Последний родственник майора Грома

      Тишину выходного дня разрывает дребезжание мобильника. Гром только прилёг вздремнуть с надеждой нормально поспать после череды дежурств на усилении, а теперь весь сон насмарку: наверняка очередной аврал, и его выдернут на работу за то, какой он способный и ответственный.       Гром работу свою любит, но всё-таки его растущему организму нужно спать хотя бы пять часов за неделю. В идеале — подряд.       Разлепив глаз, Игорь смотрит на экран. Номер — незнакомый.       — Гром, — ворчит он в трубку.       — Игорь Константинович, вас из ФБУ «Авиалесоохрана» беспокоят, — слышится усталый голос какого-то мужика на том конце. — Старший инструктор ПДПС Соколов. Мой боец, Максим Шустов, указал ваш номер для экстренных ситуаций.       Сонливость уходит по-английски, даже манатки не собирает, ведь начало разговора уже не предвещает ничего хорошего.       Предчувствие оправдывается: положив трубку, Игорь может только выдохнуть ёмкое «блядь».       — Ты ж вроде не материшься, — слышится голос отца где-то за спиной. Потому и не матерится — даже подростком не хотел расстраивать отца сквернословием, добавляя лишних забот. Да и теть Лена Прокопенко не одобряла, уже тогда... потом.       Гром зажмуривается, трёт усталые глаза. Мало ему совпавших друг за другом дня ВМФ, футбольного матча и какого-то музыкального фестиваля. Теперь ещё и это.       Невесомая рука отца ложится Игорю на плечо в безмолвной поддержке. Хотел бы Игорь, чтобы это была не его больная фантазия, а действительно отец рядом.       — Пап, Макс умер, — шепчет Гром в пустоту.       Вот так просто, в два слова. Макс. Умер. Сгорел на работе. Буквально.       — Жалеешь, что не общался с ним?       Игорь никогда не считал Максима идеальным братом, да и вообще с трудом воспринимал его после стольких лет разлуки, с их скупыми смс-ками друг другу несколько раз в год — на праздники. Новый год, день рождения, день полиции, день спасателя. Без отклонений от графика, без внепланового трёпа за жизнь, просто стандартное пожелание друзей-здоровья-денег-побольше. Они даже вживую виделись всего-то пару раз, не считая детства.       — Да.       Теперь — да, конечно жалеет. Каким бы Макс ни был... дальним братом, он был братом.       Близнецом, как-никак.       

***

      Августовский Пушкино встречает Грома, привыкшего к питерской мороси, отвратительно солнечной погодой, да к тому же жаркой и сухой. С такой не удивляешься, почему леса горят.       И почему сгорают в этих лесах пожарные.       За всю жизнь Игорь приходит на похороны всего раз третий или четвёртый: после отца, самого первого горя в своей жизни, пришлось как-то похоронить пару сослуживцев. К почившим пенсионерам Гром заглядывал только на поминки, чтобы совсем не отрываться от коллектива, а на кладбище ездил лишь к наиболее близким.       Теперь, вот, Максим. Ближе и не сыщешь.       Шустов, судя по всему, не так уж распространялся о своей родне, потому как большинство сослуживцев брата встречают Грома с такими лицами, будто призрака увидели. Особенно угловатый мальчишка с немного скошенной челюстью и настолько виноватым взглядом, словно сейчас прощение вымаливать начнёт. Игорь не вдаётся в подробности и после первых нескольких соболезнований в свой адрес предпочитает переквалифицироваться из скорбящего родственника в молчаливую тень, украдкой наблюдающую за погребением с почтительного расстояния.       Всё-таки он приехал не себя жалеть. Успеется.       Слиться с толпой оказывается трудно: в сборах найти нормальный костюм не успел, пришлось брать парадку. Лесоохрана тоже в форме, но у них расцветка зеленее и формат более армейский, на их фоне полицейская глаз мозолит, ещё больше выделяя Игоря среди других. Есть и гражданские: деревенского вида мужики и женщины, да несколько детишек — видать, из тех, за кого Макс себя променял. Эти одеты просто в чёрное, на них не поравняешься.       Игорь подозревал, что многого не знает о брате, но длина речи в его честь поражает. Зачитывает её усталого и перебинтованного вида мужик с плешью, в котором Гром по голосу узнаёт того самого инструктора — Соколова, — позвонившего несколько дней назад. Соколов читает вдохновенно, с чувством, будто делится успехами родного сына.       Игорь уходит посреди этой речи, не дожидаясь даже положенных Герою России трёх оружейных залпов: всё равно гроб закрытый и наверняка пустой.       Совсем уйти с кладбища не позволяет совесть, учитывая, сколько всего в жизнях друг друга они с Шустовым пропустили и даже не собирались навёрстывать. Хоть похоронит по-человечески.       Игорь находит скамейку возле одной из могил. Ему нужно немного подумать.       — В следующий раз хоть иногда звони, ладно? – чудится голос Макса откуда-то из-за спины.       Гром зажмуривается. Он знает, что Макс тоже одет в парадку, зелёную МЧС-ную, на груди звезда с триколором, а за спиной — гитара, акустика. Это то, что он всегда и точно знал о Максиме: Шустов таскал за собой гитару даже на вылеты.       Последний раз Игорь Гром плакал на похоронах у отца.