Следи за собой

Витя редко ночевал где-то вне дома. Самый частый вариант — ночные прогулки и его уход из точки ночлега ещё до того момента, как кто-либо проснется. Густав все чаще пытался пригласить его к себе. Он надеялся, что хоть одна из его попыток оправдает себя. И она оправдала. Но, правда, не в самый подходящий момент. Это была зима. Один из тех редких случаев, где снег не сразу превращается в слякоть. Они всей тусовкой бродили по городу, попали на выставку Климта и Шиле в одной галерее. Витя не выпускал из рук новенький фотоаппарат — подарок фанатки — постоянно что-то щелкал, говоря, что для вдохновения пригодится. Никто и не спорил. Крисанов упал в сугроб, Гурьяновская шляпа пропала где-то там же. Но, в целом, погуляли на славу. На следующий день ничего особенного не происходило, ну... если не считать небольшого скандала. Сидели на студии Вишни, но того куда-то срочно вызвали и он посадил за пульт своего звукаря. Новый звукорежиссёр отличался хладнокровностью и излишней требовательностью. Он постоянно цеплялся к музыкантам, не делая исключений ни на ком. В один момент он ворвался в студию и вплотную подошёл к Цою. — Ты фальшивишь — прошипел он. Густава это начинало раздражать — Я пою как могу, — попытался оправдаться Витя. — Значит, плохо можешь. — Он собирался вернуться за пульт, но голос Каспаряна остановил его: — К слову, народу это нравится, — как можно спокойнее произнёс Юра. — Плевал я на ваш народ, у них никакого вкуса, — зная, как Цою было важно мнение публики, можно было заметить его озлобленный, но, в то же время, слегка напуганный взгляд. — Вы еще скажите, что мы играем плохую музыку, — прошипел Юра. — А я и скажу. — легкомысленно произнёс звукорежиссёр. Кулаки Густава сжались до хруста в суставах. Даже не видя его рук за инструментом, можно было догадаться, что он зол. Очень зол. — Рекомендую вам заканчивать играть, вы на это явно не годитесь, — произнёс мужчина и уже собирался уйти, даже дверь открыл, но Густав вдруг выкрикнул: — Могу сказать вам то же. — А ты бы вообще молчал, крашеный! — резко ответил звукарь и постучал кулаком по тарелке. — Только и умеешь, что наряжаться и барабанить без перебою. Гряла буря. Глаза Густава сощурились и видно было только увеличившиеся зрачки. Он схватил одну палочку и ударил по тарелке в миллиметре от руки мужчины, что так и не убрал её с инструмента. — Думаю, нам и правда пора завязывать. На сегодня вы выделили слишком много желчи, — сквозь зубы произнёс он. — Вдруг у меня педаль от бочки слипнется, как продолжать? Звукорежиссёр ошалело смотрел на Гурьянова и не мог вымолвить ни слова. Через несколько секунд он взял себя в руки и покинул студию. Витя удивленно взглянул на Густава. Тот через силу улыбнулся и сказал: — Мы тут и правда задержались. — И правда, — поддержал Каспарян. — Давай, Вить, нам пора валить. Все время молчавший Тихомиров усмехнулся. Он подошёл к барабанщику и сказал ему: — Не думаешь, что ты с ним слишком жестко? Густав выгнул бровь. Игорь продолжал. — Как мы Вишне все это объясним? — Я с ним поговорю, не беспокойся. Так поговорю, что в следующий раз он будет думать, — Гурьянов прочистил горло, — кого ставить себе на замену. — Может, нам тебя угостить? — предложил Юра. — Не нервничай так из-за него, все равно больше не увидимся. — Кто нервничает? Я нервничаю? Да пусть он только попробует!.. — Густав не закончил фразу — в студию вернулся звукорежиссёр, уже покуривший и остывший. — Меня от его морды прямо воротит. Пошли. — Ударник решительным шагом направился к двери. Он открыл её и жестом пригласил группу немедленно исчезнуть из студии. Переступил порог и сам, напоследок крикнув: — Только тронь инструменты! Фраза прозвучала как угроза, то есть так, как и планировалось. Звукорежиссёр решил последовать совету и, не смотря даже на аппаратуру, собравшись, отправился домой. — Гош, ты чего так разнервничался? — Задал вопрос Каспарян, когда они оказались у дороги. — Ты слышал, что он сказал? — оборвал его Густав. — В средневековье за такие слова на кол не задумываясь сажали, а полвека назад — расстрел. — Не слишком жестоко? — Спросил Игорь, но, заметив бегающие зрачки Густава, тут же умолк. — Гош, ну, ты завязывай, нам должно быть плевать на это, — произнёс Цой. — Тебе бы отдохнуть, выглядишь не важно. — Это кому тут отдохнуть надо? — Рявкнул Густав. — Уж точно не мне, я в полном порядке! Дорогу перешли молча, потом Густав буркнул «пока» куда-то назад и быстрым шагом направился в противоположную сторону от группы. — Что это с ним? — спросил Тихомиров. — Нервы, — хмыкнул Юра, — это все нервы. Густав не выходил на связь уже сутки. Обычно он первым старался позвонить Цою, даже если они виделись днем. Сейчас же от него не было вестей. Витя начал волноваться. Он поехал к Каспаряну. Юра всегда мог найти выход из ситуации, да и поддерживать умел. Гитарист сразу впустил друга в квартиру. Он постучал в дверь ванной, сказал «Это Витя» и вернулся к Цою. — Джоанна ванну принять решила, отдыхает, — пояснил он. — Привет, Джо! — крикнул Цой, чтобы его услышали и провалился в кресло. — Чего ты, Вить, кислый такой? Рассказывай давай. — Юра сел напротив и сложил руки в замок, стараясь быть повнимательнее. Не упустить не единой детали. — Густав пропал, — произнёс Витя и с надеждой посмотрел на гитариста. — Думаешь, с ним что-то случилось? — Да что угодно! А, вдруг, он накурился и сейчас где-то без сознания валяется? — Видео было, как нервничает Цой. «А, ведь, он мог» — сделал пометку себе в голове Юра, но не подал виду. — Вряд ли все настолько серьёзно. Наверняка, сидит сейчас и че-то рисует. Или у него снова кризис и нет вдохновения. — Ты не понимаешь, — перебил его Витя, — он всегда продолжал поддерживать связь. — Может, мы его просто плохо знаем? — Предположил Юра. — Сомневаюсь, — ответил Цой и пожевал губу. — Тогда, тебе стоит его навестить. Вспомни, сколько раз он тебя приглашал. Да Густав будет только рад с тобой увидеться! — Каспарян приободряюще кивнул. — Может, чаю? — Не откажусь, — сказал Витя и задумался. Что уже могло случиться? Скандалы были всегда, их не избежать. И Гоша всегда был в центре внимания, всегда заступался за него. Абсолютно в любой ситуации. Они никогда не спорили — не было повода. Его размышления прервал стук дном чашки о стол. — Спасибо. — Да, обращайся, — беззаботно ответил Юра. — Наверное, ему стоит попробовать позвонить. — Он подошёл к телефону. — А если не ответит? — Должен ответить. Он должен быть дома. Витя отхлебнул чай и стал ждать. Каспарян набрал номер, приложив трубку к уху. Гудки. Длинные гудки. Потом — несколько коротких. — Ты был прав, стоило к нему поехать, — Цой подорвался с кресла и схватил пальто. — Да брось, можем ещё разок попробовать. Для этого люди и придумали телефон. — Нет-нет, я, лучше, поеду. Давай. — Витя приобнял Каспаряна и, крикнув «До встречи!», удалился. — Он уже ушёл? — донëсся из ванной голос Джоанны. — Да, но, наверное, ещё вернется, — ответил Юра. Георгий ненавидил критиков. Им лишь бы ковыряться в искусстве, ища неугодные детали. А потом выставлять своё мнение на публику. И пусть оно никому не интересно, но Георгия это всегда выводило из себя. Он становился неуправляемым. Мог начать скандал, разорвать все контракты, лишь бы не работать с раздражающими людьми. А таких была масса. Кому-то не нравилось его творчество, кто-то не любил его образ, не принимали консерваторы ничего, что бы он ни предложил. Но и на этом все не заканчивалось. Густав каждый день, по словам Вишни, мог часами стоять перед зеркалом и выбирать одежду, прическу… Да, это было своего рода релаксацией для него, но не только. В первую очередь — он должен выглядеть идеально. Идеально для себя и, наверное, для одного-единственного человека. Но, если кто-то ему перечил, Густав сразу разносил к чертям все связи с этим кем-то. «Ведь, если ты не можешь постоять за себя — тебе нечего делать в искусстве…» Его размышления прервал трезвонящий телефон, что бил по мозгам. Захотелось выбросить его к чёртовой матери. Через пару минут после ухода Цоя Каспарян снова предпринял попытку позвонить в дом Гурьянова. На этот раз ответ был получен. Из трубки раздался чей-то хриплый голос: — Алло? Это кто? — Добрый вечер. Дайте, пожалуйста, Георгия. — Юра? Это я и есть. Ты чего звонишь? Голос Гурьянова и правда оставлял желать лучшего. Он не был похож на тот мелодичный вокал, которым Густав исполнял «Проснись» или подпевал в «Рядом со мной». Каспарян еле узнал барабанщика, и то — по уже привычным интонациям. Больше никак не удалось бы. — Ты куда пропал? Цой паникует. Да и вообще, что с голосом? — Да, видишь ли…— начал Густав. — Я типо заболел. — Чего?! — Каспарян был, мягко говоря, в шоке. — Как ты умудрился? — Да сам не знаю. Думал ещё, че все тело ломило. — Ты че! Ну, это, выздоравливай давай. — Спасибо, — Густав повесил трубку. Юра был удивлён. Их барабанщик никогда не болел, держал себя в форме, даже спортом занимался. Конечно, это так, для эстетики, но тем не менее. Ему на секунду показалось, что он что-то забыл. Черт, Цой! Он ведь к Густаву поехал! Хотя, чего париться? Витя приедет неожиданно — тем лучше. В этот момент в квартире Гурьянова раздался дверной звонок. Сердце тут же ушло в пятки. Кто мог приехать в такое время? Он ведь никого не ждал. И полиции, которой он, к слову, абсолютно не боялся, тоже видеть не хотелось. Накинув халат на плечи и попытавшись хоть как-то пригладить волосы, он пошел открывать. На пороге стоял Цой. Вымотанный, лохматый он стоял в дверях и пошевелиться не мог. Его глаза бегали по телу Густава, словно сканировали его. — Гоша! — Он кинулся на шею барабанщика, прильнул к его тëплому телу, от чего тот покачнулся, но устоял на ногах. — Привет, — как-то опечаленно сказал он. — Ты здесь какими судьбами? Голос Георгия был все таким же хриплым и слабым, что не могло не насторожить Витю. — Что с тобой? — спросил он. — Приболел, — ответил Гоша и улыбнулся. Улыбка тронула и губы Виктора. — Ты проходи, не стой на месте. Почему так поздно? — Я у Юры был, мы позвонить тебе пытались. Ты почему на телефон не отвечаешь? — Как-то не заметил. Наверное, на улице был. — В таком-то состоянии? Да ты весь горишь! — Да, я горяч, — ухмыльнулся Густав. Витя на него скептически посмотрел. — Брось, ты почему сам еще не спишь? — Собирался. На самом деле, Георгий вовсе не собирался ложиться. В его планы, если их можно так назвать, входила еще пара часов блуждания по квартире в размышлениях. Почему-то, Гурьянов подумал, что Витя принял одно из его старых приглашений. — Ты останешься? — спросил он. — Если ты этого хочешь. Витя скинул пальто, прошёлся по квартире и заглянул в спальню. Там была довольно большая кровать, две тумбочки: с одеждой и с каким-то хламом, а рядом возвышался книжный шкаф. Витя обратил внимание на то, что кровать была заправлена. — Ты ведь не собирался спать, так? — спросил Цой. — Ну, Витюш, не думай об этом. Чай будешь? — Густав направился на кухню. — Кофе? — Нет, нет, спасибо. Пойдем, а? — Витя направился в спальню. Георгий так и остался на кухне, снова задумавшись. Где-то в глубине души стало чуточку легче, когда Витя пришёл. А он ещё боялся, что отпугнул его. Тепло разлилось где-то в груди, он даже забыл про озноб. — Витя! Подожди, я постелю себе на диване. Вдруг, заразишься. Цой вышел из комнаты. — Не о том думаешь, Гош. — он потянулся, чмокнул того в нос и пошел умываться. Гурьянов прямо растаял. И, не задумываясь, пошел в спальню. Скинув халат и, погасив настольную лампу, он упал без сил на кровать. «Витя беспокоился, — думал Георгий, — не стоило так поступать. Но ведь он всегда был очень ответственным. Что, если он приехал только из-за того, что на его плечи свалилась гора обязательств?» Густав ненавидел обязательства, особенно в отношениях. Нет, он был бы верен партнеру, но не любил множество требований от кого бы то ни было. Хотя… Вот если бы Витя о чем-то попросил, он бы незамедлительно это исполнил. Учитывая свою лень. А гордость сразу улетучивалась куда-то, когда он слышал тот мягкий, слегка хриполоватый голос. Шум воды стих и через несколько секунд на стене против двери появилась тень. Витя вошёл, скинул одежду и прилëг рядом. — Не спишь еще? — Не, — протянул Густав. — Гош, что случилось? Я вижу, с тобой что-то не так. Он не поворачивался, лежал на боку и разглядывал книги на полках. — Ничего. Я просто устал. — Он поëжился. В квартире было холодно, одеяло не грело. — Да брось. Если не хочешь говорить об этом, постарайся забыть. Хотя бы на время. Витя потянулся и поцеловал его в загривок. Тёплое нечто разлилось по телу, но тут же накрыл и озноб, словно усилившись в разы. — Вить, давай спать, — произнёс он. Но Цой не обратил на фразу внимания. Он немного стянул с Густава одеяло и коснулся губами его шеи. Потом еще раз. И еще. — Вить, — протянул тот. — М? — произнёс Виктор, не отрываясь от своего занятия. — Вииить! — Да-да? — Цой отпрянул, перегнулся и посмотрел Георгию в глаза. — Что? Густав не смог произнести в ответ ни слова. В горле образовался ком. Он развернулся, натянул повыше одеяло и зажмурил глаза. Витя опустился и погладил Густава по волосам. — Ну, ты чего? — Ничего, ничего. — Ладно, тогда, доброй ночи. — Ага, спокойного сна, — ответил Гоша. Цой усмехнулся. Спустя час сознание еще не покинуло Густава. Он лежал на спине, на боку, на другом боку; смотрел в потолок, на стену, на книги, на Витю. Ничего не помогало забыться. В какой-то момент пришла мысль, что сигарета поможет расслабиться. Он встал, нашарил в темноте тапки, подаренные когда-то Африкой и отправился в гостиную. Двухкомнатная квартира: кухня, спальня, помещение для гулянок — ничего лишнего. Порылся в тумбочке, нашел нераспакованную пачку и направился к окну. С улицы потянуло морозом. Густав четырхнулся и попытался вспомнить, где лежит его халат. Любимый предмет домашнего гардероба — «подчеркивает фигуру и красиво тянется в танце». Не найдя его глазами, Гурьянов накинул на плечи пальто и вернулся к окну. Очень удачно в кармане оказалась зажигалка на бензине. Щелкнуло колëсико, сверкнула искра, из которой возникло пламя. Яркий огонек подрагивал на ветру, но не погас. Сам того не ожидая, Густав мысленно провёл аналогию с собой: «Дрожит, сияет и никогда не потухнет». Красиво, хоть эпиграммы пиши. Он поджег сигарету и глубоко затянулся. Крепкий табак, качественный. В облаке дыма вырисовывались странные картины. «Можно было бы нарисовать что-то такое» — промелькнула мысль. Вдруг из спальни послышался шорох. Густав замер. Лишь бы Витя не проснулся, лишь бы его сон не потревожить. Никаких звуков больше не послышалось и он облегченно выдохнул. «Почему Витя такой? Он ведь почти идеален. Ценит живопись, музыку, уделяет всему внимание, не конфликтует с людьми, всегда находит общий язык. Он ведь даже с Кинчевым нормально общается! Дорогого стоит». И почему он выбрал именно его, Георгия? Человека, которому всегда важен визуал, слегка высокомерного, анализирующего чужие поступки и часто что-то критикующего. Очень вспыльчивый и целеустремлённый, если он на что-то настроится — почти невозможно остановить. Да даже в детстве были примеры: Густаву сказали, что надо научиться играть на балалайке — он научился; сказали, что нужно тренировать голос — он тренировал. И когда Витя пригласил его в группу, он ведь не был барабанщиком. Потом только научился. Тянула его так тусовка, Витя тянул. Вот и получилось так, что он — Георгий «Густав» Гурьянов, художник с большой буквы «Г» — ударник советской рок-группы. Он создавал имидж для «Кино» весьма удачно. Витя за ним слепо следовал, не ища лёгких путей. И вот, что из этого вышло. Они вместе, но Густав его отталкивает. Нельзя ведь так. Выбросив бычок, он выпил стакан воды и отправился в ванную, дабы умыться. Посмотрел на себя в зеркало — тёмные пятна вокруг глаз снова выросли. С другой стороны, это выглядело весьма неплохо. Густав отмечал в себе, что синяки под глазами ему идут. Это смахивало на чутка подкрашенные глаза с плавным переходом к бледной коже. Густаву всегда нравилось эффектно выглядеть и, надо сказать, ему это удавалось. Он взял полотенце и присел на бортик ванны. Протëр глаза и вдруг его взгляд упал на бритву. А, заодно, и на лезвия, лежащие рядом. «Вот интересно, как человек вообще приходит к тому, чтобы резать себя? — возникла мысль — Оставлять эти кровавые следы, которые не смоются уже никогда. Шрамы накладываются друг на друга, а все из-за чего? Чаще всего причиной этому являлось желание отвлечься. От чувств: положительных, отрицательных — не важно. Главное, что это портит человеку жизнь». А потом он вспомнил Витю. Его спецэфический способ откосить от армии. Зачем? Вот зачем надо было это делать? С другой стороны… Там Афган, там ему никто не поможет. Вряд ли ему попались бы хорошие сослуживцы. Георгий сам понимал, что не все люди имеют совесть. Он решил об этом не думать. Отложил полотенце и вышел из помещения. Цой не спал. — Ты куда ходил? — Спросил тот спросонья. — Пройтись захотелось, — отрешенно ответил Густав, все еще думая. «Он ведь так прекрасен. Красивый, добрый, скромный. И он выбрал именно меня». Потом вдруг снизошло понимание. Оно ударило Густава словно током, по телу снова прошла волна озноба. «Черт возьми! К чему все эти мысли? Если Витя у меня, если он мой, насколько это вообще возможно, я просто обязан сделать для него всё! Больше никакой прокрастинации, обойдемся без рефлексии. Нужно уделять ему внимание, всё ради Вити». Решено. Густав скинул пальто куда-то на ковёр и сел на кровать. — Ты чего не спишь? — спросил он ласково. — Тебя услышал. Ты курил? — Да, немного. Сильный запах? — В его глазах мелькнуло беспокойство. — Приятный. Это те, что Африка дарил? — Спросил Цой. — Ага, вместе с тапочками. Густава удивила его заинтересованность. Но он не подал виду. — Ты Вишне звонил? — Нет. — А будешь? — Не планирую, — ответил он и улëгся. Густав перехватил Витю и обнял, сложив руки поперёк живота. Лёгкая дрожь тут же охватила его с головой, но это не было не приятно. Хоть их и разделяло одеяло, он чувствовал витино тело. Стало так невыносимо хорошо, не хотелось шевелиться. Цой кое-как вывернулся, перелëг на другой бок — лицом к Густаву — и поцеловал того. От мягких тёплых губ стало ещё приятнее, хотя, казалось бы, уже некуда. Внутри он прямо растаял. Ответил на поцелуй и посмотрел в глаза. — Витюш, я так тебя люблю. Вот почему ты такой? — Какой «такой»? — не понял Витя. — Я… не знаю. Это неописуемо. Он снова потянулся за поцелуем, на что Цой с радостью ответил. — Ладно уж, давай спать, — произнёс Витя. Он чмокнул Густава в лоб, упал на подушку и закрыл глаза. Густав все-таки притянул его рукой к себе и тоже опустил веки. Тепло разлилось по телу. Никаких больше страхов, никакой мерзкой морозной дрожи, никакого недопонимания. Он не допустит ситуации, где Вите будет плохо. Группа будет продвигаться, их имидж ничего не должно испортить. Искусство, сплошь искусство. И любовь. Ничего лишнего.