О масках

— Что-то давно не видно Хатаке-сана, — сплетничала милая куноичи, бросая взгляды в сторону Ируки. Ирука игнорировал. Он давно привык игнорировать любые предложения, в которых звучало «Хатаке Какаши» или «Копирующий». Примерно с тех пор, как дзенин признался ему, что не просто так запаздывает с отчетами. Нравилось ему, понимаешь, что Ирука уделяет ему время и идет за ними к нему домой. Умино не был бы самым лучшим работником в своем отделе, если бы сразу же не сменил тактику. Теперь он стал вешать списки не сдавших отчеты прямо у входа в штаб. Имя Хатаке по-прежнему было первым в списке, примерно до тех пор, пока его не увидела случайно зашедшая Каге. Ох, и досталось же тогда серой голове. Ируке было даже немного жаль непутевого дзенина, гениального на поле боя и чудаковатого в мирной жизни. Правда, Умино подозревал, что эта чудаковатость сродни маски, которую успешно носил Хатаке уже много лет. Сколько слоев масок было на этом уникальном человеке, Ирука предпочитал не думать. Он искренне уважал заслуги дзенина перед Конохой и его способности, но представить себе такого человека в быту было практически сродни катастрофе. Одни эти порнокнижки чего стоили. И вечные его «заблудился по дороге жизни». И то, что Какаши «заблуждался» именно в сторону дома чуунина поздними вечерами, тоже порядком поднадоело. Ирука отпил зеленого чаю, и снова поневоле расслышал: — Ой, я и не знала, что Хатаке-сан так тяжело ранен! Умино покачал головой. В Конохе лучшие медики и есть Каге, способная едва ли не на чудо. Они разберутся. Возвращаясь к своим отчетам, Ирука тщательно напомнил себе, каким должен быть хороший учитель младших классов Академии. И в этом списке не было ничего, на букву «К». Дзенин не то чтобы доставал его своими притязаниями, нет, он, обычно молча, усаживался на ветку за окном и читал свою порнуху. И так часами. Иногда зимой у Ируки сдавали нервы. — Вы себе там чего-нибудь отморозите, Хатаке-сан! — кричал он, тогда высунувшись из окна. А Какаши в ответ, также молча, сощуривал глаз в улыбке и исчезал с тихим хлопком. Странно довольный своей попыткой привлечь внимание. Это походило на тактику взять измором. Однажды, вконец разозленный, Ирука плеснул воды на ветки у окна, и усмехнулся, когда услышал удивленное: «йоу!» — и звук подламывающегося дерева. Обледеневшие ветки не выдержали веса, или Какаши поскользнулся. Последнее тихо порадовало Ируку — еще бы, никто и никогда не помнил, чтобы Копирующий падал с дерева. Возможно, он даже не упал — все-таки дзенин. Но было приятно. Именно эту задорную искру в глазах чуунина Какаши и увидел, когда переместился в штаб с негромким хлопком. Поглядывая лукаво на краснеющего парня, он протопал к окну и уселся там, на подоконнике, торжественно заявив, что, и правда, похолодало. Ирука в тот день отправил на переписку сто тридцать шесть отчетов. Другие шиноби, вскоре уловившие тенденцию присутствия Хатаке в штабе и настроения Умино, теперь старались приходить, предварительно узнав, где знаменитый «герой-любовник». И если он был на подоконнике, то штаб пустовал. Ирука злился еще больше, а Какаши с удовольствием читал одну и ту же страницу «Ичи-Ичи», сонно подставляя лицо бледным зимним лучам. Выдавая эту миссию Какаши, Ирука на него даже не посмотрел. — Ранг «S», распишитесь. Хатаке молча поставил свою закорючку, которую даже под сакэ нельзя было назвать подписью. И раньше, чем чуунин успел спросить про отчеты, исчез. А теперь он, видимо также молча, лежал дома, раненый. Припоминая сложность миссии, Ирука вздохнул. Чувствовать вину было глупейшей вещью на свете. Но как быть, если именно ты отправляешь людей каждый день, возможно на смерть. Конечно, Каге пишет приказы. Но выдают миссии простые работники штаба. Возможно, они последние, кого шиноби видят в родной деревне. «Надо было пожелать благополучного возвращения», — подумал Умино и посмотрел на подоконник. Он пустовал. Вообще было странным то, как стал замечать Ирука отсутствие или присутствие вечно лохматого дзенина. Ирука и не думал оставлять в своей, и без того загруженной жизни, часть места для проблемного человека вроде Копирующего. С его многочисленными закидонами, дзенинскими понтами, тысячами скелетов в шкафу и опасными навыками. Когда у человека так много трагедий в жизни, он настолько одинок, и при этом слывет явным фриком — это значит, что в личной жизни у него вообще полный бардак. Лезть и разгребать который Ирука не хотел. «Да, пусть будет в этом доля эгоизма и снобизма, но, в конце концов, я не нанимался в няньки», — сердито думал чуунин, все же идя по направлению к дому Хатаке. «Есть же штатные психологи! Неужели никто не видит, что ему давно пора завести семью!» Мяукнула кошка и выскользнула буквально из-под ног Ируки. Тот едва не споткнулся об нее, и смешно взмахнув руками, чуть не упал. «Дзенин бы в такую фигню не попал», — пронеслась удрученная мысль и Умино пошел дальше. «Я иду только забрать отчет. Точка». «Хотя какая семья. Кто пойдет за дзенина, получающего ранг «А» так часто. Он же не жилец в глазах…» — Ирука споткнулся. Вздохнул. И посмотрел на магазин рядом. «Надо зайти, купить ему молока. После всех этих таблеток АНБУ, позволяющих не чувствовать боли, он, наверное, травится и не может есть. То-то худой как жердь». Купив молока, Ирука торжественно поклялся себе зайти и сразу расставить все точки над буквой «И», которая видимо была самой любимой в какашином алфавите. Еще бы. Ирука, «Ича-Ича»… Застонав про себя от одной мысли, что снова придется лицезреть полочки с этой порнухой, Ирука постучал и, не дождавшись ответа, вошел. Для таких случаев был специальный приказ Каге. Раненые шиноби не должны были закрывать двери, чтобы медики и обслуживающий персонал имели к ним полный доступ. Да и кто будет воровать у дзенина? Какой дурак в Пяти странах вообще добровольно переступит порог знаменитого Копирующего? «Вот именно, Ирука. Ты — обслуживающий персонал. Сразу начни с того, зачем пришел». Умино мужественно выпрямил плечи. А увидев стоящего у окна Копию, даже взбодрился. «Ну, все не так уж плохо. Раз он на ногах. Мог бы и дверь открыть». — Добрый день, Хатаке-сан, — вежливый, обезличенный голос ничем не выдал бродивших мыслей. — Я за отчетом. И у меня к вам личная просьба. Не могли бы вы больше не посещать штаб без необходимости. Я порядочный человек, Какаши-сан. Меня не устраивают слухи, которые появляются из-за вашего ко мне внимания. К тому же, я собираюсь жениться этой осенью. Спасибо вам большое за понимание. Проговорив свою речь, Ирука так и не дождался ответа. Какаши минуты две продолжал также стоять у окна. Умино тяжело вздохнул. — Распишитесь в табеле хотя бы, раз у вас не готов отчет. Чтобы вам выдали зарплату, Хатаке-сан. Когда он подошел с бумагами и ручкой, Хатаке все же обернулся и Ирука невольно сделал шаг назад. Взгляд Копирующего был отсутствующим и расфокусированным. Это значило только одно. Видимо, чувствуя его удивление, Какаши внезапно мягко улыбнулся единственным видимым глазом, вокруг которого еще алел ожог. — Световая граната, и еще пара подобных техник… Ирука. Где я должен подписать? Умино, сглотнув, подставил лист так, чтобы Копия мог поставить подпись точно в свою графу. Придерживая его за кисть, чтобы не съехал с нее, Ирука ощутил, как мелко дрожат руки дзенина. «Последствия травмы? Или он так расстроен? Ну, еще бы… а Каге знает? Конечно, знает. Так почему…» — Спасибо, Хатаке-сан. И простите за беспокойство, — вежливо поклонился Ирука, хотя его поклон сейчас ничего не значил для слепого человека. Остановил его у выхода хриплый, будто слегка простуженный голос, в котором отголоски улыбки все еще слышались: — Поздравляю вас, Ирука-кун. Со свадьбой. Умино машинально кивнул и только потом спохватился: — Спасибо, Какаши-сан. «Он так легко отреагировал. Такой невозмутимый» Удивленный, немного ошарашенный, Ирука медленно шел в штаб. Присутствие за своей спиной дзенина он почувствовал по табачному дыму. — Асума-сан, добрый день! — Добрый, Ирука. Ты от Какаши? — Ага. Кстати, не могли бы вы помочь мне. Он, видимо, не сможет забрать свою зарплату. Не могли бы вы принести ему? — Конечно, — спокойно кивнул флегматичный наставник его бывших учеников. Ируке было неловко говорить дальше о Хатаке, он выполнил свой гражданский долг, в конце концов. Вспомнив про еще одну обязательную вещь, Умино спохватился: — Асума-сан, вы не распишитесь сразу в табеле? Один вы остались, тогда я сразу пойду к казначею. — Без проблем, куда? Ирука достал лист и извинился, — простите за неаккуратность, просто Какаши-сан немного не попал в графу, и вы идете следом по табельному номеру и… Асума внезапно посмотрел на штабного чуунина и задумчиво притушил догоревшую сигарету: — Ирука, — и повторил очень тихо, — Ирука, Какаши не попадает по табелю, не чтобы тебе досадить. Ладно? Не цепляйся к нему из-за этого. Это старое ранение. Печати он складывает, будь здоров. Но когда нервничает, пальцы все равно подводят. На поле боя-то спокойный, как удав Орочимару. А дома ему непривычно, да и пока вспоминаешь, скольких ты там положил, оно как-то не способствует… ну, ты понял. Ирука молча проглотил упрек в карих глазах дзенина и кивнул. Ему стало не по себе от деталей из чужой личной жизни. Гражданских учили, что шиноби — это идеальное оружие. Только дети все равно дети. И неважно, родились они в семье шиноби или гражданских. Ирука знал это, как никто другой. «Сколько лет было Какаши, когда он убил в первый раз?» Умино вздохнул. — Вы знаете что-нибудь о его ранении? Есть надежда, что… — Нет, наша Каге сама осмотрела его, и сказала, что надежды нет. Он складывал печати и активировал шаринган, успел защитить группу, но на себя не хватило. Ослеп на оба глаза. Говорят, его спишут, как поправится. Осенью, наверное. Ирука молча кивнул. Говорить расхотелось. Легендарный Шаринган Какаши. Мастер тысячи дзюцу… что с ним теперь будет? В работе прошла еще пара дней. Наступил конец недели, и в пятницу вечером Ирука с облегчением вздохнул. Ну, все, остались сущие мелочи. Например, отнести Какаши на подпись акты сверок по зарплате за год. Умино постарался избавиться от гнетущего чувства под сердцем. В конце концов, шиноби умирали и становились калеками каждый день. Но это все-таки Хатаке Какаши… «Надо зайти к Каге. Может быть… есть какой способ?» В доме было темно, возможно Какаши просто не подумал включить свет, не нужный ему сейчас. Или не захотел. — Какаши-сан? Молчание. — Какаши-сан? — обеспокоенно повторил Ирука, ища выключатель. Когда, наконец, загорелся свет, Ирука увидел Хатаке, лежащего на диване. Он спал, одеяло лежало на полу, из одежды привычная черная водолазка и простые, не форменные брюки. «Не почувствовал мою чакру? Дзенин?» Ирука тронул его за плечо. Какаши шевельнулся, приподнял голову, пробормотал что-то и снова лег. Умино машинально поставил пакет со свежим молоком на стол и заметил деньги. Видимо, Асума принес зарплату, как обещал. Чуунин посмотрел на диван и, вздохнув, пошел на кухню. Ожидая увидеть гору немытой посуды, грязь и, может, даже пауков. Но мрачные мысли Ируки о быте дзенина не оправдались. На кухне было очень чисто. Стерильно чисто. Так, будто на ней никогда не кушали. Умино застонал про себя. Слепой дзенин явно не готовил после возвращения с миссии, видимо, и до этого он питался в местах, подобных Ичираку-рамен. Пустой холодильник это подтвердил. Отличный, чистый, пустой холодильник. Ирука почувствовал приступ гнева. — Вы ели, Какаши-сан? — он тряс за плечо вялого дзенина, который по-прежнему, чуть улыбаясь, пытался отвернуться от беспокоящего его отрывка хорошего сна. Ирука решительно стал закатывать рукава. Он подкрутил отопление в доме, потому что температура в нем сейчас была такой же, как на улице. И вышел в магазин. «Да, Асума тоже молодец! Принес денег! Денег! А продукты?! Что, не мог додуматься и пойти купить продуктов?» Умино, притащив пакеты, деловито стал разбираться, где у Какаши кастрюли. Поняв, что из посуды у него только два стакана, Ирука яростно потер переносицу. Пришлось идти в магазин еще раз. Когда ужин был готов, а Ирука постарался и сделал бульон, он снова стал будить дзенина. — Так нельзя, Какаши-сан. Надо поесть. Почему вы не позвали никого вам помочь? «Почему за ним никто не ухаживает? Его семья… да. Но друзья?» В мыслях возник образ Гая в зеленых трениках, спящего и живущего на тренировках, Асумы, который как мартовский кот, ходил только возле Куренай, и еще пары-тройки дзенинов, половина из которых сейчас была на миссии, а вторая в госпитале. «М-да. Это недостатки элитарного класса. У них слабые межличностные контакты. Вот мы, чуунины, всегда…» Хатаке наконец открыл глаза и хрипло поинтересовался: — Ирука-кун, пахнет едой? Наблюдая за явно голодным дзенином, который с удовольствием ел Ирукину стряпню, отвернувшись к стене, чуунин чувствовал себя самым несчастным шиноби в Конохе. Он понял, что не сможет просто так оставить ситуацию в таком виде, в котором ее нашел. «Я пойду к Каге. Завтра утром. Ох! Суббота…» — Спасибо, Ирука-кун, — оказывается, Какаши мог быть очень милым, когда хотел. А сейчас он явно хотел понравиться. Не отпускал шуточек, не рассуждал о каких-то абстрактных вещах и главное, не пытался приставать. Последнее Ируку удивляло больше всего. Хатаке казался дружелюбным, спокойным, уравновешенным. И при этом абсолютно закрытым и чужим. Будто еще одна маска. Он явно держал себя в руках. «У него, видимо, стальные нервы. Если бы я ослеп…» — Не за что, Какаши-сан. Я могу пригласить кого-то из штаба, вам наверняка назначат опекуна… — Не стоит, я вполне могу о себе позаботиться, — флегматизм голоса не выдавал ни боли, ни сомнений, ни депрессии, ни посттравматического синдрома. В общем, ничего, к чему мысленно готовился Ирука. Чуунин пару минут моргал. Шиноби перед ним даже не потрудился приготовить себе еду. Это так он представлял заботу о себе? — Кхм… вы уверены? — попробовал снова Ирука. — Абсолютно, — дзенин снова лег, потянулся, ища одеяло на полу, и прикрыл глаза. Умино не знал, как реагировать. С одной стороны, это был высококвалифицированный дзенин, мало ли какие у него были техники в запасе. С другой — это все казалось неразумным. Какаши был совсем один. Ирука не знал никого, кто справлялся бы с такой травмой в одиночку. Чуунин засунул продукты в холодильник и помыл посуду. Выключил свет и тихо вышел, прикрыв дверь. Тут нужен был толковый совет друга. И он пошел прямиком туда, где надеялся его получить. — Да, Какаши отправил всех медработников сразу с порога, Ирука, — Куренай красилась перед зеркалом. — Ты же знаешь, он жуткий сноб и не любит, когда кто-то влезает в его личное пространство. Маска эта опять же. Да… подай мне вон тот тюбик… спасибо. Так вот, Ирука, я удивляюсь, как он тебя вообще принял. Мы заходим к нему, конечно, но он не слишком рад нас видеть. — У него может быть депрессия? — неуверенно поинтересовался Ирука. — Ха! У Какаши? Шутишь, что ли? Он работал в АНБУ, ты забыл, какие там параметры стрессоустойчивости? Слушай, не переживай так, ладно? Он разберется сам. Просто ему нужно время, — с этими словами Куренай обернулась и спросила: — Ну как? Умино вежливо кивнул: — Вы очень красивая. В голове у него впрочем, были совсем другие мысли. *** — Но, Тцунаде-сама… — Ох, Ирука-кун, спасибо тебе за такую сильную гражданскую позицию, но, я думаю, никаких дополнительных мер не нужно. Хатаке сам отказался от опекуна или помощника. Он дзенин. Так что справится и без одного органа чувств. Хотя, впрочем, если ты будешь заходить к нему в субботу с проверкой и докладывать мне, я буду тебе благодарна. Какаши много сделал для Конохи, — Каге ласково улыбнулась чуунину и кивнула, намекая, что прием закончен. Ирука, не ожидавший получить дополнительную работу, не нашелся что возразить. В конце концов, это было честно. Раз тебе больше всех надо… «Что?! Да мне не больше всех! Просто…. Просто…» Мысли разбрелись и Ирука тяжело вздохнул. Видимо, все-таки придется выделить кусочек жизни для этого странного шиноби. Часть 2 Следующая неделя для Ируки пролетела быстро, как это всегда бывает в горячий период сдачи отчетов. Хатаке больше ни разу не пришел. Суббота, однако, не радовала. Умино шел к дому дзенина, не зная, чего ожидать. Возможно, тот так и спал каким-то обессиленным тяжелым сном, голодный и безразличный к себе. Голоса на заднем дворе привлекли внимание чуунина раньше, чем он успел привычно громко поздороваться. Это была Куренай. — Слушай, он женится. Ты же ходил кругами, и что теперь? Слышалось ворчание псов. Видимо, Какаши вызвал кого-то из призывных. — Он отказывал мне раньше, когда я был Шаринганом Какаши. Думаешь, теперь ему будет дело до калеки? — Прекрати, Ирука не такой. Ты же нравишься ему, он заходил, спрашивал… — Ему Каге приказала, я в курсе. — Какаши, не вынуждай меня… Внезапно в голосе Хатаке раздражение стало совсем тусклым: — Мне не нужна его жалость, Куренай. И давай закроем тему. Ирука сглотнул и попятился. Он не хотел, чтобы его увидели сейчас. Развернувшись в мирно падающий снег, Умино пошел в парк. «Так вот откуда этот новый Какаши. Воспринимает мою помощь… ну да. В принципе, он прав. Только это не жалость, а сострадание. Это правильно — помогать людям. И вообще…» Ирука думал о словах, так нехотя сказанных дзенином, и о том, как горчили скупые интонации. Выходило, что он умело прятался за шутками, улыбками и номерами, которые откалывал регулярно. И ни разу не показал ему себя настоящего. Как в длинном, чудном маскараде. Это, видимо, был его личный прикол, потому что дзенин искренне верил, что Ирука сам все поймет. «Повернутый псих. Ну что ему стоило быть немного более нормальным раньше?» Когда падает такой пушистый снег — всегда тепло, и хочется чего-то сладкого, чтобы жадно съесть на ходу. Совсем как в детстве. И Умино купил горячие вафли. Он гулял еще долго, с ним уважительно здоровались родители детей, и, хотя пальцы подмерзли в обрезанных перчатках, Ирука чувствовал себя очень уютно в суетливой спешащей толпе. Многих из этих сорванцов, так примерно ведущих себя рядом с родителями, Умино знал как отчаянных школьных забияк, от этого ученики сейчас выглядели как какая-то новая насмешка в чужих серых глазах. Обладатель которых явно жил по каким-то своим правилам. «М-да. Вспомни… » Вглядываясь в идущую навстречу фигуру, Ирука вздохнул. Хатаке шел навстречу в форменном плаще, на поводке у него был здоровенный пес, почти по пояс. Оба глаза завязаны черной полоской ткани. Видимо, дзенин нашел способ обеспечить себе прогулки. Паккуна рядом не было и, если замаскировать чакру, то в толпе гуляющих людей… Ирука надолго запомнил, как оборачивались прохожие, узнавая дзенина. Провожая его сочувствующими взглядами. Возможно, он ощущал это, но ни его походка, ни руки в карманах, на одной из кистей которых болтался поводок, ни даже «Ича-ича», по-прежнему слегка скрученная в трубочку в кармане жилета — ничего не изменилось. «Он же не может сейчас читать, наверное, расстраивается как ребенок…» Беспечная теплая мысль была бесцеремонно отодвинута тихим шепотком рядом: «лучше бы мешок на голову одел, маска эта, теперь еще и повязка на оба глаза. А может, это вообще не Какаши?» — кто-то из знакомых штабных, как обычно, сплетничал, обсуждая репутацию и слухи о дзенинах. Ируке раньше было все равно, но сейчас стало неприятно. Хатаке ничего им не сделал. Он просто был не таким, как все. Хотя, если присмотреться, в ранге дзенинов не было ни одного «нормального» по гражданским понятиям. Один Гай чего стоил. С его криками на пол-Конохи… Когда они соревновались с Какаши, это была та еще парочка. Чуунин невольно улыбнулся. На серых волосах смешно смотрелся снег. Ирука иногда задавался вопросом, почему они торчат колом постоянно. Купив еще сладостей, он пошел следом. Как и предполагал, Какаши завернул в сторону Ичираку-рамен. «Слава Каге, хоть не собирается помирать с голоду…» Проходя мимо слегка ссутуленной спины, чуунин пошел домой. Вечер цеплялся красивыми картинками мягкой зимы, дети играли, по-прежнему падал снег. Коноха как будто замерла в этой счастливой минуте, не замечая уплаченной цены за мир. «Благодарность быстро стареет», — вспомнилась старая поговорка и Умино подумал, что это ужасно несправедливо. Он не стал формулировать, что именно. Просто в его светлом мире появились пятна на солнце. И они, увы, не походили на кляксы от чернил, которые можно просто оттереть. Дойдя до конца улицы, Ирука покачал головой и пошел обратно. Он должен был хотя бы поздороваться, раз обещал Каге, и вообще, разве не его это идея с помощью? — Какаши-сан, добрый вечер, — чуунин ловко проскользнул на стул рядом с дзенином. — Охайе! — отозвался тот, отодвигая пустую чашку. Видимо, ел он очень быстро. По влюбленному взгляду девушки за стойкой, Ирука понял, что недостаточно. Хатаке протянул деньги в раскрытой ладони, та отсчитала сумму и улыбнулась, вглядываясь в почти полностью закрытое лицо. Ирука мысленно возвел глаза в потолок. Какие-то вещи в этом мире явно не менялись. Он не успел сказать Какаши, чтобы он был осторожнее с деньгами, потому что мало ли непорядочных людей, и вообще, у него была стойкая мысль, что дзенин никогда не считал свои расходы, но Ирука не успел — к ним прилип Наруто, смешливый, шустрый как всегда, требующий внимания и рамена. Хатаке молча заплатил за любимое блюдо своего ученика, скучающе помолчал приличествующие две минуты и, махнув на прощанье, вышел. Ируке снова показалось, что дзенину не хватает книжки, чтобы спрятаться, а еще, что он не знает, что делать с руками. Наруто поблагодарил громко и радостно, и под тканью обозначилась улыбка, или Умино это просто показалось. Он все-таки решил догнать неторопливо идущего дзенина и, нагнав его, не нашел ничего лучше, чем спросить о здоровье. — Все хорошо, Ирука-кун, — теплые интонации были знакомыми. Так Какаши говорил только с ним, и только когда их не слышат. Ирука был уверен в этом. — Вы… ох уж этот Наруто… ваша работа… когда деньги с последней миссии… Какаши остановился и пресек разговор тихим: — Я не один из ваших детей в Академии, Ирука. Обо мне не нужно заботиться. Прошу вас. Больше не приходите. Не дожидаясь ответа, Хатаке медленно пошел дальше, его пес отряхивался, сбрасывая снег, также, не спеша, подстраиваясь под неторопливые шаги своего хозяина. Ирука сглотнул обиду, вставшую комком в горле, и поежился. Он успел замерзнуть, оказывается. Какаши мог быть очень жестким, когда хотел. Умино забыл об этом. Неожиданно для себя, он просто отделил легендарного Копирующего от того чудика, который недвусмысленно намекал ему о том, что под дзенинским жилетом бьется вполне человеческое сердце. А теперь, когда они пересеклись в сухой интонации отстранившегося Хатаке, Ирука ощутил чувство вины. Он действительно вел себя так, будто Какаши просто еще один из его обязательных пунктов на работе. Его сердце не трогало ни то, как зябко грел дзенин руки тогда в парке — может, не нашел перчаток в доме? Ни как болезненно среагировал на слишком прямолинейную заботу Ируки о состоянии его кошелька. Хотя ни для кого не секрет — Копия не хранил денег на черный день, не открывал счета в банке, так же, как и остальные дзенины. Никто из них не планировал дожить до пенсии. То, что оставалось после реабилитации, он тратил на своих псов, учеников и книги. Если «Ичу-ичу» можно было назвать книгой. Ирука был уверен, что Каге найдет ему работу. Хоть какую-то. Каково же было его удивление, когда она сказала, что сейчас работы нет. И вообще кризис. Умино, переставший приходить в дом Какаши, все же издали наблюдал за его жизнью, оправдывая себя распоряжением Каге. И надо сказать, было на что посмотреть. Теперь у Хатаке традиционно собирались в субботу и играли. По крупному. Пили. Спорили. Дурачились. Как иначе назвать желание взрослых боевых шиноби побросать снежки в прохожих на спор — кого не заметят? Ируку иногда хватал праведный гнев, иногда хохот. Гай, торжественно заявивший, что во всем будет поддерживать своего мужественного соперника на таких вечерних посиделках, тоже завязывал себе глаза. Асума часто приносил вместе с табаком какую-то дурманящую траву. Куренай — сакэ. И компания весело надиралась, чтобы отойти до следующего выходного. Ирука понял для себя, что дзенин действительно не остался один. И что если его и тяготило ранение, он не забился в угол и не стал жалеть себя. Так отчего было так сложно перестать смотреть со стороны, как идет чужая жизнь? Один из таких вечеров Ируке запомнился особенно. У Какаши снова было шумно, дымно и весело. Собравшиеся дзенины играли в бутылочку. Умино давно подозревал, что половина этой элиты конченные извращенцы, и поэтому наблюдать, как ворчливые и недружелюбные днем шиноби, вечером под улюлюканье и хохот лезут целоваться, было странно. Странно и нелепо. И оставляло чувство непричастности. Порядочные люди осуждали такие вещи, Ирука относил себя к таким, но, даже не смотря на то, что алеют щеки, не мог оторваться. В конце концов, это все было не всерьез. Шутя. Вроде еще одного вызова или спора. Чуунин говорил себе это, чтобы не оправдываться за подглядывание, как уже давно надо было называть его субботнее дежурство на соседней крыше. «О, Третий… Гаю опять выпал Какаши… да что такое!» Смотря на то, как лучезарно улыбающийся Великолепный Зверь Конохи надвигается на лежащего на диване Хатаке под заливистый смех Куренай, Ирука невольно захотел подобраться поближе. Это было природное любопытство. Смотря на то, как бережно этот самый шумный представитель дзенинской коллегии отнимает бутылку из рук Какаши, закрывая собой, и наклоняется, явно чтобы поцеловать, Умино вспыхнул какой-то болезненной краснотой. Гай точно рассчитывал, что делает. Он выверял движения. А еще он, видимо, действительно хорошо знал своего вечного соперника. Ируке было плохо видно, но он услышал, как стихли голоса в комнате. И до него дошло, что, возможно, Хатаке не собирается отстраняться. Может, это его вечное безразличие, может, усталость или тоска, а может, он слишком много выпил, Ирука не знал. Но гости засуетились и поисчезали из дома с хлопками чакр. Кто-то последний выключил свет. Умино потряс головой. Сильно походило на гендзюцу. Во всяком случае, уж лучше было бы гендзюцу, иначе как объяснить этот эффект? Он видел то, что не замечал никогда. Какаши позволял вести себя. Кто знает, каким был Копирующий в личной жизни. Само ее наличие как-то странно сочеталось с буднями шиноби. Скрытный до невозможности, Хатаке всегда искусно топил концы своих похождений в туманных и никому не понятных аллегориях. Правда люди в деревне все равно считали, что он гуляка и наверняка в состоянии влюбить в себя любого порядочного шиноби или куноичи. Поэтому порядочные шиноби или куноичи старались как можно чаще попадаться ему на глаза. И именно поэтому в свое время Умино Ирука решил для себя, что никогда не будет в этом списке. Оправдывал ли Копия свою репутацию или нет, Ирука не знал, но был более чем уверен, что завтра Какаши снова будет прежним. Закрытым, уверенным в себе, флегматичным гением. Уже лежа в постели и поглядывая на недописанный список приглашенных на свадьбу, Умино подумал о том, каково это, когда под тобой лежит Хатаке Какаши? Как следствие, сон выдался тот еще. И утро показалось пасмурным и скучным. Интересно, почему ему не приснилась собственная будущая жена? Часть 3 Это должно было быть обычное утро. Ирука помнил это. По-зимнему яркое небо, стопки тетрадей на столе. Когда в первый раз бухнула техника в пределах Конохи, чуунин был с учениками в Академии. Мгновенно началась эвакуация, страшная, очень быстрая. Умино не знал, почему считает ее именно «страшной», наверное, потому, что также как и в львином прайде, чужие шиноби всегда первыми вырезают детей. Будущее деревни. Пока они бежали вниз по лестнице, уже во дворе школы, Ирука успел подумать об АНБУ. Это они должны были сейчас останавливать вторжение. Шел экзамен на чуунина. Многих не было. Какое удачно выбранное время. На периферийном зрении он заметил двоих чужаков, и развернулся вместе с другими учителями навстречу опасности. Замечая еще троих на ветках и понимая по уровню чакры, что это дзенины, нукенины, ибо протектор перечеркнут, Умино осознал, что возможно это его последнее зимнее утро. Уходить он не собирался, также, как и никто из преподавателей Академии. Вместе они могли хотя бы задержать преступников. Дать время на эвакуацию. Сердце билось где-то у горла, но страха не было. Позади него были дети его деревни, Ирука знал, что никуда не уйдет. Никогда. Но первую атаку остановила чужая техника. Умино оглянулся, ища АНБУ, но взрывы продолжали слышаться в центральной части Конохи, возможно, все силы были там. Он не поверил своим глазам. Перед ним стоял Хатаке Какаши. — Уходите. Сухое, четкое, отрывистое. «Но ты же ослеп… ты же…» Рядом рычали псы. Он вызвал стаю и дрался, используя ниндогов, как сигнальный маяк для атаки. Невероятно быстро, на каких-то чудовищных сверхскоростях закрутился тот бой. Без шарингана, но он дал им время достаточное, чтобы отступить. Убегая, Ирука слышал грохот техник и, где-то в голове, безразличный голос дзенина. Он говорил себе — это же Хатаке Какаши, только он может драться один против стольких противников. Пусть без шарингана. Пусть слепой. Скоро здесь будут АНБУ. Скоро все будет хорошо. Только ощущение потери не оставляло. Ирука гнал от себя эти мысли, пересчитывая детей и тревожно оглядываясь на вход. Снаружи ухали техники, иногда от них дрожала земля, а потом все стихло. Оглушительной показалась эта тишина. У нее могло быть только одно оправдание. Либо нет защитника, либо нападавших. Пятясь от входа, Умино переглянулся с другими учителями и молча вытащил кунаи. Перед глазами стояла пара секунд трижды повторяющегося дежавю. Хатаке, прикрывший его тогда в лесу, когда Ирука уходил от трех шиноби с Наруто на руках, он же, вставший между чуунином и Пайном, жизнью заплативший за свое решение, и сегодня. Какова бы не была воля Огня, в своем закрытом сердце дзенин хотел защитить тех, кого любил. Горькая ирония была в том, что Какаши все равно терял этих людей. И не важно было, что готов предложить Копирующий за дорогую ему жизнь, этого всегда было мало. Ирука невесело подумал о том, что в деревне даже слух есть, что у Копии какое-то проклятие за душой и лучше обходить стороной этого типа. Ни одна его любовь не уцелела. Даже случайно влюбившаяся шпионка чужой деревни и та, говорят, умерла. Об этом даже шутили, мол — знай наших. Дверь скрипнула, заглянул АНБУ. — Оставайтесь здесь на время зачистки. Ирука рад был разрисованной звериной маске больше, чем хотел показать. Он понял в эту минуту, что мог бы умереть, если потребовалось, но не хотел этого. Умино любил жизнь. И умел ее ценить. — Там, наверху, был Хатаке Какаши… — Да, мы знаем. АНБУ больше ничего не сказал. Ушел. А Ируке пришлось почти до вечера ждать отбоя эвакуации. Он устало брел домой, по пустеющим улицам родной деревни. Детей забрали родители, никто из них не пострадал. Деревня считала потери, и списков еще не было. Завтра чуунины Штаба вывесят имена тех, кто станет принадлежать черному камню. Иногда Умино ненавидел свою работу. *** Какаши в списках не было. Ирука проверял все дважды, трижды, сверяя списки медиков, отчеты патрулей и дежурных. Коноха в режиме усиленного патрулирования, в Штабе суетно, но тихо. Никто не садится пить чай или смаковать сплетни. Поднятые по тревоге еще вчера АНБУ не оставляют своих постов, они везде — в коридоре, на крыше, на деревьях. Умино то и дело натыкался взглядом на звериные маски и вздрагивал. Он искал знакомую среди них по инерции и не находил. В конце концов, пришла весть — Хатаке в госпитале. «Где же ему быть еще…» — думал Ирука, пытаясь понять, что чувствует — радость и облегчение или суетливую тревогу до дрожи в пальцах, ибо никто не знал насколько сильно пострадал Копирующий. Едва-едва дождавшись вечера, он набрал апельсинов и пошел в госпиталь, спиной чувствуя провожающие его взгляды АНБУ, которые, словно диковинные птицы, держали обзор по всему периметру улиц. Эти дурацкие апельсины были данью вежливости, но на каких основаниях он собирался прийти к Хатаке и главное, что сказать? Спасибо? Это моя работа — скажет безработный шиноби Листа. Как и каждый шиноби в деревне он защищал свой дом. К чему была эта навязчивая благодарность? Ирука ощущал голод, усталость и тишину комендантского часа как пустоту где-то внутри себя. У него был штабной пропуск и пакет апельсинов. Оба предмета стоило нести на виду, чтобы патрульные не положили его на месте. Идти по верхнему ярусу запрещалось. Эта пешая прогулка казалась безбожно длинной. Когда учитель все же дошел до отмеченной в листе палаты, он услышал голос Гая: «Чего ты куксишься, я сейчас тебе мандарины почищу, ты же любишь! Не молчи, смотри на меня! Я же должен знать, что ты в сознании… доктор сказал, что…» Ирука сделал шаг назад. Кто-то уже был здесь. Кто-то уже принес мандарины. Мандарины, а не апельсины. Может, Хатаке их любит больше? Что он знал о сенсее седьмой команды, кроме того, что это странный тип, читающий порнуху, когда не занят убийствами на границе? Гай… дзенин с не менее странной репутацией, едва ли не с еще более странной, чем у Копирующего. «Отличная парочка», — подумал Ирука и сам себя укорил за сарказм. Гай мог быть периодами слишком откровенным. Однажды вручил Какаши цветы посреди миссии, как-то тащил его на спине от самой Суны, оказывал ему — единственный, кто осмеливался, совершенно дурацкие знаки внимания и откровенно по-дружески восхищался. О том, что не только восхищался, Ирука узнал недавно. То ли сенсей уступил многолетней осаде, то ли Гай действительно понимал, чего на самом деле хочет разноглазый шиноби. Но сейчас Умино чувствовал себя лишним и осторожно пошел к лестнице. — Уже уходишь? — Гай остановил его вопросом посреди коридора. Он мониторил чакру — все-таки военное положение, все-таки дзенин. Чуунин узнаваемо потер шрам на переносице, пытаясь собраться с мыслями. — Я… только… — Он спрашивал о тебе. Вижу, ты не пострадал. Зайдешь? — Ученики в порядке, я подумал, он захочет знать это. Какаши-сан спас нас… Передайте ему пожелания скорейшего выздоровления, Гай-сенсей. Гай подошел ближе, пахнущий мандаринами и каким-то модным свежим лосьоном для бритья. Он всегда следил за своей внешностью с точностью педанта. И белизной улыбки мог соперничать с Хокаге. Так и сейчас — он лучезарно улыбался Умино и тот ощущал эту совершенно непробиваемую уверенность и оптимизм. Нечто, что Гай носил вместе с формой, и это было искренним, как и все, что он делал. Дурацким, но искренним. — Он поправится. Я скажу, что ты заходил. — Нет, вы не могли бы… будет неудобно… Гай улыбнулся ему, как-то очень понимающе и вздохнул. — Как хочешь, Ирука. И развернувшись, он пошел обратно к Какаши. Умино слышал, что, как только он вошел в палату, его монолог продолжился: «Врач говорил, не спать на боку, ну чего ты на меня опять куксишься, давай я тебе помогу, болит, да? Хочешь, поглажу? Не дергайся, это специальная фирменная техника, тебе понравится. Обещаю… да не смейся ты, она правда крутая… да я тебе говорю…» «Смейся?» Ирука внезапно подумал, что никогда не видел, чтобы Хатаке смеялся. Видел, как щурился в полуулыбке, видел, как истекал кровью, болел или читал свою книжку. Но смеялся? Умино не слышал ни звука, но стало как-то любопытно, и странно тепло на душе. Он вздохнул, гордо поправил хвостик и пошел домой. Что-то хорошее должно было случиться, ведь сегодня уцелел человек, которого он… который был важен для деревни. *** Вскоре Какаши отпустили из госпиталя. Умино краем любопытного чуунинского уха слышал все последние сплетни про него и Гая. Но Гай-сенсей был мастером тайдзюцу, так что желающих комментировать оказалось немного. Однажды зимним вечером Ирука вел с тренировочной прогулки младшие классы, и, когда они проходили ворота деревни доложился дозорный: «Хатаке Какаши — видел его, когда возвращался с патруля, лежит в снегу, в лесу. Не двигается. Противников нет, следов боя тоже, недалеко. Рекомендуемые действия?» Старший, подумав, кивнул: «Проверить. Он ослеп, и недавно был тяжело ранен». Патрульный развернулся и исчез в лесу, исполняя приказ. Ирука потер зардевшиеся от мороза щеки и едва удержался от желания пойти следом. Но он не мог себе такого позволить, только старшие по званию выходили за пределы деревни без приказа, если была такая необходимость, в рабочее время все остальные должны были выполнять свои задания. Умино пошел к Гаю. Великолепный зеленый зверь Конохи выслушал его очень спокойно, и также же спокойно исчез в указанном направлении. Без криков и заверений в скором спасении своего вечного соперника. Ирука задумался в тот момент, что в привычках Гая было легендой, а что действительно его собственным характером. Дзенины были засекречены, как лучшее оружие Конохи, о них ходили слухи, сплетни, но, по сути, мало кто мог похвастаться, что вхож в их компанию и хорошо знает привычки. По этому же чуунинскому беспроводному радио Умино узнал, что Гай привел Хатаке в деревню. По официальной версии Какаши «просто решил отдохнуть в снегу». Версия звучала по-дурацки, но Гай озвучил ее уверенно и дежурный сдался под напором «силы юности». А может, его добила светоотражающая улыбка дзенина, на которую периодами было больно смотреть. Вечером Ирука решил все-таки зайти к Копирующему, тем более что была необходимость расписаться в паре штабных бумаг. Он по привычке вошел без стука, дверь Какаши так и не закрывалась с того периода, как он ослеп. Впрочем, Умино сомневался, что она вообще когда-либо закрывалась. Комната была небольшой, затем по коридору шла кухня. Задумавшийся чуунин спокойно проследовал туда, ощущая чакру хозяина. Слышался приглушенный шум, видимо, дома были гости. Умино не сомневался, что это Гай. Тем не менее, когда он вошел в кухню, бумаги едва не выскользнули из его рук. Какаши стоял, чуть опершись о стол, опустив голову, Гай придерживал его сзади, прижимая к себе, форменные брюки обоих были приспущены — не было никаких сомнений в том, что… Ирука замер, хлопая глазами, Гай кивнул ему непринужденно, без тени смущения, продолжая медленно трахать молчащего сенсея. Тот не поднимал головы, не оборачивался, хотя по чакре уже должен был понять, что они не одни. Ирука собрался исчезнуть отсюда как можно быстрее, когда Гай бросил коротко: — Останься, это приказ. Дзенин технически мог приказать любому чуунину все что угодно. Технически Умино должен был подчиниться, но фактически сейчас сделать это было проблематично. Он прятал глаза, слыша, как прерывисто дышит его осенняя светловолосая проблема. Гай, видимо, недаром был мастером тайдзюцу, он абсолютно точно контролировал свое тело, не сбивался с ритма, не задерживал дыхания, наращивая темп без одышки и видимых усилий. Не взмокнув, не делая лишних поспешных движений, методично вдалбливаясь в Копию, который глухо стонал, по-прежнему не поднимая головы. Серые лохмы понуро висели, закрывая видимую часть лица. Ирука невольно отмечал растекающиеся шрамы на обнаженной коже там, где задралась форменная водолазка, побелевшие пальцы сжимающие край стола. Эти руки все еще были красивыми, несмотря на выцветшие линии порезов. Говорили, он когда-то блокировал атаку мечника Тумана голыми руками, протектор на перчатке тогда спас ему кость. Секс стал жестким, Умино казалось, что еще немного, и эти жилистые худые руки подломятся, не выдержав давления. Гай не старался быть нежным, не заботился о партнере, даже когда в стонах заплескались явные оттенки боли и Хатаке стал вздрагивать. Ирука взмок, сам не замечая того, оперся спиной о стену, прижимая папку к груди. Гай был собран и сосредоточен, казалось, он может трахаться бесконечно. Преимущества хорошо тренированного тела и профессионального самоконтроля. В конце концов, Какаши лег на стол, уткнув в скрещенные руки лохматую голову. Он пытался глушить стоны. «Великий Каге… ему же больно» Гай двигался слишком резко, бесцеремонно, как будто нарочно заставляя Хатаке вскрикнуть погромче. Водолазка задралась еще больше, под ней засветлела свежая повязка на недавней ране, которая должна была уже зажить. Ирука испуганно искал на ней следы крови — откровенно говоря, он опасался увидеть кровь не только там. Копирующий выглядел отощавшим даже для своего обычного состояния высушенной жерди. Стол скрипел в такт, тишина заполнялась этим неприятным скрипом, шлепками и судорожными выдохами бывшего сенсея седьмой команды. Внезапно Гай остановился, так и не кончив. Он осторожно вытащил член, частично оправдывающий прозвище владельца. Ему было чем гордиться, но Гай не красовался, он помог Какаши подняться, застегнул на нем брюки и, поддерживая, довел до кровати. Обернувшись к Ируке, он добавил: — Садись, Ирука, надо поговорить. Сел он за тот же стол, на котором только что фактически насиловал лучшего друга. Умино видел, что Хатаке безынициативен и не возбужден. Он чувствовал подвох. — Нет, я лучше постою, — тихо, но достаточно твердо ответил Ирука. Гай посмотрел в его осуждающие карие глаза и вздохнул. — Коноха не может потерять последний шаринган. Были посланы разведгруппы по селениям в поисках решения. Нашелся один преступник, который в свое время лечил клан Учиха. У них редкий дар, требовавший смерть близкого, чтобы… ну ты понимаешь. Он оказывал им разные услуги и его клан научился за века существования исцелять слепоту. В данном случае, Хатаке ослеп на оба глаза не из-за использования техники шарингана, так что есть шанс все исправить. Одна проблема — этот человек не будет сотрудничать с Конохой ни при каких условиях. Заставить его нет возможности, у нас подписан мир с этим селением. Украсть его по-тихому тоже не получится, его охраняет едва ли не армия. Родное селение не имеет над ним власти. Был разработан план, — Гай бросил цепкий взгляд в комнату на постель и продолжил, — и так как ты часть этого плана, я тебе рассказываю его сейчас. Но ты должен помнить, Ирука-сенсей — приказы не обсуждаются. И о них не распространяются. Умино молча кивнул. Тяжесть в груди отдавала металлом. Оказалось, он прикусил губу во время созерцания этого марафона. — Был распространен слух, что Хатаке впал в немилость в деревне и Коноха его вышвырнула за ненадобностью. В дороге он нарвался на давних врагов, и, не способный себя защитить, пострадал. В таком полубессознательном состоянии дошел до этого селения. И едва не замерз в снегу. Мы сегодня рассчитывали время… на морозе. И видя по-прежнему недоумевающий взгляд Ируки, Гай добавил: — У этого типа странные пристрастия… и абсолютная убежденность в том, что Коноха уничтожила клан Учиха. Он никогда не примет Копирующего — шиноби с тысячью дзюцу, дзенина Листа. Но он может принять раненого, брошенного товарищами на произвол судьбы. Какаши получил задание втереться ему в доверие и заставить себя исцелить. У него для этого не хватало кое-каких навыков… и сегодня мы восполняем этот пробел. — Не хватало… — Он никогда не был снизу, — прямо ответил Гай. А предпочитает наш объект исключительно сверху, в жесткой форме с элементами садизма. — Каге не могла положить своего лучшего… одного из лучших дзенинов под маньяка ради Шарингана… Гай промолчал. Отвел взгляд и откинулся на стуле. — Коноха значительно ослабла после того, как его списали. И Каге искала способ вернуть ему зрение практически постоянно. — Помолчав, он добавил, — Какаши получил приказ. С тех пор началось его «обучение». Она пошла ему навстречу и не назначила никого из АНБУ. Ирука вздрогнул. — Он хотел, чтобы это был кто-то… свой. При этом требовались хорошие показатели тайдзюцу. Я подошел по этим параметрам и также подчинился приказу. Если это может мой великий соперник, разве я могу оказаться слабее? — тихо, без улыбки добавил Гай, в его тоне звучала горькая ирония. — Мне неприятно, я чувствую, что причиняю ему боль, но мой контроль совершенен, — это казалось бы бравадой, если бы у дзенина осталось хоть немного улыбки в черных глазах. Но он был серьезен и скуп на интонации. — Твой контроль не так хорош, поэтому я захватил таблетки. Смотря на белый пузырек, Умино побледнел: — Что вы хотите этим… — Тебя не случайно прислали сегодня из Штаба. На этом этапе мне нужен второй участник. Когда я спросил Каге, кого она отправит — выбрали тебя. По психологическим параметрам у него упали показатели стрессоустойчивости после начала «обучения». Ты можешь привнести в процесс то, чего нам не хватает — искренней заинтересованности. Он ведь тебе нравится. Не так ли? Твое поведение отслеживалось неделями. Аналитики сказали, ты можешь подойти. Он мне… тоже, но я должен приучать его терпеть определенный род боли и обращения, и если я буду с ним внимательным, это нам никак не поможет. Хатаке хороший шиноби, он будет выполнять любой приказ во имя интересов деревни, но еще он мой лучший и единственный друг. Слепота его частично изолировала. Он теперь подолгу молчит, и я вижу, что ему сложно, но не могу сквозь это пробиться. Еще одна маска, понимаешь? Гай налил себе воды и выпил залпом: — Старайся смотреть на это, как на приказ. Дзенины получают разные задания. И мы просто готовим Какаши к одной сложной миссии. Выпей две таблетки и как будешь готов, иди в комнату. Не тяни. Ты же видишь, он итак… — Истощен, — догадка прокралась в мозг, белой искоркой. — Да, это тоже часть легенды. У него была специальная диета. — А если этот тип просто убьет его? Гай мрачно смотрел на свои сильные руки, сцепленные в замок: — В нашей жизни всегда есть риск, Ирука. Ты знаешь это. Составленный психологический портрет и беглый отчет сенсоров показал, что вероятность того, что он убьет замерзающего раненого в лесу составляет меньше десяти процентов. Нет смысла убивать павших врагов. — Он узнает Копирующего. — Да, конечно. Но увидит он не опасного шиноби, а пережившего насилие обессиленного… но все еще привлекательного и талантливого солдата, которого можно переманить на свою сторону, если подлатать, — Гай выбирал слова и выражения, это было очевидно. Разговор давался ему тяжело. Он поставил перед Ирукой стакан воды и пошел к кровати. В комнате был полумрак, свет горел только на кухне. Вскоре на постели послышалась возня и сдавленные стоны. Умино впился взглядом в пузырек. Часть 4 Он говорил себе: «это приказ». Правда, легче не становилось. Медленно раздевался, стараясь не прислушиваться, и отстраниться Ирука желал бы, но не мог игнорировать совершенно безумную эрекцию. Он не хотел вот так, когда партнер загнан в угол долгом, и не может сказать «нет», даже если захочет. Когда-то Какаши предлагал ему сам, вероятно, он имел в виду легкий приятный секс после пары совместных вечеров, или просто приятный секс, а уже потом теплые вечера с ужинами и разговорами. Может быть, он имел в виду что-то другое, но начинать знакомство с привлекающим его учителем явно не планировал с такой безликой, равнодушной групповушки, где его использовали, не соблюдая мер безопасности. Умино сложил вещи аккуратной стопкой и почувствовал себя действительно обнаженным, не только внешне, но и внутри. Так было, потому что он видел беспомощность и пугающую откровенность там, где раньше видел только маску и пару никчемных шуток. Хатаке ощущался как оголенный провод, и Ирука понял — он не хотел, чтобы выбрали его. Не привыкший подчиняться, выглядеть слабым, особенно перед тем, кто не безразличен, сейчас он вынужден был прятать не только боль, но и стыд… Ненужный, непозволительный для шиноби стыд. Может от этого он молчал, делая вид, что Ируки в комнате просто нет. Есть кто-то другой. Но не его милый учитель с детским хвостиком. Умино сглотнул, в комнате было темно, но он без труда видел кровать в свете яркой полной луны. Гай поднялся, отодвинулся: — Ложись. Ирука лег на спину, попытался зажмуриться и собраться с мыслями, или просто избавиться от них хоть ненадолго. Какаши легко перекинул ногу, оседлав его, направляя внутрь себя пальцами ноющий от возбуждения член. Проблем не возникло. «Гай недаром старался здесь все это время». Последняя мысль была циничной, и Ирука понял, что злится. На себя, на Гая, но больше всего на Хатаке, который втянул его во все это дерьмо. Так хотелось думать. Но вышло недолго. — Я добавлю больше смазки, — Гай комментировал обыденно, и только тут Ирука понял, для чего ему нужен был второй партнер. Он силился разглядеть лицо Копирующего, но, во-первых, он был в маске даже сейчас, во-вторых, уткнулся куда-то в подушку рядом с плечом, явно тоже понимая суть подготовки. Только Ирука к этому готов не был. Не в смысле к сексу, а к тому, что Копия будет хрипло, болезненно стонать, вздрагивая от сильных толчков Гая. Внутри него было так узко, что почти больно. Ирука чувствовал, как второй член двигается, задевает его собственный, и каждый раз Какаши судорожно сжимается, едва сдерживая желание отстраниться от небезразличных ему людей, сейчас таких молчаливых и, казалось, равнодушных. Когда Гай стал двигаться резче, дыхание Хатаке сорвалось, он пытался контролировать свое состояние и явно не смог. Его каналы чакры были предварительно опустошены, а голод слишком ослабил. Ирука почувствовал, как он закрыл себе ладонью рот, стараясь подавить стон. Чувствуя его боль, Умино ухватил Гая за руку. — Прекрати дергаться, как выброшенный на берег дельфин, — дзенин темпа не сбавил, — у тебя есть задание — выполняй его. «Задание… задание…» Ирука потянулся к лицу Какаши, мягко убрал ладонь, отодвинул маску к шее. Хатаке мотнул головой. Он не хотел личного. Гай заметил это и легко ухватил его за всклоченные волосы, оттянув голову назад. Он фактически запрокинул голову Копии, задавая жесткий темп, и, продержав его так мучительных полминуты, отпустил. Этот урок назывался «послушание» и Какаши понял это. То, что от него потребует объект в первую очередь. Ирука чувствовал, как Копирующий взмок, его била дрожь, но он больше не сопротивлялся чужим рукам. Это стало неожиданно горьким для Умино, он гладил обнаженную спину, старясь снять напряжение, но Копия не откликался, он просто закрыл глаза, стараясь вынести боль и подавить эмоции. Тогда Ирука ухватил в ладони его лицо и стал целовать. Сам. Если бы когда-нибудь ему сказали, что он это сделает, Умино бы покрутил пальцем у виска. Но сейчас он готов был сделать все что угодно, лишь бы отвлечь, помочь. Ирука искал губами неожиданно шершавые чужие губы, целуя страстно, жадно, вбирая в себя стоны, заставляя забыться, поверить. Он целовал закрытые глаза, чувствуя, как щекочут ресницы его припухшие губы, скулы, снова возвращался к губам. Будто держал в руках сокровище, нежно, бережно, выискивая жилку на виске, нашептывая что-то ласковое. — Когда ты вернешься… я буду ждать… слышишь?.. Буду ждать… Какаши отозвался на этот шепот: — Обещаешь?.. Звучало так странно беспомощно, почти по-детски. Он никогда не был таким откровенным, Ирука понял это. Ему тоже хотелось, чтобы его ждали. Хатаке не просто устал, он был измотан. Этой миссией, шаринганом, чужой волей, направлявшей и контролировавшей всю его жизнь. Дзенины — это оружие деревни. Беспрекословное, молчаливое, без права выбора, права на ошибку и сомнений. Их желания и цели не учитывались, но все же у Какаши были свои цели, свои желания. Копия прятал их за маской, книжкой, шутками и полуулыбками видимым глазом. Ируке казалось, что это мгновение он сейчас подсмотрел. И данное обещание было настоящим. Этот скрытный, странный человек ему поверил, доверился, словно поместил свой мир в чужие руки. Все те осколки, что у него остались. Нелепые цветные стеклышки воспоминаний. И Ирука понял, что никогда рук не разожмет. Не сможет. Ибо это будет не только предательством, но и убийством. Гай медленно вышел, одновременно снимая Копирующего с Ируки. Умино понял, что измазан кровью. Не своей. Хатаке лежал на кровати, по-прежнему вздрагивая, он застонал, когда попытался свести ноги и подняться. Гай предостерегающе уложил его обратно. — Не надо, у тебя и так сил почти нет. Он наверняка проверит, как медик, твое фактическое состояние — это нам на руку, но еще немного и ты начнешь терять сознание. А надо пройти хотя бы пару километров, чтобы остались следы. «Пару километров….?!» Ирука сел на кровати, не замечая сползшей с волос резинки. — Я должен одеться, — голос Какаши был спокойным, только совсем охрипшим. — Одену тебя, не волнуйся, — Гай действительно помог с вещами. Смотря на то, как он внимательно обращается с Хатаке, Ирука почти не верил тому, что случилось сегодня. — Вызывай призыв. — Псы доставят его тропами нин-догов до условного места, — пояснил Гай, видя выражение лица Ируки. — А если он не дойдет? Посмотри, он… — Это дзенин. Иначе ему не поверят. Должен дойти. Какаши ничего ему не сказал. Бледный, взъерошенный, со следами кровоподтеков на коже. Ирука разглядел их только сейчас, когда увидел его обнаженным при свете. Тоже часть легенды, видимо. Когда исчез призыв, забирая Копию, Умино ощутил, будто огромный кусок чего-то важного сегодня из него просто выдрали. Там, на этом месте внутри, было также пусто, как и в этой комнате. Внезапно такой чужой без хозяина. Гай не стал задерживаться. Он был мрачнее, чем когда-либо его видел чуунин. Позднее Ирука узнал, что в тот день Гай-сенсей поставил свой новый рекорд, обежав вокруг Конохи какое-то запредельное количество раз. Сам Умино просидел в остывающей постели до рассвета, переваривая события. Опустошенный и замерзший, он, совершенно разбитый пошел на работу, так и не уснув. После Ирука приходил в эту квартирку, убирал, поливал цветок, застирал простыни в пятнах. Зима была холодная. Лютая. Но в Штабе Хатаке Какаши числился живым и на задании. Правда, когда Умино думал об этом задании, у него непроизвольно начинало торопиться сердце. И стучало-стучало, пока не оказывалось в пустой комнате. Однажды Гай позвал его попить чаю. Пили чай они молча, как два заговорщика на допросе. Так же молча и разошлись. Казалось, без Какаши нет даже темы для разговора. Темы безопасной и не напоминающей о лишнем. Время шло чудовищно медленно. Ирука ждал. *** Какаши вернулся весной. Обыденный, вероятно уже отчитавшийся о миссии, в своей форме и с книжкой, он шел от Хокаге, прихрамывая, уткнувшись в Ичу-ичу — и это было так неожиданно, что Ирука, шедший с пакетом продуктов навстречу, замер посреди улицы. Впрочем, не он один удивленно таращился на сенсея. Правда у других были и поводы другие. Копия снова закрывал протектором только шаринган, а второй глаз хитро щурился в полуулыбке от чего-то интересного на страницах свежей порнушки в знакомой яркой обложке. — Охайе, Ирука-сенсей! — скользнувший ленивый взгляд и Хатаке также неторопливо пошел дальше, подставляя лицо, точнее небольшую видимую его часть, яркому весеннему солнцу. Обманчиво неторопливый и расслабленный. У измученного долгими зимними вечерами, угрызениями совести и кошмарами чуунина дар речи пропал. Но характер никуда не делся. Так что он развернулся и потопал в сторону квартирки дзенина с упорством учителя младших классов. Им надо было поговорить. Конечно, Какаши дошел первым. Конечно, дверь так и не закрыл. Он был в душе, и Ирука по инерции стал накрывать на стол. Умино приходил каждые выходные и убирался здесь, поэтому в квартире было свежо и чисто. «Почему он не живет в поместье клана?» Стаканы громко стукали о стол. Ирука злился, переживал и снова злился. Без видимого повода, будто весна обнажила заметенные снегом сомнения и отчаяние. — Ммм… вкусно пахнет, — Какаши, лохматый, с мокрыми всклоченными волосами принялся сметать со стола все без разбору. Обычная форменная водолазка, все как прежде. Будто Ируке привиделась та ночь. Он без сил опустился на стул напротив. И молча пил свой остывающий зеленый чай, пока голодный дзенин ел, практически не обращая на него внимания. Когда взгляд Умино уже почти совсем утонул вместе с чаинкой в стакане, Хатаке кашлянул, прося внимания: — Вы оказали мне услугу перед моей последней миссией, Ирука-сенсей, — он изучал что-то за левым плечом Умино, наверное, дивно расцветший цветок, стараниями чуунина первый раз в жизни узнавший, что такое заботливые руки и уход. А может, дзенин смотрел на провода в окне, или тучку, или еще какую-то важную хрень, с которой разговаривал, но на Ируку он не смотрел в упор, хотя вроде бы обращался к нему. — Спасибо, — и улыбнулся, легко, непринужденно, под маской очертился изгиб губ, которые тогда Умино целовал, как в последний раз. Это кольнуло остро, больно и Ирука на мгновение закрыл глаза, чтобы собраться и не сорваться, наговорив лишнего. Какаши явно дистанцировался и играл в приветливого старого знакомого, которому, когда он болел, хлеб занесли добрые друзья. Во всяком случае, он показывал всячески, что чуунин человек для него важный, но чужой. А может не важный вовсе, но все равно чужой. Обида это говорила? Страх? Стыд? Какой к Орочимару мог быть страх и стыд, разве Ирука похож на идиота, который не способен понять? Душа шиноби потемки, в которых потерялась черная кошка. А душа дзенина это та самая черная кошка, которая потерялась в потемках. И ни один нормальный человек никогда не сунется искать потерявшуюся черную кошку в потемках. Ирука вздохнул. Всегда есть исключения. — Какаши-сенсей, мне хотелось, чтобы вы знали, как искренне я к вам расположен, — он выбрал самую вежливую и самую безопасную формулировку. Самую глупую к тому же, но она давала Хатаке время для маневра. Ибо сенсей явно осторожничал и темнил, не выказывая истинных эмоций и отношения. Он флегматично искал палочками какую-то истину в тарелке, изредка едва уловимо улыбаясь. — Нэ… Ирука-сенсей… не принимайте близко к сердцу… «Я ему врежу. Точно. Пусть потом хоть отчидорит» — Что вы хотите сказать этим, Какаши-сенсей? — ласково спросил чуунин. У детей от этих интонаций на уроках поджимали хвосты все их внутренние демонята. Хатаке тоже уловил тенденцию и снова бессмысленно заулыбался. Он опер подборок о руку и задумчиво протянул: — Вы выполняли свое задание и не должны испытывать по этому поводу чувства вины. Ирука молчал. — Спасибо, что присмотрели за квартирой. Карие глаза сказали ему все, что думает их владелец по поводу последних двух предложений. Какаши поднялся, внезапно равнодушный, чужой, неулыбчивый и прошел в комнату. Покосившись, все же сел на кровать. Умино прекрасно понял указанный ему выход, внутри оборвалось нечто важное, натянутое до предела той ночью. Он обулся, не сказав ни слова, и вышел. Постоял на пороге, подставляя лицо солнцу, такому ласковому, такому долгожданному после холодной зимы. Ирука любил солнце. Оно грело и заставляло оживать самые старые деревья, самые молодые, еще такие слабые, делало выше, крепче и даже сломанным веткам дарило пару зеленых листьев. Медленно выдохнув, Умино развернулся и, войдя в квартиру, прошел до кровати; изучая острые линии сюрикенов на одеяле, он сказал: — Я рад, что ты вернулся. Я действительно ждал тебя. Какаши поднял голову, снова посмотрел куда-то мимо и явно собирался что-то сказать. Нейтральное, вежливое, то, что Ируке было не надо. Потому что не было настоящим. И он опередил Хатаке: — Я могу сказать, что подожду и что у нас есть время подумать, — голос Умино был гораздо спокойнее его самого. — Только у шиноби нет привычки — жить завтра. Могу уйти сейчас, если хочешь. Это только задание. Никто никому ничего не должен. Могу остаться. И давай тогда попробуем посмотреть вместе, что получится. Потому что как раньше не будет. Понимаешь? Ирука сел рядом и приготовился ждать. Ибо Какаши, видимо, слегка подвис, задумчиво разглядывая свои руки. Чуунин заметил, что костяшки сбиты. А один из протекторов на руке рассечен. Перчатка была старой, потертой, видимо удобной и ладно сидящей, ибо сенсей ее не менял. Молчание становилось вязким, но не неудобным. Как будто Хатаке думал свою мысль слишком долго и не мог ее выразить. — Я не думаю, что у нас получится, — наконец сказал он. За мгновение до того, как Ирука положил руку ему на плечо, разворачивая к себе. Вышло, что сказал он это, глядя в глаза школьному учителю. И, возможно, это спасло беседу, потому что уверенности в видимом сером зрачке не читалось. Скорее растерянность и усталость. Он поежился, будто замерз, и рука чуунина соскользнула с плеча. Умино задумался, осторожно вернул руку обратно, ласково коснулся шеи, поднырнув пальцами под края маски. Пульс бился, как сумасшедший. Дзенин нервничал. Это где-то льстило, где-то ошеломляло, где-то пугало. Но было действительно важным. Значит, ему было дело до беседы. А пофигизм был видимым, еще одной маской. Захотелось больше кожи, больше тепла, такого сухого, неяркого, индивидуального тепла обычно сдержанного шиноби. И Ирука скользнул ладонью под не заправленную водолазку. Коснулся, как обжег, Какаши вздрогнул, снова в глаза не посмотрел, избегая вопросительного взгляда Ируки, опустил голову. Умино потянулся, обнял, и Хатаке молча, ткнулся в знакомое плечо. — Ты дурак, Какаши-сан, — пробормотал Ирука, выискивая губами этот правдивый пульс на шее. — Ужасный-ужасный дурак… — он целовал, зная, что останутся следы, чувствуя, как напряжение переплавляется в желание у него под руками. Выискивая чуткими ладонями шрамы на спине, те, что запомнил тогда и парочку новых. А потом торопливо, не отстраняясь, стал расстегивать штаны, добрался до члена, обхватил руками. Какаши застонал, так и не делая попыток отстраниться, не поднимая головы от плеча, будто не желая помогать или не находя сил для этого. Умино перебрался ближе, коленями упираясь в кровать по обе стороны от сенсея, потянул с лица маску, жадно целуя упрямые несговорчивые губы, рукой продолжая надрачивать, слыша, как Какаши стонет, не разрывая поцелуя, чувствуя, как наконец, обнимает, прижимает к себе. Ирука опрокинул его на спину, замер, любуясь серой изморозью волос на зеленом одеяле, замечая, что Хатаке закрыл глаза, пряча их слишком откровенное выражение. Умино пару мгновений назад прочел в них опустошенность и инерцию. Это задание перепахало его не сколько внешне, как обычно, когда госпиталь и потеря чакры, оно зацепило его изнутри. Ирука мог не знать, что происходило там, за много километров от дома, но идиотом он никогда не был. Какаши внешне был в порядке, но острые осколки его недавней реальности кололись сквозь безмятежную улыбку, он не знал, как не показать этого и поэтому старался избегать прямого вопрошающего взгляда чуунина. Умино понимал это, чувствовал нерешительность, растерянность, то, что маскировала память, чтобы не показывать страх. Осознание этого заставило чуунина горько улыбнуться. Эти шрамы нельзя было разглядеть на коже, но все же их можно было коснуться. Задрав водолазку, осторожно склоняясь над самым сердцем, Ирука попробовал кончиком языка вкус этого страха, прихватывая губами сосок. Хатаке вздрогнул, попытался приподняться, ему не нравилось лежать на спине — это было очевидно по тому, как напряженно сдвинулись тонкие линии бровей. Он хмурился — читаемый, открытый, уставший. Ирука уловил перемену, но подняться не дал. Придержал руками за плечи, целуя закрытые глаза. Ласково, настойчиво укладывая обратно, выискивая губами на шее выручающий его, не лгущий пульс, заставляя запрокидывать голову под поцелуями. — Иру… Умино приглушил этот источник беспокойства поцелуем, он целовал его как той ночью, не давая сбивчивому шепоту поделиться своими сомнениями, и шепот затих. — Я знаю… — тогда ответил ему Ирука, так же шепотом между поцелуями. — Все в порядке. Он ощущал эту дрожь — непроизвольную, словно живущую самостоятельно болезнь под светлой чувствительной кожей. Какаши пытался сказать ему, что не хочет снизу, что не может, что не способен перешагнуть за раз и забыть последние пару месяцев в том аду, что снова подарил ему зрение и шаринган. Но Ируке и не нужно было это говорить. Он знал. Каким-то внутренним правильным чутьем угадывал этот практически животный страх, с которым не справлялся обычно хладнокровный и уверенный в себе дзенин. Что-то надломилось под приказом Каге тогда, в этом, состоящем из острых углов, человеке. Он вернулся домой, оставив там часть себя. И эта пустота ощущалась в неуловимых мельчайших деталях, которые способны были видеть только близкие люди. — Я знаю, — прошептал Ирука еще раз, обнимая и думая, как пересилить ставший инстинктом жестокий рефлекс. Он скинул свой жилет и принял решение — не торопиться. Хатаке тянулся к нему, искал тепла, стыдился своей слабости и все же в глаза не смотрел. Будто боялся что Ирука разглядит, увидит все, что с ним было. Прочитает и все изменится. Но чуунины, в отличие от дзенинов, чаще работали с людьми, рассматривая их как объект социального взаимодействия, а не как объект убийства. Поэтому Ирука видел не только потенциальные слабости и сильные стороны. Он видел, что с этим можно сделать. Его работа не заканчивалась на моменте нахождения уязвимого места и последующем убийстве. Поэтому он накинул на них обоих одеяло. Какаши не возражал, только чуть улыбнулся, немного медлительный. Ирука понял в этот момент, что под этой медлительностью сенсей маскирует скованность. Все, что Умино хотел получить сегодня — это хотя бы один прямой взгляд. Хотя бы один качающийся мостик между ними. И он внес поправки в наметившийся план. Минет пришлось отложить. Ирука обнимал пытающегося разобраться в себе дзенина, позволяя не смотреть себе в лицо, он гладил, целовал, замечая как на светлой коже проявляются все его отметины практически сразу. Губы сенсея припухли от поцелуев, он тихо усмехался, видимо, желая прокомментировать, что это ненормально — так его целовать, но Умино предусмотрительно угадывал появление этих саркастических замечаний и опережал их, коварно целуя в самый неподходящий момент. Это смешило и расслабляло обоих. А затем его рука снова нашла все еще немного мягкий член и стала надрачивать, умышленно медленно. У Какаши сбилось дыхание, он перестал усмехаться. Просто позволял себя целовать, не замечая поцелуев, почти не отвечая. Это было как внезапно возникшая стена, почти осязаемая, серый взгляд стал практически стеклянным, пустым. Ирука закрыл глаза, мучительно осознавая то, насколько сильно отдавалась в Хатаке эта рефлексия, она резонировала от реальности, пробуждая что-то в его прошлом, но Умино решил, что никогда не отдаст этого человека чему бы то ни было, а тем более его кошмарам. — Ты знаешь, что мне пришлось свадьбу отменить? А? Сволочь ты, Хатаке… Щелчок. Будто сработал переключатель, в глаза сенсея вернулось осознанное выражение и вместе с ним удивление, растерянность, желание и искорки смеха. — Нэ… Ирука-кун… разве я виноват? — Всегда-всегда виноват, — пробормотал Умино, целуя улыбающиеся губы. Ирука бросил на него сердитый взгляд и нырнул под одеяло. Он неторопливо посасывал самую головку, удовлетворенно отмечая вполне разборчивое: — Ирука-сенсей… где… ваша… совесть… «Обменял ее, — думал Умино. — Обменял на тебя, бедовая твоя гениальная голова». Кончить он все-таки ему дал, чувствуя солоноватый привкус на губах, Ирука еще некоторое время посасывал чувствительную головку, лаская уздечку, поддевая языком канал, чуть углубляясь в него самым кончиком до тех пор, пока шепот дзенина не стал почти умоляющим: — Ирука… Имя стало, словно целый мир, повесть, предложение себя и обещание. Он вернулся только потому, что помнил его. Не хотел, но помнил. Умино вынырнул из-под одеяла, встретившись с измученным взглядом слегка покрасневших глаз, серьезным, внимательным, искренним. А затем Какаши улыбнулся ему, забавно сощурившись в очень ласковой улыбке, и Ирука обнял его, ощущая, что они оба взмокшие, уставшие, не физически, а от эмоционального напряжения. Хотя, впрочем, сенсей действительно устал, он был с дороги и, полежав рядом, через пару минут уснул. Отключился, смешно зарываясь по привычке в одеяло почти по самые уши. Будто прячась от мира, от солнца, светившего на кровать из окна. Но не от Ируки. Даже во сне он обнимал его, держал крепко. Глава 5 Какаши спал плохо — вздрагивал, просыпался, встречаясь взглядом с Ирукой, виновато улыбался, делая вид, что мгновенно уснет снова. Он действительно проваливался в сон из-за усталости, но вскоре снова открывал глаза. Тихо, без криков, и слава Каге, без попыток убить кого-то рядом. Но Ирука понял, что поспать не удастся, надо было что-то делать. — Давай, я чай поставлю? — Ирука прошептал это ободряюще, прихватывая губами самый край уха. Хатаке смешно, как-то по-собачьи, тряхнул головой и Умино тихо рассмеялся. Одинокий серый глаз Копирующего посмотрел на него укоризненно, но на губах обозначилась улыбка. Вскоре они пили чай, сидя в ворохе одеяла. Ирука захватил свежей малины. Он купил ее на рынке — привезли из соседней страны. Крупная, красивая, ароматная, она понравилась им обоим. — Ужасно дорогая, — шутливо жаловался чуунин, лукаво поглядывая на Какаши. Тот понимал, что от него чего-то ждут, но не понимал, чего именно. «Ох, уж эти дзенины с их нулевой социализацией…» Ирука забрал чашку с чаем, Какаши проводил ее грустным взглядом и они рассмеялись. Оба. Умино это очень порадовало. Он впервые слышал, как Копия смеется. Тихо, почти беззвучно, но очень тепло. Разглядывая чашу с оставшейся малиной, Ирука нашел ей применение — он потянулся к губам сенсея, ласково побуждая его лечь на спину, не давая времени, чтобы отвлечься и почувствовать напряжение, Умино оседлал его, а затем выпрямился, разрывая поцелуй, любуясь тем, кого видит под собой и не боясь этого показать. Он задрал водолазку и высыпал малину на впалый, очерченный прессом живот. Какаши был не такой, как Гай, с его четкими кубиками, по которым можно было линейки делать. Худощавый, гибкий, выносливый, он не выглядел как картинка из книги по культуризму, однако смотреть было приятно. Это была другая красота и Умино собирался оценить каждый ее миллиметр. Сейчас Хатаке удивленно поглядывал на Ируку, его отвлекала прохладная малина на животе, но тот помнил, что у сенсея есть пунктик по поводу такой вот позиции, поэтому следовало придерживаться тонкой грани между добровольным согласием и принуждением. Откладывать не стоило и Ирука сполз с удобной позы, устроившись сбоку. Он стал губами собирать ягоды, покусывая, целуя залитую соком кожу. Рука Какаши нашла его ладонь, Умино отвлекся от малины, он осторожно коснулся губами доверчиво раскрытой ладони и тут же прихватил фалангу безымянного пальца. Дзенин смотрел, не отрываясь, на то, как бережно Умино посасывает кончик пальца, и, в конце концов, не выдержал: — Ирука-сенсей… Ирука знал, что забить каждое кошмарное воспоминание приятными ассоциациями не удастся, но решил попробовать. Неторопливо оглаживая сквозь ткань наливающийся кровью член дзенина, Умино собирал губами ягоды с его живота, целуя, дразня языком, жадный до отклика от партнера. Он знал, что растягивает удовольствие слишком долго, ибо сенсей просил сбивчиво и укоризненно: — Иру…ка… Он повторял только имя, но Умино слышал все интонации и все предложения, которые могли родиться в светловолосой голове. Нет, он не был сенсором, просто это был Хатаке Какаши. Его Хатаке Какаши. Улыбаясь, слегка целуя головку, Ирука, извиняясь, погладил кончиком языка уздечку. У дзенина вырвался тихий стон и Умино перестал мучить его ожиданием. По странной закономерности, сенсей уснул после оргазма и проспал до утра, не просыпаясь. Ирука, однако, не спал, он ласково перебирал светлые волосы в беспорядке всклоченные после последних игр и думал. К утру у него был план. Недаром, что работал штабным. *** — Госпожа, Хокаге, — чуунин вежливо поздоровался и подал бумаги на подпись. Обычно их носили другие, но сегодня по каким-то случайным стечениям обстоятельств у них в графике дежурств возникли внезапные окна, двойные смены и перенаправления. Так что пришлось Умино Ируке идти лично на встречу с Каге. Разумеется, совершенно случайно, у него была парочка личных дел к Тцунаде. — Что это? — она смотрела на ведомость удивленно. — Премия, госпожа Хокаге, — Ирука был абсолютно спокоен, но дружелюбием от него не веяло, и Тцунаде, как мудрая женщина, поняла как причины, так и следствия. Но для проформы спросила строго: — Кому? — Хатаке Какаши, — Ирука смотрел в медовые глаза Хокаге без наглости, но со всем своим чудовищным упрямством. Она вздохнула, откинулась в кресле и посмотрела следующие две бумаги: — Распоряжение об отпуске и зарплата за четыре месяца? — Его последняя миссия длилась четыре месяца, — Умино протянул табель, невольно делая ударение на слове «миссия». Тцунаде нахмурилась, затем улыбнулась: — Я так понимаю, ты хочешь еще о чем-то попросить? Какаши знает об этом? Ирука смотрел ей в глаза без тени сомнений: — Нет. Хокаге помолчала, налила себе сакэ и встала, прошла к окну: — Я знаю, что… ты думаешь по поводу последнего задания Какаши. Если бы у меня был выбор, я бы никогда его не отправила. Но посмотри на эту деревню, на последние угрозы и наши потери в войне шиноби. Мне нужен именно Шаринган Какаши, понимаешь? Я говорила с Советом, даже они понимают, что пока что он единственный претендент на пост Хокаге, если со мной будет кончено. Наруто… видит Третий, я надеюсь. Но ему еще столькому надо учиться. Быть Каге это не значит все время воевать. Ты поймешь меня когда-нибудь. — Я понимаю, — просто ответил Ирука. — Я всем сердцем люблю эту деревню. Тцунаде фыркнула и засмеялась: — И не только ее, я погляжу! Ну, чего ты хочешь? Я уже подписала твоему… самую большую премию за всю историю Конохи. Зачем тебе эти деньги? И не смотри на меня так. Я женщина, и я прекрасно знаю — Какаши не умеет распоряжаться деньгами. Ну, во всяком случае, вне миссии. — Его родовое поместье… Тцунаде заинтересованно посмотрела на чуунина. Она всегда считала его мальчишкой. Милым, простоватым учителем младших классов и только. Опиралась она на своих чокнутых гениальных дзенинов. Но как оказалось, везде есть свои бонусы. — Он не живет там давно и его передали Конохе. Хатаке был не против. Ирука молча вытащил еще один документ на подпись. Хокаге бегло просмотрела: — Ты страшный человек, Ирука-сенсей. Тебе говорили? И как ты это обоснуешь? Умино достал еще стопку листов: — Вот черновик проекта, госпожа Хокаге. Каге рассмеялась: — Ты не думал о повышении? Чуунин покачал головой: — Меня устраивает моя работа. Она походила немного по кабинету: — Да, я вижу… Инузуки? — Какаши работает с призывом, у него отличные нин-доги. Тренировка в режиме отшельника это то, что ему пока не нужно. Но клану Инузуки после войны не хватает тренеров. — Он не возьмется. Я слышала ему седьмую команду вручали чуть ли не всей деревней. Это при том, что там был Саске Учиха, и техники, касающиеся шарингана. — Тренировать будет не он. Во всяком случае, вначале. Тцунаде дошла до следующего пункта: — Так-так… дошкольная подготовка? Ты хочешь открыть дошкольный класс Академии и использовать родовое поместье Хатаке? Ирука кивнул. — Это так ты собрался замаскировать то, что теперь вы будете жить вместе? — она вздохнула, покрутилась перед зеркалом и попробовала потуже затянуть ремень на поясе. Не получилось. — Ирука, мне не идет, да? Умино покачал головой. Каге внезапно стала серьезной и уставшей. Она держала часть этого воинственного мира на своих не хрупких плечах, и Ирука понимал и уважал это. — Сенсоры говорят, у него показатели стрессоустойчивости снизились до самого нижнего порога, — она поставила подпись под проектом. — Вот тебе твоя Академия и дом под нее, а мне нужен действующий дзенин через три недели. Ирука молча кивнул. Когда он уже выходил, Тцунаде окликнула его любопытным смешливым тоном: — Ну, как он в постели? Оправдывает ожидания? — Госпожа Хокаге! — возмутился Ирука и хлопнул дверью под ее заливистый, красивый смех. *** Когда Ирука вернулся домой, Какаши был в душе. Не раздумывая, Умино пошел туда же. В ванне парило, дзенин втирал в кожу прописанный медиками раствор. Нога по-прежнему слушалась плохо, а рука не до конца сгибалась. Пахло сандалом, ментолом, эфирными маслами. Он стоял под горячей водой, прогревая ноющие мышцы. И изредка слегка массировал, проверяя, насколько зажаты нервы. — Что ты делаешь? — Ирука деловито принюхался к пузырьку. Он еще вчера заметил, как Хатаке бережет руку, она явно доставляла ему проблемы. Если бы было что-то серьезное, его бы положили в госпиталь, но раз обошлось, значит, дело было в процессе восстановления. — Нэ… Он был смешной — волосы, обычно торчащие как солома, прибиты водой. Ирука улыбнулся: — Почему у тебя всегда такая прическа? — Чидори, — отозвался Какаши, оперевшись здоровой рукой о стену и опустив голову. Горячая вода его расслабляла. — Электричество, — пояснил он, чувствуя немой вопрос. Многие мои техники используют электричество. Я часто тренируюсь и… — Они всегда стоят дыбом, — закончил Ирука и намылил дзенину спину. Хатаке ощущался довольным, он сощурился в улыбке. Умино еще немного помассировал руку, чувствуя, как Какаши пытается ее отнять. Он видел, что локоть сгибался не полностью, так же как и кисть. Либо последствия тяжелого ранения, либо неправильного лечения. Но кто знает, что было на последней миссии, поэтому Ирука не комментировал. Только сказал: — Это должен посмотреть кто-то. Мне не нравится то, что я вижу. — Ага… — немного безразлично отозвался сенсей — он привык доползать домой покалеченным, и не придавать большого значения таким вещам. Ирука поднырнул поближе, в просвет между стеной и рукой, которой Какаши опирался о стену. — Надо поговорить, — Ирука целовал знакомые губы, и все никак не мог оторваться. — Ммм? — вопросительно отзывался Хатаке, это был максимум того, что он успевал сказать между поцелуями. Наконец Умино выбрал паузу, Какаши был выше и поэтому слегка ссутулился, утыкаясь куда-то между плечом и шеей чуунина, то ли готовый слушать, то ли готовый уснуть. Ирука подкрутил вентиль и прикрыл глаза, позволяя горячей воде смыть сомнения и толику страха: — Я хочу жить с тобой, ты не против? — Ммм…- дзенин ласково потерся щекой о его плечо, и это, видимо, был исчерпывающий ответ. Умино пошел дальше: — Каге дала мне поручение. Он почувствовал, как Какаши напрягся. «Еще бы, последнее поручение Хокаге…» — Буду работать с дошкольной группой для Академии. У нас большие потери, не хватает учителей и уровень развития генинов в Академии должен уже включать какие-то предварительные навыки. Война многое изменила. Остались сироты, ты же понимаешь… Хатаке поднял голову, посмотрел в глаза Ируке серьезным, вдумчивым взглядом: — Да, я понимаю. Почему ты думал, что я буду против? — Под дошкольную Академию мне выделили твое родовое поместье, — Умино замер, не отрывая взгляда от серого глаза. Какаши ответил спокойно: — Если это нужно деревне, значит все правильно. Ирука обнял его, спрятался у него на груди, прижался и попросил: — Эта работа будет отнимать все мое время. Я и сейчас-то не бываю дома… Дзенин молчал. Он не был дураком, просто иногда, когда было нужно, он позволял событиям случаться и был достаточно терпеливым, чтобы их не торопить. Какаши понял все, что хотел сказать Ирука, и где-то в глубине сердца ему не нравилась такая постановка перед фактом, но еще он помнил, как неприятно было утром проснуться одному. Помнил, как тяжело было ночью, и каким чутким был этот учитель. В конце концов, Хатаке где-то был похож на своих нин-догов, ему достаточно было конуры, чтобы жить, но теперь он не был один — это все меняло. — Хорошо, мы переедем. Ирука выдохнул. — А теперь скажи мне, что еще ты выпросил у Хокаге? Умино поморгал, сделал виноватое лицо и потянулся за поцелуем. — Нет…- Какаши увернулся, — рассказывай, пока я соображаю. Чуунин усмехнулся и опустился на колени, обхватывая губами головку, он бросил лукавый взгляд вверх и дзенин покачал головой. Он понял — с беседой придется повременить. *** В день переезда им пришли помочь практически все знакомые дзенины. В Штабе красовалась разнарядка — Умино Ирука — учитель дошкольной группы Академии, Хатаке Какаши — инструктор. Кроме того, значились его даты отпуска. Никто не помнил, чтобы Копия брал отпуск. Никогда. А тут приказ Каге — три недели, плюс он переезжает домой и отдает его правое крыло под занятия группы Ируки-сенсея. Все любопытные сороки Конохи высунули нос и следили за ситуацией. Однако настрой им подпортила явившаяся самолично Хокаге. Она отдавала распоряжения, покрикивала на нерасторопных, и вела себя как автор идеи и хозяйка положения. Ирука был ей искренне благодарен, а Какаши делал вид, что его это не касается. Он читал свою книжку, иногда поглядывая на то, как носят туда-сюда мебель и посуду. Гай торжественно отстранил его от физических нагрузок в виду травм и пообещал на всю Коноху, что его дорогой вечный соперник может быть спокоен, он на спор перенесет мебель и вообще со всем разберется. Флегматичный Копия сказал только что-то вроде: «Нэ…» Впрочем, он привык, что Гай редко дослушивал его до конца, стремительно убегая куда-то в даль. Как обычно. С Гаем действительно было «как обычно». Он не делал из событий драму, честно признался, что переживал, по-дружески крепко обнял и пообещал помочь с переездом. Так что Хатаке символично покивал и устроился читать дальше. Ирука в шутку злился на его привычный пофигизм, но в душе был рад, что между друзьями все было хорошо. А затем пришел Тензо и стал украшать заброшенный сад, и так старался порадовать своего сэмпая, что сад действительно получился роскошным. Одни вишневые деревья чего стоили. Розовые облака казались нарисованными, придуманными каким-то великим художником. Там же в саду он поставил деревянную крытую беседку для занятий и посиделок. Это оторвало Какаши от веранды, и он искренне тепло поблагодарил Ямато. Сакура накрыла там чай, и друзья сидели, какое-то время отдыхали, ощущая весну не только в воздухе из-за ароматов деревьев и цветов, но и в душе. А затем пришел Ирука-сенсей и отправил всех работать. Дом предстояло белить, мыть, ремонтировать крышу. Слышался смех, шутки, дзенины откровенно филонили, используя клонов или дзюцу, но свою работу делали. *** Паккун важно ходил из комнаты в комнату, затем вернулся к Какаши в беседку в саду: — Хорошо здесь, хозяин. Только ты не думай, что я буду нянькой! Как ты мог согласиться возиться с щенками? Ты чем вообще думал, когда соглашался? Какаши удручающе покосился куда-то вбок и промолчал. — Все с тобой ясно, — Паккун важно вытер задние лапы и запрыгнул на стол, — а в перерывах что ты делаешь? — Сплю, — буркнул Копия и уткнулся в книжку. Нин-дог постоял еще немного, посмотрел на Копию и заметил важно: — Весна из самых порядочных собак делает настоящих кобелей. Книжка угрожающе приспустилась, но Паккуна уже и след простыл.