Уроки китайского

— Вот, — Китай подходит к столу и расстилает перед Россией бумагу, тщательно разглаживая листы. Иван с любопытством рассматривает то разлинованные от центра ячейки для каллиграфического письма, то чернильницу с вьющимся по ней драконом. Ли Чжу нервно заправляет за ухо прядь волос. Россия не первый, кто попросил её об уроке, но первый, в чьих глазах она видит столько живого, непресыщенного интереса. Пришельцы с запада или севера обычно смотрят на её язык как на экзотическую диковинку — их чрезвычайно увлекает форма, но мало занимает содержание. Иван же, кажется, искренне хочет постичь суть, и это в волнительную новинку самой Ли Чжу. Ей хочется отблагодарить Россию за этот интерес. Она не знает лучшей благодарности, чем знание, которое пойдёт впрок, поэтому начинает не с самого простого, а с самого необходимого. — Смотри, — Ли Чжу, обмакнув кисть в тушь, медленно выводит черты иероглифа 我. — Это wǒ. Wǒ значит «я». Россия, кивнув, аккуратно приписывает сбоку карандашом свой знак — округлую букву с двумя крючками. — Попробуй повторить, — предлагает Ли Чжу, и произносит, тщательно растягивая звуки: — Wǒ, wǒ, wǒ. Иван, полуобернувшись к ней, повторяет: — Wо-о. Английским языком, на котором они и говорят за неимением другого общего, Иван владеет прекрасно и, как и следовало ожидать, тотчас берёт нужный звук. «О» же никуда не годится — Иван тянет его вверх, не слыша тона. Этак его никто не поймёт. — Не совсем точно, — замечает Китай. — Этот звук… Ли Чжу стучит деревянным концом кисти по нижней губе, ища подходящее объяснение. — Wǒ, — повторяет она. — «О» опадает и возвышается. Как будто я напоила тебя великолепным чаем, и ты с довольным возгласом откидываешься на подушки, чтобы насладиться моментом. Иван, приподняв уголки губ, на мгновение задумывается, а потом выдаёт отличное wǒ и смотрит на неё с доверчивым интересом в обычно непроницаемом, будто подёрнутом льдом взгляде. — Верно, — говорит Ли Чжу, и в зимних глазах России солнечными искрами на снегу вспыхивает радость. Положив ладонь на спинку его стула, Китай выводит новый иероглиф — 你. — Это nǐ, — объясняет она, — значит «ты». Этот иероглиф Иван подписывает длинным знаком, напоминающим вязь: две арки, крючок, крючок с круглым концом, крючок с зацепом. Ли Чжу ловит себя на любопытстве. Ей нравится этот причудливый узор из кругов, крючков и арок, перетекающих друг в друга в каком-то своём ритме. Возможно, она позже попросит Россию об ответной любезности — рассказать ей о своём языке. Пока же они последовательно проходят «он» и «она», изучают трюк с превращением этих местоимений в «мы», «вы» и «они» с помощью иероглифа 们. В узорах Ивана появляется несколько новых знаков — круг с петлёй, сноп крючков, круг без крючка и петля без круга… Китай подозревает, что от обилия неизведанных черт у России уже голова идёт кругом, и развлечения ради вырисовывает на новой строке 伊万. Иван смотрит на них озадаченно: — А это что? — Твоё имя, — улыбнувшись, поясняет она. Россия польщённо приподнимает брови. — Да?.. Как читается? — Yīwàn. — Йи… wа… — пробуя собственное имя на вкус, тянет Иван и замолкает, словно бы очаровавшись на секунду его звучанием. — А твоё? — встрепенувшись, уточняет он. Ли Чжу выписывает 竹 и поясняет, не дожидаясь вопроса: — Чжу значит «изумрудно-зелёный бамбук». Иван склоняет голову набок, всматриваясь в сплетение черт, и вдруг замечает: — Похоже. — Начинаешь что-то чувствовать, — одобряет Китай. Комментарий России обнадёживает, и она знакомит его с азами грамматики, рассказывая о глаголах «быть», «читать», «делать» и «любить». — Wǒ shì Yīwàn, — учит она Ивана представлять себя. Россия повторяет с переменным успехом несколько раз и с неловкой улыбкой жалуется: — Губы с непривычки перестали слушаться. — Тогда давай потренируемся писать, — предлагает Ли Чжу. Некоторое время они заняты разбором иероглифов на составные части и прописыванием каждой из них в правильном порядке. У Ивана глаз художника и рука ребёнка — он быстро подхватывает ритм и гармонию письма, но выводит черты то слишком тщательно и оттого нетвёрдо, то наоборот чересчур небрежно. Стоит сосредоточиться на тех немногих иероглифах, что они уже изучили, и довести до ума написание хотя бы одного из них, но Ли Чжу вспоминает, как маялся и хныкал во время таких занятий маленький Хонда, и решает поступить иначе. На бумаге появляются иероглифы слов «книга», «чай», «упражнение». — Напиши: «Я читаю книгу», — задаёт она и добавляет по-китайски, что заварит чай. Россия, догадавшись о значении единственного незнакомого слова, одобрительно кивает и усердно выписывает первое предложение. Когда он заканчивает, Китай задаёт новое: «Я делаю упражнение». — Может быть, третье придумаешь сам? — предлагает она, дожидаясь, пока согреется вода. Иван, поразмыслив, принимается за письмо. Ли Чжу наблюдает, как он сосредоточенно щурит глаза, сверяясь с образцом, и аккуратно пишет черту за чертой. — Проверишь? — спрашивает он. Ли Чжу подходит к нему с парующим чайником и едва не роняет его себе под ноги, прочтя wǒ ài nǐ. — Кому ты собрался признаваться в любви по-китайски, проказник? — смеётся она, пряча в усмешке неловкость, и в её речи сильнее обычного звучит акцент. Россия улыбается чисто и широко, как утренняя заря на небосклоне. — Боюсь, мне предстоит ещё очень много выучить, чтобы суметь объяснить. Я отказываюсь это делать по-английски.