Вино и сигареты

Македонский встаёт на цыпочки, чтобы открыть окно и проветрить комнату, в которой с трудом дышится из-за запаха табачного дыма и спирта. Он чуть не наступает на осколок от разбитой стеклянной бутылки, осторожно его перешагивает и высовывая голову из окна, с наслаждением вдыхает морозный воздух и выдыхает в него облочко пара. Парень с веснушками мягко улыбается и тяжело дышит, а в глазах цвета чая в крапинку что-то загорается. Миг счастья. Мак прикрывает глаза, и вслушивается в ребячий смех, доносящийся до него со двора. Он окунается в серодомные воспоминания: как они все жили в приюте, и тогда всё казалось таким... Волшебным? Необычным? Сказочным? Атмосфера Дома действительно была пропитана какой-то магией, это чувствовали все до единого. Дом для детей с инвалидностью, которые были ещё куда более травмированными ментально, был для них спасением оттуда, где их бы никогда не приняли. Македонский никогда бы не променял его на Наружность, если бы Дом не снесли... Они не знают, что натворили. Они не знают, чем был для них Дом. Дом, в котором жили дети, был для них всем миром и даже больше. По веснушчатой бледной щеке скатывается слеза. За ней ещё одна. Мак промакивает влажные от слёз глаза рукавом растянутого свитера и закрывает окно. Надо продолжать уборку. По сравнению с зимним пейзажем за окном, комната выглядела отвратительно: обои ободраны и все в пятнах, мебель перевёрнута, в углу валяется пробитый кем-то почти насквозь телевизор, по полу раскиданы бычки и разбитые бутылки, разлито вино. Где-то уже подсохшее и оставив после себя просто липкое пятно, которое оттирать будет Македонский, а не тот, кто после себя оставил этот бардак. Он всегда уходит на утро, а после него остаётся хаос, с которым Мак должен разбираться. Парень с растрёпанными тёмно-рыжими волосами, которые на кончиках загибались и делали Мака похожим на нестриженную шотландскую коровку, садится на корточки и начинает мыть пол тряпкой. Собирает разбитое стекло. Перетаскивает разбитый телевизор на балкон. Там он накрывает его тканью, и снова задерживает взгляд на... Улице. Да, улице. В мыслях он хотел снова назвать это Наружностью, но он и так в Наружности живёт уже год. Вместе с Волком. Когда Дом снесли, и все разошлись кто куда: кто уехал на автобусе, кто ушёл на Изнанку, Волк протянул Македонскому руку и предложил вместе уйти в Наружность. И Мак хорошо помнит тот день. — Уйдёшь со мной в Наружность? Будем жить там вместе, начнём жизнь с чистого листа. Самое главное, что вместе. Парень со светлой прядью и голливудской улыбкой протянул мне руку. Все вокруг нас бегали, собирая вещи, это те, кого должны были забрать родители. Те, за кем не приходили, бурно обсуждали кто куда пойдёт. А передо мной стоял он: Волк улыбался мне так широко, что полностью обнажил свои клыки. Я не боялся их тогда и вложил свою ладонь в его. В его жёлтых глазах я видел солнце, и оно светило мне так ярко. Тогда я ещё не знал, что с ним мне не светит ничего хорошего.