замычал. Он знал, что вот так не стоит делать, знал, что поступил некрасиво — вообще с самого начала, когда стал, как и другие извращённые ублюдки, смотреть на выступления — и его мучил стыд за то, что он сделал с Мицки сейчас и здесь, но одержимость им была куда сильнее всего этого. Боруто желал его куда больше и не мог отделаться от мыслей, и будто это навсегда. Навсегда он пропал с этой чёртовой юбкой и лосинами. С помпонами. И что ему можно, что Мицки хочет, чтобы он сделал с ним все свои фантазии, если вот так вот прижался, привёл сюда. От этой мысли, вся проблема, что мучила Боруто всё это время, куда-то исчезла, уже точно вытесненная тем, что он хочет Мицки. Всего. Везде. Всегда. Просто потому что это Мицки. И как-то уже всё равно, что он сам, извращенец, пялящийся на команду подруг, потому что это безумное желание Мицки слишком сильное, крепкое и всепоглощающее. Он нервно сглотнул, кое-как разжал руки, немного сгорая от неловкости и стыда, но скинул свою куртку, крепко завязав её на поясе Мицки — нечего ему светить голой задницей. О том, что всё будет грязное… Боруто подумает позже, а сейчас ему надо было как-то добраться домой с Мицки, что не мог нормально стоять и тяжело опирался на него, подрагивая всем телом, но точно хотел быть с Узумаки ещё. Как и сам Боруто. Потому кое-как он собрался и на ощупь почти выбрался из-под этих трибун, нервно озираясь вокруг. На стадионе уже никого не было, и было темно, хоть и не так, как под местами зрителей — ещё виднелся за стенами краешек не совсем чёрного неба — но всё равно его с Мицки почти висящим у него на руках никто не видел. И эти стройные ноги, в чёрных порванных лосинах. Боруто оглянулся, удобнее ухватил парня за бок и его сумку с одеждой, пушистые помпоны и нервно пошёл к нему же домой, надеясь, что они не слишком сильно привлекут внимание своим таким пошлым, встрёпанным видом, и как они вяло идут, а Мицки ещё и прихрамывает. В последних лучах солнца бледная кожа Мицки слегка отсвечивала жёлтым, в тон его глаз, и выделяла дорожки слёз, но так же и довольную, расслабленную улыбку, прищуренные глаза, растрёпанные волосы. И всё это врезалось в голову Боруто, навсегда оставаясь там, навсегда стремясь к Мицки, когда, идя к нему домой, Боруто косился на парня. Это определённо было не тем, к чему Узумаки мог бы подготовиться, но было тем, что теперь Боруто просто не мог отпустить. Не мог отказаться, не мог перестать думать. И не хотел уже, после того, как Мицки криво усмехнулся, прищурившись, и довольно, немного нахально выдал: — Смазка по ногам течёт. И сперма твоя… — С придыханием прошептал он в конце, и Боруто передёрнуло. К чёрту всё, что он думал, раньше, к чёрту — как это выглядит, и что кто подумает. Но хрена с два он отпустит Мицки куда-то, после этого ему было плевать на всё, кроме мысли про этого чёртового Мицки. И пусть он ничего не знает толком, но сделает с ним всё, о чём мечтал, и никогда не отпустит.