***
Людей со временем становится только больше. Они как мелкие насекомые спешат к барной стойке, а когда перепьют, стремятся захватить танцпол своим присутствием целиком. Хуа Чэн иногда поглядывает в сторону отрывающихся студентов, которым явно больше не стоит наливать. В тот раз он тоже танцевал. Но с другим — медленный танец, осторожно держа руки на чужом поясе. Му Цин тогда уже уехал домой, но что бы было, останься он? На танцполе играл бы не медленный вальс, а что-то более желанное, как и человек рядом. Так же как и тогда, парочки зажимаются, а их тела находятся неприлично близко друг к другу, пока рассудок ускользает, давая волю желаниям. Он тоже так хочет, здесь сейчас, но что получит в ответ? — Смотри, как танцуют, — допивая уже который стакан, Хуа Чэн прерывает мысленный монолог, указывая взглядом на толпу опьянённых то ли музыкой, то ли алкоголем людей. — На девушек теперь заглядываться стал, что ли? — Му Цин не колеблется с ответом, ведь заметил, как последние пару минут его собеседник напрочь забыл, что с кем-то разговаривает. А в глазах, не скрывающих своих желаний, разжигается пожар, увлекая за собой. Но вот ответа Чэн не даёт, хотя по замыслу должен был ответить сразу, отрезая любые размышления на эту тему. Ведь Цин же знает — ему нравятся только парни, а все эти слова как издёвка, что одновременно задевает и призывает к действиям. Так хочет знать, на кого же заглядываются его глаза, кто намертво засел в голове? Хуа Чэн готов показать. Даже если это будет означать конец игры, где тонкий лёд под ногами наконец треснет, позволяя уйти на самое дно. Он не торопится, отдаёт бармену деньги за выпитое, наблюдая возмущение на чужом лице. Му Цин не любит, когда за него платят, так что кажется, ещё немного, и Хуа Чэн доиграется. Но даже так, под взором недовольных глаз он поднимается со стула, подходя ближе. Затем протягивает руку, как это делают галантные джентльмены в фильмах, приглашая даму на танец. Только вот перед ним не дама, а кое-кто получше и повреднее. Его «принцесса» с некой насмешкой глядит сначала на руку, а после — на танцпол. Немой диалог в глазах понятен только им. Никто другой не сможет прочитать эти колкие взгляды, пропитанные дурманящим разум алкоголем, ядом и чем-то более чувственным и легко воспламеняющимся. «Моей ноги там не будет». «Ну на это мы ещё посмотрим». Не проходит и минуты, как рука Чэна обхватывает чужое запястье, и не встречая сопротивления, тянет на себя, заставляя покинуть уже нагретое место. Уйти из безопасной зоны в беспорядочный хаос, мешанину из песен и чувств с каплей спиртного. Очень большой каплей. — Мне есть, на кого заглядываться, если ты переживаешь, — уже приближаясь к самому танцполу, Хуа Чэн резко останавливается, окидывает взглядом людей вокруг, и с усмешкой задерживает его на своём спутнике. Он знает, на кого хочет смотреть этим вечером, пусть Му Цин и не сомневается. — Меня больше волнует эта толпа. Дышать невозможно, тесно, да и… — ощущая, как вокруг становится всё больше чужих тел, Цин подходит ближе, стараясь не теряться в пространстве в такой-то обстановке. Произнесённых слов из-за музыки совсем не слышно, но сам посыл уловить удается быстро. — Расслабься. Кроме меня, никто смотреть не будет, — наклоняясь вперёд, Чэн и не задумывается, как со стороны может выглядеть подобная картина. Как один парень что-то шепчет другому на ухо, а после сразу получает по лбу за непрошенные действия. — Что? Никогда не видел, как ты танцуешь. Последнее Хуа Чэн добавляет в свое оправдание, лишь бы на него не злились. А ведь в следующий раз может прилететь и посильнее, если вести себя слишком самовольно. Так что с позволения Му Цина, он кладет одну из рук ему на талию, тут же ощущая тепло чужой кожи, поступающее сквозь ткань. Пока он медлит, наблюдая за реакцией, вторую его руку уверенно кладут туда же. От смелости Цина тело прошивает лёгким разрядом. Под пальцами начинает полыхать лишь от одного касания. Но дальше он не двигается, всё так же находясь на краю этого обрыва, боясь сорваться из-за собственных желаний. Му Цин со временем перестаёт раздражённо стоять столбом, когда его раз за разом спасают от столкновения с посторонними людьми. Пусть ради этого и приходится чуть ли не лбами соприкасаться, наблюдая беззаботную улыбку и взгляд, что не сводят с его лица всё это время. Хуа Чэн знает, что ему можно, а за что он получит по голове, медленно скользя по складкам одежды вверх, останавливаясь и замыкая руки в кольцо. Сталкиваясь взглядом уже со спокойствием в чужих глазах. Мотив сменяется, люди то уходят, то приходят, но не меняется взгляд и расположение рук. Музыка из колонок становится всё более раскаленной, как угли в мангале, заставляя жаром гореть всё тело. Двигаться в такт, уже даже не наблюдая стеснения в движениях Му Цина, ведь никто и правда не смотрит. Кроме одного человека, чей взгляд прожигает насквозь. Французкий язык ощущается той самой спичкой, что придает песне весь её пыл. Даже не зная перевода, сердце цепляется за каждую строку, как за что-то родное. —E amore accanto a te, baby accanto a te… io morirò da re, — негромко напевает Му Цин, отчего хочется спросить, откуда тот знает язык… Но осознание, что этот человек уже послезавтра будет руководить отелем в Париже, даёт ответ на столь глупый вопрос. И вновь горечь ощущается на языке, ведь к утру они разойдутся. И всё, что было, останется за дверьми этого забытого богом места. — И о чем же эта песня? — стараясь скрыть просочившуюся печаль усмешкой, Хуа Чэн вновь наклоняется ближе, почти касаясь губами чужого уха. В этот раз обходится даже без последствий. — Да так… Ответа он не получает, словно эти строки были чем-то большим, что не в силах был выразить Му Цин. Так сложно понять, что у того на уме, когда вроде бы, уже всё сказано одним его присутствием на танцполе.***
За окнами уже совсем темнеет, и под самой крышей небольшого помещения загорается одна-единственная лампочка. Она тусклая и света от неё током нет, так что легче выколоть себе глаза, чем напрягать их, стараясь что-то рассмотреть. И к лучшему. Стены, что когда-то были белыми — во времена мамонтов, сейчас уже все в трещинах с отваливающейся штукатуркой. Некоторые гении, чувствуя вседозволенность, тушат о них сигареты, даже если перед носом есть пепельница. Границы настоящего и прошлого исчезают. Это место, пропавшее табаком, значит намного больше, чем обычное неприглядное помещение. Только для них двоих, и больше ни для кого на свете. — А в курилке так ремонт и не сделали. Экономят, — не спеша, останавливаясь на пороге, Му Цин оглядывает знакомое место, тут же оставляя едкий комментарий по поводу состояния. Словно он в критики записался, хотя вкус этого человека всегда был отменным. Но даже так, этот вечер он проводит именно в этом баре. Именно на этом танцполе, отдаваясь строкам музыки и чужим касанием. Именно в этой курилке, чтобы что? — Это обычный проходной клуб, не будь так критично настроен. Тебе раньше курилка нравилась. — Хуа Чэн не говорит про клуб, такие шумные места Цин никогда не любил, но вот это место… Где рука тут же тянется за сигаретой в карман. — Я так-то бросил, — становясь около стены, Му Цин закатывает глаза, скрещивая руки на груди. Не желая принимать протянутую сигарету. Он бросил курить, но не это место и не эти воспоминания. Лёгкий привкус ностальгии оседает на губах. Горьковато соленый, ощущают его все присутствующие. — Ясно, значит одолжу, — старательно игнорируя напрямую сказанное утверждение, Хуа достаёт зажигалку. Не сводя взгляда с Цина, он зажигает сначала сигарету, зажатую в зубах, а после приступает ко второй. Первый и второй щелчок не увенчаются успехом. Хотя кто так пытается поджечь сигарету? Словно сейчас в этом месте не взрослый мужчина, а школьник, что тайком курит в туалете, пока родители не видят — настолько неумелыми кажутся движения. И он даже не скрывает усмешки, драматично одним броском выкидывая зажигалку в урну, что находилось в темном углу. — Она ушла в последний путь. Значит, одну на двоих? — Придумай уже что-поинтереснее, — следует тяжёлый вздох, словно Му Цин разочарован таким банальным трюком. Уже проходили через это, так к чему весь цирк? Ответ никто так и не находит, да и некогда. Чэн только успевает моргнуть, как у него отбирают сигарету длинные пальцы. Спина впечатывается в стену, а губы встречаются с чужими. Все, расстояния больше не существует. Можно сминать чужие губы столько, сколько хочется. Отвечать, больше не оглядываясь назад. По-крайней мере, так кажется, когда фантомный привкус алкоголя с уже припухших губ новой волной ударяет в голову. Словно выстрел, твердит о том, что хочется ещё. Никакой наркотик не сможет сравнится с ТАКИМ Му Цином. Что без стеснения целует, сжимая ткань футболки на плечах, откидывая любые приличия. Чэн не теряет эти мгновения, отвечая с тем же жаром, не боясь обжечься или того, что его укусят, желая добавить в это месиво из страсти, алкоголя и разгорячённых тел пару капель крови. Сам запускает руки под рубашку, оставляя их на том же месте, что во время танца, но в этот раз ощущая изгибы тела напрямую, а не через одежду. Дыхание сбивается, но мысли не успевают разгуляться. Через пару минут он все же отстраняется, принимая сигарету из чужих пальцев. Жадно затягивается, выпуская в вечерний воздух серый дым, что мешает остатки пламени от касаний с пеплом. — В следующий раз — обязательно, — самозабвенно обещает Хуа Чэн, в мыслях которого происходящее всего мгновение назад имеет целостное продолжение. Затем протягивает сигарету, зная, что к нему она уже не вернётся. Нельзя сказать, что интересные мысли не посетили и Му Цина в том числе, что покуривал молча, стоя неподалеку.***
Говорить никто не решался с того момента, когда стены курилки остались позади. Сколько алкоголя было выпито — не сосчитать, но брал он мгновенно. Или всё же чужие губы оказались настолько действеннее спиртного, что на ногах Чэн не держался уже через пару минут после новой порции. А виновник, как ни в чем не бывало, находится рядом, на вид совершенно трезвый человек, даже если разум тоже уже плывет. Му Цин всегда сохраняет самоконтроль, сколько бы не выпил. Пусть даже на утро будет болеть голова, сейчас по нему не скажешь, что вообще что-то пил. — Так ты теперь цветы выращиваешь, — вспоминая слова из начала разговора, как-то не к месту говорит Му Цин, проворачивая в руках бокал спиртного и употребляя его, не скрывая ухмылки. Они оба уже готовые, алкоголь давно ударил в голову. Эйфория скоро отпустит, и придется разойтись по домам. Или же этот многообещающий изгиб губ говорит об иных планах, в которых вечер ещё будет продолжаться? — Да, есть немного на подоконнике, — стараясь связать слова, Хуа Чэн смотрит в глаза напротив, уже которую минуту утопая в них и пытаясь понять: что скрыто за эти огнями? — Тогда поехали, — поднимаясь с места и оставляя недопитый виски, четко произносит Му Цин, тут же озадачивая фразой. Кто бы мог предположить, куда он собрался ехать вообще? — К тебе, цветы смотреть. На этой точке и заканчивается их вечер в клубе. Так резко, без капли сомнения и стыда Хуа Чэн срывается с места, стараясь попасть пальцами по нужным кнопкам, чтобы вызвать такси. Чтобы не упустить этот шанс, забрать к себе и не отпускать. Лишь бы всё не оказалось глупым миражом, даже если руки, что старательно придерживали его на улице, казались такими реальными. Нет, отношение к Му Цину граничит с чем-то большим, чем просто к любимому человеку. Хуа Чэн уже не может подобрать слов, но один взгляд этих темных глаз под пеленой опьянения — и ему снесет крышу. Вот он, совсем рядом, такой знакомый и такой желанный. Только бы никогда не уходил… Му Цин рядом, притягивает к себе сильнее любого магнита. На него можно засматриваться всю дорогу уже открыто, не скрывая. Не только смотреть, но и вдыхать парфюм, что смешался с запахом алкоголя, превращаясь в совершенно иной, его личный аромат. И самое главное — можно касаться, зная, что никто против не будет. Теперь ему это позволят, наконец. Хуа Чэн утыкается в чужое плечо лицом, словно голодное животное в зимнюю пору, которое ищет добычу, зарываясь мордой в снег. Но он просто обнимает, придвигаясь ближе, и закрывает глаза каждый раз, когда в них светят фары проезжающих мимо машин. Совсем по-детски зажмурившись, тут же ощущает холод чужих пальцев, что прикрыли лицо от злосчастного света. Слишком интимный жест. Похоже, Му Цина даже водитель не смущает. Желание приехать домой, и забывшись, заснуть в чужих руках, повышается с каждой минутой. Но когда он проснётся на утро, рядом уже не будет никого. Только пустая постель и холодные простыни. Хуа Чэн готов как дворняжка, начать вилять хвостиком, раз хозяин уделил ему время. Заскулить, лишь бы тот остался рядом и не покидал. Откровенно, прямо, отчаянно тоскливо попросить. В этот вечер, и в любой другой. Сознание возвращается к Хуа Чэну только тогда, когда тело ощущает новые прикосновения, уже ниже, к бёдрам. Но всё вопросы тут же пропадают, когда он наблюдает стены подъезда, входную дверь и Му Цина, что тихо ругаясь, пытается разыскать ключи от квартиры в его карманах. Трудно разобрать, что именно говорит столь прекрасный мужчина, ведь мысли заполняет совершенно иная картина, что не включает в себя разговоры и вмешательство посторонних. Его несёт так, как не несло никогда. Он падает в этот омут безумия, не понимая, куда девать все эти чувства, которых накопилось слишком много за прошедшие годы. Пора признать. Он чертовски любит Цина, любит до сих пор. — Куда в косяк?! — смутно выходит расслышать голос, что мешается с собственными фантазиями, прежде чем его спасают от участи врезаться в стену. Он еле волочит ноги, а тут подобные испытания. Хоть бы об порог не запнуться, укладываясь спать, видимо, прямиком в прихожей. Но можно не беспокоиться, когда тебя ведут, не позволяя лишний раз удариться или споткнуться. Готовность отдать себя всего в эти руки, полностью и без размышлений, вызывает трепет. Ни на какие цветы взглянуть уже явно не удастся, но вот кровать встречает своего хозяина с распростёртыми объятиями. Матрас прогибается под телом, на котором почему-то всё ещё есть одежда, а поверх уже ощущается одеяло, которое заботливо накинули. Чужое присутствие кажется таким нереальным, но вот снова всё те же длинные пальцы зарываются в его волосы на макушке. Сам Му Цин сидит совсем близко, на расстояние вытянутой руки, даже расфокусированным взглядом можно заметить, как приподняты уголки губ. Чэн так давно не видел этой улыбки, что сам в ответ начинает улыбаться, как какой-то дурак. Время и понимание происходящего тонет в лёгких прикосновениях. Он бубнит черт знает что, так что Цину и не выходит разобрать, а тем более посчитать, сколько раз успело прозвучать слово «люблю» в этом пьяном лепете. Всё, что так давно хотел озвучить, сейчас превращается в кашу, а сознание отключается. Он помнит только руки, что перебирают его волосы, успокаивающе поглаживая, отгоняя лаской одиночество. Пусть он всё так же не хотел засыпать, придерживая пальцами свободную руку Му Цина, оставляя на тыльной стороне аккуратное прикосновение губ, не больше. Ожидал он не этого. Видимо, совсем замечтался, спутав реальность со сном, просыпаясь через какое-то время. Уже не видя перед собой лицо желанного человека, не сжимая его руки в своей. Здесь только он и холодная постель. Пора взглянуть на вещи как они есть — Му Цин ушел. Его Му Цин, который сейчас совершенно свободен. Чьи прикосновения разожгли пламя в груди, сводя с ума. Чьё присутствие в жизни было слишком важным, чтобы взять и забыть. Он не готов снова всё перечёркивать, даже когда любовь всей его жизни бежит, не оглядываясь. Хуа Чэн слышит, как шаги становятся всё тише, удаляясь в сторону прихожей, так и не включив свет. Как становится тревожно, а в сердце обрываются последние нити этой придурковатый надежды. Но поднимается с кровати он мгновенно, как комнату покидают. Сбрасывая одеяло, вместе со всеми сомнениями, Хуа Чэн подходит к входной двери, уже лучше стоя на ногах, пусть сознание всё ещё ускользает. Темноту в прихожей разгоняет лишь экран чужого телефона. Белое свечение от открытого приложения для вызова такси — даже приглядываться не нужно, чтобы понять намерения. Му Цин, кажется, и не замечает чужого присутствия, всё ещё мучаясь с обувью и параллельно вызывая себе машину. Он так и не оборачивается. Неужели специально игнорирует, посчитав, что сегодняшний вечер стал для него ошибкой? Если да, то пусть скажет это «в лоб», напрямую разбивая глупые надежды, а не пытается молча уйти. Как будто ничего не было, приснилось или показалось. Будто они незнакомцы, что встретились в баре на одну ночь, понимая, что продолжения нет и не будет. Это то, что осталось? Сделать вид, что все в порядке, застыв на месте со стеклянной улыбкой. Вежливо «проводить гостя», забыв все, что было? Встать на утро, уже зная, что к вечеру Му Цин окажется в другой стране. Отпустить его? Снова? Нет. Никогда в жизни. Чэн резко сокращает расстояние, утыкаясь лбом в чужое плечо. Ощущая, как человек рядом с ним, вздрогнув от неожиданности, всё так же молчит. — Почему ты опять так рано уходишь…— Хуа Чэн глубоко вздыхает, не решаясь взглянуть в чужие глаза, что скажут больше, чем слова. Он надеется, что всё не закончится, как в сопливых мелодрамах, где главным героям трагично разбивают сердце, и они меняются в лучшую сторону. Всё чего он хочет – чтобы любимый человек остался хотя бы на ночь. — Му Цин… Пожалуйста... Пожалуйста, не уходи… Шепот звучит отчётливо в мертвой тишине, и совершенно не выходит скрыть дрожь в голосе. Хуа Чэн чувствует, как влага начинает скапливаться в уголках глаз. Он готов сейчас сделать всё, лишь бы оставить этого человека у себя до утра. Чтобы этот вечер не остался непонятным сном, который раз и навсегда дал понять, насколько были глупы поступки прошлого. Он ждёт хоть какого-нибудь ответа, но получает только молчание. Приходится оторваться от чужого плеча. Если бы только слова могли хоть как-то задержать Му Цина, убедить остаться. Он готов продолжать шептать о том как сильно нуждается в его присутствие, но тому видимо, всё равно… Хуа Чэн так думал, пока открыв глаза, не увидел, насколько сильно дрожали чужие руки, а палец замер, так и не нажав на кнопку, чтобы вызвать такси. Как давно он так стоит? Выпрямляя спину, Хуа Чэн не находит другого выхода. Он просто кладет руки на чужие плечи, ощущая их напряжение, затем поворачивает Цина к себе лицом. Их взгляды наконец встречаются, а сердце на миг пропускает удар, готовясь к самому худшему, что только можно прочитать в глазах напротив. — Чэн, я… — прерываясь в самом начале, Му Цин больше ничего сказать не может. Губы он прикусывает так сильно, что на них выступают мелкие пятна крови, заметные даже в темноте. Говорить уже поздно, да и незачем. Оба не хотят встречать утро в пустой постели, не хотят принуждать себя забыть эту ночь. Но почему-то как дураки, всё в очередной раз усложняют. И если никто не хочет расставаться, так почему же они снова наступают на одни и те же грабли? Хуа Чэн стоит и смотрит, читая в глазах напротив знакомую эмоцию. Такую неприятную, что горечь сама появляется на языке, застревая в горле комом, не позволяя ничего сказать. Глаза предательски щиплет, непрошенная влага размывая чужие очертания лица. Только губы почти беззвучно шевелятся в одной-единственной фразе, от которой кровь стынет у обоих. «Прошу…» В голове тихий звон, как после удара о тяжёлую поверхность, и такая пустота. Думать не хочется ни о чем, за пеленой накопленных слез ничего не разобрать. Цин все так же не отвечает. Наверное, сейчас уйдет. Язык немеет, не в силах попросить еще раз. Он просто не может заставить его остаться. Слышится тяжелый вздох, и на губах оседает привкус железа с чужих губ. Его притягивают ближе за подбородок. Не желая щадить, молча целуют, как в последний раз. Кусают, слизывая кровь, без какого-либо стеснения, на время откидывая все приличия в сторону. Чэн, словно металл под действием пламени, начинает плавиться, а после – уже откровенно сгорать от прикосновений. Страх исчезает мгновенно. Голову кружит то ли чужая близость, то ли остатки алкоголя в крови. Границы сметает. Позволяя рукам спуститься к бёдрам, он прижимает Му Цина к ближайшей стене. Тот не сопротивляется, только шумно выдыхает, обнимая за шею, чтобы затянуть в очередной поцелуй. Вовсе забывая о потребности в дыхании, желая задохнуться от ощущений и утонуть в них. Чэн точно не ведает что творит, когда отстранившись, восстанавливает дыхание. Пальцы комкают края чужой рубашки, желая снять её, но никак не выходит справиться с пуговицами. Он готов возненавидеть создателя данной одежды, что мешает в самый неподходящий момент, но его возмущение прерывает взгляд напротив. Игривый и вызывающий, который дополняет усмешка, ведь длинные пальцы легко справляются с верхними пуговицами, оголяя зону ключиц. Всё такая же бледная кожа, что полыхает сильнее огня, которую украшает редкая россыпь родинок. Чэн уверен, что их на теле Му Цина много, и ловит себя на мысли, что хочет узнать расположение каждой. В глазах напротив играют черти, разводят костры, злорадствуют так, что в этом жаре сгорает всё живое. Хуа Чэн, поддаваясь порыву, спускается ниже, касаясь губами этой белоснежной шеи. Иногда сильнее прикусывая кожу зубами, тут же проходит по тому же месту языком, не оставляя следов. Неизвестно, прилетит ли ему за такое, или нет. Ведь какой уважающий себя управляющий отеля будет ходить с засосами на самых видных местах? Что подумают люди? Усмешка касается губ. Он всё-таки оставляет их на плечах в некоторых местах, не желая частить. Но спуститься ниже не выходит, ведь его лицо поднимают, запрокидывая голову. Властвуя над телом, как хотят. Му Цин не мелочится, проводя губами от подбородка к середине шеи, тут же впиваясь в кожу зубами. Очевидно ощущая, как руки на его бедрах сжались сильнее. Кусает он неглубоко, но и того достаточно. Тело на время немеет, будто по венам пустили смертельный яд, и жить осталось каких-то пару минут. На месте укуса в дополнение Му Цин оставляет засос, что очевидно, будет у всех на виду долгое время. Поверить в подобное сложно. Скажи Хуа Чэн, кто его пометил, как собственность – не поверят. Не то, чтобы он был против. С пуговицами справиться все же удается, тут же стягивая рубашку до локтей. Хуа Чэна ведёт от осознания – ему все это позволяют. Позволяют бродить руками по желанному телу, чувствовать, в каком бешеном ритме бьётся сердце. Не стесняясь, начать спускаться ниже, пока его шею продолжают терзать. Насколько плотные у Хуа Чэна стены в квартире, ещё предстоит узнать, но впереди у них вся ночь, так что стоит ли об этом волноваться? Когда всё же коридор сменяется спальней, одежда становится настолько лишней, что забывают про неё уже через пару минут. По ощущениям, они собрали все стены по пути в комнату, сжимая тела друг друга с особым желанием. Впиваясь в губы, сминая их без остановки, наполняя пространство тихими стонами. С каждым прикосновением все ниже все выше растет градус откровенности. Одежда становится третьей лишней в происходящем. Только одна бедная, смятая сотни раз руками рубашка продолжает держаться на одних локтях, уже ничего не прикрывая. Сочетание стройной фигуры с дорогой тканью сносит крышу. Если какие-то здравые мысли мелькали в этот вечер, они явно остались в коридоре. Сидя на полу, Му Цин смотрит сверху вниз, удобно расположившись на кровати. Губы трогает лёгкая ухмылка, а волосы, что раньше удерживались резинкой в хвосте, сейчас спадают водопадом на плечи, мягко огибая их. Он глядит из-под полуприкрытых век, опираясь руками о матрас позади себя. Предоставляя Чэну возможность самовольничать, разжигая огонь в его глазах. Хочет узнать, сколько похотливых мыслей могло накопиться в его голове за столько лет? Вот и проверит. Долго ждать Хуа Чэн не заставляет. Его руки поднимаются от голени, пройдясь по коленям и останавливаются на бедрах, в нескольких сантиметрах от паха. Не сказать, что на лице Му Цина эмоции активно сменяют друг друга. Но видно, что тому явно нравится, что он ощущает. Так что можно без зазрения совести продолжать. Или эту совесть вместе со стыдом успели послать ещё в коридоре? От брюк они избавляются быстро и без сожалений. Пока пальцы медленно ведут по коже, периодически оставляя почти незаметные красные полосы, вторая рука отодвигает другую ногу в сторону. Располагаясь поудобнее между бедер, Чэн прижимается сначала щекой, не отводя взгляда от чужих глаз ни на секунду. Вот так, стоя на коленях, медлит, осознавая. Что именно собирается сейчас сделать. Представлял ли Цин раньше что-то подобное? На счёт себя Хуа Чэн знает точно. Губы касаются нежной кожи, оставляя засос, которого избежала шея. Затем не удержавшись, следующий и следующий. Он терзает это тело безболезненно, улавливая в сбившимся дыхании сверху волну наслаждения, что заставляет увеличить поток уже более лёгких поцелуев. Какой бы не была реакция, дальше это невозможно терпеть... Всё-таки сдерживаясь, зубы касаются внутренней стороны бедра. Нежно и деликатно, насколько позволяет ситуация, прикусывают тонкую кожу. Реакция Му Цина такая, что мурашки пробегают по спине. Возможно, к утру они съедят друг друга – не важно. Главное, что ни о чем не пожалеют. Невесомые поцелуи явно не насыщают этот голод. Нежные и воздушные касания губ сменяются контрастными и более резкими укусами, что просто не может не дать ответной реакции. Откидываясь назад и запрокидывая голову, Цин шумно выдыхает, всё так же следя глазами за картиной внизу. Насколько развратно мог выглядеть человек, расположившийся меж его ног? Хуа Чэн, кажется, бьёт все рекорды откровенности, ничуть не стесняясь и не разрывая зрительного контакта. Его влажное дыхание опаляет истерзанную кожу бедер, поднимаясь выше, специально затягивая и игнорируя чужое возбуждение. Рваные вздохи говорят лучше слов – ещё немного, и руководить будет уже Му Цин. Хотя и сейчас его пристальный взгляд позволяет держать всё под контролем, иначе бы он давно прервал процесс. Как и с алкоголем, нельзя понять, несколько его на самом деле проняло. По лицу ничего не видно, лишь только дыхание сбилось и взгляд непривычно пристальный, тяжёлый. А вот тело... Не прекращая вгрызаться в истерзанную кожу, Хуа Чэн обхватывает пальцами чужой член, ощущая выступившую липкую смазку. В ту же секунду доходит, чем конкретно он занимается, и с кем. Можно представить подобное десять лет назад? Обшарпанные стены, гул голосов за стеной. Он, стоящий на коленях, как теперь. Быстрый, жадный, совершенно неприемлемый секс. Привкус табака и кое-чего ещё на губах. Тихий стон доносится до ушей, когда Хуа Чэн оставляет последний засос. Голова кружится от того, что он делает, от того, что ему позволяют делать. Он берет в рот головку, очерчивая и покрывая вязкой слюной, больше походя на эскортницу из фильмов для взрослых. От одних только прикосновений Му Цин млеет, но всё же сдерживает себя от порыва зарыться в его волосы рукой, сжимая простынь. Где Чэн научился подобному, он узнает потом, если захочет. Не затягивая, Хуа Чэн берет член в рот сразу наполовину, ощущая характерный вкус. Начиная с неспешных толчков, постепенно ускоряет темп. Паралельно с этим, сжав пальцы у основания, начинает двигать рукой в такт движений языком. От вязких хлюпающих звуков сладко тянет внизу живота. Тело напоминает о себе, не желая остаться обделённым. Так что второй рукой Чэн обхватывает собственный член, обходясь довольно резкими движениями. Уже не сдерживающий себя Цин позволяет стонам срываться с губ. Его руки трясутся, пальцы сжимают ткань до побелевших костяшек. Дыхание сбивается, так что кажется, ещё немного – тот и вовсе прекратит сей процесс, окончательно задыхаясь от эйфории. Пот стекает с обоих, жар окутывает их, заключая в свои объятия, не собираясь отпускать до самого финала. Му Цин, откинув к черту весь свой самоконтроль, зарывается в его волосы рукой, и сжимая их, настраивается на более быстрый темп толчком, заставляя взять в рот полностью. Чэн перекладывает руку на чужую ногу. Опираясь и сжимая её, ощущает, как головка члена соприкасается с глоткой, вызывая рвотных рефлекс, что довольно быстро выходит подавить, зажмурив глаза. Поддаваясь направляющим движением, он продолжает сосать, ведя языком по набухшим венам и вызывая дрожь в чужом теле. Изводить друг друга они могут ещё долго, желая сделать этот вечер ещё больше незабываемым. Слиться воедино. Забыться в пошлых и неприличных стонах. Наконец ощутить вкус заветного счастья, что так долго обходило их стороной. Хуа Чэн слышит, как чужие губы на выдохе произносят его имя. Этого достаточно. Во рту появляется солоноватого привкуса жидкость, прежде чем перед глазами окончательно темнеет, оставляя место только ярким вспышкам света и эйфории от полученного оргазма. Му Цин откидывается назад на кровати, только сейчас разжимая побелевшие от напряжения пальцы. В ушах звенит, а происходящее вокруг временно покрывается пеленой. Хуа Чэн лежит, раскинув руки в стороны, поглядывая в потолок. Тело все ещё рефлекторно подрагивает. Проглотив все до конца, член изо рта он всё-таки вытаскивает, не особо акцентируя внимание на сомнительных ощущениям после минета. Липкую и влажную ладонь вытирает салфеткой, не рискуя взглянуть в лицо Му Цину. Лишь только пару минут спустя он замечает, насколько сильно впивались его пальцы в чужое бедро, оставив покрасневшие следы от ногтей. Так что следом он покрывает их несколькими поцелуями, прежде чем всё же пытается подняться на ноги. Им о многом стоит поговорить, но пока что в планах только душ и… Что? Му Цин действительно собирался вот так уйти? Хуа Чэн замирает у постели, так и не решаясь задать вопрос.