Half of my heart wants what we had again
Falling apart thinkin', what could've been
Don't make it harder than it has to be
Baby, please, I don't think we can be friends
Юнхо шмыгает носом и вытирает набежавшие под ним сопли. Сейчас весна, температура постепенно повышается, и зелень наконец-таки пробивается, окрашивая все вокруг в тепло, но у Юнхо все как всегда. Нет, не аллергия, но бесячая простуда, которую он умудрился подхватить неизвестно где. Кашля уже нет и тело не ломит, но сопли все еще бегут, а работать приходится несмотря ни на что. А еще он салфетки забыл, поэтому рукав худи — его лучший друг. И пусть все думают, что хотят, зато он не стоит с засохшими на лице соплями. Автобус проезжает один за другим, но не те, что нужно. Интервал у того, на котором Юнхо доезжает до дома, вроде как, всего десять минут, но он готов поклясться, что стоит здесь уже все двадцать или даже больше. Невыносимо хочется завалиться в душную квартиру — потому что окна на проветривание открыть забыл — снять с себя грязную одежду, принять душ и выпить любимого чая с лимоном. Но вселенная, по всей видимости, наказывает Юнхо за его грехи, о которых он даже вспомнить не может. А потом все же жалится и посылает нужный транспорт, куда Юнхо еле как забирается и плюхается задницей на и без того уже потрепанное сидение. В наушниках — слезливая песня, в руках — сжатый край худи, в голове — пустота. Юнхо прикрывает уставшие глаза и утыкается лбом в стекло — то заметно вибрирует и отдает прямо по мозгу. Ехать минут десять, но за это время он успевает раза три провалиться в сон и поклевать носом, тут же проснуться и пошлепать себя по щекам. Дома его никто не ждет. Хотя если поселившуюся у него где-то в стенах мышь, которая по ночам скребется и пищит, можно назвать «кем-то», то все же Юнхо не так одинок. Он открывает ключом заедающий замок, матерясь при этом раз десять и проклиная злоебучую квартиру, которую он снимает у какой-то бабки, проходит внутрь и не включает большой свет, позволяя глазам привыкнуть к темноте. Юнхо скидывает кроссовки, наступая носком на пятки, и кидает рюкзак куда-то в угол. Квартира его маленькая, а еще пыльная и выходит не на солнечную сторону, поэтому все суккуленты, за которыми он когда-то пытался ухаживать, поумирали. Юнхо к тому же забывал их поливать или вообще наоборот поливал слишком много — из-за второго у него умерло несколько кактусов, из-за первого что-то, название чего он даже не знает — просто купил в магазине, потому что красивое. Теперь оно не особо красивое, точнее, скрюченное, засохшее и давно не зеленое. Юнхо их не выбрасывает, хранит на подоконнике в ряд и зовет это личным кладбищем домашних растений. Оно еще и пыль дополнительную собирает, но Юнхо не жалуется и протирать не спешит. Просто каждый раз, когда покупает новый горшок с растением, надеется, что в этот раз оно не сдохнет — и история повторяется снова. Возможно, за эти грехи вселенная задерживает его автобусы. А, может, Юнхо слишком много думает и накручивает себя. Вселенной должно быть плевать на жалкие растения, попавшие в не менее жалкие руки. Наверное. Чайник закипает медленно. Юнхо сидит на барном стуле и пялится на раковину, заваленную горой грязной посуды. Сначала из-за температуры не было сил ее всю мыть, а теперь просто лень и не хочется. Когда ему нужен какой-то прибор или тарелка, Юнхо просто моет это что-то одно, а остальное каждый раз оставляет на потом. Однажды у него обязательно дойдут руки, но сейчас он снова встает и хватает кружку, внутри которой кофе засохло и оттирается с трудом. Помыв ее, Юнхо достает из настенного ящика пачку с чаем — самый обычный черный. В холодильнике его ждет уже почти засохший кусок лимона, но на одну кружку ему хватит. Он делает пометку у себя в голове зайти завтра в магазин и купить лимон, а забудет он или нет — это проблемы уже завтрашнего Юнхо. Сейчас он заливает кипяток в кружку и смотрит, как вода медленно окрашивается в медный. Не то чтобы Юнхо нравится жить в бардаке, но у него совсем нет сил на уборку; поэтому грязная одежда уже валится из корзины, в шкафу полный хаос и неразбериха, в раковине все та же посуда, а к босым ногам начинают липнуть пыль и крошки. Раз в неделю или две Юнхо решает поиграть в чистюлю и вычищает все до блеска — даже швы между плитками щеткой драит, но с последней уборки прошло недели три, и пока что желание где-то все еще там, глубоко в мозгу — не успело кликнуть желтой лампой над головой. Юнхо делает глоток горячего чая, позволяя тому растечься приятным теплом и согреть изнутри, прикрывает глаза и расслабляется, осознавая, что он наконец-то дома в полном одиночестве и может хоть немного отдохнуть. И как же хочется разбить себе чашку о голову, когда в дверь внезапно раздается противный до дрожи и бьющий по ушам звонок. Но вместо этого он аккуратно ставит ее на столешницу и ссутулившись плетется к двери, шаркая ногами по паркетному полу. Первая мысль, которая настигает его голову, стоит ему только посмотреть в глазок: «что за хуйня?». Вторая, если честно, такая же. Третья тоже не особо отличается. Юнхо трет зудящие веки и открывает дверь, распахивая ее перед тем, кого он не видел уже два месяца точно; перед тем, кто пропал так же внезапно, как и появился сейчас прямо на его пороге с огромным рюкзаком за спиной и разбитой губой. — Минги, что ты тут делаешь? — Я… — Минги топчется на месте, отводит взгляд и приподнимает ногу, чтобы почесать колено, а затем все же продолжает: — Можно я у тебя переночую? Внезапно. Юнхо крепче сжимает дверную ручку и смотрит с недоверием, не совсем понимая, что вообще сейчас происходит. — Зачем? — вопрос странный, но вылетает моментально, стоит Юнхо только открыть рот. Он шмыгает носом, прокашливается и немного меняет формулировку. — Что-то случилось? — Я вообще сначала к Ёсану хотел пойти, — неуверенно отвечает Минги, сминая мочку уха между пальцами. — Но у него там девушка, вроде, не знаю, короче, а больше мне не к кому. Почему-то тот факт, что Минги прибежал к Юнхо только потому, что у него не оставалось выбора, заставляет губы второго поджиматься в зарождающемся где-то в районе груди раздражении. Юнхо задерживает дыхание, перебирает разные варианты в голове от «иди нахуй» до «проходи» и останавливается на последнем. Он отходит от двери, освобождая проход, и указывает рукой куда-то в даль. — Прошу, — приглашает он с насупленным лицом. — Надеюсь, что как дома ты чувствовать себя не будешь. Минги неловко хихикает, быстро сбрасывает с себя расшнурованные конверсы и уверенно проходит вглубь квартиры, сразу направляясь в чужую комнату, чтобы оставить там рюкзак. Он знает каждый угол этой квартиры, и Юнхо не удивлен. С того самого момента, как он снял ее — примерно пару лет назад — Минги практически все время зависал у него дома, потому что нигде не учился и не работал, делать ему было нечего и друзей тоже по пальцам пересчитать. Юнхо считает, что это не плохо, но Минги буквально хватит всего двух пальцев. Ёсан и сам Юнхо. Все. Поэтому для него стало удивлением, когда Минги пропал — перестал приходить, редко отвечал на звонки (они тянулись не больше минуты), в сообщениях был не красноречив и отказывался от встреч. А потом Юнхо вспомнил, почему Минги периодически может пропадать. И его догадки подтвердились в одну из рабочих смен, когда Ёсан сказал ему, что у Минги появился очередной бойфренд. Вместо удивления внутри поэтапно были злость, разочарование, а потом пустое безразличие — зияющая дыра в груди, которую Юнхо заткнул вырванными пожелтевшими от старости листами из книг с работы, и жизнь вернулась на круги своя. А теперь, ровно через два месяца, Минги заявляется как ни в чем не бывало, и, если честно, Юнхо очень хочется добавить к чужой ссадине на губе такую же рядом, но ноющее чувство жалости скребется изнутри острыми когтями. Юнхо просто зарывается пальцами в волосы, крепко их сжимает и, наконец, ступает за Минги. — Почему ты домой не поперся? — со слабым раздражением спрашивает Юнхо, наблюдая за тем, как Минги взбирается на диван, садится в позу бабочки и машет коленями, словно крыльями. — Эээ… — неуверенно тянет он, почесывая внутренний уголок глаза. — Я сказал маме, что устроился на работу и снял квартиру, не могу же я к ней вернуться, тем более с разбитой губой. — То есть ты ей соврал? — Юнхо уже знает ответ на вопрос, но все равно услышать хочется. Минги виновато опускает голову и угукает куда-то вниз. — Не злись только, ладно? — Минги резко поднимает голову и складывает ладони вместе. — Прости, я к ней через недельку заявлюсь и все расскажу. — Что ты ей расскажешь? — колко спрашивает Юнхо и скрещивает руки на груди. — Что ты проебался и теперь тебе жить негде? — Что-то типа того. — И все это время ты у меня куковать собрался? — Юнхо кривится в лице и сводит брови к переносице. — Да, — Минги наоборот же складывает брови домиком и выпячивает нижнюю губу — так и хочется схватить и оторвать. — Можно? Юнхо молчит. Пялится в чужие, слегка застеленные влажной пеленой глаза и думает. Конечно же отказать он не может — они это оба знают, но желание выставить его за шкирку, как провинившегося кота, все равно зудит где-то на подкорке мозга. Юнхо тяжело вздыхает и закатывает глаза, а потом, так ничего и не ответив, разворачивается и тянется к аптечке — та запрятана где-то в пыльных глубинах нижних шкафов его кухонной фурнитуры, а еще аптечкой он называет огромную картонную коробку, в которую свалено просто все, что может пригодиться в случае чего. Там, немного покопавшись, он находит ватные диски, антисептик и мазь. — Держи, — Юнхо кидает все необходимое для обработки ссадины к Минги на диван, отходит к комоду напротив него и садится на пол, вытягивая свои длинные ноги. — Сам знаешь, что делать. — А пластырь? — Я уже не встану, мне лень. Минги дует губы и тянется к ватным дискам и антисептику, выливая слишком много — настолько, что часть падает на толстую льняную обивку и оставляет мокрое пятно. Юнхо наблюдает. Наблюдает, как плотные длинные пальцы аккуратно держат диск; как с особой осторожностью промакивают ссадину и стирают с нее налипшую пыль; как те же самые пальцы затем тянутся к мази и снова неуклюже выдавливают ее. Юнхо чувствует слабое желание подойти и помочь, но он не будет — слишком много чести, а еще ему и правда лень. Завтра снова на работу, и глаза постепенно начинают зудеть от усталости, но внезапно свалившаяся на голову проблема в виде Сон Минги теперь не дает покоя. Юнхо отводит взгляд к зашторенному окну и шумно вздыхает. — И кто тебя так разукрасил? — спрашивает он, скрещивая руки на груди. — Тот, кому я вилку в бедро воткнул за такое, — спокойно выдает Минги и закручивает тюбик с мазью — получается у него не с первого раза, потому что подушечки пальцев жирные и скользкие, но третья попытка становится успешной. Юнхо качает головой и быстро проводит рукой по лицу, шмыгая носом. — Обидно, что ты сначала решил к Ёсану за помощью прибежать, — все же признается Юнхо. Он складывает ладони вместе и прячет их между бедер. — Извини, — Минги сжимает тюбик с мазью в руке и откидывается спиной на декоративную подушку. — Мне стыдно стало. — По поводу? — Ну, что я снова ввязался в какие-то ебучие недоотношения и позабыл обо всем на свете, — Минги кладет обе руки на живот, не отпуская мазь, и пялится в потолок. — Уже в который раз. Как люди могут так легко привязываться ко всем подряд и хвататься за них, словно за спасательный круг, даже если они вытирают о тебя ноги — это то, что для Юнхо навсегда останется загадкой. В этом плане он никогда не поймет Минги — тот бежит на любое проявление любви, словно собачка, которой бросили мячик. Он вгрызается в человека своими крепкими зубами и не отпускает, пока ему не прилетит с кулака точно по челюсти. Юнхо наблюдает за тем, как Минги наступает на одни и те же грабли, и не понимает. А еще проявлять хоть какое-либо сочувствие с каждым разом становится все труднее. Когда-то Юнхо мечтал, чтобы Минги вгрызся в него точно также — он бы точно не позволил себя отпустить ни при каких обстоятельствах. Пусть он истекал бы кровью, пусть ему было бы больно, пусть в глазах бы темнело и в горле пересыхало — плевать. Главное, что тем самым мячиком стал бы именно он. А потом, не получив желаемого, Юнхо перестал мечтать, и тогда наконец понял, что ничем не лучше Минги. Единственное их отличие — Минги бросается на каждого встречного, а Юнхо уже на протяжении нескольких лет держится за свой один единственный спасательный круг. Потрепанный и с маленькой дыркой, которую не найти и не залепить, только терпеливо ждать, пока весь воздух выйдет наружу, и тогда вместо надувного круга останется бесполезная виниловая лепешка. Все, что ему останется в таком случае — это утонуть. Да, в чем-то они похожи. Юнхо трет уставшие веки и чувствует, как нос постепенно начинает закладывать. — Ты что, правда ему вилку в ногу воткнул? Минги пожимает плечами и хитро улыбается, поворачивая голову в сторону Юнхо. — Ну да, а что? — Это пиздец, вот что, — на выдохе отвечает Юнхо. — Спасибо, что не в глаз. — Нет, в глаз слишком жестоко, — Минги качает головой и накрывает правый глаз рукой. — Аж заболел. Комнату накрывает тишина, разбавляемая только шумом колес проезжающих под окном машин. Юнхо окидывает пространство взглядом и натыкается на кружку с чаем, о котором он совсем позабыл — тот уже, наверное, остыл и настоялся, потому что пакетик все еще мирно покоится в окрашенной воде. Юнхо с кряхтением и хрустом в коленях встает с пола, подходит к столешнице и смотрит на темную жижу с плавающим на поверхности куском лимона. Если честно, немного жалкое зрелище. Юнхо делает глоток и морщится от того, насколько чай успел стать терпким и горьким, а еще он и вправду остыл. Он выливает содержимое кружки в раковину и наблюдает за тем, как весь чай, которым он так и не успел насладиться, утекает вниз по сливу. Завтра ему обязательно нужно купить лимон.—
Влажная тряпка скользит по полкам, собирая всю пыль, что успела накопиться со вчерашнего дня — каждую свою смену Юнхо протирает пыль на полках и сортирует книги, что каким-то волшебным образом постоянно оказываются не в той секции, где им изначально положено быть. И хоть его веселит Библия рядом с фантастикой, но все же там ей не место, поэтому с большим нежеланием и усталостью он переставляет книгу, проклиная всех на свете, кто усложняет ему и без того нудную работу. Жизнь Юнхо особо не меняется — с появления Минги прошло всего три дня, поэтому говорить о чем-то рано. Тот просто наводит чуть больший беспорядок, чем после себя оставляет Юнхо. Его это особо не заботит, но все же раздражает заметнее, чем когда под ногами путается только собственный мусор. Что заботит Юнхо больше всего — лимон уходит в два раза быстрее (который купить он не забыл) и чай остывает чаще, чем обычно. Минги теперь живет в гостиной, совмещенной с кухней, и почему-то Юнхо до жути некомфортно сидеть и пить этот злоебучий чай, пока кто-то лежит на диване и лупит в телефон. А еще сегодня ему очень не хотелось выходить на смену. Юнхо спал около восьми часов и даже выспался, но утро не задалось с самого начала: Минги — по непонятной причине — занял ванную вперед него и не выходил целый час; яйцо разбилось о край сковородки и растеклось по столешнице, падая вязкими каплями на пол; чай оказался слишком горячим и обжог кончик языка; парного носка к черному не нашлось, поэтому пришлось надеть такой же, но розовый. Черно-розовая пара носков. Как мило. Ёсан его выбор похвалил, и Юнхо не стал признаваться, что это вышло по чистой случайности и, может быть, отсутствию сил искать второй черный носок. Он просто молча сделал пометку в голове, что не такая уж это и плохая идея — добавить красок в свою тусклую жизнь, даже если это просто два носка разных цветов. Зеленый и оранжевый, белый и розовый, синий и красный — любое сочетание, и ты уже самый большой модник по мнению Кан Ёсана. Ёсан всегда твердит, что счастье в мелочах, а еще в понимающих людях, вовремя приезжающих автобусах и удачно завалявшемся пластыре в сумке. Юнхо старается соглашаться и думать также, но со своей стороны он бы еще добавил чай с лимоном и новое засохшее растение в его коллекции. И как же легко эти вещи забываются, когда он видит улыбающегося во все зубы Минги, который торопливо шагает ему прямо навстречу, а причина, по которой тот заперся в ванной, становится ясна. — Ты Ёсана не видел? — сходу спрашивает тот полушепотом, словно боясь нарушить устоявшийся покой. Юнхо скрещивает руки на груди, удерживая в правой тряпку, а под мышкой — книгу, и кусает нижнюю губу. — Видел, а что? — бубнит он, не понимая, откуда внутри него расцветает щекочущее горло недовольство. — Просто поздороваться хотел, давно его не видел, — Минги по привычному дует губы и осматривается вокруг. — И где он? — Вышел на обед, не знаю, когда вернется, — врет Юнхо и возвращается к протиранию пыли уже на другой полке, все также крепко сжимая книгу. На самом деле он знает, когда Ёсан вернется — на обед дается всего тридцать минут и ушел он относительно недавно — но ему очень хочется, чтобы Минги поскорее свалил и не мозолил слипающиеся от усталости глаза. Уйти по своим делам, о которых так и хочется расспросить, он не торопится — стоит себе и молча наблюдает за тем, как Юнхо резкими движениями смахивает пыль. Юнхо каждой клеточкой своего тела чувствует на себе чужой испепеляющий взгляд и дергает плечами, стараясь сбросить налипший дискомфорт. — А ты куда намылился? — все же спрашивает он, не отвлекаясь от дела. Минги мычит в раздумьях и проводит пальцами по разноцветным корешкам незнакомых ему книг. — На свидание. Юнхо позволяет слабому смешку слететь с его губ и крепче сжимает тряпку, замечая, как пальцы белеют и запястье неприятно напрягается — если он сейчас же не поменяет положение руки, то ее схватит судорога, поэтому Юнхо бросает скучное занятия и облокачивается спиной на стеллаж позади себя, переводя взгляд на стоящего истуканом Минги. Тот уже не улыбается так радостно, как раньше. — С кем? Минги зеркалит смешок и отрицательно мотает головой. — Тебе какая разница? Самый обычный вопрос ставит Юнхо в тупик. И правда, какая ему разница? Ничего не поменяется, будь это тот, кому он вилку в ногу всадил, или кто-то совершенно другой — Минги все равно пойдет на свое свидание, никто ему не указ. Только Юнхо не понимает, как человек, которому несколько дней назад было стыдно за то, что он каждый раз заваривает одну и ту же кашу, а затем ищет помощи у других, осмеливается поступать точно таким же образом и дерзить, когда задают самый простой вопрос. Но Юнхо ему никто. Просто друг, не более. Друг, который помогает по доброй воле — никто не держит дуло пистолета у его виска и не заставляет с распростертыми объятиями принимать к себе Минги обратно, когда того снова бросают, как котенка у обочины. Юнхо молча закатывает глаза и уходит прочь, возвращаясь к работе — тянущую вниз слабеющие от нервов руки книгу все же нужно убрать на место. И устраивать драку прямо в книжном магазине ему тоже не хочется, хотя кулаки чешутся неистово. В лучшем случае Ёсан за такое перестанет с ним контактировать на некоторое время, в худшем — его просто уволят, а терять место, где он уже прижился и где ему комфортно — последнее, о чем Юнхо мечтает. Когда Ёсан возвращается с обеда, то сразу замечает нависшую над Юнхо темную тучу. Он не расспрашивает о том, что случилось, но когда Юнхо передает ему привет от Минги, то сразу понимает, в чем причина. Понимает, задумчиво молчит и в итоге предлагает Юнхо самому прогуляться и проветрить мозг. От такого он не отказывается. На улице слегка прохладно, но солнце падает лучами на обнаженные участки кожи и расползается теплом по телу. Юнхо стоит на пешеходном переходе в ожидании зеленого, спрятав руки в карманы своей ветровки, и думает. Он, в принципе, всегда много думает, но в последнее время это занимает практически все его свободное время и заполняет все пространство в его черепной коробке. Больше всего ему обидно за то, как он позволяет с собой обращаться; но и его святым назвать, конечно, довольно сложно. Их отношения с Минги никогда не выходили за рамки дружеских, но когда Юнхо понял, что друзьями быть ему совсем не хочется, все кубарем покатилось вниз. Их аккуратно построенный за долгую дружбу еще с подросткового возраста карточный домик рухнул — и все по вине Юнхо. Возможно, если бы он не влюбился и не понял, что хочет провести всю свою жизнь бок о бок со своим лучшим другом, сейчас все было бы проще. Возможно, на него не накатывали бы липкие злость и ревность и не было бы желания соскрести их с себя железной щеткой вместе с гелем для душа. Юнхо вообще не знает, что ему делать, и по своей же несчастливой случайности пропускает целых тридцать секунд зеленого света, поэтому приходится снова стоять еще столько же красного. Он пялится на светофор, вынув руки из карманов и вытянув их вдоль туловища, и старается снова не упасть в омут деструктивных мыслей. Когда наконец загорается такой долгожданный зеленый, Юнхо шагает вперед. Маленький магазин встречает его мигающей на потолке лампой, из-за чего в глазах рябит и голова начинает больно трещать. Внутри пахнет сыростью, смешанной с чем-то сладким, похожим на освежитель воздуха. Юнхо шмыгает носом, на секунду зажмуривает глаза и проходит вперед, хватая банку холодного кофе и пачку леденцов. Быстро расплачивается на кассе, желает милой девушке за прилавком хорошего дня и подмигивает ей, тут же разворачиваясь и направляясь к двери — если он пробудет тут хоть еще секунд пять, его голова буквально треснет от бесячей лампы, и все содержимое его черепной коробки придется соскребать со стен. Прямо рядом с выходом из магазина стоит лавочка, на которую Юнхо плюхается задницей, соскальзывая на край, и вытягивает ноги — путь он своими лапами никому не преграждает, поэтому может себе позволить расслабиться; указательным пальцем левой руки открывает крышку на жестяной банке, закидывает конфету в рот и вымученно вздыхает. У него еще целых двадцать минут свободного времени, и Юнхо решает посвятить их попыткам не думать ни о чем.—
Не думать получается плохо до самого конца смены. Ёсан не спрашивает, в чем дело, потому что и так все знает. Юнхо не спешит обсуждать, потому что сама мысль о том, чтобы открыть рот и сказать хоть слово — уже достаточно изматывающая. Они работают, практически не пересекаясь, и перекидываются мелочами там и тут, шутят о глупостях и благодаря этому получается хоть немного отвлечься. Но стоит Юнхо только переступить порог квартиры и увидеть Минги, сидящего на ковре в одних трусах и с бордовым засосом на шее — он так отчетливо выделяется на смуглой коже, что Юнхо начинает мутить. То ли от того, что ему противно; то ли от закипающей внутри него злости. Он знал, к чему все это ведет, но знать — одно, а видеть живое доказательство — совершенно другое. От первого просто крутит живот, от второго уже хочется бить стены. Минги спокойной сидит и листает каналы, а у Юнхо в голове идет борьба с самим собой, но все, что он в итоге делает — глубокий вдох и ментальную пощечину, а затем молча кидает рюкзак рядом с дверью и садится на барный стул, пряча руки между бедер. — Как день прошел? — сухо спрашивает Минги, оборачиваясь и закидывая локоть на диван позади себя. — Хуже твоего явно, — с отчетливым недовольством в голосе отвечает Юнхо и пристально смотрит в глаза напротив. — Ты о чем? Юнхо шлепает себя по шее пару раз и вскидывает одну бровь. — Я не прав? Минги накрывает ладонью засос и тут же отворачивается в попытках скрыться от чужого исследующего его взгляда. Юнхо же напротив взгляд не отводит — смотрит прямо в затылок и чего-то ждет. Например, чтобы прямо сейчас на них потолок рухнул. Ну правда, было бы славно. — А, это… — все, что получается выдавить из себя у Минги. — Ему ты тоже потом вилку в бедро воткнешь? Или в этот раз уже осмелишься выколоть глаз? — не унимается Юнхо, позволяя словам слетать с кончика языка без какой-либо задней мысли. Несправедливо. Несправедливо, что он снова помогает ему в надежде, что Минги не наступит на те же грабли, а затем своими же глазами наблюдает совершенно обратное. Несправедливо, что колба эгоизма внутри Юнхо наполняется так быстро, что он не успевает обдумывать и анализировать собственные чувства, поддаваясь им и позволяя переливаться через край, а те топят все пространство вокруг и утягивают на дно самого Юнхо. И, конечно же, совершенно несправедливо, что он сам наступает на свои же грабли и пытается надуть эту виниловую лепешку, снова превратив ее в спасательный круг, но все его попытки оказываются тщетными. И несправедливо, что Юнхо ни в коем случае себе в этом не признается, позволяя циклу повторяться снова и снова. Он чувствует себя жалким хомячком, которого поселили в тесную клетку два на два, и из развлечений у него — колесо, в котором он крутится без остановки, не зная, как с него сойти. Юнхо непонятно на кого злится, и злость застилает красной пеленой его глаза. — Ты ведешь себя, как шлюха, ты знаешь это? Минги впивается ногтями в заднюю часть шеи и замирает. — Если ты не заткнешься, я тебе вилку в глаз воткну, — практически шепотом отвечает он, наконец отпуская руку с шеи — на ней остается четыре видимых красных следа от ногтей. — А давай, — Юнхо вскакивает с места и буквально за пару шагов доходит до Минги. Он хватает его за руку, заставляя того подняться с места, тащит к кухонным ящикам и открывает нужный со всеми приборами: вилки, ложки, ножи — на любой вкус. — Вперед. Плечи Минги заметно дрожат. Он делает глубокий вдох, губы его образуют тонкую линию, и Юнхо замечает медленно накапливающиеся капли в уголках его глаз. — Чего тянешь? — сквозь зубы шипит Юнхо и сжимает чужое запястье сильнее. — Ты конченый. — Не лучше тебя. Минги вырывает руку из чужой крепкой хватки и впивается в ворот толстовки Юнхо, заставляя его пошатнуться назад и удариться спиной о стену. У обоих сейчас голова кружится неистово, оба дышат глубоко и быстро, и у обоих сердце бьется так сильно, что пульсация отдает прямо в горло. Минги приближается, утыкаясь кончиком носа в чужой — Юнхо чувствует его горячее дыхание на своем лице, посылающее мурашки по всему телу, и не шевелится. — Хочешь быть на их месте? — шепчет Минги ему прямо в губы. — Заткнись. — А то что? — дразнит его Минги и оставляет сухой клевок на уголке губ. Юнхо хватает Минги за челюсть и отталкивает его от себя с такой силой, что последнему приходится ухватиться за открытый ящик с приборами, чтобы не споткнуться о собственные ноги и не упасть. Руки дрожат, грудь вздымается от нервных вдохов, в горле пересыхает моментально. Юнхо перешел черту — он это знает, но ни за что себе в этом не признается. Разноцветные носки мозолят глаза. Юнхо прикрывает веки и давит на них двумя пальцами в попытках заглушить нарастающий в голове белый шум, из-за которого не получается слепить мысли воедино и выдавить из себя хоть слово. Наверное, это и к лучшему, потому что сейчас он явно не в состоянии сказать что-то адекватное. Если они продолжат перепалку, то в конце концов кто-то точно останется с травмами. Юнхо уходит в свою комнату, захлопывая за собой дверь и сползая по ней спиной вниз. Он остается в полной темноте, позволяя эгоизму и несправедливости обгладывать его тело до костей.—
Когда Минги не завязывает со свиданиями, Юнхо хочется рвать на себе волосы. Они не разговаривают о том, что произошло — делают вид, что все также идет своим чередом, как и шло до этого. Просто вырывают пару страниц, комкают их и выкидывают в мусорное ведро, закрывая глаза на тот факт, что оно уже давно переполнено. Минги только на следующий день за завтраком мимолетом извиняется и говорит, что скоро съедет — ему подвернулась удачная возможность, от которой он не откажется, потому что не хочет возвращаться в родительский дом. Юнхо молча кивает и не спрашивает, что это за возможность такая. Все и так понятно — по поздним возвращениям домой, по растрепанным волосам и по опухшим и красным губам. Лишний раз задавать тот же вопрос — это как воткнуть себе очередной нож в сердце. И пусть, как кажется Юнхо, его сердце давно уже онемело. Разноцветные носки непреднамеренно превращаются во что-то обыденное, отсутствие лимона в холодильнике — тоже. Юнхо чаще роняет книги на работе, чаще вместо обеда пьет холодный кофе, потому что аппетит пропадает совсем, и в целом он становится более рассеянным. Ёсан все же решает поинтересоваться, в чем дело и не нужна ли ему помощь, но Юнхо отмахивается и просит его не беспокоиться. Ему правда проще пережить это самостоятельно. Минги заявляется к нему на работу снова будучи громом среди ясного неба, но к Юнхо не подходит — окатывает его холодным взглядом, словно льдом из ведра, и выискивает среди стеллажей Ёсана. Юнхо не знает, о чем они болтают, но то и дело краем глаза замечает их улыбки и до ушей долетают слабые смешки и отдельные слова. Ёсан шлепает Минги по плечу и говорит, что тот идиот. Минги закатывает глаза, но соглашается. Все как обычно, ничего не меняется. И почему-то только Юнхо заваривает кашу, которую расхлебать не получается — комом в горле застревает и все, что остается — упасть в тарелку лицом и постараться не задохнуться. Юнхо теряет их из виду спустя минут десять — не специально, но это приносит слабое облегчение. Он надеется, что Минги уже свалил, потому что на горизонте его не видно, и Юнхо выдыхает застывший в груди плотный воздух. Руки от волнения потеют неистово — он вытирает их о брюки, но липкость не уходит, как и застрявший в горле ком. Юнхо решает сходить до туалета, чтобы умыться и привести себя в чувства холодной водой. Как назло, Минги ушел, но не так далеко, как Юнхо рассчитывал — ровно до раковины. Стоит и руки моет чуть ли не в кипятке — исходящий от воды пар отчетливо рисуется в воздухе. Юнхо поджимает губы и решает игнорировать, направляясь сразу к кабинке. Минги действует совершенно наоборот. — Давай ты не будешь смотреть на меня так, словно я враг народа, — говорит он, закручивая кран и стряхивая капли воды с рук. — Обижаться тут должен я, а не ты. — На правду? — Юнхо сжимает кулаки и слегка прикусывает собственный язык — снова он не может держать его за зубами. — Ты кретин. Юнхо разводит руки и мысленно молится, чтобы прямо сейчас хоть кто-нибудь зашел и остановил его, но туалет здесь только для сотрудников, которых можно по пальцам пересчитать — шанс, что кто-то зайдет сюда, почти равен нулю. И Юнхо спускает курок. — Не заставляй меня повторяться, — Юнхо слегка наклоняет голову набок и пожимает плечами. Минги никогда не отличался особой терпимостью. Любое неосторожное слово выводит его из себя моментально — Юнхо давно это знает. Они почти никогда не спорили, а если такое и случалось, то буквально из-за мелочей: куда сходить поесть, что посмотреть, кто кому какой подарок на день рождения купит, кто кем больше дорожит. Со временем они стали ругаться на почве того, что Минги падает в руки каждому встречному. Юнхо сначала пытался его образумить, вытянуть из вязкого болота, вбить трезвость, но он никогда не делал это только ради Минги. Собственные цели преследуют его по пятам до сих пор, даже если Юнхо уже не старается что-либо сделать. Наверное, его можно назвать корыстным, но сам себе он в этом никогда не признается. И колкие слова, что вылетают из него быстрее, чем он успевает сообразить, тоже имеют свою цель — ранить намного глубже и больнее, чем болит у самого Юнхо. Если страдает он, то должен страдать и Минги. Получается у него прекрасно, потому что Минги тут же хватает его за ворот и прижимает спиной к дверце кабинки. Что-то знакомое. Они повторяются. И если сейчас они все же подерутся, Юнхо не будет удивлен. На самом деле, он даже не против, чтобы ему втащили пару раз с кулака, может, даже больше. Если это, наконец, поставит ему мозги на место, то он обеими руками за. Но Минги не спешит бить, только ткань сильнее сжимает, отчего нитки трескаются, и кривится в лице, словно сейчас заплачет — его нижняя губа подрагивает, ноздри расширяются от резких и глубоких вдохов, а глаза зажмурены так, что ресницы щекочут тонкую кожу под глазами. Тишина. Все, что слышит Юнхо — их тяжелое дыхание, что смешивается в один теплый клубок между лицами, и капающий кран. Тонкие пальцы тянутся к талии Минги и сжимают ткань толстовки; по пересохшим губам проходится влажный язык — особо не помогает, они все такие же сухие и треснутые. Юнхо прочищает горло и делает глубокий вдох, прежде чем уткнуться носом в чужую щеку и выдохнуть, обжигая кожу. Он стоит так секунд пять — считает про себя — а затем осторожно ведет кончиком носа к уху и оставляет там короткий поцелуй. Хватка Минги слабеет, грудь вздымается все чаще, на коже расцветают мурашки — Юнхо забирается рукой под ткань и нащупывает их островатый рельеф. Что делать дальше — непонятно; о чем думать — неизвестно. Первая мысль — бежать и никогда больше не возвращаться, вторая оказывается более разумной — оттолкнуть и спокойно поговорить. Но выбирает он третью, самую ужасающую и не поддающуюся здравому объяснению: ведет кончиком носа от уха обратно к щеке, забирается руками глубже под толстовку и накрывает чужие губы своими. Разрастающийся внутри страх быть отвергнутым сковывает горло колючими цепями, дышать получается с трудом. Юнхо еще несколько раз двигает губами, задевает ими заживающую ссадину на чужих и, не получив ответа, решает отстраниться, но Минги опережает его, хватает за щеки и целует в ответ более мокро и горячо. Тихий, еле заметный стон соскальзывает с губ Юнхо. Стыдно, странно, неправильно и, самое главное, несправедливо. Под напором чужих губ он чувствует себя таким маленьким и беспомощным, хотя сам же и стал инициатором всей этой ситуации, поддавшись накрывшему волной соблазну. Юнхо перекладывает одну руку на шею Минги и обводит большим пальцем подрагивающий кадык, выбивая из него более громкий и низкий стон. Как же сносит крышу. Минги жмется ближе, буквально вдавливает своим телом Юнхо прямо в дверь кабинки. Юнхо задыхается. Тянется рукой от к шее челюсти и, крепко сжав ее, отстраняет Минги от себя — у того губы пунцовые и опухшие, но теперь это дело рук самого Юнхо, а не кого-либо другого, и от этого в животе растекается тепло. Минги смаргивает набежавшую на глаза влагу и клюет Юнхо в висок так нежно, что последнему хочется побиться головой о стену и утопить себя в унитазе прямо в этом туалете; но вместо этого он целует Минги в висок в ответ и падает лбом ему на плечо, пытаясь переварить все произошедшее. Что-то ему подсказывает, что ответов на свои внезапно возникшие вопросы он не найдет никогда. Они стоят так еще несколько минут, пока Минги не кидает хриплое «пока» и мигом не выходит из помещения, направляясь в очередную для Юнхо неизвестность.—
— Вы оба идиоты, — констатирует факт Ёсан, перебирая поставку в подсобке, пока Юнхо тонет в огромном мягком кресле, вытянув ноги и руки. Ему правда очень хочется помочь, но все силы покинули его тело, а в голове мимолетными вспышками проносятся только «блять» и картина их с Минги поцелуя. Губы все еще приятно покалывает, но если Юнхо скажет, что ему понравилось — отчасти соврет. Потому что да, целовать Минги невероятно, безумно и ошеломляюще, чувствовать его тяжелое тело на себе и слышать глубокие стоны — тоже. Но все это теперь засело в нем надолго, будет сниться в самых пугающих снах и в любой момент его рутины может ворваться в голову и заставить Юнхо сжиматься в клубок и, закрыв уши, громко орать. Он хотел этого, но в то же время нет. Все эти мысли и эмоции настолько рвались наружу, что Юнхо первым делом, как нашел Ёсана в подсобке, сразу же рассказал все, что давно не выходит из головы и что только что произошло в туалете. Ответ его ничуть не удивил. Юнхо согласен — они идиоты. Кто больший идиот — сказать трудно. Знает только, что все произошедшее является самой настоящей ошибкой и не тем, что должно было случиться. Но оно случилось. И теперь Юнхо нужно что-то с этим делать. — Что мне делать? — Юнхо прячет лицо в ладонях и стучит пятками по паркетному полу. — Во-первых, успокоиться, — делает ему замечание Ёсан и помечает что-то в накладной. — Во-вторых, я не знаю. Подойти и спросить напрямую? — Что именно? — Юнхо, — Ёсан отвлекается от поставки, ставит руки в боки и хмурит лицо, — я не хочу быть ответственным за ваши отношения, какими бы они ни были. Юнхо выпячивает нижнюю губу и кивает. — Я всегда рад тебя выслушать и чем-то помочь, но принимать какие-то решения ты должен сам, — Ёсан устало вздыхает и сверлит взглядом стопку книг под ногами. — Только ты знаешь, что у тебя в голове. Проблема в том, что Юнхо не знает. Он догадывается, но сформулировать какой-либо вопрос вообще не получается, и если уж у Юнхо с этим проблемы, то Ёсан тут точно будет бессилен. Он уже просто благодарен, что его выслушали и не послали, позволили словам и эмоциям литься через край, даже если в каких-то моментах это была бессмысленная каша из матов и ругани. Юнхо был бы не против для начала понять самого себя, а потом уже идти к Минги с разборками, но тот, наверное, в точно такой же ситуации. По крайней мере, Юнхо на это надеется. — А теперь встань и помоги мне, идиота кусок. Юнхо салютует и с трудом встает с нагретого кресла, берет в руки накладную и перечисляет все, что должно было прийти, пока Ёсан ищет нужное и сортирует. Он старается загружать себя работой до конца смены, но мысли все равно заполняют его и без того тревожную голову. Когда подходит время закрываться, то собирается медленно — переобувается, закидывает вещи в сумку и еще сидит и пялит в стену какое-то время, пока Ёсан не влепляет ему подзатыльник и не командует валить поскорее. Юнхо губы дует, но слушается, а добираться решает пешком — так дольше даже с учетом того, что если ехать автобусом, то ему его еще ждать. Растягивает время, как может. Мелкие камни отлетают от резкого удара носком кроссовок, сумка как-то слишком тянет плечо и звезды на небе виднеются, несмотря на фонари. Юнхо пытается выловить правильные мысли, которые помогут ему решить сложившуюся ситуацию, но сам не знает, есть ли тут хоть какое-то правильное решение. Наверное, нет. Дома оказывается подозрительно тихо: везде выключен свет, окна плотно закрыты и знакомая пара конверсов больше не стоит у порога. Юнхо сглатывает болючий ком, быстро разувается проходит внутрь, окидывая квартиру беглым взглядом, чтобы понять, остались ли хотя бы чужие вещи. Пусто. Юнхо замечает только свою кружку с куском лимона и остывшим чаем на дне, который он не допил утром, все ту же грязную посуду, пыльные поверхности и свои любимые засохшие растения. Все на месте, кроме Минги. С бешено бьющимся сердцем он достает телефон, ищет нужный номер и ждет. Три гудка, прежде чем ему отвечают на звонок. — Да? — судя по тишине на том конце, Минги находится где-то в помещении, и первое, о чем думает Юнхо — у кого-то дома. — Ты где? Минги прокашливается прежде, чем ответить. — Как и обещал, я съехал. — Почему ты даже меня не подождал? — возмущается Юнхо, плюхаясь задницей на диван и сжимая в руках ткань своих джинсов на бедре. — А зачем? И снова Юнхо в тупике. Почти каждый вопрос Минги помещает его в длинный лабиринт, откуда только один выход, но при этом слишком много тупиков. Он шумно выдыхает и откидывается на декоративную подушку. — Поговорить, — еле слышно отвечает Юнхо, снова ощущая себя жалким и беспомощным из-за того, что он, по видимому, единственный, кто хочет все решить. Из раза раз все повторяется снова. — Я не вижу в этом смысла, — Минги замолкает на мгновение, а затем продолжает: — Все наши разговоры заканчиваются еще большими недопониманиями. — Это не значит, что нужно молча сбегать, как трус. Минги тяжело вздыхает и, судя по звуку, зачем-то закрывает дверь. — Что ты хочешь от меня? Юнхо молчит. Медлит даже. Он перебирает всевозможные варианты в своей голове и все же спрашивает: — Скажи, зачем ты ответил на мой поцелуй? — Потому что я хотел дать тебе то, что хочешь ты, и понять самому, хочу ли я этого. Юнхо поджимает губы и трет дрожащими пальцами висок. — И что ты понял в итоге? — Не хочу, Юнхо, — на выдохе отвечает Минги. — Не хочу. Юнхо кивает несколько раз, хотя знает, что Минги его не видит, и молча сбрасывает трубку. В груди почему-то нещадно колет, и с уголков глаз на щеки падают слезы, оставляя за собой неприятно мокрые дорожки. Юнхо их вытирает и делает глубокий вдох. Больно. Он ложится на диван, притягивая колени к груди, и его прорывает на уродливый плач. Неясность в собственных чувствах разрывает его изнутри, сжимает сердце в крепкой хватке и заставляет сомневаться во всех своих поступках. Минги не хочет. И Юнхо понимает, что, наверное, тоже. Хотел раньше, но не сейчас. Но почему-то все равно до жути больно, а почему ему больно — непонятно. От этого еще хуже. Все, на что сейчас надеется Юнхо — что ему со временем станет легче и что у Минги болит не меньше, иначе это просто нечестно. Нельзя, чтобы страдал кто-то один. И несмотря на это, Юнхо все равно может сказать, что дышится ему теперь намного свободнее.