Последний родственник майора Грома

      — Там озеро, — Макс указывает на водную гладь впереди. — Не хотите окунуться?       — Предпочитаю вылизываться, — высокомерно заявляет Кошка.       — Фу, избавь от этих подробностей! — скулит Пёс.       — Конечно, это же только тебе нормально выставлять напоказ интимную сторону жизни! — упрёк превращается в кошачье шипение.       — Я не понимаю, тебе неприятна эта тема или ты хочешь об этом поговорить?!       Шустов линяет от них, пока в ход не пошли когти и клыки. Кошка с самой погони в лесу не в духе и подушка уже пала смертью неосторожных, а повторять судьбу несчастной как-то не хочется. Наученные опытом Осёл и Петух тоже держатся поодаль.       Принцесса деловито перебирает вещи в сундуке, в котором ещё недавно сбежала из дворца. Пожиток, на удивление, много — и как она сама там только уместилась?       — Ваше вашество не желает немного поплавать? — со смешком Макс присаживается рядом, стягивает рубашку и распутывает шнурки на берцах.       Принцесса с секунду смотрит на озеро, и в глазах её видно замешательство.       — Не желает, — бурчит она, наконец.       Максим не верит своим ушам: добровольно отказаться от такой красоты — преступление не только по его личным меркам, но и по меркам любого, кто хоть раз неделями таскался по лесам немытым, небритым и хорошо, если не закоптившимся от дыма. После таких походов хоть сверкающее чистотой вод озеро, хоть холодная река, хоть заросший пруд — всё шло на ура и по наслаждению стояло в одном ряду с банкой добротной тушёнки под песни у костра. Круче только деревенская баня, но это удовольствие обламывалось совсем редко.       — Погода прекрасная, вода, наверняка, тоже, — пробует Макс снова, уже более бесстыдно, — вы обворожительны, а я обещаю не подглядывать, если ваше вашество изволит стесняться.       Принцесса захлопывает крышку так громко, что от этого звука даже Кошка с Псом затихают, и отворачивается.       — Я не в настроении лезть в это... это... — отрезает она, но запинается, и вся властность в её голосе терпит крах.       — ...живописное озеро? — подсказывает Шустов, которого забавляет происходящее. — Или, может, ваше вашество не умеет плавать?       Принцесса молчит, но по тому, как напрягаются её плечи, видно — Макс попал в точку. Неудивительно, в общем-то, если она всю жизнь проторчала в Бремене безвылазно и хорошо ещё, если из замка её выпускали.       Нехорошо как-то вышло. Будто высмеял беспомощного ребёнка.       — Скажи, если захочешь научиться, — шепчет он ей на ухо и уходит к берегу один.       Природа встречает его безмятежной тишиной, нетронутой человеком красотой. Макс забирается в озеро прямо в брюках — ничего страшного, погода тёплая, высохнут, заодно постирается, — и блаженно выдыхает, чувствуя, как вода обволакивает кожу.       Вода в жизни пожарных всегда имеет особое место: это и питьё, и очищение, и спасение. Любой дождь посреди лесного пожара — благословение, особенно если ливень на несколько дней. От любого огня можно спрятаться в водоёме, главное — найти хоть один.       Максим закрывает глаза, вдыхает поглубже, и ныряет, позволяя водной глади принять его всего.       Ему нужно прийти в себя после ночной погони. Они бились с разбойниками хорошо, но бомбы и огненный таран... Шустов сам от себя не ожидал, что запаникует. На какие-то секунды, однако эти секунды могли стоить жизни кому-нибудь или сразу всем.       Макс выныривает, зачёсывает мокрые волосы пальцами, чтобы вода не текла в лицо. Выдыхает, закрывает глаза — и снова видит охваченную огнём поляну, а вместо воды — разлитое топливо. Снова чувствует, как пламя взбирается вверх по его одежде. Даже смерть Сани так не отзывалась, хотя тот предсмертный крик в ушах ещё несколько дней стоял.       Дело совсем дрянь.       — Хозяйка ветров, хозяйка ветров, — бормочет Макс, снова опуская руки в прозрачную воду. — Если хотела спасти, зачем дала мне умереть?       Внезапное дуновение ветра кусает влажную кожу лёгкой прохладой.       — Я огня боюсь, — возражает Шустов то ли бризу, то ли себе. — Какой из меня теперь пожарный?       Ответом служит лишь лёгкая рябь на воде. Не очень информативно, но Максим нутром чует неозвученные слова.       — Это — не моё место. Моё место — там, с ребятами. В лесах, на базе. Там. С Игорем... мы ведь...       Макс в отчаянии бьёт ладонью по воде. С Игорем ничего не вышло и теперь уже не выйдет. Пять лет Шустов надеялся, что брат образумится, простит, наконец, то, что не зависело от них обоих, думал, ещё есть время на раскачку, ведь Москва тоже не сразу строилась... только забыл о том, что не каждый в его профессии доживает до пенсии, даже если способный и знает все инструкции.       Макс бы многим пожертвовал, лишь бы вернуться и исправить ошибки. Действовать решительнее, брать штурмом, а не осадой.       Хотя, может, и не надо никого штурмовать. Насильно мил не будешь, а Грому, кажется, и без брата неплохо жилось. Одиноко, угрюмо в этой старой квартире на седьмом этаже, однако знакомо и тихо.       Пейзажи, похожие на красоты Кавказа, немного скрашивают грусть, и вскоре Шустов уже любуется видами. Срывает ромашку, суёт стебелёк в зубы, тоскуя по карамелькам, и возвращается на табор снова расслабленным и разомлевшим.       Принцесса уже воплотила свои угрозы сотворить ребрендинг над животными, и теперь проводит им музыкальную разминку.       — Трубадур, переодевайся! — заявляет Кошка, едва видит Макса на горизонте.       Шустов окидывает взглядом табор:       — А где моя рубашка?       Ответом служит лишь трагичная тишина и треск костра, в котором горит какая-то тряпка. Слишком знакомая на вид тряпка.       — Твою ж мать! — восклицает Максим и бросается к костру, но одёргивает руку, едва чувствует жар пламени, отпрыгивает на два шага. Шипит, успокаивая обожжённые пальцы мочкой уха.       Огонь с аппетитом принимается за пир, с каждой секундой идея спасти рубашку становится всё более бесполезной. Шустов смотрит на пострадавшие пальцы: даже не покраснели, он не обжёгся, только снова испугался огня.       — Мне было холодно, и я решила немного согреться, — самодовольно отзывается Принцесса.       — Это не смешно, — ворчит Макс.       — Или, может, ваше вашество просто не умеет смеяться? — этот камень в огород Макса не просто прилетает, а взрывается в метафорических грядках почище разбойничьей бомбы.       Шустов вздыхает: кто бы мог подумать, что эта царственная мелочь такая мстительная? Он же действительно не знал, когда ляпнул про плавание, и научиться предлагал искренне, без подколов.       — Твой костюм там, — Принцесса палкой указывает на красную двойку, классический наряд мультяшного Трубадура, висящую на повозке. — Переодевайся.       Максим подходит, касается плотной ткани джинсов, хлопка рубашки, крутит в пальцах пуговицы. Костюм на самом деле симпатичный, с венком из цветов вообще отпетый хиппи получится, как, впрочем, и задумывалось.       — Одевайся, человек, — поторапливает его Пёс.       Макс медлит: если он сейчас поддастся, Принцесса сядет ему на шею и ножки свесит. Бывали у него такие девушки, но пары раз хватило с головой, чтобы научиться распознавать на подлёте и избегать сразу же.       — К херам, — решает он, бросает вешалку с костюмом обратно в сундук и уходит. Потом поищет замену погибшей рубашке, как успокоится немного; не в привычках Макса материться, однако если его качественно довести, он молча сорванным шевроном, как обычно делает доведённый до белого каления Соколов, не обойдётся. Потом будет стыдиться и просить прощения даже если был прав, но это будет потом.       Спустя время Принцесса находит его на опушке, под сенью деревьев. Из леса веет холодом, однако Максу плевать: сейчас он просто не хочет возвращаться на табор. Ему всегда казалось, что лесоохрана — тот ещё цирк с конями, но правда в том, что цирк тот уже стал ему родным, знакомым и предсказуемым, не то, что этот зверинец с совершенно другими клоунами.       Принцесса садится рядом, чинно разглаживает на коленях подол походной юбки и устремляет молчаливый взгляд в Шустова, будто ждёт, когда он сдастся и заговорит первым.       — Ты... неужели ты обиделся за рубашку? — в конце концов сдаётся первой тоже она.       В ответ Макс молчит, даже не глядя на неё. На самом деле нет, не обиделся, всё-таки это — сущая мелочь, не последнюю ведь рубашку сожгли, да и Принцесса — всего лишь избалованный ребёнок, а он вроде как взрослый мужик, старше и потому должен быть терпимее, ему с любой стороны не к лицу сердиться за пустяки, да только... он устал. Устал притворяться кем-то другим и жалеть о потерянном. Устал ощущать себя беспомощным перед стихией, которую прежде укрощал, и не находить сил, чтобы побороть страх. Устал видеть в каждом сне свою смерть, вспоминать каждую секунду обжигающей боли.       Да даже если и обиделся, он — Гром, у него умение упрямо держать обиду буквально в крови.       — Трубадур, я... — начинает, было, Принцесса, но Шустов качает головой. Ему просто нужно время и немного пространства, чтобы отпустило, только сил нет даже попросить оставить его в покое так, чтобы получилось и доходчиво, и вежливо.       Принцесса, кажется, понимает без слов. Она не уходит, но затихает, безмолвно любуясь лесом вместе с Максом.       А потом её тонкие пальчики проходятся по его плечу.       — Это... — она обводит кожу ниже лопатки, — это ожог? И здесь, — пальчик ведёт ниже, к боку.       — Боевые раны, — бормочет Максим. Тогда на него горящая ветка свалилась, разодрала спецовку и оставила на память несколько рубцов, даже мази не помогли.       — Ты воин? — Принцесса спрашивает с таким придыханием, будто единорога увидела. Её, похоже, точно из замка не выпускали всю жизнь; неудивительно, что она сбежала при первой же возможности.       — Огнеборец.       — Что-то ты не поборол огонь в костре, — хихикает Принцесса.       — Был огнеборец, — Макс подтягивает колени к груди, обнимает их руками и упирается в них подбородком. — Теперь просто музыкант.