...
Нокаут всеми способами пытался скрыть свое состояние. Он пытался непринужденно со всеми здороваться, хихикать, улыбаться, и вести себя как прежде. Это было очень трудно. Каждую ночь, он жахался минимум пятью препаратами, просто чтобы уснуть, и они ему не помогали. Да, он медик, он знал обо всех вредоносных эффектах инъекций принудительного оффлайна, но он не мог ничего поделать. На него нападал собственный процессор. Он хотел избавиться от всех мыслей. И даже когда он отключался, его преследовали и во сне. Старскрим давно видел то, что его приятель неспокоен, но не знал, что он может для него сделать. Ответ пришел к нему сам собой....
Нокаут выл, кашлял, всхлипывал и рыдал, просто нагло вломившись в кварту Старскрима посреди ночи. Это было последним, что Сикер ожидал бы от красного медика… если честно, это было последним, что красный медик ожидал бы от себя. Колесник что-то хрипло бормотал, дрожал, но не мог нормально объяснить, что ему нужно. От препаратов болел процессор, а серво дрожали. Он упал на платформу Сикера, захлебываясь своим же плачем. Старскрим, конечно, хотел бы его спихнуть, хотел бы наорать, но у него были причины этого не делать. Вместо этого, он мягко коснулся его плеча. “Я… я… он мог бы быть живым сейчас…. Я не должен был его туда пуска-ать…” Да, Старскрим был шокирован состоянием медика. Он слишком хорошо скрывал свою боль. Но где-то глубоко в Искре, Сикер знал, что красный мех не смог бы вести себя так легко и спокойно после гибели своего единственного и любимого партнера. Старскрим ему сочувствовал. Он попытался его обнять, и так, они и сидели всю ночь, пока Нокаут лил омыватель и пытался хоть что-то сказать, а Старскрим неловко его слушал, не смотря ему в оптику....
Это решение было принято случайно, спонтанно, и неожиданно. Они сами не поняли, как начали друг у друга спать, как они резко доверили друг другу большую часть того, что раньше скрывали, и как по Немезиде про них пошли слухи. Что обычно делают новообразованные парочки? Ходят на свидания, гуляют, разговаривают?... Каждый вечер, они просто сидели на платформе в обнимку, молчали, и друг на друга не смотрели. Иногда это снова доходило до слез. Их отношения странно начались и странно продолжались. Они оба знали, почему им плохо, кого им не хватает, и по кому они скорбят, но они ни разу не произнесли его имя. Возможно, они тянулись друг к другу из-за одиночества. Нокаут был разбит его гибелью. В мире больше не было никого, кто был бы ему настолько близок. Ему снова хотелось быть в его теплых объятиях, хотелось снова поцеловать его. Но его здесь просто не было. Если отключить оптику, то можно даже временно представить, что его обнимает он, а не Старскрим. Старскриму хотелось тепла и уважения. Он был голоден до прикосновений без грязных намеков, голоден до его нежности и чувств. Он слишком редко чувствовал что-то подобное. Был ли у их отношений шанс на выживание?...
Что ещё делают парочки? Правильно, интерфейс. Именно интерфейс оборвал их пустой роман. Их отношения закончились в тот же день, когда они попробовали поконнектиться. Это произошло случайно. Один теплый поцелуй в плечо, одно неверное касание, и в них проснулось то, что они хотели спрятать. Это не была взаимная страсть. Это было одиночество. Это был голод. Резко, похоть закрыла собой абсолютно все мыслительные процессы. Биение искр участилось, и они друг на друга накинулись, словно дикие звери. Словно грязные, изголодавшиеся животные. Это было похоже на драку, они пытались забрать друг у друга все внимание и чувства. Они двигались так быстро, что им обоим было больно. Они чуть не откусили друг другу головы, чуть не придушили друг друга, чуть не вырвали друг другу Искры. Из их оптики тек омыватель, крик могли слышать все на Немезиде, но им было плевать. У Саундвейва записи окажутся в любом случае, и им нечего терять, кроме своего стыда, который они, собственно, уже забыли, упиваясь бешеным ритмом движений. Эти чувства разъедали их, они желали снова быть едиными с кем то. На их месте сейчас не могло быть кого-то другого. Ни один другой мех команды не потерпел бы этой безумной жажды, а для них обоих она сейчас стала императивной, убив всякое здравое мышление. Оба меха были разбиты, и имели одинаковые желания. Но все равно, они оба друг для друга кого-то заменяли. Они оба об этом пожалели....
Вся платформа грязная от трансфлюида. И корпус ужасно ноет. Треск зарядов в пространстве комнаты только сейчас начал потихоньку сходить на нет. Они оба пусто смотрели на потолок, стараясь отдышаться. Молчание. Только сейчас, окружённые последствиями этого греха, они начали приходить в себя, осознавая, что они только что сделали. Лёжа так дальше, они только сильнее и ярче понимали, что же сейчас произошло. С каждой секундой больнее. С каждой секундой все отвратительнее. С каждой секундой ненависть и удовольствие все сильнее смешиваются и расплываются в воздухе, становясь одним целым. Пустота, а потом… стыд. Словно одновременно, их искры были прожжены виной. Жгучий стыд и ненависть проели их процессоры, вызывая жуткую боль. “... Ты не Брейкдаун.” После такой страсти было просто неловко говорить такое, но это было правдой. Их отношения ушли в никуда. Их роман превратился в слова и пыль. Теперь, им было стыдно даже смотреть друг другу в оптику....
“Пожалуйста, давай это забудем. Просто… уйди.” “Ты прав.” “Я… поступил глупо. Прости меня. Уходи.” Старскрим кивнул, и вышел из кварты. Нокаут с усилием встал и осмотрел свою платформу. Ему хотелось отключиться и не вставать с платформы ворнами, просто отдыхая от этого мира, и не принуждая себя к размышлениям. Но ему это не позволят сделать другие офицеры, и он не сможет это сделать сам. У него больше нет платформы, на которой он себя чувствовал бы безопасно. Эта платформа была для него самой любимой, раньше он разделял ее с Брейкдауном. Но сейчас, она была запятнана трансфлюидом, смазкой, энергоном и слезами… совсем другого меха. Ему было бы стыдно спать на ней вновь. Ему было отвратительно с самого себя. Казалось бы, Брейкдаун мертв, но Нокаут себя чувствовал так, словно он ему изменяет. Он не мог его забыть так просто. Он не мог взять и наброситься на Старскрима, словно Брейкдауна никогда и не было. Он не мог настолько сойти с ума от простого одиночества, он не мог. Но он это сделал. Он был жалок и отчаянн. Он больше не чувствовал той гордости и уверенности в себе. “Брейкдаун мертв. Он доверял мне. А я… после его гибели… пошел к этому портолизу.” Он не должен был думать так. Старскрим был ему немного ближе других мехов на корабле, и вряд-ли заслуживал оскорбления. Даже если бы мир рушился вокруг них двоих, они теперь не смогли бы даже повернуться друг к другу, не смогли бы посмотреть друг другу в оптику, не смогли бы попрощаться в момент смерти. Им было слишком стыдно видеться. Стыдно разговаривать. Неловко, тяжело, и неприятно. Они будут вечно скучать по веселым шуткам, подколам и смешным ситуациям, в которые они попадали вместе, но они уже не смогут вернуть время назад. Они уже это сделали. Они не смогут вернуть прошлые времена. Они увидели скрытую сторону своих чувств, и уже не смогут это забыть. Нокаут уже не знал, он валился с ног от боли и усталости. Скинув грязное, мокрое покрывало на пол кварты, он лег на голую платформу. Ещё недостаточно разбит, чтобы отключиться и не видеть снов, он осторожно достал колбу с препаратом из тумбочки, и с шипением воткнул в свою предплечную энергомагистраль. Нокаут уже привык повторять это действие, и почувствовал, как его корпус замедляется и обмякает. И вот он снова спит один.