батареи.

Чонин немного неприятно ударяется лопатками о крышку счетчика в подъезде, но мгновенно забывает о боли, когда его губы накрывают чужие. Он улыбается в требовательный поцелуй и крепче обнимает его за шею. Губы Чана теплые, если не сказать что горячие, взгляд дерзкий, а улыбка уверенная. Они целуются прямо в подъезде, едва дойдя до третьего этажа, прямо рядом с мелкой надписью об услугах сантехника и покрупнее рядом — о том, что какой-то Джисон из этого подъезда — лох. Металлические кольца в его ушах поблескивают в сумраке тусклого подъездного света, и Чонин честно отъезжает, когда кожей чувствует чужую ухмылку на своей шее. Руки Чана крепкие, держат так, что вырваться — никаких шансов, да Чонин бы и не стал. Он, наоборот, только ближе льнет под горячие поцелуи и ойкает, когда задевает какую-то приваренную к стене коробку головой, а потом смеется сам же с этого. Чан поднимает на него обеспокоенный взгляд, но, видя улыбку на красивом лице, улыбается тоже, и в свете подъезда его и так горячая улыбка похожа на какой-то хищный оскал — Чонина это заводит не на шутку. Впрочем, можно подумать, он не был заведен все это время. Вообще-то целоваться с первым встречным, а до этого кататься с ним на его же мотоцикле по направлению к его дому, а потом быть зажатым в подъезде, так и не дойдя до двери — это вообще на Чонина не похоже. Не то чтобы он примерный отличник, но такие тусовки и такие парни всегда были для него на расстоянии вытянутой руки. Что случилось конкретно на этой вечеринке, куда позвал его Феликс, и почему незнакомец в кожаной косухе, позже представившийся Чаном, вдруг так смотрел на него — Чонин объяснить не может. Как и не может объяснить то, что улыбка у этого Чана магнетическая, такая, что Чонин бы соврал, если бы сказал, что не был готов сбежать с ним, если он позовет, куда угодно. А он ведь позвал. Они не замечают негромкие шорканья по лестнице ровно до тех пор, пока Чан вдруг резко не налегает на Чонина сильнее, словно его толкнули. Только это заставляет их отцепиться друг от друга и посмотреть, что произошло. А произошла какая-то бабка, которая огрела Чана своей сумкой по широкой спине со словами о том, что "молодежь уже вообще распоясалась", и что им "тут еще потрахаться не хватало". Чонин не видит лица Чана, потому что он, отвернувшись, смотрит на недовольную старушку, но сам Чонин едва сдерживает смех от глупости ситуации. Впрочем, буквально секундой позже Чан снова поворачивается к нему, не сдерживая широкой улыбки, и они оба по-глупому хихикают, понимая, как это все выглядит со стороны. А потом взгляд Чана останавливается на губах Чонина, и Ян не успевает подумать, когда его снова целуют так, словно он — самое желанное, что есть в этом мире. — Нам... нам стоит дойти до квартиры, — выдыхает Чонин, когда Бан прикусывает ему мочку уха. Он собрал в эту короткую фразу все остатки рациональности, которые у него были. Чан на это только, усмехнувшись и обжигая этой усмешкой шею, угукает и быстро спускается ладонью к его ладони, чтобы крепко взять его за руку и потянуть к двери в квартиру, до которой оставалось-то — боже — три шага. Чонин прекрасно знает, что такие как Чан, скорее всего, балуются на одну ночь, что у него таких как Чонин, наверное, десятки, и что это будет всего лишь секс, о котором они забудут уже на следующее утро и разойдутся, словно никогда не были знакомы. Чонин знает это все, но какая разница? Именно сегодня почему-то хочется забить на все и пойти за дерзким байкером с наглой улыбкой и кольцами в ушах, растаять под его поцелуями и сильными руками и получить, возможно, лучшую ночь в своей жизни. Они встречаются взглядами, блестящими в темноте, когда оказываются в темной квартире, где от освещения — только фонари за ближайшим окном. И расплываются в улыбках. Чан тут же притягивает к себе Чонина, чтобы, все еще улыбаясь, подарить ему тягучий поцелуй, а Чонин смелеет настолько, что тянет с байкера его звенящую замками и кольцами косуху, чтобы та шумно упала на пол. Чану это определенно нравится, потому что он игриво прикусывает чужую нижнюю губу и лезет ладонями в задние карманы чужих джинсов, сжимая пальцы. Чонин от этого смеется и откидывает голову, чтобы позволить Чану припасть поцелуями к его уже и так порядком измученной шее. — Ты такой красивый, — выдыхает Чан, и Ян от этого смущенно хихикает, прежде чем притянуть его к себе и снова поцеловать. Чонин никогда не думал, что кто-то вроде Чана мог бы им заинтересоваться, даже на одну ночь. Тусовщик из него так себе, адреналина он не ищет, алкоголя много тоже не пьет, да и вообще особо не шумит, чтобы как-то привлечь к себе внимание. Таким, как Чан, думалось ему, нравятся такие же дерзкие, свободные, открытые, безбашенные — вот только к подъездной стене с жестяным щитком и чугунными батареями под ним с облезлой краской Чан прижимал не кого-то другого, а его. И держал его так, словно получил самый заветный приз. Это, черт возьми, приятно. Но не приятнее, чем темный взгляд Чана, направленный на него; не приятнее, чем уверенные движения и не менее уверенные поцелуи; и уж точно не приятнее, чем его хриплые стоны и чониновы, сжатые в его вьющихся темных волосах, пальцы. А на утро, когда Чонин просыпается раньше, чтобы незаметно улизнуть из квартиры, Чан почему-то ловит его за край футболки и тянет обратно на кровать, чтобы закутать в одеяло и прижать к себе, оставляя на шее теплый утренний поцелуй.