демонизация встречает обожествление

Есть едва ощутимое различие между тем, когда видишь себя не то чтобы со стороны, выскальзывая из кожи пока она будто не шелушится с тебя, почти что комфортно – пока это как-то не связано с Микото, когда ему уже надо оставаться в моменте и делать хорошо собственную чертову работу – и этим. Это как раз-таки "как-то связано с Микото". Он все равно думает, что это просто он, сначала, хотя в любом случае так близко похожее на вид тело. При этом не умер, нет сейчас такой тяжести в голове, как когда она чистая и он не тратит время на- это. Сон, думает, это должен быть сон. Не получилось бы у него иначе увидеть себя со стороны так, и не его, точно не Микото – не бывает ничего такого удобного. Это… не хорошо, в любом случае. Он знает, как эта сцена разворачивается, и он- бежит, бежит, проверяет пульс. Только что не знает при этом, не может найти точку, его руки просто сжимают запястье кольцом, обе. Безупречно чистое, скользкое от воды. Джон чувствует себя таким- чужаком в этой комнате, плиточной коробке, как будто для нее слишком большой: это не так. Его пальцы той же длины, что и пальцы рядом. Идеально. Он и не заметил, когда перехватил по-другому, но теперь не может перестать смотреть – это нормально, потому что они не его, он так и раньше делал – теплая кожа, совсем чуть-чуть слишком, мутные красноватые капли. Вены. Не было бы нормально поднять голову, нельзя же смотреть на солнце и не посмотришь в глаза богу, когда наткнешься на улице. Так что вслепую проверяет вверх по руке, и каждую секунду думает, вот-вот натолкнется на шрамы, или сразу уж воткнет ногтем неправильно, в открытую рану, и крови натечет еще больше. Чистая, гладкая, нетронутая. Он вдыхает – глотает воздух, на вкус как ничто, да и есть ничто, но если помнит правильно, должен бы быть противно спертым – перестает искать и переплетает вместе их пальцы. Не смотрит, еще секунду. Голова у Микото наклонена в сторону совсем чуть-чуть, просто идеально, и он дышит, так что он в порядке, с приоткрытым ртом так, что показываются зубы. Волосы спутаны, как должны бы у Джона, но не его, потому что ему не плевать и все такое, и сплетаются вокруг него нимбом. Глаза полузакрыты так, что не угадать, без сознания он или спит дважды, сон-внутри-сна. Джон не может взгляд отвести, всего пару секунд, про которые нельзя говорить "всего". Потом, Микото выпускает тихий звук, и его голова наклоняется чуть сильнее. Просто спит тогда, думает Джон с каким-то чувством облегчения. Микото открывает глаза. Пальцы у него одеревенели, из-за этого-то и не может он просто отпустить и сжаться в сторонке, как будто его обожгли до кости, хотя это он тут и был бы тогда уж источником ожога. Просто смотрит, ему в глаза поверх их скрещенных пальцев, кончиков ногтей Микото, и хочет попросить, помоги, просто чтобы Микото отпустил. Микото мигает. Его вторая рука сползает, совсем вниз с края ванны, в воду, и это резко выдергивает его из оцепенения, хотя он и так уже начинал двигаться, чуть-чуть, несознательно, наконец ударяет ощущение собственной наготы. Джону самому оно когда-то казалось и не таким уж плохим – вода как тяжелое одеяло, как будто еще тяжелее, чем должно, из-за замеси красного повсюду. Хотя то ощущение можно было списать на то, как сильно кружилась голова. Он бы не угадал. Ему тогда было все равно. Самой большой тяжестью же все равно была вина, ха. Микото подтягивает ближе ноги, и вода движется, но перекрест их рук остается на месте – левая Микото в правой Джона, пальцы Микото выставлены почти что вертикально. Вторая рука Джона лежит где-то поверх ванны, может, сжимает, может, в кулак. Микото улыбается ему, устало и безнадежно. Он видел такое в зеркале. Шепот. Джон сначала не слышит. Онемение забралось по челюстям, и в ушах плещется вода. Или кровь. Смесь, поди. – Что? – он спрашивает очень и очень тихо. Для него – это первый звук в комнате с начала мира. Шумок душа о пластик был до. Почему. Слово было "почему". Микото повторяет, все еще тихо. Джон молчит, так что он объясняет, выдыхает маленькое облачко пара как от вейпа. – Почему я тут один? Разве это не ты его убил? Микото в крови, если для театрального эффекта: она на каждом участке кожи. Но она не- его. Не- не- того человека. Микото не понимает. Хватка Микото закрывается, ногти давят. Весь след от них – красные полумесяцы да больше капель воды. – Это нечестно, – беззвучно произносит Микото, как самый страшный секрет в мире. – Ты не должен там быть. Быть где? Он был в ванне рядом с Микото и попытался там вскрыть ему вены, непростительно; или где, существовать вообще? Он знает, так хорошо это знает. Микото, должно быть, имеет в виду сразу оба, решает он с чувством удовлетворения. Глаза Микото нездорово блестят. Такие сны – самые лучшие, потому что напоминают обо всем, что он должен сделать, не дают забыться. – Я знаю, – он не улыбается в ответ, но обещание выходит ровное, тихое, – Меня скоро не будет. – Это самое важное. Глаза Микото распахиваются, он слегка наклоняется вперед, кровь кругами пляшет вокруг него и отпускает. Джон пытается цепляться за нее глазами, только бы не смотреть в лицо Микото, но тогда мысли сползают пальцами по его груди, что совсем не то же самое, когда это делает просто он в его теле (конечно его), и- ему нельзя. Его лицо и так слишком близко. – Нет, – Микото произносит громко, звенит в ушах – может, эхом расходится. Трясет его, вцепляется в воротник, рубашка или свитер, одна из вещиц Микото, ему плевать; он орет- кричит, нет, он такого никогда не делает, только говорит громко, и смеется. Звенит все же, и у Джона не получается правильно разобрать, но это ладно, все одно и то же: "нет-нет-нет-нет-нет-нет…" – Ты не можешь так просто уйти! Ты- ты думаешь, это честно- ты сломал мне жизнь! – И все-таки кричит, тоже. У Джона болит рука. Капли рассыпались по лицу Микото кровавыми веснушками, и он не может понять, плачет он или нет. – Ты у- ты убил человека… и теперь все думают, что я – убийца, и- это ужасно, и- и… Джон пытается стереть слезы. Кивает, кажется, тоже. Он знает. В каком-то смысле это даже правда. – Ты не можешь так просто взять и сбежать! Микото вырывает руку. Джон помнит, у него и такие сны были, даже если этот- этот слишком яркий. А потом его рвут на себя, вслепую царапаются ногтями – и он падает. Микото хватает ртом воздух, где-то выше. Он совсем потерял баланс. Его голова погружается под воду. Хватка на нем идет ходуном, и это напоминает. Он хочет что-то сказать, поделиться какой-то осознанной мыслью: он мог раньше разобраться с убийством за Микото, может сделать это и еще раз. Все нормально. Его нога дергается, застряв и скользя по краю ванны – обутая, нет, босиком, что не доходило раньше и скорее всего просто не существовало вообще, потому что он об этом не думал, и это помогает соскользнуть, коже несложно по мокрому пластику. У Микото одна рука у него в волосах, другая на шее. Кажется даже, он чуть привстал, чтобы дать ему место. Жаль, что в последние секунды он его не увидит. Одна, две, три. Джон глотает воду на вкус как совершенно ничего, которая в его горле сворачивается точно так же, как плотный воздух. Чувствуется, как безопасность. Потом пытается повернуть голову. Или это Микото поворачивает его. Его руки опять потряхивает, более заметно, везде на одежде, где он цепляется и тянет. У Джона все еще голова под водой, ступни неловко сгружены у края ванны. А, так он хочет проверить. Джон слегка улыбается. Руки Микото обнимают его шею – ждет подсознательно, когда сломает, но тот не делает и попытки надавить, чтобы отрезать воздух. Не то чтобы здесь его осталось хоть сколько-то. Он теперь его видит, через красноватую пленку, как опускаются и поднимаются плечи, чувствует его вес на теле. Так они и сидят, в тишине. "Все нормально", точно, вот что Джон пытается передать, но вот поднимаются только пузырьки. Красные. Микото убирает руки, которые прижимаются к животу всего на секунду, а потом он их уже поднимает к лицу, не совсем закрывает, сжимает пальцы. Взгляд у него такой одинаково острый и потерянный, что ему кажется, мог бы разбить его на мелкие части, но не может – он под водой. Пара попыток, и у Джона получается наконец приподнять голову достаточно, чтобы сделать вдох над поверхностью. Ему это на самом деле и не надо, но теперь картинка чистая. Микото опять бормочет, "нет-нет-нет". – Я не… – он говорит гнусаво, и давится, – убийца, ничего такого. Джон тянется, ладонью вверх. – Конечно нет, – шепчет он. Микото сжимает себя обеими руками, смотрит, как будто перед глазами расплывается. Это бесполезно. Он подтягивает ноги ближе, теперь, когда на него давит одна только голень Микото, но у них нет никаких шансов быть еще ближе, чем они сейчас, молекула к молекуле. Когда Микото обнимает себя, разницы, он это сделает или он, нет. Лучше не станет. Может и могло бы, но это только если Микото сломает ему шею. – Иди сюда? – отчаянно просит он. Разве он не может просто держать руку Микото, когда бы ни захотел, и притворяться, что это по-настоящему, и обнимать его перед сном, молясь, чтобы он не заметил – он не заметит – и думать о том, как изгибаются его губы в улыбке, пока в душевой проводит руками по его телу (конечно его, его тело и никогда не он сам), только думать, громко, не выражать словами; самое главное: делать все за него, что он не может. Все "ужасные" (его голос) вещи. Это слишком сложно для него, он для этого не создан. Микото все смотрит, потерянно. – Я просто… – обрывает себя, и выглядит даже, как будто не знает, что хочет сказать. – Почему? – опять. Выдохом. – Почему я это сделал? – медленно проверяет Джон. Он говорил. Он никогда не слышал, но он говорил ему, о. – Я тебя не понимаю. Микото сжимает руку в кулак, и у Джона мелькает мысль – как бы хорошо он выглядел с ножом в ней, так уже покрытый в крови – он хочет выблевать ее желчной волной смеха. Микото заслуживает, чтобы его всегда что-то защищало. Для этого у него сейчас и есть он. – Если ты существуешь… – он замолкает. – Ты- должно быть, меня ненавидишь, если решил так… подставить меня, – он почти смеется, в конце, его голос звенит невыносимо высоко. – Ты… или ты… – Монстр? – заканчивает Джон, почти что размышляя. – Я- сейчас не думаю, что ты монстр, – четко проговаривает Микото. – Поэтому я- я не понимаю. Лучше было, когда он и правда так думал. Одно то, что это не правда, не делает это так уж от нее далеким. Как часто он только монстром себя и чувствует, а когда уж другие видят его так, это только хорошо, оружие должно служить своей цели. "Потому что ты бы сломался" потеряло весь смысл и вес. Такое бывает со словами, когда скажешь их слишком много раз. Интересно, если бы он его поцеловал, сон бы развернулся вокруг своей оси или просто сломался бы? Он так не хочет отвечать, и ему так хотелось бы это сделать. Не понравилось бы это Микото, если он – это он, но все-таки не совсем он? Конечно. Нет ни одной версии Микото, которая могла бы хотеть его так, как его любит он. Это нормально. Он может обманывать себя мыслями, что каждая реакция его тела (но не его) на его руки – это достаточно. – Пожалуйста, скажи, – просит Микото, но не умоляет, он выше этого – он же не Джон. – Правду. Он думает, у него и такие сны были, после того раза, как Микото пытался с ним поговорить, ха. Он их ненавидит, потому что Микото никогда не слышит ответ. Джон протягивает руку, так легко, они идеально близки, и поправляет торчащий волосок, который клеится к коже, заправляет обратно за ухо. Вот как он опять не услышит. Микото недвижим. – Я люблю тебя, – говорит он. Всеми возможными способами. Выходит отчаянно, болезненно апатично. Любит его, бережет его, хочет его. Греки как-то про это говорили. (Сторге, агапе, эрос, филия. Филатия. Ха.) Кажется, Микото это читал в учебнике истории так много лет назад, подростком, еще когда его даже не было, и посчитал, что "это нереалистично". Что-то такое. – Ха? – Микото наклоняет голову на сторону, и, конечно. Джон берет его руки в свои – он позволяет – и кладет обратно себе на шею, насколько может, прижимает. – Я… Все, что угодно. – И не то, чтобы он хоть когда-то мог хорошо подбирать слова, а? – Все, для тебя. Ты- можешь еще раз меня убить. – Сжимает его пальцы. Микото сглатывает. Пальцы движутся, как будто гладят Джона по щеке, прямо как когда Джон пытается успокоить его пока ему больно, и надеется, что поможет. – Хорошо, – говорит Микото, одновременно так высоко и так тихо. Джон- не двигается. – Я не хочу… – Микото трясет головой секундой позже, как будто пытается перебороть звуки, лишь бы их вытолкать, а Джон все не понимает – он не может услышать его причины. Никогда. – Я не убийца. – Джон хочет кивнуть, но его руки упали в кровавое болото, и он так не хочет, чтобы Микото отпускал его лицо. – Я не знаю, почему… почему бы ты… – и его руки тоже соскальзывают, просто на одежду, пальцы цепляются за воротник. – Сейчас все в порядке, – говорит ему Джон, тихо, – ты в безопасности. – Пока что. Пока он не проснется. Он – Джон. Потому что это не реально. Он тянется, и обнимает Микото обеими руками. Вот так. Легко. Микото трясет, так мелко, что почти незаметно. – Можно…? Можно я…? – Он не может сказать. Если бы только он мог хотя бы пробежать пальцем по нижней губе Микото, чтобы тот понял, а не ответил быстро "что угодно", как всегда, когда дает другим людям себя использовать. Он не может. Он его держит. Мокрый свитер тянет вниз и не дает достаточно дотронуться, прочувствовать его кожу, но достаточно не может быть ничто, и любая часть этого сама по себе уже навсегда достаточна. Микото отклоняется назад – ах… – и щурится на него. – Правда? – легко говорит он, почти что иронично. – Это- все было об этом? Что угодно (всегда было и всегда будет) достаточно. Джон отпускает. Микото – нет, держит за локти, склоняет голову и смотрит почти с академической точностью. – И ты хочешь? Правда? – голос еще выше. – Это не просто что-то, что моя голова- а, ну, конечно, но все-таки. Ты этого хочешь. – Он все еще звучит удивленно. – Тебя? – Джон осторожно поднимает руку, недо-прижимает кончик пальца к ключице, показывает близко-близко, и проводит линию по его груди, так ни разу и не касаясь. Взгляд Микото двигается следом. Он все еще сжимает его локти, не останавливая или хоть как-то препятствуя движению. "Да", хочет сказать он, "всегда, пока я существую, да". Он кивает. – В этом есть смысл, – говорит ему Микото отстраненно. Он не совсем понимает, как это имеет смысл для него, но Микото наклоняется вперед, осторожно и точно, и на миг он просто не помнит как именно Микото целуется – он просто прижат к нему навсегда идеально близко, губы к губам. Мягко. Микото целуется идеально- точно. Он не знает, куда деть руки, так что закрывает их вместе где-то, вроде на талии у Микото, потом выше, прямо по спине. Он почти ничего не чувствует. Микото облизывает губы, закончив. – Так было нормально? – спрашивает он, и Джон, наконец, замечает, как он уместился у него на коленях, и это единственная точка отклика, на которую у него хватает времени, – Думаю, я могу спросить- ты все-таки я, понимаешь, – и слабо посмеивается. Джон поднимает глаза, полуприкрытые. Он все еще обнимает его лопатки. – Можно…? – бормочет Джон. – Можно я тебя возьму? – Микото почти что давится на следующем смешке. – Что- что, правда так плохо? Нет, нет, нет, нет, нет. Он наклоняет назад голову, сжимая край ванной одной рукой, чтобы точно не потерять баланс, и целует его, медленно и осторожно. Микото выдыхает только один маленький смешок ему в горло, перед тем как расслабиться, и- понятно, у него нет опыта, но он пытается придержать вспышки воспоминаний, где Микото кого-то целует, только Микото, и свои собственные блеклые мечты, работая языком, не сосредотачиваясь на тепле, разбегающемся по телу, на секунду, у него поднялось, конечно, но- да ради бога. Микото. Ха. Он покрывает шею Микото со стороны, одной рукой, жестом, который сам Микото так любит, и чувствует себя так страшно зыбко. Пробегает языком по губе Микото, совсем чуть-чуть, когда отстраняется, чтобы глубоко вдохнуть. Ему, правда, и не нужно здесь дышать вообще. – Ммм… Ладно, – проговаривает Микото, вполголоса. – Если так хочешь. Просто обращайся хорошо. Он не может успокоить дыхание. Прижимает руки к плечам Микото, надеясь, что если просто подержится за него совсем чуть-чуть, это поможет, потом бросает это и пытается стянуть свитер. Микото слезает, услужливо, садится с края ванной, то есть все равно идеально близко, так, что ноги касаются, и смотрит, наклонив голову. Джон громко выдыхает, пальцы оскальзываются в воде. Микото прижимается обратно, в последнюю секунду, обыденно помогает снять штаны с нижним. Смотрит на его член с едва приподнятыми бровями, как будто поддразнивает. Говорит тихо, с ровной улыбкой, – Не волнуйся- Я помню, о чем мы договорились. Это не отменяется. – Джон выдыхает смешок. Во взгляде у Микото пляшут искорки. Искренние. – В смысле- Я просто думал, может, я потом тебе отсосу-? Не то, что- Я не пытался сказать… – тут же открывает глаза слишком широко, поднимает руки. Джон смеется, тихо, все еще почти беззвучно, до головокружения. – Я- тоже ничего такого не имел в виду, – медленно говорит он, – Ты… Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо. – А этого точно не случится, если все время он будет только беспокоиться о Джоне- ему самому на это в любом случае плевать. Он так хочет просто, чтобы он расслабился, хоть раз. Даже если это… не подлинная его версия. Это нормально. – Я убил бы, чтобы ты меня трахнул, честно, – погоди. Погоди. Не лучшее сравнение, а. – В смысле… блядь. – Он закрывает лицо руками, всего на секунду, трет глаза. Микото просмеивается за него, как всегда, тихо и по-честному истерически; хорошо – пусть все выпустит. Даже если и будет это самым маленьким осколком всего до боли застрявшего и подавленного у него в душе. – Ты заслуживаешь лучше, – бормочет Джон. Чем он? Возможно. Но он единственный, кто больше всех знает, что ему на самом деле нужно, так что придется ограничиться им. (Лицемер. Он ненавидит мысль о том, как кто-то кроме него может коснуться тела Микото.) Микото склоняет голову на сторону. – У меня так…? – тихо, размышляя, – Разве у "меня" была бы такая проблема… да ладно, – издает смешок. – Это ведь может и не быть таким всем запутанным, знаешь. Джон смотрит, как он опирается чистой рукой о плитки, поднимается, переступает слегка неловко, чтобы сесть у стены. Чувствует все тоже, как соприкасаются их ноги. – Да, – говорит, – ты прав, – как всегда… ну. Если есть что-то, что он никогда не доверил бы Микото, так это позаботиться о себе. Он… так лучше его, так во многом, но никогда не в этом. Микото проводит пальцами по его челюсти, но он- он в порядке, он там теперь, поднимает взгляд практически сам, опять закрывает на нем руки (самая сложная часть в том, что никогда не кажется, что он того заслуживает), прижимает и целует вверх по животу. Так он чувствует, как он дышит, поднимается-опускается, осязаемое доказательство того, что он жив. Даже пусть не считается, не здесь – он жив. Джон почти теряется в нем, в том, как прижимается в ответ Микото, сбивается дыхание напротив, потом опускает руку, пару раз сжимает пальцами его член, не останавливаясь. Он без проблем так может дотянуться до его ключицы- Микото издает звук, один из тех его коротких-протяжных, когда у него разбегаются мысли. Идеальный. Джон хочет прочувствовать ключицы зубами, импульс почти что детский, для себя больше чем него. Он же смеется опять, тихо, с придыханием, и Джон поднимает взгляд. Перестает двигаться. Микото качает головой слегка, бормочет, – Ничего… Можешь опять поцеловать? Джон целует его. Усаживает обратно на колени, не сразу, он такой осязаемо-реальный, тяжелый, (и не его), теплый, как совсем ничто на вкус и запах, но если бы это было по-настоящему, был бы как кровь, во первых, старая кровь Джона, и чуть соленоватый пот, а потом он запрещает себе думать "а что если бы это было по-настоящему". Микото… никогда бы. Микото щурится и отвечает на поцелуй лениво – как благословление, как позволение, ему сделать за него всю работу; скрещивает вокруг него ноги. Джон отклоняется, тянет руку на его затылке чуть влево, чтобы взять в рот мочку уха, едва обнажить зубы, о которые тут же стукается край сережки, ограничивая, лижет полоску кожи под металлом. Микото пробегает нетвердой рукой по его спине – как бы хотел он сейчас увидеть его лицо. Не может. Ладно- он прижимает к сережке последний, невинный поцелуй и наклоняет голову, их обе головы сильнее, кусает шею, то одно такое важное место, которого всегда касаются пальцы Микото. Микото что-то бормочет, и когда он не может разобрать, что, он просто лижет выше и дальше – когда Микото тянется к шее, он помнит, ощущается, как будто закрывает ладонью полностью. Это тоже важно. Четче, в этот раз, и он почти что останавливается от удивления – его имя. Его, то есть, то, что Микото вытягивает. Джон привык к расположению звуков, но собственным голосом оно звучит совсем по-другому. Он даже не замечает, что действительно замер. Микото издает смешок, почти- почти что неловкий. – Я не… Я… звучит ведь слегка странно, да? – легко говорит он, потом наклоняет голову сильнее на сторону, сжимает крепче и молчит, секунду. Он тоже. – М… Микото? – Он медленно поворачивается. Джон и не знает, есть ли смысл в том, чтобы называться ему как что-то большее, чем дополнение его собственного разума. Если от этого не станет- слишком много его. Но звучит теперь правда странно. – Меня зовут Джон, – откликается он, тихо. Это само по себе совершенно корыстно. Сама идея того, чтобы Микото когда-то вообще сказал это слово, не то чтобы простонал, потому что он может заставить его испытывать наслаждение, где-то совсем за границами его воображения. От этого он чуть не сомневается в не-реальности этого. Только секунду. – О, – бросает Микото. – Ха… – В его глазах нет узнавания, на самом деле – Джон просто все выдумывает. Потом целует его кадык и перестает пытаться найти чувство там, где его нет. Микото- пытается сказать что-то еще, но не то чтобы успевает. Микото – не как он. Он на самом деле брыкается после того, как его голова разбивает поверхность воды и повсюду разбегаются пузырьки. Это разбивает ему сердце – он знает, это его никогда не убьет, но все это только для него самого, всегда было, на самом деле. Даже секунда не проходит, и они оба внизу и рядом, и он толкает воздух прямо в рот Микото. Вода идет опять группками маленьких пузырьков, уплывающих от них, но- он хотел ему показать, как здесь может быть безопасно. И есть. Микото никогда даже не причинил ему здесь вреда. Микото расслабляется, наконец. Его руки все еще потряхивает. Джон хочет извиняться, за все в мире вообще, но он занят тем, что обменивается теми же пузырьками, снова и снова, так, как может быть даже и не бывает, но ощущается так невероятно хорошо. Как по-настоящему – как его и Микото вечная связка, как они друг друга спасают тем, что существуют. Так бы хотелось, чтобы Микото понял, но не получится, да. Но это… ладно? Он не настоящий. Так спокойно. Микото держится изо всех сил, и не дает ему вырваться, пока вода не пульсирует у него в ушах. Волосы плывут по поверхности. Ему его глаза видны идеально близко, огромные и навсегда удивленные, когда он целует его и когда сжимает крепко рот. Джон отпускает в воду единственный смешок, больше пузырьков, и они трутся носами – он не уверен, если на самом деле движение начинает он. Он- почти что свободен. Счастлив, кажется. Это называется счастье. Его локоть давит о дно ванны, другой рукой он пробегает по боку Микото. Хватка у него на затылке ноет. Ослабевает слегка, когда он вырисовывает кружок на бедре, а потом приоткрывает сильнее его ногу, пока не получается вообще отклониться и снова вдохнуть воздух, и взглянуть сверху. Они как будто бы идеальные отражения друг друга, Микото кровавый и под водой, и Джон, как в зеркале, в воздухе, но и спутанный с ним тоже – Микото выглядит слишком расслабленным, пока ждет. Дергается, взгляд рассеивается, когда Джон проводит пальцем вокруг его входа и проталкивает внутрь. Джон заворожен. Он- представлял это, конечно, и это всегда для него все, выражение лица Микото и каждое мельчайшее движение его тела. Он открывает рот, и последние бесполезные пузырьки поднимаются вверх, мерно глотает воду раз, вместо того чтобы вдохнуть. Интересно, у него покраснели глаза? Не понять: окрасилась каждая часть Микото, маленькие гримасы, которые он на ходу пытается разгладить, пока Джон толкает пальцы глубже, и дискомфорта и- удовольствия, да, удовольствия. Именно это он так хотел увидеть на его лице, а ему-то все так хочется это подавить или уткнуться и спрятать у него в плече, а? Он слегка улыбается. Наклоняется, целует его через воду опять, нежно; то, как он все совсем слабо дрожит скоро сведет его с ума. Микото ахает, первым звуком в воздухе, когда он обнимает его и поднимает обеими руками, наконец; хотя бы в чем-то это должно быть из-за того, что Джон поддерживает его, насаживая на член. Прошло времени, кажется, слишком много, но если сон растает, прежде чем он из-за него кончит, он уверен, найдет мираж в их подсознании, как-нибудь, и разорвет на части. – У меня, ха-хах, был вопрос того, когда меня наконец "возьмут", – голос у него высокий. Джон прижимает его ближе, щурится снизу вверх, слегка. – Так хорошо? – Плечо Микото вжимается в край ванной. – Ты, – у него сбивается дыхание, – меня утопил, – а потом он смеется секунду, пока это не рассыпается совсем неразборчивыми звуками от того, что Джон насаживает его глубже, заканчивается вдохом. Он щурится через челку. – Да…? Да? – Смешок, как будто он не хочет себе верить. Джон знает такой тон голоса. Наконец-то Микото сидит на нем, дышит медленно, тяжело, ему в лицо. Глаза у него правда красные, хотя и не сказать, может, из-за того, сколько времени провел в воде. Он не двигается, находит баланс для ног Микото на себе, насколько может, и кладет руку на его член. Микото охает. – Не- нет. Нет. Если ты не… начнешь двигаться, я… – "Убью тебя"? Джон заставляет его распластаться по краю ванной, лишь бы в своей умной голове он фразу не закончил. У него так затекут ноги, но это ладно, ради выражения, с которым смотрит Микото, с приоткрытым ртом- "Ладно"? Блядь. Да все. Двигается. Нога Микото зацепляется за ванну, и он стонет, откинув голову, прижимает к себе одной рукой, может даже отчаянно. – Можешь- мое имя? – тихо говорит он, и вдыхает резко – не может перестать с мелкими звуками, как будто на самом деле здесь распадается только он. Ну, правда, в каком-то смысле. Это же лишь фантазия для потакания самым низменным его желаниям – он так поздно понял. Значит, ему позволено (позволено попросить). – Х- хах…? – Взгляд Микото сосредотачивается, на мгновение. – …Джон? Он кивает, целует ему переносицу пока толкается внутрь – вода шевелится. – Джон, – шепчет Микото, и не звучит ни блаженно, ни протяжно, ни громко, только мягко. – Я…? Я скоро кончу? – Хорошо, – роняет он, зарывшись в его шею, облизывая не так давно оставленный синяк. Рука Микото забирается по спине, шатко. Он и не знает, что будет делать потом, может, погрузит его опять на себя, будет целовать и трахать до тех пор, когда они станут неразличимы и в полной безопасности. Или сон разобьется, и он вернется в холодную камеру, с Микото, свернувшимся где-то в глубине сознания, вдали от стресса. Микото ахает, снова и снова, легко и тихо пока его пальцы не запутываются в волосах Джона, и он не тянет за них так сильно, что должно быть больно, но при этом услужливо обращается, – Джон… – и вытягивает медленно, пока его потряхивает от оргазма. После, покусывает губы, поглядывая на сперму по животу Джона, почти что неловко – чего, может, и сам даже не осознает. Пробегает ладонью кровавой воды по его телу. Джон вытаскивает член, чуть с трудом, сжимает край ванны у лодыжки Микото. Отклоняется на секунду – удивительно, сколько есть еще пустого места, прижимается спиной к противоположному краю, прикрывает глаза. Кроме болезненного стояка и мелкой тряски, у него еще кружится голова, а это напоминает. Его слегка трогают по плечу – Микото наклонился вперед, смотрит на него. – Так что, я тебе отсосу? Он открывает глаза. – А? – Я раньше спрашивал, – Микото подползает, едва морщится, пока перемещает вокруг него ноги. Он щурится, опять с тем острым, почти-любопытным взглядом. Как будто проверяет, как далеко можно занести сон. Только что он и есть сон, и все вообще не так. – А… нет, – тут же роняет он. Он уже на грани; опускает руку и проводит по члену, что само по себе уже как нарушение правил, легко: все, что он делает – для того, чтобы было хорошо Микото, и это доказывает его полезность, подтверждает существование, а когда это что-то телесное, с ним как будто бы откликающимся из зеркала, это его заводит. Но сейчас, он и Микото (навсегда близки) не могут быть дальше друг от друга. – Я… Пальцы Микото закрываются на нем, мягко отталкивая его собственную руку, и больше ничего почти им и не нужно делать. Что-то в нем ломается- часть его убежденности, может, каждая мелкая судорога сходится в одну точку. Он кончает, уткнувшись лицом в шею Микото – это тоже. – Со своим партнером нужно быть обходительным, знаешь ли, – Микото улыбается. Теперь его, замечает слишком сосредоточенное сознание Джона, намного меньше волнует все месиво, черт, а какое оно… Джон просто- подрагивает. Обнять его. Он должен- – Ты в порядке? – тихо говорит Микото. Он держит его за руку, поди, и не думает об этом особенно, пока пробегается вверх по ней пальцами. Джон хочет- нужно- сжаться в комок, прежде чем расцарапанные линии, которых касается Микото, разойдутся уродливо и крови станет еще больше. Он- не был бы против, только из-за Микото. Но он не хочет, чтобы он это видел, все, как он его провалил. Нелогично. Точно так же, как думать, что кожа Микото, которая в сновидении такая чистая, тоже раскроется. Он кивает. Кивает. Кивает. Кивает. Микото вместо этого обнимает его, медленно проводит руку по спине, успокаивающе и никак больше, по собственным следам от ногтей. – Ты такой хороший, – бормочет он, коротко и нежно, – Я бы так хотел, чтобы у меня кто-то такой был. – Джон хочет рассмеяться. – Не- не волнуйся, – хрипло шепчет в ответ. Это лицемерно. Даже у него он не всегда будет. – Я сейчас здесь. – Лицемер. Микото слабо посмеивается, тем никогда не искренним и не радостным своим тоном, и целует. – Можно я совсем ненадолго еще тебя оставлю? Он не знает если он может (оставить его). Он склоняет голову набор, и ванна становится чистой – даже кровь уходит, замечает он. Потом, она вообще ничто, белое, и черное, и он знает, как такое делается, но не чувствует себя достаточно осознанно, чтобы использовать, да вообще никогда, а потом он и правда в камере, на его кровати, с ним у него на коленях. Стены все мигают. Ему кажется, он пьян. Микото скрещивает вокруг него ноги, чуть дрожащие, и держится. – Пожалуйста, просто- не обращай внимания, – бормочет он, – Пожалуйста, еще совсем чуть-чуть? Джон не двигается, и запоминает каждый уголок его лица. Это должно быть бесполезно, учитывая, что это их отражение, но Микото навечно оно идет больше, с каждым прищуром и морщинкой – только его, так, как Джон и не надеялся бы повторить. Его целует его возлюбленный. Каждое движение – то же самое, как и человек за ним, и он все еще может пробежать руками по его телу и целоваться в ответ, но единственное, что все застряло у него в голове – он так надеется, что когда они проснутся, он не будет ничего помнить. Или спишет все на то, что оно и есть, тупой плоский сон. – Микото, – говорит он отчаянно. Кукольный домик распался, они как манекенов использовали живых людей, оказывается (он просто надеется, Микото не понимает, но это не имеет смысла в любом случае, потому что он никогда не узнает, ничего о том, что он на самом деле). Он хочет держать его в руках. Он держит его. Микото рассыпает маленькие поцелуи по его щекам, и больше ничего. Он- смещается, поднимает руки выше по спине, и это-слишком-реально-не-может-быть-реально-пусть-сон-просто-сломается- Тело Микото слишком теплое в прохладе камеры, и он тихо стонет в попытке потереться о его член. Он прижимает его так близко, скорее всего, совсем не давая двигаться. – Ха? – Я- Я не… – Он этого не заслуживает. Но разве может он такое сказать, а, еще, может, объяснить в красках, почему это? Он ничего из этого не заслуживает. Он просто все говорит его имя, снова и снова и снова, тихо, пока Микото не гладит его где-то по плечу и не заставляет слегка отпустить. Все тело опять онемевшее. Он все равно в итоге окажется один в камере, игру такую не выиграть. Неважно, что с ним здесь станется. Или что он сделает. Опасная мысль, это. – Эй…? …Джон? – Микото пробегает пальцами по его руке. – Ты можешь меня трахнуть? – тихо говорит он. – Просто- не напрягайся. Просто трахни и все. – Ему плевать, если он кончит еще или нет. Он просто- он не может касаться Микото, как будто у него есть над ним такое право, не когда это он, (его тело, его образ, что угодно, что Джон может себе позволить, но не он, никогда), но ему нужно больше его. Он за это и убивал. Самое близкое к этому. Микото выдыхает- не смешок, не совсем, просто какой-то удивленный звук. – Пожалуйста, – говорит Джон. Болезненно медленно. Так хотелось бы, чтобы Микото просто понял (нет, конечно не хочется, никогда). Микото целует его. Он цепляется, и ощущает себя от этого более приземленно, тяжело-отвратно. Неаккуратно лижет угол рта Микото, когда он старается слишком сильно. – Не надо, – шепчет, – не старайся. – Микото смотрит, молчит мгновение. – Что…? Я ведь ничего такого не сделал, точно? – легко говорит он, приподнимает бровь. Джон вспоминает, какова разница для Микото между хорошим и искренним, как и то, что он заставил его сегодня чувствовать только первое. И то уже начинает спадать. Он ухмыляется в ответ, криво. – Совсем ничего. – Он чувствует слабость. – Я просто вспомнил, что… что… – прикусывает губу, пока та не начинает почти что саднить. – Можешь, пожалуйста, сделать что-нибудь? Микото толкает его мягко в плечо, пока он не опускается назад и мешком не ударяется о матрас, потом прижимается, прямо над ним. Их лица слишком близко друг к другу. – Получается дышать? – шепчет Микото. – Просто дыши. Я тут. Он смотрит вверх. – Ты знаешь, что нам здесь вообще не нужно дышать? – бесстрастно говорит он. Микото смеется. – В смысле… ну, да, учитывая то, как мы друг друга топили. Но тебе ведь теперь лучше, так? – Что не совсем правда. Голова все кружится. – Ты… можешь все равно меня трахнуть? – спрашивает он, как-то неуклюже. – Пусть я и… такой? – Уебок пропащий. Ближайшее объяснение, которое Микото вообще получит. Что, думаете, он тащится от того, что он мученик? А? – Ты… – Микото замолкает, качает головой потерянно, когда все не может найти подходящие слова. Джон поджимает ноги и все смотрит. И все это пока они друг на друге голые и могли бы опять уже поебаться (он-не-справляется). – Ты не… "такой", ничего такого, – медленно проговаривает Микото, – Ты все время был… так… – Пожалуйста? – он хватает его за плечи. – Я и правда что-то сделал не так, хах, – бормочет Микото, а он все трясет головой, и шепчет в ответ что-то вроде "нет-нет-нет", как-то так. – Пожалуйста, только не…? Не ломайся…? – Он аккуратно отклоняется назад, садится ровно и пытается притянуть Джона к себе, чтобы- да не знает он. Надеется, что чтобы наконец сунуть в него член. (Хоть какую-то нежность.) Джон дается. А потом Микото прижимает его опять близко, как будто укачивает ребенка, и ему хочется орать- хочется, чтобы все снова стало фальшивым. Вместо этого он целует шею Микото, закрытыми-сжатыми губами – все отметины исчезли. – Ты… – он давится. По ощущениям правда как будто кричал часами, но нет же, он просто, блядь, плачет. Или у него в глазах застряло что-то другое мокрое, и не вода в крови, учитывая, что то все испарилось. – Я не… правда не знаю, как тебя утешить, – роняет смешок Микото, выходит звук мягкий и искренне печальный, у него над ухом. – Не- не надо меня утешать, – хрипло говорит он. – Просто… просто используй меня, хоть как-то, пока еще можешь. – Он этого хочет? Это все, что он в своей жизни делал, и что было для него приятным. Это ведь все может таки остаться очень простым. Или он может все-таки в конце концов трахнуть (опять) Микото, если он настолько этого хочет. Он же так часто об этом фантазировал. Это какое-никакое завершение, это хорошо, это- большее, что он вообще получит. – Я- Почему? Это… – Я тебя люблю, – сухо. Один блядский ответ на сто вопросов, да ему можно объяснить это так Надзирателю, прежде чем он исчезнет. И смешно ведь, влюбленность в Микото даже не начинает объяснять все его чувства. Он обо всем этом так долго думал, пока пытался разобраться в себе. Его- трясет. – Ты…? – очень тихое бормотание. Микото наклоняется назад, приглядывается. – Ты…? Может ли…? – Нет, – отрезает он. – Что ты там ни думаешь. Нет. У него по щеке сползла одна пустая слеза, и он хочет оттереть след, но не хочет, чтобы Микото заметил – на практике это скорее всего уже и случилось. Микото проводит пальцем ему по лицу, но не там, а у угла губ. – Ты на ощупь… очень настоящий, – бормочет он. – Так сны и работают, придурок, – он выдавливает смешок. Микото смотрит с прищуром. – Ладно, – наконец говорит он, легко, и его сосредоточенность разветривается, как будто никогда и не было. – Давай тогда. Мне кажется, ты мне немного нравишься. – Я же просто "ты", – режет в ответ Джон – не по этому пути с самого начала Микото пошел сам? Это… ему на самом деле стоит просто заткнуться. Микото молча качает головой, не то чтобы вздыхает, но не начинает спорить. Немного- странно. Микото осматривает его, слишком уж медленно, проводит открытой ладонью по груди, как будто никогда раньше не видел, потом утыкается лицом близко и прижимает губы к ключице. Джон вдыхает через сжатые зубы. – Это… ты можешь одно мне пообещать? Я- я не буду потом надоедать больше, – Микото смотрит прямо в лицо, оттягивает слегка волосы, чтобы и он повернулся ровно и посмотрел – а он так не хочет. – Можно, мы… поговорим, потом? Он выдыхает смешок, резко, громко. – Ты думаешь- Ты думаешь, я знаю как? – Шумит и хохочет обратно у него в голове. Все наружу вышло. Все. Микото склоняет голову набок. – Я не… знаю? Мы можем попытаться? – Я пытался, – шепчет он, как в лихорадке, жмется лбом, что угодно лишь бы не смотреть, – Я пытался- я пытался. – Мы еще попытается. – Он чувствует, как Микото за него кивает. Он- не будет кричать "Ничего так просто не работает" ему в лицо, пока связки не порвет, потому что он полезный маленький спаситель. Микото должен бы вообще его бояться. Последний раз, когда он проверял, так и было. Последний раз, он вообще не был бы против убить его за все (он тоже). Микото осторожно опускает его обратно. Он раньше и не замечал наличие подушки – вообще все так прилично, совсем Каяно Микото на третьей свиданке. Он дышит натужно, смещается, лишь бы избавиться от этого ощущения неправильности. Думает, что вот, блядь, наконец-то, сон же, так кому какая разница, Микото просто… Микото тщательно трахает его всухую пальцами, а он все не знает, что со своими руками делать, и думает, у него сейчас сломается мозг. – Ты не можешь просто-? – он приподнимается на локте, и это мелко сдвигает пальцы в нем, чего самого по себе уже достаточно, чтобы его заткнуть – только потому, что это Микото. – Это херов сон. – А потом он падает назад и стонет. – Но мне нравится, – Микото блаженно улыбается, – Ты разве сам меня на кусочки не разобрал? – Там было другое. Там был- Микото, что он не утруждается говорить. – Дело ведь все в том, чтобы оказать внимание твоему партнеру, показать, как сильно ты этого человека… – "Любишь", не договаривает. Это глупо, но Микото делает, что хочет, а он на это подписался. И кровать слишком узкая. Вот только в итоге Микото прижимается опять к его груди, и он может очень осторожно его целовать (опять), пока Микото втрахивает его в матрас. Больнее ведь должно быть, чем это, ему кажется, со всей херовой подготовкой, но большая часть опыта Микото была с женщинами, и он вообще не хочет об этом думать, так что сказать сложно. Жаль. Он почти застревает на вероятном реализме сна, вертя в голове все одни и те же мысли, но руки и губы Микото не перестанут разгуливать по нему, и он не может.