Кому принадлежит завтра

Огонь не горел, но все равно было нестерпимо жарко. Кто бы мог подумать, что в январе могло так печь? Термометры показывали тридцать градусов выше ноля, ярко светило солнце, и на небе не было ни облачка. А ведь прогноз обещал похолодание, которое все не наступало, и поэтому съемки задерживались. Ах, да, они вот уже неделю жили в деревне под Кейптауном, по другую сторону холмов, куда их шестерка периодически выбиралась на хайкинг. У них у всех мгновенно появились собственные любимые местечки, как будто Южная Африка и впрямь принадлежала им по устаревшему колониальному праву. Тиллю нравилось побережье Фисхук. Конечно, рыбу можно было ловить в любом другом месте на мысе, но смысл таился в названии «Фиш Хоек». Или «Рыбный Хуй», как его сразу окрестил Тилль, потративший безумные деньги на снасти. Флаке, конечно, влюбился в лесной массив. У него, в принципе, были большие проблемы с тем, чтобы оставаться на территории города. Он принадлежал природе, что было понятно всякому, кто впервые пересекался с ним. Оливер отказывался выходить из воды. Большую часть времени он проводил обнимаясь с доской, да и просто загорая под солнцем. Что удивительно, он никогда не краснел, а сразу начинал чернеть. Его руки быстро становились едва ли не фиолетовыми, если он не мазал их кремом. Шнайдер не вылезал из-под кондиционера в домике, в котором они жили. Он был, пожалуй, единственным, кто не испытывал восторга перед Южной Африкой, и тому была причина: все его мысли остались дома, где его жена, Ульрике, терпеливо ждала его обратно из путешествия на седьмом месяце беременности. Оставались они вдвоем, Пауль и Рихард. Как и многое в жизни, любимое место было у них одно на двоих. — Эй! — Пауль засвистел ему издалека, подняв над головой огромный коралловый отросток, похожий на бивень мамонта. — Смотри на меня! — он опустил его вниз, как странную гитару, и начал «играть», смешно сведя колени друг с другом, как иногда делал на сцене. Вместо того, чтобы прижать ладонь к лицу, Рихард томно и мечтательно вздохнул: — Кто бы знал, почему я тебя так… Пауль, конечно, не мог его услышать, находясь так далеко, и тихие воздыхания не мешали ему носиться по песку с кораллом наперевес. Рихард улыбался и кивал, показывая, что все его внимание направленно только на него одного. После он потянулся к их общей сумке, куда они сгрузили все, что могло понадобиться на солнце и достал спрей от загара. Рихард сгорал и становился красным, даже если только думал о солнце. В этом плане его кожа была совсем не приспособлена к Африке. То даже не пекло, а скорее сразу давало по голове. Поэтому Рихард не снимал фуражку, которую отобрал у Пауля с самого начала их прибытия. — Эй, ну ты не смортришь! — недовольно крикнул Пауль издалека, и потом начал стремительно приближаться. Огромный коралл он оставил позади. — Да смотрел я! — Рихард искренне возмутился и заглянул ему за спину. — Красивый коралл. Пауль плюхнулся рядом с ним прямо на песок. — Это моя новая гитара, вообще-то. Выглядит круто, или?.. — его глаза сфокусировались на спрее. — Мне больше нравится твоя черная, — поделился своим мнением Рихард. Пауль посмотрел на него с теплом в глазах. Конечно, ему нравилось, когда его гитаре делали комплимент. Он и сам чуть ли не целовал ее всякий раз, когда брал в руки. — Тебя намазать? Рихард не успел ничего сказать, а Пауль уже забрал его баллончик и брызгал себе на ладони. — Поворачивайся, — он поиграл бровями. Рихард прыснул: — Лучше смажь свои татуировки. Выцветут же. Пауль фыркнул, но спорить не стал и погладил самого себя по шее и предплечью с крохотной звездочкой. Рихард считал его последнюю тату особенно милой. Остальные были прикрыты футболкой. — А теперь я могу смазать тебя? Или будешь строить из себя недотрогу? — Пауль потряс баллончиком в воздухе. Рихард был в одних только плавках, в отличие от Пауля, который предпочитал не оголяться со времен съемок «Моей Земли». Стеснялся ли он того, насколько мягким было его тело? Стыдился ли того, что иногда его животик мог трястись, когда он бегал? Лично Рихард находил его тело совершенно очаровательным. Свое же тело… С телом у Рихарда всегда были тяжелые отношения… Оно никогда не доходило до его стандартов, но он доверял Паулю достаточно, чтобы позволить ему касаться и гладить себя без задней мысли. — Давай, — он повернулся к ему спиной. Знакомые руки тут же начали наглаживать его от шеи к пояснице. Рихард повернул голову на бок, чтобы быть услышанным: — Я так устал ждать. — Чего? Съемок? Мы же сгорим все на такой жаре, если будем работать. — Но это Африка, — возразил Рихард, — здесь каждый день будет так жарко. — Аппаратура не выдержит, — напомнил Пауль. — Значит, у нас на концертах выдерживает, а здесь не выдерживает? — он продолжил бубнить. — Ворчун, — Пауль фыркнул, а потом поцеловал его в шею, и Рихард почувствовал, как жизнь прилила к его лицу. Он обернулся сильнее и получил в ответ яркую улыбку. — Неужели тебе не нравится наш небольшой незапланированный отдых? Когда такое было в последний раз? — Постоянно, — тут же отозвался Рихард. — Мы же постоянно отдыхаем. — Мы постоянно работаем, — возразил Пауль. — Работа — это отдых, — не унимался Рихард. Его руки всегда беспокойно бегали, если он не ощущал деревко гитары между ног. — Ваши вкусы, Герр Круспе, весьма специфичны, — Пауль пшикнул спреем еще несколько раз по его рукам, и на мгновение они оказались переплетены в причудливом объятии. — Ты так меня мажешь кремом от загара или соблазняешь? — Зависит от того, получается ли у меня соблазнить, — Пауль довольно мурлыкнул. Рихард призадумался, задрав голову к небу. Солнце нещадно палило даже сквозь темные очки. — Так жарко… — протянул он. — О, да, я тоже это чувствую, — поддразнил Пауль, и его ладони оказались спереди, несколько раз сжимая грудь Рихарда. — Эй! — он воспротивился, но слабо, наслаждаясь его беспардонными касаниями, позволяя им продолжаться. — Что? — невозмутимо спросил Пауль. — Не могу же я позволить, чтобы твои сосочки сгорели на солнце. А что мне тогда вылизывать? — Давай уж тогда сразу на член наноси крем. Рихард вздохнул, и тогда Пауль отстранился и сел прямо напротив него. Его лицо все еще было веселым и полным морщинок-смешинок. Теперь оно всегда было таким, даже если он становился серьезным. Пауль взял Рихарда за руку и заботливо спросил: — Ну, что случилось? — его голос стал тише и вместе с тем нежнее. Рихард слегка безразлично повел плечом. — Не знаю. Не хочу думать о том, что случилось, — сказал он отстраненно. — Знаю результат. Мне не очень хорошо. — По шкале от одного до «помогите»? — уточнил Пауль, и в его вопросе не было никакой шутки. — Тринадцать, наверное, — Рихард почесал нос. — Тринадцать? Разве «помогите» уже не десять? — Ага. Они замолчали, глядя друг на друга через солнечные очки. Стало слышно, как шумит море, и это было очень похоже на Хидензее, если бы туда добавили неимоверную жару. Пауль продолжал гладить его по рукам. — Что не так? — Все не так, — Рихард опустил голову вниз, и тогда Пауль протянул к его лицу ладони. Он снял с него очки, и они смогли посмотреть друг на друга без каких-либо преград. — Мне кажется, я просто очень сильно устал. — Хочешь взять перерыв? — Хочу. Какое-то время они снова молчали. — Но не могу. Пауль склонил голову на бок, разглядывая его с неподдельным интересом. — Почему? — Потому что нельзя взять перерыв в существовании. Их ладони вцепились друг в друга с такой силой, что стало больно почти так же, как и в груди. Пауль сел к нему боком, и они навалились друг на друга, плечо к плечу. — Как-то несправедливо, как думаешь? — спросил Рихард. — Что? — не понял Пауль. — Мне скоро шестьдесят. А я… Я страдаю большую часть своей жизни. У меня… У меня выходит несчастливая жизнь была? Челюсть Пауля заходила из стороны в сторону. Он никогда не любил такие разговоры. — Наверное, — сказал он на этот раз, и его согласие ударило по сердцу сильнее всего. — Это важно? — Важно, — Рихард ответил сдавленно. Его горло сдавило, и он сглотнул. Он волновался или врал? — Я всегда хотел счастливой жизни. — Я тоже. — Ты ее получил. У тебя все хорошо. Три большие татуировки и одна маленькая, — безусловно он имел в виду Эмиля, Лили, младшенького и карманную пинчерку-задрыгучку по имени Минни. — Ты татуировок не делал. Но у тебя такой же набор, — напомнил Пауль, и только тогда Рихард вспомнил, что Мерлин и Кира все еще были его детьми, несмотря на то, что им уже было больше лет, чем ему, когда он собрал Раммштайн. Мысли о Макси не покидали голову, потому что она требовала много внимания в силу ее маленького возраста. — Я… — Рихард посмотрел на Пауля. — Я… Не уверен, что когда-либо хотел их. Тот молчал несколько мгновений, а когда заговорил, то сразу даже не было понятно, что он имел в виду: — Могу подарить тебе красный Порше, — Пауль достал телефон из кармана, — или ты больше по желтым Ламборгини? Рихард пихнул его в плечо. Не было у него кризиса среднего возраста! — Иди ты, — Рихард отвернулся и посмотрел на свои волосатые коленки. — Я тебе тут душу изливаю, а ты все шутки шутишь. — Ну, прости-прости, — Пауль убрал телефон обратно в карман. — Прости. Рихард глубоко и тяжело вздохнул. — Почему ты думаешь, что никогда их не хотел? — спросил Пауль осторожно. — Я… Я как будто не их хотел. А представление о них. Знаешь? Когда думаешь, что будешь идеальным мужем, идеальным отцом, идеальным… человеком. А потом взаимодействуешь с другими и оказывается, что ты дно собачье, а не идеал. Пауль нашарил в песке веточку и начал выводить ей линии вокруг них. — Идеалов, вообще, нет, — напомнил он. — И все равно я каждый день с ними сталкиваюсь. Марго — идеально красивая. — И ты знаешь, как делается эта красота, потому что сам за нее платил, — рутинно пробормотал Пауль, как будто его совершенно не волновала тема. А может, и правда не волновала? Почему ему так легко давалось осознание отсутствия идеалов? Рихард всегда завидовал ему. — Хорошо. С красотой легко. Ее можно купить. Но идеальные отношения с детьми не купишь. Поэтому у меня их нет. — Ага. И ты… Расстраиваешься этому? — Я расстраиваюсь всему. — Тому, что ты ни в чем не можешь быть идеальным? Почему-то Рихарду захотелось поднять горсть песка и кинуть ее в Пауля. — Я просто хреново себя чувствую. — Еще бы. Твоя жизнь — дерьмо, по сравнению с идеальной, — Пауль фыркнул, — ты сидишь на краю света, получаешь деньги за отдых, проводишь время с лучшим другом, который был готов тебе помазать спинку кремом и высосать твои мозги через член. Вечером ты пойдешь кушать местные деликатесы в семидесятизвездочный ресторан, и ляжешь спать под ночным небом после еще одного оргазма. Жизнь — отстой. Тут любой бы был в депрессии. Сердце кольнуло одиночеством. Когда бы они не касались этой темы, Пауль никогда его не понимал. В его вселенной не существовало места страданиям. Там были только веселье, смех, бесконечный секс и море еды. Больше его ничего не интересовало. Рихард же был другим с самого начала. Ему было ненавистно все вокруг: Виттенберге, Берлин, Западный Берлин, Германия в целом, Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Чикаго и США в целом, Париж, Франция, Лондон, Великобритания, Кейптаун, ЮАР…. Все это отвращало. Сколько он себя помнил, он от всего хотел сбежать. От родителей, от тайной полиции, от ответственности, от друзей, от жены, от второй жены, от третьей жены…. Ему не нравилось сидеть на одном месте долго. Ему, в принципе, ничего не нравилось. И жизнь его была противной и чужой. Не его. Рихард отвернулся от Пауля. — Я знаю, что ты злишься на меня за мои слова. Ты всегда злишься, — сказал Пауль. — Злюсь, — он не стал скрывать. — Я бы тоже злился, наверное, — он покивал. Со временем рисунки на песке вокруг них сложились в волны. Пауль добавил торчащую из воды акулу. Рихард изо всех сил пытался не улыбнуться. — Я могу понять, что, если кажется, что жизнь была стремной, то ее просто не охота доживать дальше. Мне самому неприятно думать о том, что дальше будет только хуже. Вроде того, что теперь проснуться без боли в теле, удивляет больше, чем проснуться с вывихнутой шеей. Хотя в двадцать лет можно было закинуть Балтийский чай и не спать пять дней подряд, а на шестой остаться бодрячком. Рихард фыркнул. Слова Пауля были основаны на опыте, а не на гиперболизации. Наверное, поэтому он все же решил слушать его. — Я бы застрелился, как думаешь? — Пауль продолжил размышлять вслух. Его предложение настолько поразило Рихарда, что он застыл на несколько секунд. — Тебе бы не пошло, — наконец, протянул он. — Повешение? — Тоже нет. — Переехать в Норвегию? Рихард на секунду представил, как они вдвоем пробираются на одной надувной лодке сквозь фьорды. И когда-то это тоже было воспоминанием. — Нет. Пауль. Я не хочу умирать. Тот посмотрел на него долго-долго таким взглядом, который говорил: «Я жду пока ты сам поймешь, что только что сказал». Только поэтому Рихард решил повторить еще раз: — Я не хочу умирать, — то, что он произнес это вслух, ничего не изменило. — Я тоже не хочу. — Но мы умрем. — С людьми такое случается, — протянул Пауль беззаботно, — К счастью, всего лишь один раз в жизни. — Я не хочу, но я как будто жду этого, — продолжил говорить Рихард. — И ищу причины, чтобы выпилиться. — Думаешь, надо наоборот? Искать причины, чтобы жить? Рихард пожал плечами. — Я ничего уже не знаю, Пауль. Я слишком стар для того, чтобы что-то менять в своей жизни. — Тогда не меняй, — беззаботно посоветовал он. — Но мне неприятно жить так, как есть, — возразил Рихард. — Тогда меняй, — его голос был таким спокойным и безмятежным, что Рихард, не удержавшись, захохотал. До чего же Пауль иногда его раздражал! — Смотри… — продолжил тот в ответ на его смех, — Нам в лучшем случае осталось лет двадцать. Будет ли у тебя стоять через десять лет? — Не все в жизни меряется сексом, — устало сказал Рихард. Пауль тут же привел другой пример: — Флаке не слышит на одно ухо. Сможет ли он дальше писать музыку? Бетховен, мог, конечно, но он, вообще, глухим родился. — Бетховен не родился глухим, — вставил Рихард свои пять центов. Пауль махнул рукой. — Да какая разница, кто каким родился? Мы не выбираем этого. Мы выбираем, что с этим делать. Если ты выбрал страдать, значит, будешь страдать. Рихард закопал ступни в песок в попытке почувствовать себя как-то более уверенно. Ногам стало тепло и суставы сладко заныли. — Я не выбирал страдать. Я просто страдаю. — Я тоже не выбирал веселиться. Но, вот он я, на пляже с белым песком и синим морем, играю на воображаемой гитаре на краю света, пока мною восхищается голубоглазый красавчик. Рихард фыркнул через нос и покачал головой. Пауль серьезно видел их ситуацию похожим образом? Как бы научиться у него такому видению? Рихард устал во всем видеть негатив. — Я, серьезно, просто очень и очень устал. Пауль взял его за руку, и этот жест его был одновременно неожиданным, и таким нужным… Рихард крепко сжал его в ответ и предупредил: — Если ты скажешь что-то про секс, то я тебя стукну. Пауль засмеялся, и у Рихарда тоже появилась небольшая улыбка на лице. — Я собирался сказать, что если бы не ты, моя жизнь была бы намного менее веселой. Хочу ли я пляж с белым песком и синим морем? Нужна ли мне воображаемая гитара и край света? Или мне важнее голубоглазый красавчик, который не может отвести от меня своих глаз? Ответ: я возьму все сразу. Но если не было бы хотя бы чего-то одного, то моя жизнь была бы совсем не та… Рихард долго разглядывал его, довольно находя взглядом знакомые морщинки. У Пауля поредели ресницы, и брови стали совсем седыми. В какой-то момент он перестал краситься и позволил естественной белизне взять над собой верх. Он потихоньку выцветал, и в ближайшие года выцветет еще больше. А его улыбка была такой же красивой, соблазнительной и заигрывающей, как и тридцать лет назад. Рихард никогда бы не подумал, что начнет находить привлекательным шестидесятилетнего старика… Наверное… Наверное, Пауль был в чем-то прав? Если что-то в их разговоре и имело смысл, так это то, что жизнь не состояла из какого-то одного элемента. В ней было много частей, которые заполняли их временное существование на Земле. Были разные города, разные страны, горы, моря, океаны, леса, поля… Были холодные времена, жаркие, цветущие и увядающие. Были школы, университеты, гитары, барабаны и даже воркшопы по лепке из глины. Было много чего материального. Но еще были родители, девушки, жены, дети, друзья и те, кто были немного больше, чем друзья. Была семья. Кривая, косая, но такая, какая была. Забрать хоть одного человека из его жизни, и во что бы она тогда превратилась? Может, Рихард и страдал большую часть времени в своей жизни, но и боль была не такой сильной, потому что он никогда не оставался в одиночестве, если ему становилось невыносимо. Наверное, это все же было лучше, чем ничего? Пауль долго молчал и ждал его ответа. Рихард разглядывал его, склоняя голову то налево, то направо, раздумывая, что бы такого сказать. И в конце концов, сказал: — Это самый необычный способ забраться ко мне в штаны. Пауль засмеялся. Губы Рихарда тоже широко растянулись. Он продолжил: — А ко мне многие приставали! Знал бы ты, сколько дикпиков мне присылают в личные сообщения! — О Боже! — Пауль прижал ладони к лицу, но те были испачканы в песке, и он тоже испачкался. Никого из них это не беспокоило. — Предпочитаю «Рихард» или «Ричард», — напомнил Рихард. — И все же ты временами такой зануда, — отсмеявшись, сказал Пауль таким тоном, который позволено иметь только самым близким людям. Наверное, именно поэтому его слова задевали не так сильно? Он звучал так, словно восхищался тем, как Рихард занудствовал. — Какой есть… — и все же он слегка взгрустнул в ответ на комментарий. Пауль вдруг оказался близко-близко к его лицу, и стало понятно, что он напрашивался на поцелуй. — Я целовать тебя не буду, — сказал Рихард невозмутимо, даже не шелохнувшись. Близость Пауля давно перестала его смущать, — у тебя все лицо в песке. В ответ Пауль поднял испачканную ладонь и мазанул по его лицу. — Теперь ты тоже в песке. Рихард тут же поднял руку, чтобы стряхнуть липнущий к поту и крему песок, но все было тщетно. Пауль взял его лицо в руки и смачно поцеловал. Рихард недовольно зажмурился. — Фу! — в этом он был похож на первоклашку, сбежавшего от поцелуя понравившейся одноклассницы. Пауль пихнул его в плечо своим, а Рихард все еще пытался отряхнуться. — Пойдем лечить твою хандру? — предложил Пауль наконец. — Я сделаю тебе кофе, скручу каких-нибудь приятных трав, может, даже с мелиссой. Сходим в сауну, поплаваем, примем ванну вместе, выпьем пива и ляжем в кровать. Если получится, займемся сексом. Если нет, то все равно, разденемся до гола, обнимемся и ляжем спать. Как тебе такой план? Рихард посмеялся, и внутри вдруг стало тепло-тепло. То ли от раскаленного песка, то ли от осознания, что Пауль запросто мог просто сказать ему «Я тебя люблю», и эффект был бы схожим. И все равно, он нахмурился, потому что в его природе было иметь недовольное выражение лица. — А что если Тилль уже вернулся с рыбалки? Я ослепну, если еще раз увижу, что он все еще ловит на свой член. Они оба синхронно фыркнули. — Обещаю, что сегодня ты увидишь только два члена. Мой и свой. Идёт? Рихард глубоко вздохнул и посмотрел за горизонт. Где-то там была только Антарктида. Наверное, южнее них на всей Африке никого не было. А хорошо жить вдвоем на краю света! — Идет, — Рихард кивнул. Пауль помог ему подняться с песков. Они собрали все вещи с пляжа в сумку и побрели в сторону съемного дома. Солнце все еще было так же высоко и было так же жарко. — Как думаешь, мне просто припекло голову, или я реально схожу с ума? — спросил Рихард приблизительно на середине пути, когда они здорово натанцевались на раскаленном песке и вышли на бетон. — Какая разница? — уточнил Пауль, — не думаю, что я смог бы различить. Ты всегда кажешься мне немного странным. Я не могу понять, как ты думаешь. — Мгм, — Рихард грустно покивал. — Мне иногда становится очень жаль, что у нас с тобой вот так. Было бы круто, если бы ты понимал меня полностью. — Да, — Пауль согласился, — я бы мог, например, читать твои мысли и видеть все подтексты. Допустим, ты говоришь мне: «Пауль, я так больше не хочу жить», а я понимаю, что ты на самом деле говоришь: «Пауль, давай проведем день вместе? Я соскучился по твоему вниманию», и вот мы уже идем играть в теннис, и никто из нас не страдает. Рихард активно закивал. — Только мы не умеем играть в теннис, — напомнил он. — Так а я и мыслей не читаю, — Пауль подмигнул ему. — Тут уж надо иметь дело с чем есть, а не с тем, чем хочется. Я — хоть и не идеальный Пауль, читающий мысли, но уверен, что беру в рот не хуже. Рихард посмеялся. — Когда-нибудь наступит день и ты перестанешь все сводить к сексу. Пауль посмотрел на него с видом оскорбленной невинности. — Никогда! Они дошли до домика то ли ворча, то ли подкалывая друг друга, то ли флиртуя… Прошло тридцать лет, а Рихард так и не смог определить, что именно происходило между ними. Иногда он думал: а мог ли Пауль стать его мужем? Согласился бы он? Но брак, скорее всего окончательно испортил бы их отношения. В этом плане им обоим не удавалось создать стабильной «ячейки общества». Семейная жизнь претила их общим взглядам. Наверное, это не вписывалось в понятие «идеальности», исходя по определению Рихарда. Тем не менее, они научились находить общий язык друг с другом, преодолевать непонимание, чувство одиночества, обиду и злость друг на друга…. Может, настоящие отношения были именно такими, и он просто все это время смотрел не в том направлении? В домике они поздоровались со Шнайдером, залипающим в телефон, и сразу убежали вниз, в ванные комнаты и бассейн. Вода всегда действовала на них обоих одинаково расслабляюще, а после тотальной жары, еще и успокаивала и смягчала нрав. Позже, когда они, наплававшись, лежали на водяном бортике среди пузырьков, Рихард глубоко вздохнул, прощаясь с усталостью. — О нет, — сказал Пауль, — это опять твое «Я начинаю надумывать» дыхание. Не думай, ради всего святого, Риш. Просто проживи этот день, делая, что хочется. Рихард улыбнулся. — Если бы ты сперва послушал, что я хотел сказать, то понял, что я собирался озвучить то же самое, только короче. — Это как? Их взгляды пересеклись. Один — любопытствующий, а второй — мягкий и добрый. — «Я тоже люблю тебя». Пауль фыркнул и покачал головой. Пузырьки мешали его элегантности, но в конце концов, их тела тоже нашли друг друга. — Какие большие и взрослые слова, Риш, — он звучал почти так же урчаще, как и вода вокруг них. Рихард улыбался, почти чувствуя движение его губ на своих. — А я, кажется, большой и взрослый мальчик, — он поиграл бровями. — Я рад, что мы это все-таки установили. Они обменялись неторопливым и слегка ленивым поцелуем, одновременно похожим на сотни и тысячи тех, что они делили ранее. — Точно больше не надумываешь? — отстранившись, спросил Пауль. — Может, на пятерочку. По нашей шкале. И это только на сегодня. Завтра начнется по новой, — пообещал Рихард, — чтобы жизнь сладкой не казалась. — Завтра будет завтра. Сегодня — принадлежит мне, — Пауль чмокнул его в лоб и лег обратно на свое место. Рихард тоже растекся по дну бурлящего бассейна. Он долго лежал с закрытыми глазами, а потом резко открыл их. — Пауль? — М? — Каждый день — сегодня. Они посмотрели друг на друга. Рихард, как в замедленной съемке, увидел, как губы Пауля сложились в довольную яркую улыбку. — Кажется, ты начинаешь понимать. Рихард фыркнул себе под нос и взял его руку в свою.