Татуировки хной

Противоречие ведёт вперёд (с) Георг Гегель

      — Джин, сделаешь её со мной?       В Койене уже несколько дней длился фестиваль искусства. Со всего света сюда приехали талантливые мастера, которые хотели показать миру свои творения. Некоторые будучи приверженцами традиционных стилей бурчали на молодых и экспрессивных покорителей вершин, но тем не менее в кругу своём отмечали их прогрессивность и умения. Некоторые с горящими глазами спешили показать миру своё мастерство и отточенные навыки – они желали быть услышанными всеми. А некоторые заглянули сюда скорее ради вдохновения.       Как например, одна художница росписи хной. Неприметная маленькая молодая леди, одетая по моде жителя пустыни, единственная такая здесь с небольшой палаткой экземпляров выставки работ из хны. Цепкие пальцы и зоркие глаза выдавали в ней хищную соколиную натуру, которую она успешно прятала под бежевым плащом и платком, закрывающим половину лица. Натуру не настойчивую, но весьма располагающую, иначе не было бы у неё такого объемного портфолио.       Хвэй уже достаточно долгое время держал в руках увесистую книгу с эскизами, но лишь одна страница в самом конце, докуда обычно не доходят посетители, привлекла его внимание. Страница с парной татуировкой соединённых рук: солнце и луна, четыре точки на пальце, мазки линий по запястьям, как будто охваченные ураганом, беспорядочным прикосновением, они были схожими, но и такими разными одновременно. Это подходило в самый раз.       — Ты хотел сказать для тебя?       Взгляд бегал по точкам пространства, долго не задерживаясь на чём-то определённом, руки чуть дрожали, придерживая книгу.       Для себя…       Ну почему это случилось снова?       Для тебя?       — Будет больно.       А когда больно не бывало?       Когда с тобой больно не бывало...       Хвэй кивнул, балансируя на грани своих мыслей. Джин был в храме уже некоторое время, они отлично проводили время. Слишком ровными были их мазки по холсту. Непривычно идеальными. Но за каждым мазком следующий тон становился всё темнее и темнее. Это невозможно было контролировать. Колкие фразы, насмешки – чтобы исправить плохой участок картины не обязательно резать её ножом. Джин так не считал. Ножом он резал не только картины. И не только в словах. Хлёстко, отрывисто, хирургически точно – его красный цвет рябил в глазах, выливался на полотно единой массой, окрашивал его в багряно-чёрные разводы.       Хвэю не было страшно. Его тянуло в этот омут. Он выбрал правильный рисунок, он хотел увековечить, запомнить, закрепить. Хотя бы на эти пару оставшихся недель. Хотя бы ненадолго. Но упасть в пучину, почувствовать его чувства.       — Ничего, я потерплю.       Глупая улыбка захватила лицо, как чужое влияние всё сильнее вторгалось в разум. Порой это было невыносимо. Всего на какие-то несчастные минуты осознания. Когда вена под кожей билась сильнее обычного. Когда яркие алые глаза перед лицом горели как у гончей. Когда рот открывался с намерением не то укусить, не то поцеловать. Просто когда он был рядом.       И существовать без этого уже было бессмысленно. Что-то должно остаться в конце – ощутимая память, что-то в руках, что можно ухватить, что будет перед глазами. Даже совсем недолго. Даже если мир рухнет, даже когда он уйдёт... что-то обязательно останется. Крошечный кристалл воспоминания. А большего и не надо.       — Хорошо.       Хриплый голос пульсировал в сознании малиновой вспышкой, разлетаясь эхом.       Хорошо.       Всё действительно хорошо.       Хвэй вскочил слишком резко, чуть не снеся стол мастерицы, сжимая эскизы в руках.       Быстрее. Пока не передумал. Пока не остановился. Пока есть решимость.       Пока голос в голове не сказал "хватит! остановись!"       Он ведь не остановится так просто, да?       Когда ты начнёшь жить для себя, для самого себя?       — Давай только побыстрее закончим с этим.       — Конечно!       Малиновая вспышка эха взорвалась лишь раз. Одним оглушительным рёвом. Рассыпалась пылью, слетая по рукам. Её было невозможно собрать.       Просто закончим с этим.       Это ведь так легко, да?       Хвэй остановился. Обернулся, встречаясь с другим взглядом. Слишком спокойным, покорным, вовсе не властным как обычно. Что это перед ним? Неразгаданная иллюзия? Подлинная истина? Цвета смешались воедино, рождая чёрный.       — Уже поздно, а ты хотел купить краски. Не хотелось бы здесь задерживаться.       Вот так просто? Хвэй мелодично засмеялся вслух. Он и забыл зачем на самом деле прибыл на выставку. Снова напридумывал невесть что. Пора было очистить холст, картина получалась неоправданно мрачной.       — Выбрали? – мастерица потянулась забрать эскизы.       — Да, – Хвэй уверенно ткнул в ту самую переплетённую мозаику рук, – её.       — Оу.       Под платком не было видно улыбается она или нет, но большие зелёные глаза сверкали играючи. От бликов солнца ли или нет понять было сложно. Девушка кивнула и удалилась внутрь палатки за материалами.       — Почему именно эту?       — Ну, знаешь… она так похожа на нас.       Лёгкое прикосновение к плечам обожгло. Дышать стало сложнее. Так очевидно говорить вслух всё, что слетает с языка. Так бесспорно явно. Обнажённая натура, прикрытая лишь ладонями, помещённая на постамент для обозрения – глядите все и рисуйте, впитывайте каждый участок белёсой кожи. Смотрите, но не трогайте. Это ваше единственное правило.       Для Джина правил не существовало.       Его руки на плечах Хвэя дополняли образ словно хозяин забыл накинуть платок в знойную погоду.       — На нас…       Джин снова лукаво улыбался, избегая взгляда. Щурил глаза, чтобы разглядеть, что именно там так долго ищет в своей палатке мастерица. Для Хвэя его мысли были неподвластны, словно тёмный магический трактат, который старцы запрещали открывать, закупорив сложными замками и заклятиями. Но одно Хвэй знал точно: протянув руку, касаясь смуглой кожи, повернув взор к себе, цепляясь взглядом в саму бездну – так книгу не откроешь, но заберёшь её себе. Она будет твоя, всегда рядом, прямо под сердцем, согревая. Он верил и рисовал своей верой на холсте нежные лотосы в воде, не догадываясь об их смертоносности. Такие красивые цветы не могут быть такими пугающе ужасными. Неважно насколько они разрушительны, они не навредят ему самому. Так ведь?       Нежный поцелуй в запястье отогнал настигающие штормом мысли. На дне алых глаз блестели огоньки, но сейчас они точно не предвещали опасности.       — Для нас.       Быть может для себя Хвэй уже прожил жизнь или, наоборот, оставил её напоследок. Но именно сейчас он хотел вырваться из рамок, говорить не в один голос, дышать с кем-то в унисон, держать другую руку в своей и смотреть на коричневые татуировки хной на ладонях – такие одновременно дополняющие друг друга, но совершенно разные.       Когда-нибудь – совсем скоро или намного позже – он начнёт жить для себя. Но разве это возможно, если каждый удар сердца отстукивал для тебя.