Камелия

Если честно, Слава цветы вообще не любил. Вот никогда. Не сложилось. Сначала из-за того, что сестра говорила, что это все хуйня чушпанская, потом из-за того, что пацаны бы засмеяли, а потом, ну... Слава натыкается на Оксимирона в разгаре учебы в колледже и понимает, что проебался. Потому что он пожирает глазами каждый клип, ушами – каждый трек, закипает вместе с ним, заряжается энергией, и так сильно хочет дотронуться до этой звезды, так сильно хочет окунуться в его свет, так сильно хочет... Что-нибудь. Он не совсем понимал, но столько восхищения и желания что-то там, в Оксимироне, пошкрябать, поскрести, выцарапать из глубины на поверхность, стянуть эту снобистскую маску, он никогда не испытывал в отношении кого-либо. Хотелось его вывести из себя колкостями, хотелось, чтобы он на Славу одного только смотрел, хотелось завладеть его вниманием до конца, полностью. Но не умел Слава выражать положительное внимание. Он не умел просто дружить, он не умел принимать и отдавать уважение, ему нужна была постоянная борьба, а интерес он проявлять мог только доебками и желчью. Не зря же он Слава Гнойный. Весь этот гной всегда в нем копится, копится, чтобы потом нарыв сорвался так, что всех затопит насмерть. Когда он в первый раз закашлялся и выплюнул цветок, это произошло после очень грандиозной тусовки в доме Ванька. Слава тогда в полуобморочном состоянии плелся домой под «девочку-пиздец», листал ленту твиттера и наткнулся на фотографию Оксимирона с котом, выполненную непрофессионально, совсем, Оксимирон слегка жмурился, но кот был выше всяких похвал. Как и миронова улыбка. Теплая, настоящая такая. Не холодный взгляд тучевых глаз, не надменный изгиб бровей, а уют и что-то родное. Тогда Слава сильно закашлялся, а после выплюнул лепесток. Он уставился на него в ступоре несколько секунд, потом моргнул пару раз, соображая плохо из-за похмелья, но когда до него все же дошло, смог только обреченно рассмеяться, из-за чего закашлялся еще раз и выплюнул аж целых два лепестка. Они, кстати, были розовые. Удивительно, на самом деле! Их Слава сохранил. Потом погуглит, что это за зверь такой. Спустя два дня, когда Слава вообще вспомнил об этом обо всем, он узнал, что цветы называются камелией. И розовая камелия означала тоску, одиночество, любовь и недосягаемость. Ха. Ха. Забавно. Да, действительно забавно. У судьбы было чертовски хорошее чувство юмора, он хочет вам сказать! Серьезно, он бы вызвал ее на баттл, просто чтобы проверить собственные силы против такого гиганта иронии, но осуществить такое получится вряд ли, остается довольствоваться Оксимироном. Очень некстати пришло уведомление из твиттера об очередном посте вышеназванной звезды. Слава закашлялся так, что выблевал целый ворох лепестков. Пока что без крови, зато с желчью. Он истерически смеялся.

***

Прошло время. Ему становилось все хуже с каждым просмотром миронова клипа, с каждой бессонной ночью, и достигло это апогея только тогда, когда ему пришло уведомление о том, что Мирон хочет баттла. С ним, с Карелиным. Мирон сам проявил инициативу. И сам хочет баттла. Слава бы завизжал, как девчонка, да только пацанская гордость не позволяла. Зато в тот день в его лепестках появилась кровь. Следующие несколько месяцев он провел в подготовке. Слова ложились легко, потому что он давно уже замышлял что-то подобное, текст складывался отменный. И то, что ему пришлось покупать новый телефон из-за того, что прошлый он обхаркал кровью, пока писал, ничего не меняло. Однажды, когда он тусил с Андреем на кухне в снимаемой однушке, они курили, смеялись, тупо друг друга подъебывали – все, как всегда. И тут тема зашла о скором баттле с Оксимироном, и они разговорились, и у Славы в горле запершило характерно так, так что он резко встал, со скрипом отодвинув стул, потушил сигарету и, просипев «я сейчас», пулей побежал в ванную. В тот раз из его рта вывалились не лепестки, а целое соцветие. Слава крутил окровавленную камелию в руках, тупо на нее пялился и не замечал, как дрожат пальцы. Впрочем, это не помешало ему тяжело вздохнуть, испуганно рассмеявшись, и смыть все это добро в унитаз, хорошенько протерев лицо. На кухне его ждал бледный, как смерть, Замай. — И долго ты еще собирался это скрывать, а, Слав? А, спалили. Вот же блять. Слава невозмутимо ответил на серьезный взгляд друга и зажег вторую сигарету, спокойно затягиваясь и все так же спокойно выдыхая дым. Андрей ждал. — Ну, вообще, да, долго, а что? — Ты совсем еблан? – прошипел друг, внезапно становясь таким злым, что аж костяшки пальцев побелели. – Ты понимаешь, насколько это серьезно? От этого, блять, умирают! Ты вообще в курсе? Какого хуя ты это скрывал все? Не по-человечески это, Слава! Слава в ответ только раскинулся на стуле, как на ложе, и его губы дрогнули в ухмылке. Он оставался верным себе, трезво разглядывая друга сквозь челку. — Да не парься. Нормально все будет. Чё ты переживаешь, как будто девушку твою уводят, – хмыкнул Слава, после чего проигнорировал озверевший взгляд Андрея, который явно сдерживал желание взять Славу за грудки и хорошенько так встряхнуть. — Ты реально конченый, Слава, — выдохнул, наконец, Андрей, и серьезно посмотрел на него. – Что делать-то будешь? — Муравью хуй приделать, – почти так же серьезно ответил Слава, ухмыльнувшись. – А вообще, к баттлу готовиться, конечно. Он же через неделю, Андрюх. — Да какие к хуям баттлы, Слава?! Ты умереть в любой момент можешь, ты понимаешь? – последнее предложение прозвучало совсем уж отчаянно, и Слава не мог не ощутить опостылевшую злость в груди. — Я не какой-то там больной и не труп, Андрей. Я вполне себе живой и здоровый, а с этой хуйней справлюсь сам, ты понял? Не лезь. Андрей грузно опустился на стул и прижал ладони к глазам. Ему явно нужно было несколько секунд, чтобы собраться, но после этого он резко выдохнул и поднял голову. — Хорошо. Разбирайся сам. Слава удовлетворенно кивнул, улыбнувшись.

***

День баттла настал внезапно совсем. Серьезно, как бы Слава ни готовился, как бы он ни планировал – знал, что все пойдет не так, как он ожидает в любом случае. Он всегда предпочитает смотреть в ту сторону, куда ветер дует, но не изменять своим принципам при этом. В общем, он считал себя достаточно принципиальным для совершенно беспринципного человека. Он где-то услышал, что ингалятор помогает реже харкать цветами при встрече с объектом привязанности, – фу, ну и словечко, «объект привязанности», жуть сплошная, – поэтому перед баттлом часа три в нем просидел. К концу он уже думал, что у него в жизни не было никогда такой хорошей дыхалки, как сейчас! Поэтому Слава был решительно настроен на успех. Пока не встретил самого Мирона. Он оказался тем еще карликом, на самом деле. Низенький лысый еврей с этим его выдающимся носом, татуировками на шее и на руках, но такой харизмой, такой энергетикой, что просто ахуеть можно было. Одно его присутствие тяжело оседало на плечах, в нос забивался запах дорогого одеколона, рубашка еще эта розовая, тоже наверняка дорогая – в общем, у Славы аж зудело из-за желания Оксанку заебать. Тем не менее, Слава держался все таким же флегматиком, как и всегда. На понты и на хайп ему плевать, он просто такой и есть – и легче было выглядеть похуистичным, чем выдавливать из себя какие-то невиданные живые эмоции. С этим у него всегда было туго. Это Мирон этот полностью захватывал своей мимикой, а Слава был бревном ебаным. Смотреть не на что особо. Но он из этого баттла собирался выжать все. И он так и сделал. Толпа ревела, фонари светили, Оксимирон подавлял хищный блеск в глазах и удовлетворенно улыбался. — Историческая хуйня. Славе захотелось проблеваться. Очень сильно захотелось. Он кое-как вытерпел окончание баттла, оглашение победителя, и мигом помчался в туалетную кабинку. На этот раз вместе с камелией он выблевал и стебли. Зеленые такие, которые наверняка вцеплялись в его мышцы, легкие, сердце и прорастали в венах, которые обвивали его мозг и ласково поглаживали по черепу изнутри. Они разрушали, ощущались ядовитыми, жгли ужасно трахею, царапали горло, и Слава чувствовал, что по лицу катится не только пот, но и слезы. Было просто очень хуево. Когда приступ, наконец, прошел, и он устало облокотился о кабинку утирая кровь с лица и тяжело дыша, Слава на мгновение перевел взгляд на зеркало и замер. Сзади него стоял Оксимирон с абсолютно каменным лицом. — Что за хуйня, Слава? – напряженным голосом спрашивает он, и Слава хочется провалиться к хуям впервые в жизни, кажется, потому что ну еб твою ж за ногу, ну почему ему так не везет! — А че, не видишь, отдыхаю, мне вообще замечательно, – пожимает плечами Слава в итоге. Правда вот голос у него хриплый, осипший после только что произошедшего. Не получится списать на отходняк после баттла, вот же чёрт. Оксимирон вдруг быстро подлетает к нему вплотную, еще ближе, чем на баттле, и на выдохе произносит: — Что за цветы? Слава прищуривается и старается выглядеть спокойным. — А тебе чё? — Скажи, блять, придурок, какие цветы? Слава долго молчит, смотрит пристально на Мирона, и взгляд у него тяжелый, пробирающий до костей. Но спустя минуту все же отвечает низким голосом, спокойным, не дрожащим: — Камелия. Розовая. Глаза Оксимирона округляются, а потом начинают искриться такой эмоцией, что и не различить, после чего, прошептав Славе прямо в губы «ну ты и выблядок», целует. Они целуются самозабвенно, жадно, будто дорвались наконец-то после стольких лет ожиданий, руки Славы сжимают талию Мирона, прямо как тот сжимал его на баттле, а Мирон обхватывает его за шею и буквально впечатывается своими губами в его. Когда они отстраняются, хриплые вдохи Славы начинают трансформироваться во что-то другое. В груди появляется уже давно забытое чувство. Чувство, сладость которого он уже не помнил сто лет, которое уже казалось чем-то ненужным в повседневной жизни. Чувство, что Слава мог свободно дышать. — Ты просто пиздец, Оксанка, – широко и по-дебильному улыбается он, видит ответную азартную ухмылку и склоняется к нему еще раз. В конце концов, целоваться намного легче, когда в твоих легких есть место для воздуха.