Остановиться нельзя продолжить.

Вечер пятницы, около десяти часов; людишки возвращаются с работы и по пути домой забегают в различные места, чтобы расслабиться и отдохнуть от трудной недельки. Ресторан, бар, клуб или какая-нибудь стрипуха — все эти заведения являются ничем иным, как средством для утоления потребностей человека, хоть каждое из заведений и направлено на разную потребность, или же смешение нескольких. А иногда в такие места заглядывают всякие заблудшие души — личности, уставшие от своей жизни, работы, партнера. Или те, кому уже нет места в этом чертовом мире, который крутится вокруг коррупции, алчности, тщеславия и жестокости. Доверять кому-то в этом никчемном мире приравнивается самоубийству. Однако… Некоторые люди все же находят тех, кому они беспрекословно доверяют. Энид Синклер — одна из таких. Она любит жизнь и весь этот мир несмотря на все его минусы, готова помочь каждому, кто нуждается в поддержке. Видеть счастье в мелочах — ее способность, ее индивидуальное умение. Но и такие люди способны обижаться, злиться, ругаться, ведь на то они и люди: они проживают эту жизнь эмоциями, чувствами и страданиями — этим же мы, люди — существа, наделенные разумом, — и отличаемся от других живых организмов. Синклер обижена. Она злится. Отрицательные эмоции поглотили ее сердце, душу, пробрались под кожу и смешались с кровью, начиная порабощать весь организм и завладевать этим никудышным телом. Гнев переполнял блондинку настолько, что ее чистейшие голубые глаза приобрели красноватый цвет, больше похожий на клюквенный оттенок. Более того, ее глаза горели адским пламенем, которое было готово сожжечь все на своем пути. Именно в такие моменты люди и приходят в вышеперечисленные заведения. Синклер выбрала то место, что было ближе всего: какой-то непутевый клуб, в который ходят лишь психи-старики-извращенцы, просидевшие полжизни в тюрьме или психушке. И хоть час был довольно-таки поздний, а сам клуб был не особо популярным, кто-то все-таки сидел в этом клубе, пил алкоголь, слушая приглушенный джаз, играющий где-то из конца заведения. Одета Энид была довольно-таки вульгарно: вырез на ее белоснежной рубашке был и так достаточно большим, но та, чтобы, видимо, привлечь к себе большее внимание, расстегнула самую верхнюю пуговицу, из-за чего из-под рубашки слегка виднелось бежевое кружевное нижнее белье; ярко-розовая перламутровая юбка с неоновыми вставками, подчеркивающая талию, немного светилась из-за недостатка хорошего освещения в клубе, что привлекало к себе еще большее внимание; но вот что точно вызывало интерес у любого сидящего в этом клубе, так это ее капроновые колготки в сеточку, явно подчеркивающие стройные худые ножки девушки. Голубоглазая казалась такой хрупкой и нежной девушкой, которую хотелось тщательно защищать и оберегать от всех бед, словно пушинку, ведь казалось, будто одно неловкое движение — и она рухнет на землю, что даже было непонятно, как она вообще в состоянии ходить на таких высоких каблуках, которые в данный момент на ней надеты. Так или иначе, мужчины, сидевшие в этом клубе, были явно поглощены новой гостьей и сразу же стали приставать к ней, приглашая уединиться или пытаясь напоить ее. Синклер, настойчиво игнорируя их, села за барную стойку, заказала себе несколько стопок водки, чтобы поскорее опьянеть, и залпом выпила их, удивляя всех посетителей. Дверь клуба с грохотом открывается и туда входит, даже скорее, врывается, готическая дама в шикарном, длинном черном платье, которое облегает тело, подчеркивая фигуру и все бугорки, с огромным декольте и в глянцевых угольных ботинках на высокой подошве. Девушка сначала несколько раз оглядывается, заведомо выискивая кого-то и, найдя в толпе мужиков блондинку, стремительно направляется к ней. Мужчина, внимательно наблюдавший за вырезом Энид, в глазах которого четко виднелось непреодолимые желание и похоть, вмиг отправляется в нокаут, улетая в противоположную часть здания. — Кому еще хочется поглазеть на мою жену? — Злиться гостья, оглядывая испугавшихся людей и официантов. — Воу, воу, воу, полегче, дамочка! Ее на всех хватит! — Смеется левый мужик, сидящий около голубоглазой, чуть приобнимая ее за талию. Самопровозглашенная жена Энид резко хватает того за челюсть и, яростно сжимая ее, шепчет ему на ухо: — Заткнись, чертов подонок. Она моя.— Девушка свирепо скидывает того с барного стула и, хватая блондинку за руку, уводит ее в клубный туалет. — Ну и чего ты от меня хочешь, Уэнсдей Аддамс? — Брюнетка придавливает ту к стене; их лица находятся буквально в нескольких сантиметрах друг от друга, а тела крепко прижаты друг к другу. — Что ты творишь, Синклер? — Дыхание Аддамс окончательно сбилось. Она внимательно смотрит в пламенные голубые глаза и начинает тонуть в них так неистово и мучительно, как в море, которое клокочет и ревет, которое так манит и зазывает за собой. Вот только помощи она просить не будет — ей даже нравится тонуть в этом бескрайнем разбушевавшемся море. — Почему тебе можно обжиматься с какими-то мужиками, а мне нет? — Энид же не дышит — боится. Кажется, малейший вздох, малейшее движение — и она сорвется. Не сумеет сдержаться и умерить свой пыл. Чувства бушуют, рвутся на волю, а выбраться все никак не могут: они словно упали в неизведанную ранее бесконечную пучину бездны, которую сама Синклер им же и создала. Уэнсдей остро ухмыляется. — Он сам приставал ко мне… — Шепчет кареглазая на ухо блондинки, все сильнее прижимаясь к партнерше. — А люблю я только тебя… — Энид вздрагивает от этих слов, но ничего не говорит: сдерживается. Аддамс начинает это неимоверно раздражать. Еще раз взглянув в кристальные глаза блондинки, в которых читается такая детская невинность, что хочется простить ее за все проделки и закрыть глаза на все выходки и просто напросто наброситься, брюнетка накрывает ее губы своими. Они сливаются в глубоком, страстном поцелуе, все больше и больше вжимаясь в тела друг друга, словно пытаясь соединиться в одно целое. Из-за помад обеих девушек поцелуй приобретает терпкий клубнично-малиновый вкус. Руки Уэнсдей соскальзывают на талию Синклер, начинают поглаживать ее, в то время как руки Энид разместились на плечах кареглазой, вовсю вдавливаясь в них. Выход остается только один (?): Остановиться нельзя продолжить. Девушки отстраняются, восстанавливают дыхание; Аддамс принимается выцеловывать шею, оставляя на них маленькие поцелуйчики и засосы. Голубоглазая продолжает держать себя в узде, не издавая ни единого оха или даже просто звука. Слышно лишь одно тяжелое учащенное дыхание Энид, вызванное нарастающим возбуждением где-то в районе живота. — Я ненавижу тебя… — Нашептывает блондинка противоположные мыслям слова, пока кареглазая расстегивает остальные пуговицы на ее рубашке. В помещении становится приторно душно, а тот самый еле слышный джаз редко-редко прорывается в уши девушек через слой толстой стены, отдаваясь неприятным звоном в ушах. Аддамс наконец покончила с злосчастными пуговицами и перед ней открывается захватывающий дыхание вид. Руки тянутся к нижнему белью сами собой: Уэнсдей уже не в силах контролировать себя. Никакая доза алкоголя не пьянит так сильно, как взор на полуобнаженную Синклер, которая пытается сдерживать стоны, закрыв ладонью свой рот. Брюнетка окончательно снимает с партнерши рубашку, скидывая ее на унитаз, затем приспускает бретельки, полностью оголяя плечи Энид; далее она оставляет на них небольшие поцелуйчики, пока руки продолжают скользить по уже оголенной талии. А затем Аддамс переходит к ключицам, нежно целует их, оставляет пару мокрых следов вперемешку с укусами, в то время как руки залезают под юбку… — Нет! — Прикрикивает голубоглазая, отталкивая кареглазую. Уборная наполняется тяжелыми вздохами обеих девушек. В головах творится полный хаос: мысли беспечно путаются и пропитаны одним лишь вожделением. Стоять становится трудно (не только из-за неудобной обуви): ноги начинают дрожать и подгибаться, отчего лишь огромные усилия, поддерживающиеся неимоверным влечением, позволяют девушкам оставаться на ногах. Случается то, чего Энид боялась больше всего: она превращается в волка. Звериное желание смертоносным ядом растекается по телу, заставляя делать невообразимые вещи. В блондинку вселяется бес… Нет, хуже. В нее вселяется настоящий сатана, позволяя девушке превратиться в настоящего дьявола во плоти. Синклер хватает брюнетку за запястье и грубо целует ту в губы; затем вводит в поцелуй язык, скользя сначала по губам, потом по деснам, после чего наконец соприкасается с чужим языком, кружится, водит с ним хороводы. Аддамс вновь хочет обхватить талию голубоглазой, однако та не дает ей сделать этого, забирая инициативу полностью в свои руки. Энид разрывает поцелуй, заглядывает в очи Уэнсдей, пожирающие все на своем пути, словно черные дыры, и сажает партнершу на закрытую крышку унитаза. Брюнетка с недоумением смотрит на блондинку, которая расстегивает застежку бюстгальтера, явно не понимая, что собирается делать девушка дальше (вообще-то, она прекрасно знает. но делать вид, что ты дурочка — иногда лучший выход из ситуации). Откинув ненужную часть одежды куда-то на пол, Синклер наваливается на тело Уэнсдей и возвращается к ее устам, накрывая их своими. Аддамс, в отличие от голубоглазой, отдается процессу с головой и сдерживаться не намерена: она издает несколько негромких поскуливаний в поцелуй, замерено зная, как сильно это заводит Энид. В тот же миг блондинка начинает ласкать бедра кареглазой, углубляя и углубляя устовое соитие. Спустя несколько секунд, отстранившись, голубоглазая начинает приподнимать платье партнерши, одновременно с этим оставляя на шее поцелуи, постепенно спускаясь чуть ниже, к ключицам, одаривая их уже вампирскими поцелуями. Аддамс начинает лапать обнаженную грудь Синклер и та очень даже не против этого, а наоборот, двигается навстречу холодным пальцам. Блондинка поднимает платье оппонентки до бедер и, сглотнув подступивший к горлу ком то-ли от волнения, то-ли от возбуждения, прикасается к промежности сквозь трусы. В ответ на такой жест Уэнсдей начинает вытягивать и сплющивать соски Энид, на что та отвечает характерными приглушенными охами прямо над ухом партнерши, вызывая у брюнетки еще более сильный экстаз. — Ты стала чересчур чувствительна и ревнива, Уэнди… — Блондинка скалится, чуть нажимая на промежность пальцами. — Я была слишком нежна с тобой… — Девушка отстраняется от хватки кареглазой и сползает вниз, приседая на колени, оказавшись прямо меж бедер Уэнсдей. — Но я это исправлю, не волнуйся! — Оскалившись еще сильнее, Синклер целует бедра Аддамс, слегка покусывает их, на что партнерша жадно стенает. Брюнетка смотрит на Энид жалобно, щенячьими глазками, беря пример с самой голубоглазой, как бы прося, умоляя ее уже сделать то, чего она так чертовски желает. Но Синклер не так уж проста, а ее же способы на ней так легко не сработают («неужели эта мерзавка думала, что может применять мои же методы против меня? — думает блондинка, наблюдая за жалким личиком кареглазой, — Глупышка!»); она продолжает прелюдия, играя со своей жертвой, искушая ее. — Синклер, черт возьми, да войди ты уже в меня! — Кричит, даже скорее простанывает, Аддамс, руками вжимаясь в сиденье унитаза. — Оо? — Протягивает голубоглазая, не спеша стягивая последнее оставшееся нижнее белье кареглазой. — А как же волшебное слово? — Вновь укусив бедро, издевается Энид, облизывая место укуса, параллельно наблюдая за реакцией оппонентки. На лице Уэнсдей действительно можно было увидеть много чего увлекательного и интересного: раскрасневшиеся от возбуждения щеки, глаза, полные злости и неудовлетворенности, губы, которые брюнетка часто прикусывает, когда блондинка в очередной раз тянет кота за хвост, заставляя ее чувствовать еще больший ажиотаж. Чувства и эмоции притупляются, остается лишь одна жажда, которая с каждой секундой, с каждым действием завладевает телом все больше и больше. Аддамс ее выдерживает и, отбросив все свои принципы, шепчет: — Пожалуйста… Синклер хватает и этого: в конце концов, она тоже не железная и насладиться чужим телом очень хочется. Девушка, чуть ли не сорвав с партнерши белье, сразу же впивается языком в промежность брюнетки и, ловко орудуя им, приносит Уэнсдей долгожданное удовольствие. Абсолютно не задумываясь об окружающей ее обстановке и абсолютно не сдерживаясь, кареглазая во все горло скулит, ощущая очень гибкий, проворный язычок Энид; держать себя в руках просто-напросто не получается: голубоглазая донельзя хороша в этом деле. Одной рукой блондинка поглаживает бедра партнерши, а вторую тоже решает задействовать в процессе, вставляя один из пальцев прямо в чужие половые губы. Аддамс, хоть и ожидая данного действия, все равно вскрикивает; однако вовсе не из-за боли, а из-за блаженства, которое полностью обволакивает тело, заставляя руки и ноги дрожать, спину характерно выгибаться навстречу языку Синклер, а рот издавать ранее невообразимые охи. Кареглазая, все еще не удовлетворив свои желания, хватает голубоглазую за золотистые волосы и направляет ее в правильное русло, чтобы доставить себе еще большее наслаждение. Энид, осознав ситуацию, тут же вставляет внутрь второй палец, работая языком еще быстрее. Пальцы также ускоряют движение с каждым толчком, от чего брюнетка протяжно поскуливает. Тело становится адски горячим, а жар пробирает насквозь. Девушки наслаждаются присутствием друг друга, чужими прикосновениями и стонами, внимательно наблюдая друг за другом, выискивая новые реакции, новые ощущения. Обида и злоба постепенно исчезают, оставляя после себя лишь жалкое воспоминание. Стук в дверь. Аддамс удивленно вздрагивает, а Синклер спешно прекращает работу. Снаружи слышатся мужские голоса, словно обеспокоенные чем-то, на что Энид раздраженно цыкает. Уэнсдей сладко улыбается, пытаясь сдержаться, чтобы вновь не наброситься на возлюбленную. — Мы ведь можем продолжить дома… верно? — Кареглазая приближается к лицу партнерши, чмокает ту в губы; затем, натянув на себя белье и поправив платье, встает с унитаза, направляясь к выходу. Энид, взяв пример с любимой, быстро одевается и, скрестив с брюнеткой пальцы, они вместе выбегают из клуба под крики надоедливых посетителей, параллельно вызывая такси. — А как же оплата… — Ноет бармен, наблюдая за уходящими прочь девушками.