Пони в яблочко

Влажная после дождя земля чавкала и нагло хватала за ноги, замедляя бег до смехотворного, стук копыт за спиной приближался. Улыбку смыло каплями с ветвей, хлещущих по лицу, ее место занял напряженный оскал. Четверть часа назад выходка казалась прекрасной и остроумной, но очарование развеялось, стоило осознать, что все задуманное преимущество буквально было втоптано в грязь. Убегать по густым зарослям, когда ты маленький и шустрый, очень удобно, особенно когда догоняют тебя не на двух ногах, а на четырех копытах. План отступления был идеален, он предполагал короткую перебежку по кустам и дальнейшую ретировку по широкой тропе, пока эти громадины вынуждены делать нехилую дугу. А стоит перейти мост и добраться до деревни — и никто уже ничего не докажет. Исполнение, как водится, подкачало: ноги тонули в жидком месиве почти по щиколотку, и хорошо просчитанная фора стремительно превращалась в тыкву. Ну, что же, импровизировать так импровизировать. Не отступать же перед всякими… всякими! Снова нырнув в кусты, Рубен добрался до соседней тропы. К мосту можно было выйти и по ней, если вовремя свернуть. Стук копыт теперь звучал совсем рядом. Обернувшись, юноша через плечо попытался изучить лес в надежде не увидеть возникающий меж деревьев силуэт — и вдруг с ужасом почувствовал, что мерзкой жидкой земли под ногами больше нет. Вскрикнуть он не успел, зато успел уцепиться за ветку. Та захрустела, но выдержала, хоть и безжалостно содрала ладонь. Каким-то чудом не разжав пронзенные болью пальцы, Рубен схватился второй рукой, чувствуя, как спасение по дюйму ускользает. Черт, надо было вытереть руки сразу, они же все в гнилых яблоках! Вниз юноша старался не смотреть, и так понимая, что увидит. Он ведь знал, дурья башка, что совсем рядом обрыв и река, знал! И так глупо зазевался! Древесина снова затрещала, намекая, что долго не выдержит, голова закружилась от ужаса. Вот сейчас она обломится и он умрет самой глупой из возможных смертей! Потому что если замереть и не шевелиться, рано или поздно ветка не выдержит, а если дергаться в попытках дотянуться до края обрыва — то же произойдет скорее рано, чем поздно. Решив, что помереть, даже не попробовав спастись, попросту глупо, Рубен глубоко вдохнул, и, воззвав к любой силе, согласной в этот миг стать его покровителем, рванул вверх. Ветка с жалобным хрустом оторвалась и полетела в пропасть, пальцы на миг сомкнулись на скользкой неверной земле, и, не найдя опоры, свободно скользнули вниз. Рубен успел лишь прикрыть глаза и тихо пискнуть, готовясь к гибели, но через примерно секунду сообразил, что не летит навстречу острым камням и бурной воде, а самым идиотским образом завис в воздухе, схваченный за шкирку. Чувствуя, как огромная рука медленно вытаскивает его, Рубен зажмурился еще сильнее. Возможно, разбиться и утонуть было не самым худшим исходом. Молчание затягивалось. Мелькнула мысль о звере, про которого рассказывали в тельмарской школе, когда Рубен был еще совсем маленьким. Мол, зверь этот в случае опасности прикидывается мертвым. Что-то подсказывало, что сейчас подобный фокус не прокатит, особенно с учетом сумасшедшего сердцебиения. Пришлось собраться с духом и открыть один глаз. Здоровенный кентавр молчал, продолжая удерживать добычу за шкирку так, чтобы их лица были примерно на одном уровне. Веса человеческого, пусть и юного, тела он и вовсе, кажется, не ощущал. Брови нарнийца были сведены, глаза горели суровым огнем. Если бы он кричал и ругался, как делали пропоицы в трактирах, ставшие жертвой очередной шутки, было бы не так страшно. Но он просто смотрел. Когда молчание стало невыносимым, Рубен тихо кашлянул, прочищая горло, и невпопад выдавил: — Я не хотел. — Чего не хотел? — голос кентавра был глубоким и низким, выражение лица, кажется, стало еще строже. — Попасться? — Это тоже, — язык всегда действовал быстрее головы, вот и сейчас Рубен не успел поймать сорвавшиеся слова. Оставалось только еще сильнее вжать голову в плечи и добавить почти шепотом. — Извините. Кентавр переступил с ноги на ногу, как нетерпеливый конь, казалось, больше всего ему хочется швырнуть нарушителя порядка обратно в реку, от падения в которую только что его избавил. Однако он совладал с собой, и, тяжело вздохнув, опустил Рубена на землю. Надежды на побег, это, впрочем, не давало, выпустив ворот колета, кентавр тут же перехватил тонкое смуглое запястье, и, ничего не объясняя, повел юношу в лес. — Куда мы идем? — через полсотни шагов Рубен не выдержал, неизвестность пугала до темных кругов перед глазами. Он попытался остановиться, но чуть было не поехал по мокрой грязи, так как спутник замедляться не собирался. — А как ты думаешь? И снова молчание, быстрый шаг, темный лес и пытка собственным воображением. Что может сделать оскорбленный кентавр? Кто вообще знает, какие у них нравы?! Это в городе все теперь живут со всеми, а в родной деревне Рубена все было как прежде. Ну, почти как прежде. При Каспиане какой-он-там-по-счету жить и правда стало проще, но Рубен как трудился подмастерьем в кузне, так и продолжил трудиться, особо не видя внешнего мира за пределами ближайших окрестностей. Разве что теперь к его мастеру то и дело гномы захаживали. В остальном нарнийцы были и оставались странными персонажами оживших сказок — так и кто ж их таких знает?! Примерно через десять минут они вышли на поляну с небольшим ручьем и кентавр, наконец, остановился. Рассмотрел что-то у себя под копытами, нахмурился, и, подведя юношу к ключу, велел: — Вымой руки. И не вздумай бежать. Догоню и будет хуже. Хватка на запястье разжалась. Решив на всякий случай не рисковать, Рубен покорно опустился на колени и окунул ладони в обжигающе холодную воду. Только тут он понял, что кожа на правой ладони содрана серьезнее, чем он думал и с пальцев, помимо грязи, земли и сока гнилых яблок, капает еще и кровь. Отмывание заняло несколько минут. Все это время кентавр что-то искал в траве. Наконец он наклонился, сорвал пару листьев и промыл их в том же роднике. Рубен не спорил, когда ему жестом велели подняться и снова взяли за запястье. И старался не морщиться, когда чуть размятые листья пристроили на ссадины и примотали тонкой чистой полосой ткани, вынутой из… юноша очень постарался НЕ назвать это седельной сумкой. — Итак, — закончив с лечением, кентавр внимательно взглянул Рубену в глаза. Тот смог выдерживать взгляд примерно полсекунды, затем потупился, досадливо морщась от собственного малодушия. — Значит, пони в яблочко? Пришлось прикусить губу, чтобы не допустить столь неуместного смешка. По-правде, теперь это уже не казалось настолько забавным как вчера, когда они с приятелями, хорошо приложившись к спертому вину после тяжелого дня, выдумали эту шутку. Ладно, уже утром, протрезвев, можно было понять, что кидаться из кустов в кентавра яблоками и орать подобные вещи — такой себе юмор. Но Рубен как всегда ухитрился не только напиться, но и поспорить, а спор — дело чести. Пусть даже такой идиотский. — Извиняться уже поздно? — на всякий случай спросил юноша, рассматривая траву под ногами. — Извиняться никогда не поздно, но что-то мне подсказывает, что раскаяния ты не испытываешь. Только страх перед расплатой. — И вовсе я не боюсь! — от возмущения Рубен вновь вскинул голову и заставил себя посмотреть кентавру в лицо. — Вот еще, буду я бояться каких-то… Закончить ему не дали — могучая рука вновь вздернула его в воздух, переворачивая, словно пушинку. Мир завертелся, а когда все вокруг снова встало на места, Рубен с ужасом понял, что болтается поперек лошадиной ноги, поставленной на ближайший валун. Причем болтается — чтоб этого проклятого нарнийца! — кверху задницей. — Не боишься так не боишься, — кентавр говорил ровно, будто не его локоть намертво приклеился к пояснице Рубена, не давая соскользнуть. Свободной рукой он дотянулся до растущей рядом рябины, сорвал длинный гибкий прут и принялся очищать его от листьев и мелких веточек. — О совести говорить не стану, об этом должно было раньше с тобой говорить. Надеюсь только, что она есть и ты просто ее прячешь. Так что поговорим об уважении к окружающим. Как ты думаешь — остроумно оскорблять девушку? — Н-нет, — осознав, что вырваться не выйдет, Рубен притих, скосив глаза и настороженно наблюдая за чужими руками. — Нет, — согласился кентавр. — Но при этом яблоки, которые ты бросил, попали в мою сестру. Как думаешь, ей понравилось? Нет. Видишь ли, уважение — это палка о двух концах. И если ты позволяешь себе неуважительно и грубо обходиться с окружающими, они могут позволить себе то же самое. — Эй! — Рубен вновь не успел ничего, кроме как вскрикнуть, когда кентавр рывком стянул с него штаны вместе с исподним. Но облечь возмущения в словесную форму не вышло, так как тут же у него появилась более весомый повод для криков. — Ай! Рябиновая ветка в сильной руке кусала как надо. Извернувшись, Рубен попытался закрыться, но добился лишь того, что запястье прижали к пояснице. — Тот, кто позволяет себе так вести себя, тем более с девушкой, какого бы вида она ни была, либо законченный подлец, либо неразумный ребенок, — кентавр не менял тона и темпа речи, будто беседа не прерывалась ни трепыханиями и сдавленными вскриками Рубена, ни взмахами могучей руки. — Я надеюсь, что ты все же второе. В любом случае, это именно то, чего ты сейчас заслуживаешь. Прут, между тем, продолжал подниматься и опускаться, исчерчивая ягодицы ровными набухающими полосами. Поначалу Рубен бился и вскрикивал, затем, смирившись, обмяк. При ударе он вздрагивал всем телом и скулил, но старался держаться — уж очень задел комментарий про неразумного ребенка. Ощущать себя взрослым, впрочем, не выходило никак. Хотелось кричать, сучить ногами и плакать от огненной боли, расплывающейся на ягодицах. Хотелось, чтобы его отпустили, желательно, позволив сесть в ледяной ручей. А лучше макнули в этот ручей целиком, чтобы охладить заодно и бестолковую голову. Лицо заливал жар стыда, а в уголках глаз скапливались слезы. Теперь затея казалась не только глупой и опасной, но и мерзкой. Почему-то в угаре спора он совершенно не думал о том, в кого именно попадет. Он вообще не думал о том, что кентавры, вообще-то, тоже бывают девочками. Кошмар! Если бы кто-то кинул гнилым яблоком в одну из их деревенских девушек, Рубен бы первым пошел бить ему морду, а тут — сам… Барахтаясь в паутине собственных мыслей и боли, юноша не сразу понял, что удары прекратились. Малодушная часть его с облегчением вздохнула, что, впрочем, было преждевременно. Сморгнув с длинных ресниц слезы, Рубен с отчаянием понял, что кентавр отвлекся, чтобы сорвать еще один прут. Понимая, что времени на разговоры почти нет, юноша сглотнул и зашептал почти скороговоркой: — Простите меня, пожалуйста. Я это… не для того, чтобы вы прекратили. Мне правда очень жаль, что я обидел вашу сестру. Я не подумал, что там может быть женщина. — А если бы попал в меня, было бы лучше? — кентавр от своего дела не отвлекся, но голос его словно бы слегка смягчился. — Да, — Рубен понимал, что от него ждут совсем другого ответа, но врать почему-то не получалось. — Все равно было бы плохо, но лучше. Кентавр хмыкнул. И неожиданно погладил Рубена по голове. — Зато честно. Раз с уважением мы разобрались, теперь поговорим о глупости, — прут свистнул и Рубен, чуть расслабившийся за перерыв, громко ойкнул. — Швыряться гнилыми яблоками в тех, кто не отличается миролюбием — глупо. Оскорблять ради забавы тех, кто носит оружие — глупо. Бежать, не глядя под ноги, зная, что где-то рядом обрыв… Очень. Очень. Глупо! Последние три слова кентавр подчеркнул особо сильными стежками по низу ягодиц и Рубен, позабыв о попытках что-то мужественно терпеть, закричал. Жгучая, непривычная и почти невыносимая боль мешалась с запоздалым осознанием: он ведь действительно мог умереть на этом проклятом обрыве! К счастью, больше ударов не последовало. Дав юноше примерно минуту, чтобы прийти в себя, кентавр осторожно поправил на нем одежду и спустил на траву. С первого раза твердо встать на ноги у Рубена не вышло, так что оставалось лишь радоваться, что кентавр не выпустил его предплечье, помогая держать равновесие. Юноша чувствовал себя так, будто случайно сел прямиком в разогретый горн, колени тряслись, а лицо было мокрым от слез. Но, как ни странно, за последнее не было стыдно, хотя он и припомнить не мог, когда в последний раз при ком-то плакал. — П-простите, — в который раз за утро выдавил он, по-мальчишески шмыгая носом. — И спасибо, что спасли. — Не за что, — выбросив прут, кентавр невесомо погладил человека по голове и слегка усмехнулся. — Но больше никаких яблок, договорились? Сдавленно фыркнув, Рубен кивнул, на миг утыкаясь лбом в лоснящийся лошадиный бок. Почему-то, несмотря на боль и потрясение, стало вдруг очень легко.