Никуда не сбежать. Ведь следов караван Моей тенью гружен. Все жуткое — Там, Все горькое — Там.
Снег скрипит под моими ногами. Хр-хр-хр. Морозный воздух щиплет ноздри. Вообще-то я ненавижу запах зимы. Зимой в воздухе больше легких газов, чем тяжелых (они оседают вниз), и почти нет пыли. Из-за этого он чище, и в этой чистоте можно различить десятки запахов из мест, где я буду лишним. Ей богу, лучше это была бы пыль. Мир постоянно напоминает, что мне нигде нет места. Никакого зимнего волшебства, о котором столько говорят. Только черное отчаяние. Ужас. А если из вентиляций, выходящих из подвалов, доносится вонь пищевого производства, то пиши пропало. Мне становится гадко. Холодно. Тошно. В такие моменты я особенно ощущаю себя брошенным и никому ненужным. Потому что моей маме всегда было плевать, как готовить. В нашем доме этот процесс сопровождался смрадом самых дешевых продуктов без этикетки, похожих на дерьмо, к которым примешивался удушливый запах прогорклого масла. Фарш был не красный, а коричневый с вкраплениями жира. Сосиски состояли из сои, которая превращалась в кашу при укусе, рыба была с душком. Это можно было жрать, только зажав нос. Но «голод — не тетка», как любила повторять мать. Мне приходилось смириться и есть. С производства пахнет гораздо лучше. Но когда я просил у матери эту еду, она всегда повторяла: «Мы не миллионеры». Денег она не жалела только на свои нужды, большую часть которых составляла выпивка. Мне так мерзко и одиноко, пусть даже у меня есть девушка. Но что есть она, что нет. Это не помогает. Между нами словно промерзший жестяной лист. О котором я ненадолго забываю, когда мы начинаем обниматься или я снимаю с нее одежду (волшебство кончается, когда одежды не остается). Однако это для ровно один рваный вдох для утопающего. Разве этим можно надышаться? С ней мы познакомились на автобусной остановке. Я сел на первый попавшийся автобус и поехал. А она была в нем. Со своей знакомой. Та смотрела видео, где книгу стянули струбцинами и рисовали на бумажном блоке. — Это что за книга? — Спросила она. — Так Гарри Поттер, — прыснула знакомая. — Ты что, не знаешь её? — Ну, не узнала. Я её не читала, вот и не знаю, как выглядят герои. — Так почитай, она очень классная, там Гарри… Собеседница прервала её. — Мне не нравятся книги про магические школы и вот это вот все. — А что тебе нравится? — Герман Гессе. Степной волк. — Ой, посмотрите на нее, какова нетакуська. Гееессе ей нравится, — обиженно протянула её подруга. — Тарковского ещё любишь, наверное, и красное полусладкое, — она язвительно сощурилась и немного отодвинулась от нее. Всегда такие бесили. Чуть что, и отстраняются… — Послушай, если мне не нравится книга, это не значит, что я её презираю или считаю плохой. Даже если бы считала, хуже она от этого бы не стала. В тот момент я решил её не убивать. И мы познакомились. Девушка она славная. По имени Сиршэ . Быть бы мне с ней счастливым, но меня гложут страхи. О том, что она может меня бросить. Что она может с кем-нибудь познакомиться и потерять ко мне интерес. Начать считать меня никчемным, как все остальные. Отвернуться. Это так мучительно. Хотя я ненадолго успокаиваюсь, когда: 1. Между нами нет недопонимания, обид или нерешенных конфликтов; 2. Достаточно нежности (потому что в ином случае я жутко боюсь, что мы переживаем начало конца); 3. Достаточно времени друг на друга (конечно же, я понимаю, что мы два отдельных человека, и у каждого должно быть время на самого себя, но все равно чувствую себя одиноким, если она занимается своими делами и не вовлекает меня в них. Ощущаю себя неважным и заменяемым. И это чертовски больно. Очень хочется быть для кого-то незаменимым). Любой новый человек в её жизни — это удар кулаком в лицо. И периодически это случается. Потому мне хочется переломать ей ноги, приковать к батарее и кормить с ложечки. Чтобы она была только моей. И я бы сделал это, если бы затащил её домой в первый день знакомства, когда пригласил к себе. Но сейчас уже поздно. Когда её хватятся, они будут знать, где искать. Обидно. Ненавижу их за то, что они никогда меня не поймут. Ни у кого не возникнет желания понять меня. Вспыхнет только топорная ненависть. Потому что они никогда не были на моем месте. И потому что они ненавидят меня с безопасного расстояния. Если бы они были прикованы к батарее, а я стоял над ними с трубой, у них были бы совсем иные чувства. Их разум верещал бы, бил во все звоночки, лишь бы придумать способ мне угодить. Хрр-ррр-ррр. Снег размеренно скрипит под колесами отъезжающих от тротуара автомобилей. Ноги щекочет мороз. Я возвращаюсь в свою берлогу. Теперь там только мы с кошкой. Мать несколько лет назад нашла новую любовь и съехала, а меня оставила «следить за домом». Родила ребенка и, судя по всему, счастлива. Звонит раз в месяц, чтобы убедиться, что я получил деньги на оплату коммунальных услуг и упрекнуть, что живу бесплатно. В этом году мне исполнилось восемнадцать, и я начал писать на заказ курсовые. Берусь за разные: попадалось даже богословие и пчеловодство. Богословие, кстати, оказалось достаточно интересным предметом, я даже купил Новый Завет. За работу платят не так много, с учетом комиссии, но теперь ем курицу или рыбу чаще одного раза в месяц. До того скудных грошей, что она отправляла, едва хватало, чтобы есть две недели макароны. Поэтому до восемнадцати я раздавал листовки на улице, выгуливал чужих собак, убирал листья и помогал сажать или выкапывать картошку. Но курсовые — все равно лучше. Хорошо, что я всегда любил думать, хоть меня и ругали за это. Но по итогу оказалось, что использовать и развивать свои сильные стороны куда легче, чем те, что нравятся окружающим, но к которым душа не лежит. Мысли, мысли, мысли. Тугой поток мыслей никогда не прерывается. Одна перетекает в другую, другая в третью, и так далее, без конца. Буддисты считают, что это плохо. А мне плевать на буддистов. В моем городе — это высокомерные фанатики-веганы с деревянными бусами на шее, приветствующие окружающих словом «намасте», даже если те не понимают, что это значит. Слушать таких — все равно, что чужими плевками умываться. Я легко могу прервать этот поток и не думать совершенно ни о чем, но для чего? Без него, этого потока, я чувствую себя ещё более одиноким, чем обычно. Это мучительно. Будто даже мысли меня бросили. Или у меня отняли последнюю скудную рвань, в которую я был одет. И тогда меня начинают драть ощущения. Как гиены, беспощадно, совершенно не боясь. С меня будто сцарапывают, сдирают кожу обида, одиночество и чувство несправедливости. Зачем так себя мучить? Думать, это вообще большая роскошь. Люди глупые, больные или не приученные к этому , её лишены. А ведь это очень трагично, когда не думаешь. Или тебе не о чем. Твой разум не воспроизводит великое множество потрясающих вещей. Быть человеком, которого волнуют цены на проезд и на пирожное из лотка на пересечении улиц больше, чем стремление идеально сыграть Чайковского. Или рассказов Вольтера. Какая мерзость. Хотя, я их обоих ненавижу. Дерьмо для снобов. Хочется думать, что я не такой. Ладно, я ненавижу самих снобов. Чайковского и Вольтера люблю. Боюсь стать снобом сам. А может, я и есть? Ведь на свете должно быть столько прекрасных произведений, как музыкальных, так и литературных, а я даже не знаю их названий. У Чайковского я люблю Торжественную увертюру «1812 года». Но она, наверное, слишком известная. Может, если бы я чаще к нему обращался, то отдал свое сердце другой мелодии. Но я её не знаю. Я недостаточно хорош, чтобы считать себя ценителем. Я обычный червь. Дурак и ничтожество. Даже не сноб. Хуже. Поэтому о своих увлечениях я никому не рассказываю. И женщинам тоже. Тем более женщинам. Самые паскудные, мерзкие, алчные, черствые, безответственные твари на свете. Женщины осудят, засмеют, плюнут в душу и продолжат жить без тени сожаления. Да и мужчины такие бывают, но куда реже. Быть может, они на самом деле лучше женщин, а быть может, просто хорошо скрывают внутреннюю погань, потому что это не сойдет им с рук так же легко. Все-таки сплетни, обиды, насмешки, язвительность и эмоциональность — вещи, присущие слабому полу. И никто из мужчин не хочет, чтобы его записали в «бабы». Потому что никто больше не воспримет их как равных. А женщины перестанут поглядывать с интересом, одобрением или уважением. Отныне в их взглядах поселится затаенное презрение. Моя мать такая же. Высмеет, нагадит в душу, скажет, что у такого, как я, ничего не получится, и удалится с чувством выполненного долга. Вот почему все женщины должны умереть. Они всегда все портят. Бывает, даже без особой причины, просто ради своего удовольствия. Я ненавижу их. Я так устал от них, что просто нет сил больше быть равнодушным и понимающим. Я не могу сдержать эту усталость. Смириться с их черствой, насмешливой неблагодарностью и беспричинной озлобленностью к самым беззащитным. Это повторяется снова и снова, раз за разом, из раза в раз, и этому нет конца. Что и сколько бы я для них не сделал. Можно всю жизнь носить соседке пакеты на пятый этаж, но однажды, ввязавшись с ней в маленький спор, остаться для нее «этим дурачком с четвертого». С этим сталкиваешься постоянно, словно какая-то неведомая сила испытывает тебя на прочность. Но она не понимает, что ты выныриваешь из жидкой, холодной грязи одиночества, неприкаянности и отвергнутости, в которую она тебя погружает, все более замерзшим, усталым и печальным, чем был. Когда ты один и некому ни обнять тебя, ни утешить, то тебе неоткуда взять сил, чтобы вернуться в прежнее состояние. После очередных неприятностей ты просто приходишь домой, падаешь в кровать и смотришь в стену, а горечь разъедает тебя изнутри. И в конце концов от тебя прежнего ничего не остается. Только живой труп, жаждущий прекратить это страдание. Я пытался сделать это самым простым способом. Дважды проснулся в реанимации, привязанный к кровати. Противная медсестра давала мне пощечины, чтобы я не закрывал глаза и ел быстрее, пока она кормит меня с ложечки. Легкие, но все равно противно. До сих пор чувствую бессильную злобу, когда вспоминаю об этом. Вернувшись домой, я пообещал, что мир пожалеет о том, что не дал мне умереть. Выглядит так, будто я жалуюсь. И это правда. Каждому нужен слушатель, который его обнимет.***
Одно скажу: не стоило этой жирной твари бить меня по щекам. Больница окружена сосновым бором. Старые, размытые борозды пытаются дотянуться соснами до звездных далей. Прекрасная попытка. Моя любимая из попыток сделать что-то нереальное, которые я наблюдал. Кто-то скажет, что это всего лишь искусственный бор, созданный в соответствии с какими-то нормами градостроительного проектирования. Он ничего не понимает. — Мед-сес-тра, — я, зло цокнув, проговорил это по слогам, вкладывая в слово всю свою ненависть, обиду, злобу и бессилие, которые ощущал в её присутствии. Её смена заканчивается в 20:00, и, для того, чтобы добраться до остановки, медперсонал должен пройти девятьсот метров по заснеженной неосвещенной тропе сквозь этот самый бор. Жуткое место. Обычно они ходят по двое или по трое, но эта всегда ходит одна. Я лежал в снегу целую неделю, пока было новолуние, наблюдая, как ослепшие в темноте люди доверчиво следуют за своими шустрыми поводырями-островками света фонариков, которые бегали в кромешной темноте. Её начнут искать с предполагаемого места пропажи. И найдут лежку и мои следы. Поэтому на 3Д принтере я напечатал… Высокие насадки на обувь в виде собачьих лап. Пришлось ещё печатать насадки на лыжные палки. Потому что собаки не ходят на двух лапах. Можно было бы напечатать медвежьи, но где взять медвежье дерьмо, я не знаю. Да и медведей здесь нет. А вот собачьего в городе хоть отбавляй. Да и одичавших собак на окраинах много. Поэтому оно валяется вдоль всех тротуаров города. Так что я ещё разбросал дерьмо. Взял побольше желтого снега и положил у деревьев. Теперь все выглядит, как место, облюбованное одичавшими псами. Ну, или так мне кажется. Не знаю. По крайней мере, я постарался сделать все, что смог. Хотя, в таком деле «стараться сделать» и «сделать» — кардинально разные вещи. Все может решить один жалкий волосок. А ещё на барахолке в соседней области мне, после долгих поисков, удалось приобрести прибор ночного видения, что стало настоящей удачей и дало мне огромное преимущество перед людьми, пользующимися фонариками. Волосы я всегда прятал под капроновую шапочку. Тщательно чистил одежду и белый маскировочный халат от кошачьей шерсти, ворсинок, волос и пыли, прежде чем выйти. Носил туда одну и ту же одежду, которую дома упаковывал в чехол. Ни одна пылинка, ни одна шерстинка не должна упасть с меня или попасть на меня. Да, какой-нибудь простак обязательно скажет: чем этот придурок занимается? Поднимает собачье говно, собирает желтый снег, ходит с палками, имитируя собачьи следы, лежит с прибором ночного видения неделю, отмораживая себе яйца. Просто конченный идиот и фантазер. Что ж, в современных реалиях нельзя просто подойти к человеку, утащить в кусты и придушить его. Это в прошлом. Сейчас стремительно развиваются и трасология, и картотечная система, следователям помогают камеры наблюдения, служебные собаки, эксперты-криминалисты, способные найти кого-то по одному отпечатку, обнаружить незаметную капельку крови, пота, спермы или мочи на одежде и превратить её в гвоздь, который вобьют в дело, — личный гроб преступника, в котором запрут и похоронят заживо где-нибудь в колонии строгого режима, что куда хуже смерти, как по мне. Я, конечно, знаю, что мой спектакль их не обманет, однако уверен, что на время все-таки задержит и даст мне день-два, чтобы сжечь в топке улики и утащить подальше эту дрянь. Сонно, зло гаркнул над головой потревоженный чем-то ворон. Мягкий свет больничных коридоров переливается через алюминиевые подоконники, словно вода из больших квадратных ведер, и струится во двор к выложенным из остатков кирпичей клумбам. Отвоевывает у мрака часть чугунных прутьев высокого мрачного забора и после короткой борьбы растворяется в темноте. Я встал, расправил плечи и поочередно потряс ногами, давая отдых затекшим мышцам. Хр. Хр. Хр. Как убить женщину? Не нужно питать иллюзий насчет простоты этой затеи. Только услышав шаги за спиной или увидев фигуру впереди на аллее, она уже хватается за ключи, перцовый баллончик или шокер в своем кармане. Зимой ключи и шокер не так страшны из-за плотной одежды, но перцовый баллончик — вещь опасная. Поэтому стоит нейтрализовать женщину мгновенно. Очень стремительно: 1. Тренируйте прямой или боковой удар в челюсть. Если бьете прямой, то бейте в челюсть под уголком рта. При ударе достаточной силы и скорости голова резко качнется, и у нее случится небольшое сотрясение, что вызовет потерю сознания. Боковой удар нужно бить чуть позади её уха. При этом сотрясается мозжечок, и она потеряет координацию, поэтому долго не сможет встать. Если она упадет, но её ноги и руки останутся очень напряжены, — не пугайтесь. Значит, поврежден ещё и нерв. А когда она потеряет сознание, Вы сможете беспрепятственно унести её подальше с глаз людских, заботливо причитая: «Совсем ты пить не умеешь, моя малышка. Ну ничего-ничего, сейчас придем, ты поспишь». Если вы не уверены в точности и силе своих рук, то используйте тяжелые подручные средства, обернутые в ткань, чтобы избежать чрезмерного повреждения кожи на голове. Делать это надо очень резко. Главная задача при таком методе — комфортное скрытое ношение с возможностью быстро достать и применить. В противном случае, заметив оттопыренный карман или ещё что-то, женщина насторожится ещё больше, чем уже насторожена. Она всегда будет насторожена при возникновении на её пути незнакомого мужчины, особенно, если людей мало. 2. Важно: если женщина убегает, не гонитесь за ней. Тоже убегайте по заранее приготовленному маршруту. Её крики привлекут слишком много внимания, и Вы можете быть пойманы. Или узнаны. Сама же женщина, благодаря стрессу, может почти вас не запомнить. Особенно при наличии несложной маскировки. Используйте качественные парики и косметику. 3. В чаще леса следует быстро и без колебаний задушить обезвреженную женщину. Легче всего это сделать гарротой — жгутом из ткани с петлями с обеих сторон, в которые вставляется любая палка или рукоять молотка. Простая удавка менее надежна. 4. Уходите по железнодорожным путям, реке или дороге. Так полицейские ищейки не смогут взять след; 5. Не надевайте одну и ту же одежду чаще одного раза в месяц. Желательно менять одежду каждый раз при выходе из дома. Не надевайте одежду с большими легко узнаваемыми изображениями или надписями. 6. Не берите с собой мобильный телефон; 7. Не берите трофеев (вещей или, например, локонов волос жертвы); 8. Не берите с собой личных вещей, которые могут выпасть из кармана. Ключи, поддельные документы, носите во внутреннем кармане верхней одежды, который застегивается. Если такого нет, нашейте его самостоятельно. В крайнем случае можно использовать рюкзак. 9. Одноразовые виниловые перчатки и одноразовые рукава гораздо полезнее, чем вы думаете. 10. Она никогда не умирает красиво, как в кино. Это долгий, отвратительный процесс, который мало кто захотел бы видеть воочию. Она хрипит, дергается в конвульсиях, гадит под себя, хрипит, пускает слюни и сопли, синеет, закатив глаза. Не бойтесь. 11. Не насилуйте женщин. Вы можете быть застигнуты случайными свидетелями в неловком и беспомощном положении со спущенными штанами. И, в худшем случае, обезврежены. Однако если очень хочется и вы уверены в своих силах, тщательно выбирайте место и используйте презервативы. Обертку и все её кусочки нужно сразу положить в карман. 12. Не идите домой сразу же после того, как это сделали. Петляйте, обходя камеры, смотрите, не преследует ли вас кто-то. 13. Не паникуйте при людских волнениях. Самое страшное — первые недели после пропажи. Все её ищут, заглядывая в каждый подвал, под каждый куст, за каждый гараж, на каждую заброшенную стройку. Да, возникает страх, что вас поймают, и сильное желание бежать из города. Не стоит, ведите себя, как обычно. После первых двух недель шумиха начнет утихать. Общественность постепенно успокоится, отвлечется на свежие новости и свои дела. Однако не теряйте бдительности. Родственники ищут пропавших гораздо дольше и остаются опасны спустя годы. Нож. Невозможно не запачкаться, если убиваешь женщину ножом. Кровь (брызги, капли, пятна) обязательно окажутся на одежде, обуви или подошве, если вы случайно ступите в лужу. Даже если вы дочиста отмоете свою обувь или отстираете одежду по причине невозможности купить новую, кровь будет обнаружена при помощи люминола — раствора, позволяющего обнаружить кровь.* Проще говоря, криминалисты нанесут на них специальное вещество, которое вступает в реакцию с компонентами крови, которые не были смыты. Смыть их достаточно хорошо невозможно даже при помощи промышленного отбеливателя. К тому же, человека очень сложно зарезать. Бывали случаи, когда женщина выдерживала и выживала после пятидесяти ножевых ранений. Представьте, сколько она, в теории, сможет кричать и сопротивляться. Многие начинающие не умеют правильно перерезать горло женщинам, да и вообще животным. Поэтому начинают резать перпендикулярно шейным позвонкам, там, где кольца трахеи. Это очень сложно, нож застревает. Необходимо вводить нож под ключицу, параллельно позвоночнику, отступив в сторону 2-3 сантиметра. Или резать от одного уха к другому. Но человек в смертельной опасности может быть очень силен. Сложно удержать женщину в таком состоянии, если вы недостаточно сильны. Огнестрельное оружие. При выстреле, даже в упор, на одежде и волосах могут остаться следы пороха, от которых очень трудно избавиться. Их наличие выясняется легко и быстро. После извлечения из тела пули или нахождения гильзы будет определен калибр оружия, и потому зона поиска сузится. В лесном массиве гильза может вылететь и укатиться в ямку или под какой-нибудь корень так, что её поиски займут большое количество времени, которого у убийцы просто нет. После попадания гильзы в руки следователей, если оружие принадлежит вам или кому-то из ваших близких, вас обязательно будут проверять. Украсть его очень трудно, как и купить боеприпасы, если нет соответствующего разрешения. Его нужно где-то хранить, чистить, учиться носить скрытно. Оно может обнаружить себя в самый неожиданный момент, и это станет фатальным. После выстрела на одежде могут остаться брызги крови. При выстреле в упор на коже убитой останется штанцмарка. При выстреле с расстояния при недостаточной сноровке можно получить не тот результат, который хотелось. Попасть мимо или не туда, куда хотелось. Возвращаясь к теме гильз: в состоянии повышенного стресса можно не собрать все вылетевшие, если стреляли несколько раз. И сильно наследить, пока ищете их. Женщина может очнуться и закричать. А когда душишь её, то контролируешь происходящее, наваливаясь сзади всем телом. Она не может издать ни звука, практически не может двигаться толком. А ещё это просто приятно. Поэтому я душу их. Для удушения можно использовать все: проволоку, шнуры, ткани, леску, её собственные колготки, ремень от сумочки. Что угодно. Покупка и ношение таких вещей не вызывает подозрения, они легко уничтожаются. Женщина умирает в течении двух-трех минут, если душить верно. Активно сопротивляться перестает уже через полторы. Такое родео может выдержать даже мужчина небольшой физической силы. Минимум биологических следов, минимум шума. Да, душить их здорово. Особенно в комбинации с электрошокером, но им тоже нужно уметь пользоваться. Я перестал после нескольких раз. Поднаторел, и он стал не нужен. К тому же, и он мог вызвать ненужные вопросы. . Каждый должен хоть раз в своей жизни убить женщину. Это очень воодушевляет. Словно рождаешься заново. Очищаешься от всех-всех несовершенных грехов и уродств, в которых они тебя обвиняли. Это безумно приятно: просто быть собой. Это не я был плохим. Так хотели видеть меня те, кто был рядом. И пытались внушить мне, что я, это он. Такой же, как он. «Отродье/отцовская порода/жалею, что тебя родила/лучше бы я сделала аборт». Что я специально родился от этого конкретного отца. Что я эгоистичный. Злой. Невнимательный. Неблагодарный. Глупый. Неуклюжий. Странный. «Все дети, как дети, а ты?» Это все внушили они. Матери, тети, бабушки. А я таким никогда не был. И мне приятно это сознавать в моменты очищения. Так что вот, я просто убиваю, следуя правилам. А труп… Оставить труп — все равно, что пнуть муравейник, не имея противоядия к нервно-паралитическому яду огромных плотоядных муравьев. Но где прятать труп — решайте сами. Этих секретов я вам не раскрою, чтобы вы не проклинали меня, если сделаете что-то не так. Иногда человек разрезает его на части, заливает бетоном и разбрасывает по реке — и его находят. А иногда просто закапывает на своем участке. И он лежит там годами. Главное в этом, я считаю, вообще удача. Удача, дело случая, сошедшиеся обстоятельства. А над этим никто не властен. Хоть некоторые и верят, что молитва, смелость или расчет склонят её на их сторону, они правы лишь отчасти. И часть эта не всегда так уж велика. Поэтому об удаче я предпочитаю не думать. Делаю, что делаю, а дальше будь, что будет. Есть ли Бог? Станет ли он меня наказывать? Нет лучшего способа познать творца, чем через творения и поступки. Потому что поступки — суть душа любого существа. А творения — это тоже поступки. И если Бог наделал столько уродов, лжецов и подлецов, которые изорвали мою душу и вытерли о нее ноги, пока я изо всех сил пытался быть честным и отзывчивым, то он поступил со мной гадко. Вне понятий божественной справедливости. И либо он меня уже наказал заранее, либо ему плевать, и он не наказывает никого. Большинству людей очень хочется верить в добро и в то, что зло обязательно однажды получит по заслугам. Я был в их числе. Но, к сожалению, это не всегда так.