you drew stars

Вернувшись из кофейни, Женя застал Лёшу сидящим на подоконнике в кухне. Он был узковат — Лёше приходилось частично опираться на столешницу одной рукой. Женя вошел в прихожую очень уличный — волосы влажные от мороси, края джинсов потемнели от воды, на ботинках виднелась позднеосенняя грязь. Женю хотелось поскорее сделать домашним — срочно переодеть в сухое и чистое, волосы и лицо вытереть от капель махровым полотенцем, отдающим слабым, не приторным и не химозным запахом геля для стирки. Лёша поднялся со своего одинокого насеста, подошел к Жене, забирая из его рук картонную подставку с двумя стаканчиками. Принюхался.       — Тебе каппучино с темным шоколадом, — с мягкой улыбкой негромко сказал Женя. В ответ Лёша лишь улыбнулся, благодаря за внимательность и заботу: они оба знали, что слова не нужны совсем.       Лёша отнес кофе на кухню, стал ждать. Поймав себя на том, что не может себя никуда деть, сдался, пошел в ванную комнату и застал Женю там, переодевающимся в домашнюю майку.       Лёша взял в руки салатово-зеленое мягкое полотенце и игриво набросил Жене на голову. Тот засмеялся, стаскивая ткань с лица, а Лёша, подхватив смех, в миг оказался перед Женей, прижимая полотенце к его голове и быстро вытирая волосы, хотя они почти и не были мокрыми.       Когда из-под полотенца показался Женя, его волосы были растрепаны. Лёша поднял руку, проводя между легкими светлыми прядями в странной зачарованности.       На кухне Женя подхватил свой стакан первым, сделал глоток, умиротворенно промычав нечто одобрительное, и, поймав взгляд Лёши, потянулся, нежно прижался к его губам.       Дождь, успевший усилиться до почтиливня, звук которого стал саундтреком сюжетной линии Жени и Лёши уже давно, глушил сбивчивое биение сердец.       Лёша в который раз отмечал, что поцелуи со вкусом кофе — едва ли не лучшее, что случалось с ним в жизни.       Женя вслепую оставил стакан на столешнице, освобождая руку для ласковых прикосновений.       Лёша чувствует разряд тока, на полсекунды останавливающий сердце, когда Женя проводит несколькими пальцами по пояснице.

***

      Лёша сидит на краю обеденного стола, обняв одно колено и замерев околдованным взглядом на Жене. Тот перебирает струны на гитаре, пока два кита безмолвно плещутся вокруг резонаторного отверстия под его запястьем. Почтиливень закончился, небо немного просветлело.       — Лё-ё-ш… — зовет негромко, остановившись посреди песни, — Иди сюда. И Лёша идет. Он закрывает глаза, позволяя себе утонуть в Жениных спасительных объятиях. Тот старается даже не дышать. Отпустив руки, смотрит Лёше в глаза. Ярко-карие, скрывающие за собой не менее половины Вселенной, загадочные и отчего-то опять печальные. Женя немного отстраняется, беря в ладони Лёшино запястье, не укрытое сейчас тканью рубашки, свитера или толстовки, как обычно. Кожу рассекали линии: слегка розоватые по краям и белые посередине. Одни были длиннее и шире, другие короче и уже, друг с другом они пересекались и расходились, создавая странные узоры на запястье Лёши. Некрасивые узоры. Женя коснулся слабым, будто спрашивающим разрешения поцелуем бледных полос. Огрубевшей кожей подушечки большого пальца провел вперед-назад — шрамы ощущались тактильно.       Женя поднялся.       На кухонном столе обнаружилась ручка. Взяв ее и прокрутив в руке, как барабанную палочку, Женя собрался использовать ее, но спохватился — острый кончик мог неприятно царапать.       Женя покинул кухню, оставляя Лёшу в замешательстве, но вернулся не более, чем через минуту. В его руке был черный фломастер.       Присев на подоконник, Женя взглянул на Лёшу, примостившегося рядом. Необходимо было избавиться от напряжения в воздухе, которое почти ощутимо давило на обоих.       Женя придвинулся поближе, шепнул на самое ухо:       — Смотри… — Женя вновь взял Лёшино запястье, и через секунду тот ощутил холодное, шершавое прикосновение маркера, тут же отпечатавшееся на коже точкой. Женя повел короткие, тонкие линии, загибая их острыми углами и складывая в маленькую черную звездочку.       Рядом появились еще несколько. Сосредоточенно и аккуратно, с невозможным трепетом Женя рисовал звезды вокруг белых полос шрамов. Вселенная разрасталась, заполняя и присваивая себе все больше пространства человеческого тела, и темное небо поглощало все в бездонную пропасть спокойствия.       Звезды ползли дальше, они почти добрались до локтевого сгиба, когда одна из них, что поменьше, вдруг поплыла по краям, растекаясь. Женя тогда поднял взгляд, неожиданно, но неизбежно сталкиваясь с болезненной сыростью в глазах любимого человека.       Женя притянул Лёшину макушку к себе, прижался.       Они не говорили ничего. Женя даже не утешал — он весь отдался Лёше, который сейчас отчаянно сжимал одежду на Жене, крепко стискивая его в горьких, острых объятиях, пряча промокшие глаза и надрывно, неистово и исступленно плача. Злые слезы катились по щекам и впитывались в одежду, а Лёша не мог остановиться. С ними напрямик из души вырывались бессилие, усталость, чудовищная боль. Женя не успокаивал, а Лёша был ему за это благодарен.

***

Буря утихла, оставив после себя мокрые разводы на лице, пятна на одежде, внезапную оглушительную тишину и пульсирующую боль в висках, растворяющуюся в ней. Комната наполнилась необъятной пустотой. Лёша отодвинулся, глубоко вдыхая. Он посмотрел на Женю. Тот мягко коснулся плеча, неосознанно чуть сжав ткань футболки. — Как ты? — Я люблю тебя. Они одновременно уронили взгляды на Лёшину руку. Она стала еще больше похожа на кусочек Вселенной — часть звезд размазалась, окрасив кожу в темно-серый. — Пошли в кровать? Женя кивнул, поднимаясь и чувствуя, как все затекло. There's no surprise to this pain Destroyin', destroyin', destroy