***
Ритмичный стук колёс о рельсы и пролетающие мимо пейзажи зелёных равнин не могли не умиротворять, настраивая на сон, впрочем, Тэхёну было совершенно не до отдыха. В их с Намджуном купе первого класса ни на минуту не смолкал звонкий омежий смех, который становился лишь задорнее, когда юноша открывал разноцветные коробки, в которых были спрятаны подарки брата. Из-за срочных сборов сделать это дома у Остинов омега не успел, однако сейчас ему никто не мог помешать. — Намджун, это просто великолепно, — не скрывая восторга, Тэхён со всех сторон осматривает высокую, чем-то похожую на цилиндр, нежно-салатовую шляпку, обильно украшенную тонким кружевом и тканевыми цветами. — Как мне? — приложив шляпку к голове и состроив из себя кокетку из модного журнала, спрашивает омега, вызывая своим представлением у Намджуна ласковый короткий смех. — Потрясающе, пора возвращать тебя к жизни и краскам, а то эти чопорные Остины заковали моего прелестного брата во все оттенки тусклого серого. Но ничего, в Лондоне первым же делом отправлю тебя к портному, а то у тебя в гардеробе даже нет ни одного вечернего наряда, а в сезон это настоящая катастрофа. — Я так счастлив, что ты наконец забрал меня от этого отвратительного семейства, — говорит Тэхён и на радостях тянется к коробке с шоколадными конфетами, ещё один из многочисленных подарков брата, которую омега небрежно распаковал на сидении, раскидав по полу бумагу. — Ещё немного и меня бы сделали мужем сельского священника. — Какой кошмар, терпеть не могу пасторов, а самые отвратительные из них именно сельские. Благо в Лондоне ничего такого и близко нет, там настоящая жизнь, — когда Намджун говорил о Лондоне, его взгляд был наполнен расслабленной мечтательностью, которую, похоже, альфа решил поддержать, достав из внутреннего кармана пиджака портсигар, из которого вскоре извлекает сигарету, однако, немного помедлив, протягивает зачем-то портсигар и брату: — Бери тоже, не будем как эти зануды Остины. — Говорят, табак курят только альфы, а омегам это не полагается, — и всё же любопытный взгляд Тэхёна падает на аккуратно лежащие в портсигаре сигареты, что вызывает у старшего Кима довольную, почти лукавую улыбку. — А кто сказал, что это табак? Бери, точно понравится. Когда так настойчиво предлагают запретный плод, отказаться почти невозможно. Тэхён всё же извлекает из портсигара одну сигарету, которую после ему помогает зажечь Намджун, подробно объясняя, как следует курить. Когда дым распространяется по закрытому купе, омега понимает, что брат не соврал. Запах и впрямь сильно отличался от табачного, впрочем, выпытывать, что было внутри этих странных сигарет, Тэхён и не собирался. К тому же, стоит начать курить, как становится сразу так легко и ещё весело, что всякие вопросы тут же забываются.***
Дом, который приобрёл Намджун в Лондоне, просто не мог не производить впечатление, в особенности после жилища Остинов в Лоустофтоме. Просторный белоснежный дом, напоминающий небольшой особняк, пускай и был двухэтажным, так же как у сэра Генриха, однако размер и количество комнат не шло ни в какое сравнение. Стены на первом этаже были отделаны панелями из тёмных пород дерева, а спальни на втором могли похвастаться тончайшими шёлковыми обоями с причудливыми узорами и своей уникальной цветовой гаммой в каждой из комнат. Намджун сказал, что Тэхён может выбрать себе любую спальню, какая ему понравится, а омеге было неловко признаться, что он хотел бы пожить во всех. Также после дома любящих простоту родственников, в глаза не могли не бросаться многочисленные картины на стенах, бархатные гобелены в каждой из комнат, обилие хрусталя и бронзы. Не могло не порадовать и куда большее число прислуги в доме, ведь у сэра Генриха обязанности и горничного и повара выполнял один омега, Намджун же мог похвастаться целым штатом из трёх горничных, дворецкого, лакея, повара и садовника. Небольшой сад также не мог не быть несомненным достоинством этого чудесного дома. — И почему ты не забрал меня раньше в этот дворец? — вопрошает Тэхён, уже успевший принять после поезда ванну и переодеться в домашний бархатный халат, пока прогуливается по комнатам первого этажа вместе с братом. — Я окончательно окреп и встал на ноги лишь в этом году, выкупил обратно все шахты отца, однако зимой забрать тебя в поместье не мог, оно ещё требует некоторых доработок, там активно идёт ремонт, а как только приехал в Лондон к открытию парламента, посчитал, что пора. Я успел обзавестись не только приличными финансами, но и кругом отличных друзей и знакомых, которым я непременно тебя представлю в ближайшее время. — Уже поздно, почему ты так одет? — не может не спросить Тэхён, которому всё это время не давал покоя вопрос, почему вместо домашней одежды Намджун, приняв ванну, обрядился в строгий чёрный костюм с фраком. — У меня есть планы на этот вечер, я бы взял с собой, но сегодня лучше отдохни после переезда. Справа от тебя библиотека, дальше бильярдная, а самая последняя дверь моя любимая гостиная в доме, — вспомнив, что обещал брату показать всё в доме, Намджун указывает на каждую из дверей в коридоре, комментируя, что за ними. — Последняя заинтриговала меня больше всего, — Тэхён, ведомый любопытством, проходит обычные библиотеку и бильярдную, сразу оказываясь у той самой заветной последней двери. — Мне ведь можно войти? — Тэхён, в этом доме для тебя нет закрытых дверей, конечно, проходи. Дабы наглядно продемонстрировать, что омега может без спроса заходить в любые комнаты, Намджун выходит вперёд и сам открывает перед младшим братом дверь, пропуская в гостиную. Пока Тэхён проходит внутрь, альфа подкручивает газовую горелку, прикреплённую к стене, и комнату тут же затапливает тёплый оранжевый газовый свет. Взору омеги открывается причудливая гостиная в восточном стиле с тонкими бумажными перегородками с рисунками журавлей, софы, отделанные красным шёлком, а в центре низкий деревянный столик с диковинным орнаментом, на котором лежали несколько длинных курительных трубок, о предназначении которых Тэхён не знал. — Очень богемно, — единственное определение, которое приходит на ум омеги при виде этой фантазии на восточную тематику. — Я называю её китайской гостиной, здесь чаще всего принимаю друзей. Тэхён хочет было начать и дальше расспрашивать брата о его доме, как неожиданно в дверях появляется один из омег-горничных и сообщает, что прибыл некий мистер Чон. Не успевает Намджун что-либо ответить, как на пороге появляется молодой статный альфа в таком же, как у Кима, строгом костюме, плаще и цилиндре. В руках незнакомец держал лаковую трость, и невольно именно она заставляет Тэхёна обратить внимание на руки незнакомца. Облачённые в белоснежные перчатки, они ничем не выделялись, лишь только перстнем на безымянном пальце правой руки с печаткой, на которой явно был изображён фамильный герб. Значит, аристократ, впрочем, Намджун наверняка с другими и не дружил. Тэхён принимается дальше осматривать гостя, о чём быстро жалеет, когда их взгляды сталкиваются. Впервые в жизни омега видел глаза, от проницательного взгляда которых внутри всё замирает и даже становится тяжело дышать. Гипнотические, манящие глаза, какие наверняка были лишь у самых коварных демонов, заманивающих своих жертв в ад. Тэхён понимает, что едва ли может перестать смотреть на незнакомца, перестать всё глубже и глубже тонуть в этом магнетическом взгляде, впрочем, некий мистер Чон так же не торопился обратить своё внимание на Намджуна. Он осматривал омегу, будто ценитель прекрасного оценивал произведение искусства, а после на его по-аристократически аккуратном лице появляется ненавязчивая полуулыбка. Значит, остался увиденным доволен. — Представишь нас, Намджун? — когда Тэхён думал, о том, что у незнакомца завораживающий взгляд, он даже представить не мог, насколько соблазнительно бархатным окажется его голос. — Конечно, это мой младший брат Тэхён, он долгое время жил у наших родственников, а сейчас я забрал его к себе, — как только Намджун произносит его имя, омега делает шаг навстречу гостю, вот только ноги, минутой ранее стоявшие на земле весьма уверенно, сейчас отчего-то слушались юношу с трудом. — Тэхён, это мой друг, сэр Чон Хосок, граф Дорсет. — Очень рад с вами познакомиться, сэр, — на удивление, Тэхёну удаётся совладать со своим голосом, и он звучит вполне спокойно, словно его обладатель не находился под колоссальным впечатлением от графа Дорсета. — Поверьте, я рад куда больше. Позвольте, — и прежде чем омега успевает что-либо ответить, его ничем не прикрытую ладонь приподнимают, а после целуют тыльную сторону, касаясь губами обнажённой кожи. От этого жеста Тэхёна обдаёт невиданным ранее жаром, а на том месте, к которому альфа прикоснулся губами, будто бы остался ожог. Никто не посмел бы касаться руки омеги без перчатки, это недопустимая в их чопорном обществе близость, однако не похоже, чтобы Чон Хосок соблюдал все эти условности. — Ты рано, Хосок, я думал, тебя стоит ждать позже, — Намджун на эту интимную сцену никак не реагирует, вместо этого лишь достаёт из кармана жилета часы на тонкой золотой цепочке и сверяет время. — Решил заехать пораньше, и похоже, не зря, первым познакомился с твоим прелестным братом, — и вновь взгляд дьявольских глаз устремляется на Тэхёна, заставляя оторопеть. — Ты ведь возьмёшь его с собой на мой бал-маскарад на следующей неделе? — Если портной управится за неделю и пошьёт ему наряд. Наши родственники держали Тэхёна в необычайной скромности. — Боги, это настоящее преступление! Однако могу заверить, что мой портной один из самых быстрых в Лондоне, заезжайте к нему завтра и уверяю, через неделю всё будет готово. Но нам уже пора, мой друг. Дорогой Тэхён, надеюсь мой портной станет достойной компенсацией за то, что я похищу сегодня вечером вашего брата. Намджун, я буду ждать в экипаже, а вам, Тэхён, спокойной ночи, — Хосок последний раз смотрит на омегу, а после покидает гостиную, направляясь к выходу из дома. — Что ж, я надеялся, что мы сможем ещё немного поговорить, но оставим это на завтра. Спокойной ночи, — произносит альфа, а после подходит к младшему брату и трепетно целует в щёку, прощаясь. — А куда вы едете? — любопытство сегодня сопровождало Тэхёна весь день и не утихало даже вечером. — Заедем вначале в клуб, выпьем бренди с другими джентльменами, встретимся с парой друзей, а после, думаю, в бордель, так что меня можешь не дожидаться, ложись спать. Омега, не ожидавший подобной откровенности, замирает на месте и не находит, что сказать. Лишь ошарашенно смотрит на брата и всё силится понять, является ли это в Лондоне чем-то нормальным или всё же дело в Намджуне. Сэр Генрих наверняка даже не знал, где подобные места располагаются в Лоустофте, а тут Тэхёна сражают подобной откровенностью, и при этом альфа не выглядел ни на грамм смущённым. Всё так же расслаблен и беспечен, пока омега не знает, куда себя деть. — Не понимаю твоего удивления, — как ни в чём не бывало продолжает Намджун, словно бордель был самым обычным и заурядным местом. — Все люди стремятся к удовольствиям, разве зазорно их в этом винить или же делать вид, что это нечто ненормальное? Тебе не стоит с таким предубеждением относиться к подобным местам или связям, рая нет, а на земле за праведность никто не наградит. Так к чему эти условности и обременяющие оковы морали? Или хочешь быть таким же чопорным как Остины? — Нет, — пускай внутри ещё оставались отголоски сомнений, но всё же звучит весьма уверенно: разочаровать единственного оставшегося в живых близкого человека ужасно не хотелось. — Тогда ничему не удивляйся и никого не осуждай, поверь, такие омеги ценятся намного больше, чем те, которых воспитывали в святости, и они отчего-то ждут такой же святости от мужей. Самого себя тоже не стоит загонять в рамки, ты достаточно в них прожил четыре года, пора начинать дышать полной грудью. Сказав это, Намджун уходит вслед за другом, а Тэхён так и остаётся в гостиной, силясь осознать всё, что только что услышал.***
Жизнь у брата в Лондоне протекает для Тэхёна в приятных хлопотах, коих омеге не хватало все четыре года, проведённых у родственников. Старший брат водит его по портным, театрам и светским гостиным, знакомя со своим кругом высшей знати, Тэхён же в свою очередь не успевает радоваться всему происходящему в его жизни и не устаёт благодарить Намджуна за то, что он забрал его от серости и уныния Лоустофта в наполненную яркими красками жизнь. Тот разговор в гостиной омега решил больше не припоминать, однако это не означало, что про себя Тэхён его не прокручивал. Разумеется, он не был наивным и не был набожным, пускай Джеймс Остин и пытался ему всячески привить это качество. Однако, даже несмотря на это, подобная откровенность со стороны старшего брата не могла не обескураживать. Впрочем, с ней даже лучше. Так становилось куда понятнее, что представлял из себя Намджун и его друзья. И всё же, сколько бы новых впечатлений Тэхён ни получал каждый проведённый в Лондоне день, из головы никак не выходил один демонически притягательный образ. Омега даже и не отрицал, что на каждом званом обеде, где они с Намджуном оказывались, в каждой гостиной искал глазами одного-единственного человека. Тэхён за эти дни познакомился со столькими людьми, что и соблазнительный взгляд, и манящий голос должны были бы стереться в памяти под натиском новых впечатлений, однако этого не происходило. Напротив, с каждым новым днём образ будто бы становился ярче, обрастал новыми красками и казался ещё более желанным. Несомненно, среди друзей Намджуна находилось достаточно статных красавцев, но едва ли кто-то из них мог произвести столь же сильное первое впечатление, заставляющее замедлить сердцебиение, а ноги сделать ватными. Тэхён охотился за заветным образом, и похоже, наконец сумел его настигнуть. На очередном вечере, организованном очередным графом, омега вылавливает в толпе желанную фигуру. Чон Хосок расслаблен и, похоже, весел, неспешно пьёт шампанское и общается с каким-то молодым омегой с восхитительными светлыми локонами и по-детски наивно-ясными голубыми глазами. Намджун в этот момент представляет брата неким знакомым и Тэхёну по всем правилам приличия следовало бы сконцентрироваться на беседе, но он словно заколдованный не может взгляда отвести от графа Дорсета. Как бы младший Ким хотел оказаться на месте этого белокурого ангела. Тот безымянный омега тем временем мечтательно улыбается, отчего-то смеётся и смотрит на Хосока таким преданно восхищённым взглядом, каким одаривают своих хозяев только охотничьи псы. Интересно, он догадывается, какие места посещает его кумир? — Тэхён, ты сегодня растерян, — не может не заметить Намджун, которому пришлось разговор со знакомыми взять полностью на себя, сославшись на то, якобы брат испытывает сегодня недомогание, благо собеседники быстро переключились на других гостей. — Прости, просто, — омега хочет придумать достойное оправдание, но потом вспоминает, что со старшим Кимом можно быть достаточно откровенным, раз уж он сам позволяет себе столько откровенности, да и весьма маловероятно, что веер из пышных страусиных перьев мог скрыть, куда именно был направлен взгляд Тэхёна. — Ты можешь познакомить меня поближе с сэром Хосоком? — Что ж, я не имею ничего против твоего сближения с кем-либо из альф, однако помни о моём совете и не будь столь наивен, как бедняжка Оливер, с которым достопочтенный граф сейчас и беседует, — Намджун не задумывается ни на мгновение, говоря это, и пускай омега спрашивал у него лишь о беседе, похоже, он только что получил разрешение на нечто большее. — Почему ты назвал его бедняжкой? Он выглядит вполне довольным. — Дождись конца вечера, а после осторожно проберись вслед за этой парой наверх к хозяйским спальням. Намджун говорит это куда тише, явно не желая, чтобы кто-то кроме младшего брата услышал подобное откровение, а Тэхён едва успевает спрятать вмиг покрасневшие щёки за белоснежными перьями. Сама просторная гостиная и все собравшиеся в ней выглядели безупречно. Ни единого изъяна нельзя было обнаружить ни на бронзовых канделябрах, ни на покрытом лаком паркете, ни в идеально сидящий чёрных фраках альф, ни даже в складках турнюров омег. Никто никогда бы не подумал, что за этой ширмой извечной галантности и выверенности может скрываться такая тяга к пороку. Впрочем, Намджун заботливо приоткрывал перед братом эту завесу, то ли предостерегая, то ли заманивая присоединиться к этому легкомысленному празднику жизни, где есть лишь одно божество — тяга к удовольствиям. — Но ты так и не сказал, что делать, если я хочу с твоим другом сблизиться, — продолжая смотреть на то, как Хосок непринуждённо общается с неким Оливером, Тэхён начинает жалеть, что попросил слуг затянуть сегодня корсет потуже, потому что от распаляющегося внутри раздражения хотелось дышать как можно глубже и чаще, что едва ли позволяли оковы расшитого белоснежным кружевом корсажа. — Я уже всё сказал, тебе просто нужно будет правильно отреагировать в подходящий момент и больше ничего. Хосок любит похожих на себя людей и не терпит святош. Но раз ты мой брат, то святошей быть не можешь по определению. Намджун усмехается, а Тэхён улыбается ему в ответ. Он брата услышал и урок заучил. Подобные советы омега не отвергает, они не кажутся ему неправильными и противоестественными в своей явной аморальности. Впрочем, даже если бы внутри Тэхёна и поселилось отторжение, завоевание этого дьявола в человеческом обличии определённо стоило того, чтобы наступить на горло собственным принципам. Ведь какая после будет сладкая награда — ласковый взгляд и внимание желанного альфы, мысли о котором не покидали разум ни днём, ни ночью. Тэхён не пытается проявить инициативу, осторожничает. Расхаживает с братом под руку по просторной гостиной, пьёт шампанское, беседует с новыми знакомыми о нашумевшей в столице пьесе сэра Оскара Уайльда, а сам искоса поглядывает в сторону Хосока. Тот иногда оставляет своего спутника, подходя к друзьям и знакомым, но ненадолго, каждый раз возвращаясь к восторженному Оливеру. Тэхён смотрит на этого омегу и невольно отмечает, как же жалко смотрится его искрящийся любовью и нежностью взгляд. Интересно, сам Ким со стороны выглядит так же омерзительно? Вечер за непринуждёнными разговорами приближается к концу, к логичному финалу подходит и общение Хосока с Оливером. Тэхён замечает, как альфа что-то говорит своему спутнику, тот же в ответ покрывается стыдливым румянцем, однако через несколько мгновений, немного подумав, робко, но кивает. Птичка угодила в клетку и теперь первой упорхнула на второй этаж особняка. Чон же сразу за омегой не идёт, явно выжидает, чтобы их одновременное исчезновение не выглядело слишком подозрительно. Именно в этот момент их с Тэхёном взгляды впервые за вечер пересекаются, и омега видит, как его одаривают самодовольной улыбкой. Неужели Хосок понимает, что Намджун всё брату рассказал? Или же подглядывания Кима в течение всего вечера не остались незамеченными? Тэхён не делает первых шагов, благо эту роль берёт на себя Чон, подходя к неотрывно смотрящему на него омеге. Хосок в привычной манере принимает протянутую ладонь, целует её тыльную сторону, но едва ли это прикосновение через атласную ткань белоснежных перчаток по жару могло сравниться с их первой встречей. Однако взгляд у альфы остался тем же. Такой же манящий, зовущий за собой в адские глубины, и Тэхён прекрасно понимает Оливера, согласившегося в греховное пекло окунуться. Ким поступил бы точно так же. — Вы, Тэхён, великолепны, как и в первую нашу встречу, у вас определённо есть все шансы произвести фурор в этом сезоне, — льстит и даже этого не стесняется, но омега соврёт если скажет, что ему эта лесть неприятна. — В особенности не могу не отметить ваши руки. Впервые вижу омегу с такими изящными пальцами. — А вы умеете угодить омеге, сэр, — Тэхён отвечает на комплимент с непринуждённой улыбкой, стараясь ничем не демонстрировать то, как от одного только взгляда Хосока всё внутри пылает: альфе подобное знать не полагается. — Многих уже за этот вечер соблазнили или я лишь второй на очереди? — Предпочитаю каждый вечер посвящать кому-то одному, я же не мерзавец в самом деле, — Ким, впрочем, поставил бы эти слова под большим сомнением. — Прошу меня простить, нужно удалиться наверх. Похоже, один из слуг весьма неосторожно разлил немного шампанского на мой фрак, — Хосок собирается уйти, но прежде чем он удаляется в сторону лестницы, Тэхён успевает бросить ему в спину не слишком громкое: — Сэр, вы ведь знаете, чей я брат, мне можете не врать, я всё знаю. Слова заставляют Чона на мгновение замереть, но длится это мгновение предательски мало. Альфа не оборачивается, но Тэхён более чем уверен, что он в это мгновение усмехнулся. Похоже, омега постепенно начинал производить на объект вожделения правильное впечатление. Объектом симпатии Хосока можно было бы назвать с трудом, едва ли у Кима вызывало симпатию то, что сейчас произойдёт, однако вожделение было вполне подходящим определением. Намджун ведь говорил, что тяга к удовольствиям существует у всех людей, похоже, в Тэхёне её разбудил этот получеловек-полудемон. Хосок скрывается наверху, а младший Ким в свою очередь теряет всякое самообладание. Рука сама собой тянется к бокалу шампанского на подносе у мимо проходящего слуги. И что теперь ему делать? Сразу последовать наверх или же выждать некоторое время? Здесь мог бы помочь Намджун, однако он уже успел удалиться с несколькими другими альфами в курительную комнату, да и Тэхён сильно сомневался, что после своих развеивающих любые мысли сигарет брат сможет что-то дельное ему сказать. Оставалось решать самому, и вначале омеге кажется, что было бы правильно подождать некоторое время внизу. Впрочем, рассуждать оказывается куда проще, чем сделать. От волнения и сжигающего изнутри раздражения Тэхёна начинает потряхивать, и он всё же не выдерживает. Делает вид, что проливает на себя немного шампанского и совсем не важно, что завтра уже все будут судачить о его неряшливости. Куда важнее заиметь достойный предлог подняться наверх, якобы привести себя в порядок. Омега оказывается наверху весьма быстро, а после начинает прижиматься к каждой из дверей, стараясь по звукам понять, где пряталась пара. Наконец, у самой дальней по коридору спальни Тэхёна ждала удача. Хосок, похоже, был настолько самонадеян, что даже не удосужился за собой плотно закрыть дверь, оставляя узкую щель, через которую, несмотря на её размеры, открывался прекрасный вид на всё происходящее. Из-за двери доносятся сдавленные стоны Оливера, но вряд ли их кто-то мог расслышать на первом этаже. Даже поднявшемуся наверх Тэхёну не сразу удалось любовников обнаружить, а значит, бояться им было действительно нечего. Киму, удовлетворившему собственное любопытство стоило бы немедленно уйти, ведь не полагается благовоспитанному омеге лицезреть нечто подобное, однако Тэхён словно заворожённый прижимается к заветной двери, с жадностью всматриваясь в каждый момент. Полуобнажённый и распластанный на белоснежных простынях Оливер не слишком Кима волновал, а вот от Хосока взгляд было отвести почти невозможно. Чон, в отличие от любовника, был полностью обнажён, благо альфьи костюмы вполне это позволяли, в отличие от пышных нарядов омег, включающих и корсет, и узкий корсаж, и каркас турнюра, и сам вычурный не слишком поворотливый шлейф. Тэхён сейчас мог только благодарить портных за такую милость к сильному полу, потому что в это мгновение ему открывался невероятный вид на обнажённую спину графа. Под бронзовой кожей перекатывались мышцы, а сами плавные движения бёдрами напоминали завораживающий танец. Хосок не груб со своим любовником, он неспешно проникает внутрь, заставляя Оливера заламывать брови и просить о большем. Чон же на это лишь улыбается своей дьявольски соблазнительной усмешкой, изводит омегу и не торопится ему дать того, что он так желает, вместо этого лишь спускается жадными поцелуями к шее. Тэхён смотрит и чувствует, как внизу живота распространяется тепло, как дыхание становится чаще, а в мечтах так хочется оказаться на месте Оливера. Чтобы этот Люцифер склонился над ним, провёл губами по шее до ключиц, начал свой чувственный любовный танец, доводя до изнеможения. И ведь разве можно Кима судить за эту тягу к похоти? Его заманил в свои сети сам посланник Сатаны, так о каком сопротивлении может идти речь? Движения любовников тем временем становятся быстрее, Хосок наконец удовлетворяет просьбы Оливера. Шлепки двух обнажённых тел становятся громче, как и стоны, и всё говорит о скорой кульминации. На лбу альфы уже выступают капельки пота, ещё несколько спешных толчков, и он с коротким, но таким сладостным стоном кончает. Впрочем, о своём любовнике Чон не забывает, пускай сам уже успел получить удовольствие. Он продолжает двигаться в нуждающемся теле, обхватывает ладонью аккуратный член омеги, и спустя ещё немного времени своего пика наслаждения достигает и Оливер. Представление завершено, а единственный зритель в лице Тэхёна замирает в немом восторге. Насколько же прекрасна физическая близость, если эмоции на лицах любовников такие яркие, а наслаждение такое неподдельное. В это мгновение Ким для себя решает, что точно сделает всё, что угодно, но добьётся того, чтобы оказаться в одной постели со своим личным искусителем. Набожный супруг сэра Остина постоянно повторял омеге строгие наставления о важности невинности, впрочем, их Тэхён никогда не слушал. Как-никак, тяжело воспринимать всерьёз родственника, которого презираешь за несправедливую строгость к своей персоне. К тому же, в чём будет грех Тэхёна, если об этом никто не узнает? Если верить Намджуну, и рая нет, то наказание за свою порочность омега сможет обрести лишь на земле, но как, если это останется сокровенной тайной? В связи с самим Дьяволом в сущности нет ничего плохого, если о ней знаете только вы вдвоём. Тэхён досмотрел своеобразную любовную премьеру до конца, ему стоило бы удалиться, однако странное предчувствие заставляет омегу остаться. Брат, говоря про Оливера, назвал его бедняжкой, но пока ничто не оправдывало это слово. Напротив, бедным себя ощущал Тэхён, которого опередил какой-то наивный белокурый ангелочек, забрав себе самого желанного любовника. Ким остаётся и выжидает, чем же завершится эта сцена. Любовники тем временем лежат обессиленные на кровати, стараясь прийти в себя после близости. И пока Хосок просто лежит, стараясь отдышаться, и кажется, не выказывает никакого интереса к омеге, Оливер прижимается ближе, а после и вовсе кладёт свою светлую голову на часто вздымающуюся грудь, проводит маленькими, немного пухловатыми пальчиками по груди и так мечтательно улыбается, словно не он только что пал для всей викторианской морали. Впрочем, объяснение этой радости находится весьма быстро: — Граф, а когда мы сыграем свадьбу? — Тэхён изумляется подобному вопросу и про себя тут же пугается, что желанный альфа может быть уже обручён, однако равнодушный взгляд Хосока помогает немного успокоиться. — Олли, о какой свадьбе идёт речь? — достаточно отдышавшись, Чон поднимается с кровати и начинает непринуждённо одеваться, сохраняя при этом такой безэмоциональный вид, словно с ним обсуждали погоду, а не возможный брак. — Ну как же, я ведь отдался вам, мы теперь как супруги, — Оливер всё ещё старается сохранять радостную улыбку, но глаза ведь не обманывают, а в глазах у него отчётливо читалась растерянность. — Не в обиду тебе, Олли, но я пока не повстречал омегу, перспектива брака с которым могла бы казаться мне хотя бы мало-мальски приятной, — увлечённый застёгиванием рубашки, а после и жилета Хосок даже не смотрит на своего любовника, который сейчас переживал самую настоящую бурю в душе. — А как же, — шокированный омега, до которого наконец дошёл весь жестокий смысл сказанного, замирает, явно с трудом подбирая слова, — как же то, что произошло? Я ведь теперь падший, меня никто замуж не возьмёт. Вы обязаны предложить мне брак! — в конце, готовый вот-вот заплакать, Оливер откуда-то находит невиданную решимость и даже умудряется произнести последние слова как ультиматум. — Ты сам согласился на это и должен был знать, какие будут последствия. Те, кто так пекутся за свою честь, не соглашаются посреди приёма подняться в спальню. Тебе я ничего не обещал, а потому не считаю, что поступил не как джентльмен. Последуй моему примеру, приведи себя в порядок и спускайся вниз, шумиха нам ни к чему. — Вы не боитесь осуждения всего общества, если об этом станет известно? Если уж моей репутации будет конец, то я и вашу утяну на дно, — голос омеги подрагивает, он всеми силами старается не заплакать, и на мгновение в сердце Тэхёна что-то болезненно колет, но лишь на мгновение, так как правила этой игры Намджун позволил ему изучить и с этой позиции Хосока можно было бы понять: если тебе ничего не обещали, то ты был обманут лишь собственными ожиданиями, но никак не человеком. — Поверь, Олли, стыдом меня пугать бесполезно, осуждения в ответ на мой поступок не последует. Есть границы, за которые осуждение не переходит, а мой капитал и происхождение позволяют сделать эти границы весьма комфортными для меня. Даже самые злостные критики чужой нравственности осознают пределы своего влияния. К тому же, разве я в чём-то виноват? Мы лишь сошлись в общечеловеческой тяге к наслаждению и подарили это самое наслаждение друг другу. Меня можно было бы обвинить только в том, что я не доставил тебе в постели удовольствие, но смею судить, что мой долг, как любовника, исполнен, а вот иного долга у меня перед тобой нет. Пожалуй, мне уже пора. Хосок удаляется, так и не бросив взгляда на погружённого в собственное горе омегу. Тэхён же, который всё это время стоял и наблюдал, оказывается не готов к тому, что Чон столь быстро завершит разговор, а потому вполне предсказуемо не успевает никуда уйти. Они так и сталкиваются с альфой у порога, и не похоже, чтобы Хосок был удивлён его здесь увидеть. Неужели устроил для Тэхёна представление, а Намджуна попросил стать соучастником? Или же граф был настолько непоколебим в своей порочности, что ничто не могло его смутить. — Понравилось быть зрителем? — с полной наслаждения усмешкой произносит Хосок, который, похоже, был только рад, что омега мог видеть всё от начала и до конца. — Любая пьеса нуждается в достойной критике, так каков будет ваш вердикт, мистер Ким? — Один из актёров невнимательно изучил свою роль и подумал, что играет в постановке романа о куртуазной любви, однако это всё же была пьеса о любви галантной, предполагающей плотское наслаждение, но никак не влюблённость и восхищение на грани обожествления, — поняв, что раз собеседник не смущается, то и ему не стоит, уверенно произносит омега, смотря графу прямо в глаза. — Вы, Тэхён, похоже, читали трактат «О любви» Капеллана, не напомните главные заповеди этой наивной книжки? — Хосок будто насмехается над собеседником, всё старается уличить его в такой же наивности как у Оливера, однако к несчастью Чона, Тэхён оказывается к подобному разговору готов: — Брак не является освобождением от любовных приключений, пожалуй, эта единственная здравая мысль, которую можно вынести, а вот слова, что альфы должны бледнеть перед возлюбленным, любить лишь того, кого готовы взять в мужья, и тихо обожать светлый образ омеги, действительно, излишне наивны. — Вы знаете, что омегам не идёт притворяться циниками, стараясь впечатлить? — улыбка с лица Хосока пропадает, и он становится куда серьёзнее, похоже, этому альфе было не слишком по душе, когда не удавалось омегу смутить или запутать в беседе. — Если бы я притворялся, то смотрел бы на вас с такой же, как у Оливера в глазах, мечтой, что вы предложите мне брак, если я пойду на некоторые уступки у вашей порочной натуры. — На что тогда надеетесь вы, если не на женитьбу и не на то, что я без памяти в вас влюблюсь? — со странной смесью сомнения и интереса спрашивает граф. — На порок и удовольствие. Услышав подобный ответ, сказанный весьма уверенно, Хосок ненадолго задумывается, а после на его лицо возвращается дьявольская усмешка. Похоже, Тэхён всё же сумел правильно отреагировать в подходящий момент. — Обладатели по-настоящему красивых рук ещё ни разу меня не разочаровали, — наконец изрекает альфа своим мягким, словно струящийся атлас, голосом, который так и зазывал за собой в преисподнюю. — Пожалуй, на моём маскараде вы будете самым желанным гостем. Вы ведь не забыли про приглашение? — Ни в коем случае.***
Лондонскому особняку графа Дорсета мог бы позавидовать любой аристократ или же буржуа. У входа гостей встречало пять колонн из белоснежного мрамора, а стоило лишь перешагнуть порог, как любой оказывался в царстве невиданной ранее роскоши. Тут и там можно было увидеть развешанные картины модных лондонских художников, по углам в кадках были расставлены пальмы с пышными листьями, создающими интимную полутень, а сама бальная зала славилась своими невероятными размерами, и также поражающей воображение большой люстрой шестнадцатого века из муранского стекла. Всё высшее общество билось в догадках, насколько огромную сумму граф мог заплатить за это двухсотлетнее произведение искусства, впрочем, капитал Чон Хосока позволял не только отстранять себя от любого осуждения, но и тратить десятки тысяч фунтов на предметы роскоши. Не беднел альфа и от организации регулярных балов в своём доме. Тэхён, как только попадает внутрь дома, тут же оказывается одним из небольших камушков в ярком маскарадном калейдоскопе, где тут и там можно было увидеть либо ожившие цветы и зверей, либо героев античных мифов или же исторических персонажей старой доброй Англии. Впрочем, омега ничуть не боялся в этой пёстрой толпе затеряться — он был уверен, что сегодня внимание хозяина дома будет приковано лишь к нему. Хосок ведь заверял, что каждый вечер уделяет одному омеге, вот и дошла очередь Кима. Братья своим появлением в особняке принесли туда веяние далёкого и загадочного востока. Тэхён в своём цветастом наряде из красного и оранжевого муслина, с привязанными к шлейфу турнюра маленькими звонкими монетками и накинутой на голову вуалью напоминал невольника, только что сбежавшего из султанского гарема, прикрывшего лицо узорчатой маской, дабы разгневанный повелитель его не нашёл. Шедший под руку с омегой Намджун с накинутым на фрак жёлтым шёлковым халатом с изображением парящего в облаках дракона скорее походил на сановника китайского императора. Пока все гости собирались в бальной зале, и мимо Тэхёна проскальзывало бесконечное число нимф и Робин Гудов, он всё пытался отыскать взглядом самого главного человека, ради которого сюда и явился. Тот факт, что все скрывались за вычурными костюмами и масками, лишь усложнял для омеги задачу. Может, его искуситель прячется под маской загадочного иностранца с Балкан или же он скрывается за облачением средневекового рыцаря? Оставалось лишь гадать, но возможно, в этом и была прелесть маскарадов. Требовалось приложить усилия, дабы найти желанное, а может, не стоит и искать? Поговаривали, что в былые времена в Венеции прилежные монахи использовали время карнавала, чтобы, спрятав лицо под маской, убегать к любовникам. Анонимность и загадка всегда распаляла страсть, позволяла флирту быть более раскованным, ведь кто угадает, с кем именно вы столь интимно беседовали в тот вечер? Тэхён мог бы выбрать любого, и всё же он хотел заполучить именно Хосока. — А вот и моё любимое семейство Ким, — неожиданно раздаётся за спиной обожаемый голос, и омега синхронно вместе с братом оборачивается. Перед ними предстаёт Хосок в накинутом, как у Намджуна, на фрак длинном красном плаще со стоячим воротником и такой же красной атласной маске. Мефистофель, не иначе. Определённо, этому альфе шло. — Хосок, как ты нас узнал? — не может не удивиться Намджун, который перед выходом заверял брата, что они точно останутся не узнанными большую часть вечера. — Твоя любовь к Китаю мне прекрасно известна, мог быть пооригинальнее, как твой брат. Говоря о Тэхёне, Чон в привычном жесте тянется к ладони омеге, которую трепетно целует, вызывая внутри омеги тёплую волну предвкушения. Определённо, этот вечер должен был завершиться долгими и пылкими сценами наслаждения. — Благодарю за похвалу моему костюму, однако здесь стоит восхвалять вашего портного, сэр. Он в совершенстве воплотил мою идею. — Пока за вами не прибыло войско янычар, я могу ангажировать на полонез, вальс и мазурку? — Хосок смотрит с таким нескрываемым желанием, что едва ли кто-то смог бы ему отказать, однако Тэхён решает немного поиграть в недоступность: — Три танца для вас слишком много, так и слухи поползут. Оставлю за вами только полонез и вальс, — в этот момент омега радуется, что все маски скрывали лишь половину лица, и собеседник может лицезреть его самодовольную улыбку, в то время как с лица альфы эта самая улыбка пропадает. — Для меня это всё равно щедрая награда, а пока вынужден откланяться, нужно поприветствовать остальных гостей. Определённо недовольный отказом Мефистофель удаляется, а Тэхён тем временем чувствует, как внутри разрастается радость. Как оказывается приятно не только самому вестись на чужие игры, но и позволять себе играться с объектом вожделения. Однако омега соврал бы, сказав, что не ожидал полонез с трепетом. Приходится выждать около часа, прежде чем все гости соберутся, хозяин дома всех поприветствует, а после даст сигнал оркестру в углу начинать играть. Люди в ярких нарядах тут же расступаются по краям, уступая место в центре первым парам танцующих. Бал начинается с полонеза, и Тэхён смиренно ждёт графа, отмахиваясь от предложений остальных альф, которые, увидев свободного омегу, предлагают свои кандидатуры для танца. Наконец в толпе Ким видит ярко-красный плащ, и вот Хосок уже в нескольких шагах от него. Чон протягивает свою руку, а Тэхён её принимает, позволяя вывести себя в центр зала к остальным, движущимся в ровной линии, парам. Этот танец-шествие, когда порой приходилось отходить от своего партнёра, не слишком располагал к разговорам, но всё же Хосок решает их начать, пока пары, держась за руки, под торжественную музыку расходятся в разные стороны зала: — Тэхён, вы ведь понимаете, что сегодня я вас хочу ангажировать не только на танец? Правила полонеза предполагали, чтобы партнёры постоянно смотрели друг другу в глаза, и прямо сейчас омега в этих демонических глазах видит едва уловимую надежду. С Оливером Хосок вёл себя иначе и, в первую очередь, явно не сразу заявил о своих откровенных намерениях. — Вот так сразу предлагаете, даже не пытаетесь меня для приличия долго завлекать? В эту минуту наступает момент в танце, когда парам приходится разойтись: омеги и альфы выстраиваются в отдельные линии, выполняя танцевальные шаги на удалении друг от друга. Чон, похоже, уже начинает жалеть, что ангажировал Тэхёна именно на полонез. Столь частое расставание во время танца не слишком вязалось с его далеко идущими намерениями. Однако вскоре вновь наступает момент сближения, и танцующие снова идут вряд, держа друг друга за руки. — Я думал, вы уже достаточно соблазнились, чтобы не тратить время на лишние разговоры, — глупо было отрицать, что Тэхён действительно уже давно покорён и соблазнён, однако ещё немного поиграться всё же хотелось. — Мсье де Лакло писал, что для всякого омеги самая мягкая подушка — это лесть, так усладите мне вначале слух, а после поговорим и об услаждении плоти. С этим ответом Ким графа оставляет, выходя вперёд в образованный омегами круг, пока альфы должны ожидать их по краям круга побольше. Тэхён в это мгновение, кружась с другими омегами, едва ли может сдержать улыбки, которая вызвана была отнюдь не завлекающим танцем. Оказывается, говорить с Хосоком о возможности предстоящей близости было так же приятно и волнующе, как ожидать её или же наблюдать за пылкими любовниками за дверью. Улыбка столь радостная и неподдельная, что Тэхёну не удаётся её скрыть, когда он возвращается к своему партнёру по танцу. — Я успел заметить вашу начитанность, и с каждым разговором вы лишь укрепляете благостное мнение о себе. Вот только не верится, что ваши бедные чопорные родственники могли допустить, чтобы омега держал в руках что-то помимо святого писания. — Святое писание я успел неплохо изучить, и с этим они меня оставили. К тому же, не обязательно же ставить родню в известность, какого рода литературу я предпочитал. Тэхён успевает заметить довольный и будто бы даже восторженный взгляд собеседника, прежде чем оркестр заканчивает играть, и пары вынуждены разойтись. Отойдя друг от друга альфы и омеги, прежде чем перейти к следующему танцу, аплодируют музыкантам и дирижёру, радующим сегодня их слух. Дирижёр в лице уже немолодого, успевшего покрыться сединой и морщинами, альфы кланяется великосветской публике, и лишь завершив этот ритуал, оборачивается обратно к своим подопечным. Зал заполняет мелодия вальса, некоторые пары сменяются, а вот Тэхён вновь оказывается утянут в танец Хосоком, вот только теперь не нужно было держаться друг от друга на отдалении, периодически расходиться. Самый благоприятный для беседы танец. — Вы говорили, что мне следует усладить ваш слух лестью, вот только поверьте, сейчас я буду говорить вполне искренне, — начинает свою сладкую речь Мефистофель, и омега теряется в догадках, действительно ли стоит этому альфе верить, или же всё это лишь ловкий обман. — Вы восхищаете меня, Тэхён. Вашей красотой, отсутствием наивности и напускной скромности, и несомненно, вашим умом. Редко можно встретить омегу с таким внушительным числом достоинств, а поверьте, если ваш брат разбирается в опиуме, я разбираюсь в прекрасном поле. — Вы так говорили всем тем многочисленным омегам, в которых успели разобраться, или же практикуете индивидуальный подход, тренируясь в красноречии? — и пускай слова Хосока отзывались приятной теплотой где-то в области сердца, забываться подобно Оливеру омега себе не позволял, даже если сейчас его в танце приобнимают чуть сильнее положенного, приближаясь на грани допустимого. — Красноречию можно было бы поучиться у вас, моё же положение в обществе позволяет быть более чем искренним с абсолютно любым. — Вы так часто упоминаете своё высокое положение и капитал, что можно подумать, будто прикрываете ими некие альфьи недостатки, — колкости сегодня невероятно поднимали Тэхёну настроение и останавливаться он не собирался. — Думаю, на том приёме вы уже успели всё рассмотреть и убедиться, что недостатков у меня нет, — улыбка на лице Хосока будто бы наполняется ещё большим самодовольством, чем обычно, и Ким быстро понимает: этого альфу не провести и из равновесия наивными остротами не вывести. — В вас столько бахвальства. — Это не бахвальство, всего лишь неприятная для кого-то, но ласковая для меня, правда. — Граф так интригует, что хочется уже поскорее убедиться в правдивости его слов, — и всё же с играми в колкости пора было заканчивать, дабы заполучить то, для чего Тэхён сюда и пришёл. — После контрданса выйдите из зала в малую голубую гостиную, за ней найдёте лестницу для слуг. Поднимайтесь по ней на второй этаж, третья спальня справа моя. На этих словах вальс заканчивается, и Тэхён с Хосоком расходятся в разные стороны зала, будто между ними не произошло только что никаких интимных договорённостей. Омега старается выглядеть непринуждённо, общается с новыми знакомыми, даже позволяет кому-то из гостей ангажировать себя на котильон, вот только мысли заняты совсем не неспешными светскими разговорами и танцами. В мыслях Ким молится о том, чтобы оркестр играл как можно быстрее, чтобы скорее добрался до контрданса. Тэхён старается не подавать виду, однако сам то и дело посматривает в сторону входа в ту самую голубую гостиную, в которой совершенно никого не было. Лучше места для побега и не найти. Хосок так же продолжал отыгрывать роль безупречного хозяина. Партнёра для мазурки он нашёл достаточно быстро, а Тэхён в это мгновение радовался, что не умел испепелять взглядом, как какое-нибудь мифическое чудовище. Иначе один омежий шлейф на балу сегодня точно бы загорелся. После танца альфа общается с гостями, благодарит всех за то, что пришли и в особенности хвалит оригинальность некоторых костюмов, однако к Киму больше за весь вечер так и не подходит. С Оливером граф тогда проговорил весь приём, а здесь показательная холодность, словно у первого омеги он и не пытался сохранить репутацию, воспринимая всё как увлекательную шутку, а вот о Тэхёне по странному заботился. К тому же того факта, что Кима одарил первыми двумя танцами хозяин вечера, уже было достаточно, чтобы привлечь к омеге внимание. Если переборщить с этой аморфной категорией, то был риск нарваться на безудержный поток нелицеприятных сплетен. Хосоку они были безразличны, а вот для Тэхёна, у которого в этом году первый светский сезон, они могли обернуться самыми неприятными последствиями. Наконец оркестр под полные восторга аплодисменты заканчивает играть контрданс, и Тэхён чуть ли не срывается с места, торопясь поскорее воплотить в жизнь столь желаемое. Проскользнуть незамеченным в гостиную, пока все увлечены музыкой, танцами и разговорами, оказалось совсем не трудно. Омега осторожно закрывает за собой дверь, оставляя всё высшее общество за пределами небольшой комнаты, полностью выполненной в различных оттенках голубого и синего. Впрочем, тратить время на любование интерьером Ким не собирается и сразу проходит в сторону лестницы для слуг, о которой говорил Хосок. Здесь так же никого не было, вся прислуга суетилась в главном зале, обеспечивая комфорт гостей своего господина, хотя даже если бы Тэхёну кто-то и попался здесь, омега сомневается, что его бы осудили. Всё же слугам известно о своих господах намного больше, чем кому-либо ещё. Когда Ким поднимается на второй этаж, он оказывается в весьма просторном коридоре, стены которого были отделаны тёмными деревянными панелями, совсем как у Намджуна дома, а на полу лежал мягкий вытянутый ковёр. На этаже царила абсолютная тишина и ничто не напоминало о веселье, царящем внизу. Постепенно Тэхён подходит к нужной двери и без труда проникает в не запертую спальню. Как только омега заходит внутрь, сердце будто замирает и становится даже тяжело устоять на ногах. Тэхён опирается о дверь и никак не может поверить в то, что всё происходит в реальности. Он будто герой какого-то низкосортного любовного романа: проник посреди бала в спальню будущего любовника и теперь его дожидается. Но что если зря Ким всё это затеял? Впрочем, стоит только вспомнить демонический взгляд Хосока, его ласкающий слух голос, бархатные прикосновения, и сразу становится понятно — не зря. Тэхён обязан заполучить этого альфу себе, второго такого он наверняка не отыщет не то что во всём Лондоне, но и во всей Британской империи. Обстановка в спальне оказывается вполне ожидаемой: широкая кровать, на которой хозяин дома наверняка мог развлекаться сразу с несколькими омегами, мягкий персидский ковёр, приятные глазу шёлковые обои с ненавязчивым узором. Пристально осматривать было нечего, а потому Тэхён решает не терять зря драгоценное время и лучше потратить его на раздевание. Всё же не хочется в момент страсти мучаться с каркасом турнюра или же застёжками на тугом корсаже. И как, оказывается, легко отвлечься на монотонное расстёгивание многочисленных замочков, и будто вот-вот не произойдёт ничего выдающегося, ничего, что Ким столь сокровенно ожидал. Возможно, не увидь он сцену близости между Хосоком и Оливером, сейчас бы боялся неизвестности, однако осведомлённость также способствовала успокоению. Когда с пышным шлейфом турнюра и самим каркасом оказывается покончено, и Тэхён откладывает их на стоящее в углу спальни кресло, дверь отворяется, впуская внутрь графа. Стоит их взглядам встретиться, как омега чувствует, словно его обжигает пламя, таящееся в чужих глазах, и это пламя уничтожает последние остатки разума. Потому что иначе Ким не может объяснить себе тот порыв, когда их с альфой будто подталкивает друг к другу мощная океаническая волна, и вот уже в следующее мгновение они пылко целуются посередине спальни, обнимаясь так крепко, что могло показаться будто бы их хочет кто-то разлучить. Но никакого злодея рядом не было, любовники могли ничего не смущаясь и не боясь отдаваться друг другу со всей той страстностью и горячностью, на какую только были способны. Тэхён и представить не мог, что первый в его жизни поцелуй будет таким одурманивающим, подталкивающим к безумию, когда хочется набрасываться на другого человека, словно дикое остервенелое животное, внутри которого бурлит жажда. Впрочем, чувство, переполняющее сейчас омегу, вполне можно было бы назвать невыносимой жаждой на грани одержимости. В поцелуе Хосока, в его прикосновениях — во всём чувствовался опыт. Он обращался с телом Тэхёна как художник, способный сотворить на холсте всё, что ему вздумается, и омега совершенно не против полностью довериться этим опытным рукам и позволить слепить из себя всё, что графу заблагорассудится. Ким совершенно не сопротивляется, когда его лёгкое тело подхватывают на руки и несут к кровати, опуская на перину мягко, несмотря на явное нетерпение, которое Хосока одолевало. — Я пришёл вовремя, люблю сам раздевать своих любовников, — говорит Чон с усмешкой и дьявольским взглядом из-под шёлковой маски, и Тэхён в это мгновение не уверен, точно ли в спальню зашёл человек из плоти и крови, а не посланник ада. Впрочем, за этими жаркими руками не страшно спуститься в преисподнюю. Тэхёна начинают постепенно раздевать, покрывая поцелуями обнажённую кожу, и омега чувствует в себе потребность делать с любовником то же самое, однако Хосок не позволяет даже снять с него маску. Прижимает Кима к постели и полностью руководит процессом, наслаждаясь молодым прекрасным телом, а от Тэхёна требовалось лишь смирно лежать и получать удовольствие, вот только омегу это в корне не устраивает. Он тоже хочет быть активным участником процесса, в конце концов, он так старался вызвать в графе интерес, так что Ким тоже имеет право насладиться сегодня своей жертвой. Поэтому Тэхён поднимается, принимая сидячее положение, и сам тянется за пылкими поцелуями, впрочем, Хосок оказывается не против. Это помогает немного притупить внимание альфы, и вот омега уже расстёгивает его плащ, отбрасывая тот в сторону, а следом столь же легко снимает шёлковую маску, не позволявшую в полной мере рассмотреть прекрасное лицо. — Мало у каких омег можно увидеть столько инициативы, — Хосок правила всё же принимает, и фрак снимает с себя уже сам, после чего возвращается к застёжкам корсажа омеги. — Учусь у тебя, граф, — Тэхён, понимая, что тонкие крючки на корсаже не слишком удобные, так же заводит руки за спину и помогает себя быстрее раздеть, оставаясь лишь в корсете и шёлковых брюках, на которые теперь переключается Чон, уложив любовника обратно на спину. — Благородным омегам разрешено обращаться к альфам на «ты»? — с насмешкой в голосе спрашивает Хосок, пока без труда расстёгивает несколько пуговиц на омежьих брюках и стягивает их вниз, обнажая длинные стройные ноги в белоснежных шёлковых чулках. — Думаю, сейчас мы достаточно сблизились, чтобы отбросить никому не нужные условности, — Тэхён вновь тянется ладонями к бесконечно прекрасному лицу, проводит пальцами по скулам и даже не скрывает своего восхищения. — Или же сэр предпочитает с любовниками быть на «Вы»? К омегам в борделе так же обращаетесь? — Ты прав, это несуразно, но хватит разговоров, — Хосок перехватывает правую руку, а после нежными поцелуями покрывает тонкие изящные пальцы, и этот жест мог бы и дальше казаться вполне невинным, вот только в следующее мгновение альфа пальцы уже облизывает. — Меня с ума сводят твои руки. — Не понимаю, что в них особенного. — Ты просто не можешь взглянуть на них моими глазами. Вдоволь наигравшись с пальцами, Хосок руку омеги, однако, не отпускает, а вместо этого направляет ещё вниз, и в следующее мгновение Тэхён чувствует, как тепло, распространяющееся внизу живота, резко усиливается. Альфа рукой любовника поглаживает его член сквозь бельё, и это ощущается словно прикосновение огня. Ким откидывает голову на подушки, в блаженстве прикрывает глаза и издаёт первый сдавленный стон, пока продолжает позволять ласкать себя своей же рукой. — Ты раньше игрался с собой? — звучит прямо над ухом вкрадчивый соблазнительный шёпот, проникающий прямиком в душу. — Так — нет, — с трудом из-за сбившегося дыхания, но всё же произносит Тэхён. — Тогда для тебя всё будет вдвойне увлекательно. Подобная ласка Хосоку быстро надоедает, и он убирает руку Тэхёна, а после стягивает с омеги нижнее бельё. Вспоминает альфа и о себе, спешно начав расстёгивать рубашку, наконец снимая её, и вот Ким уже может увидеть долгожданную картину вблизи. Тело Чона было подтянутым и привлекательным, рука сама собой невольно тянется к упругим мышцам, перекатывающимся под этой бронзовой кожей. Словно древнегреческая скульптура, не иначе. Однако Тэхёну очень быстро приходится отвлечься от созерцания этого несомненно красивого тела, когда поцелуи постепенно спускаются к внутренней стороне бедра, и Хосок удобно устраивается меж разведённых ног. Далее происходит то, что омега никак не мог ожидать. Его небольшой член обхватывают влажные губы, а по чувствительной головке проходится умелый язык. От этих действий Кима словно начинает потряхивать, и вновь по комнате разносятся нетерпеливые стоны. Глядя на распластанного на постели Оливера в тот вечер, Тэхён даже представить не мог, что близость окажется настолько приятной. Более того, казалось, что ещё немного, и что-то внутри надломится из-за натянутых до предела, словно струны, чувств. Но пока было лишь всепоглощающее удовольствие, которое лишь усиливается, когда язык спускается ниже и вскоре оказывается внутри, лаская нежные стенки, начавшие рефлекторно сжиматься. — Какой нетерпеливый омега, — это могло бы прозвучать как укор, вот только полный удовлетворения взгляд альфы говорил об обратном. — Ещё не проснулась совесть из-за твоего неподобающего поведения? — Хосок приподнимается, принимаясь спешно расстёгивать свои брюки, а у Тэхёна тем временем его слова вызывают лишь улыбку. — Предпочту сегодня быть плохим. Мсье де Бальзак писал, что ничто так не связывает нас, как наши пороки. Сегодня хочу быть связанным с тобой. — И будешь. Граф наконец расправляется со своими брюками и вновь наваливается на любовника, чувственно его целуя. За этим сладостным поцелуем Тэхён даже не сразу замечает, как в него постепенно начинает проникать влажная тёплая головка члена. Хосок делал всё настолько плавно и нежно, что едва ли мог возникнуть хоть какой-то дискомфорт, лишь неизвестное ранее чувство заполненности. Альфа аккуратен, он никуда не спешит, не срывается на резкие толчки. Он почти преступно медленно погружается до основания, а после столь же неторопливо выходит из жаркого тела, и эти покачивания продолжаются ещё долго. Тэхёну всё происходящее с ним безумно нравится. Он стонет каждый раз, когда член оказывается в нём до конца, задевая что-то невероятно чувствительное внутри. Омега крепче обнимает любовника, прижимает к себе ближе, а про себя умоляет, чтобы сладостный момент длился как можно дольше. Никогда прежде Тэхён и представить не мог, что грех может оказаться столь опьяняющим.***
Тэхён мог ожидать, что та ночь, проведённая с Хосоком, станет первой и последней. Чон ведь сам говорил, что на разные вечера у него разные омеги, однако что-то определённо идёт не так и не по изученному на примере Оливера сценарию. У Тэхёна с Хосоком неожиданно завязывается переписка, и даже несмотря на то, что на различных приёмах и званых обедах они видятся почти каждые два дня, и каждый раз удаляются от любопытных глаз, дабы украсть жадные поцелуи, новые письма всё равно приходят с обеих сторон каждое утро. Наивные и романтичные натуры окрестили бы это романом, однако Ким боялся увлекаться мечтательными мыслями. В любой момент был риск повторить судьбу Оливера, а потому не стоило забывать простую истину: Чон Хосок не герой любовного романа. Однако с каждым новым письмом верить в это становилось всё тяжелее и тяжелее. Казалось, что с этим альфой можно было обсудить всё на свете, и Тэхён смел надеяться, что граф так же находил его достойным внимания собеседником. Разумеется, в их письмах находилось место разговорам о чувствах, о страстных обещаниях близости, однако это никогда не становилось главной темой послания. С не меньшим жаром они обсуждали литературу, театр и даже доходили в своих размышлениях до новостей о последних заседаниях парламента. Хосок обещал ему только одну ночь, но никто из них не противился продолжению связи, и даже не заметили, как прошёл месяц с первой встречи. Тэхён продолжал блистать на балах и званых обедах, не зря граф пророчил ему фурор в этом сезоне, а сам Чон всегда оказывался рядом, перестав охотиться за вниманием других омег. Один Ким был интереснее десятка. Дружба Хосока с Намджуном также играла любовникам на руку. Чон регулярно появлялся у Кимов в гостях вместе с другими альфами, и пока все гости располагались в китайской гостиной, Хосок пробирался на второй этаж в спальню Тэхёна. Опиум графа не слишком привлекал, а прекрасное тело — напротив. Намджун же либо делал вид, что ничего не замечал, либо не возражал, либо же, окутанный наркотическим дурманом, и впрямь не обращал ни на что внимание. Тэхён же никогда не возражал против вторжения в свою спальню и с не меньшим нетерпением, чем у альфы, отдавался. Всё в их встречах было вполне предсказуемо, лишь однажды произошло нечто удивительное. В середине августа, когда бурный роман продолжался уже три месяца, Хосок впервые напросился к любовнику с визитом. Обычно Чон всегда приезжал по приглашению Намджуна и никогда не приходил в гости к младшему из братьев. Тэхёна подобная просьба удивила, впрочем, отказывать он не стал. Старший Ким в конце сезона часто бывал в разъездах, решая некие дела с шахтами, и омега часто оставался дома один, а потому Хосок был неплохим способом хоть как-то развеять скуку. Тэхёну приходится не долго ожидать в одной из гостиных, где уже было всё накрыто для чаепития. Граф является даже немного раньше оговорённого времени, словно всерьёз спешил к дому Кимов, а не направлялся на непринуждённый визит. Стоит Хосоку зайти в гостиную, заставленную декоративными пальмами, создающими ощущение зимнего сада, как омега поднимается из плетёного кресла, надеясь при встрече получить от альфы поцелуй. Вот только Чон вместо губ предпочитает поцеловать изящные кисти. До чего же странная привычка. — Никогда не устану восхищаться твоими невероятными руками, — не скрывая восторга, произносит Хосок, вызывая у омеги довольную улыбку. — Я точно закажу у какого-нибудь художника картину, где будут изображены лишь твои кисти. — Остальная часть тела не заслуживает портрета? — посмеиваясь, Тэхён немного отстраняется, а после садится на своё место, не забыв указать гостю на кресло напротив. — Заслуживает, но руки всё же особенно, — граф замолкает, внимательно наблюдая, как Ким наливает ему чай, и будто задумывается о чём-то необычайно важном и серьёзном, впрочем, Тэхён не смеет навязываться с вопросами. — Куда вы с братом собираетесь отправиться после завершения сезона? С каждой секундой становилось всё заметнее, как Хосок лишь изображает непринуждённость и спокойствие, а в реальности о чём-то тревожится. Он закидывает ногу на ногу, прикладывает пальцы к подбородку, и всё это происходит столь быстро, что без труда угадывалось: за резкими движениями скрывается внутреннее напряжение. Вот только что может в Чоне вызывать такие эмоции? — В поместье всё ещё ведутся работы, так что, вероятнее всего, останемся в Лондоне до поры до времени, — вопреки настроению собеседника, Тэхён продолжает оставаться совершенно безмятежен и наслаждается чаем, не думая о странном поведении альфы. — Оставаться в Лондоне после завершения сезона — моветон, — и вновь Хосок ненадолго замолкает, прежде чем произнести с едва уловимыми нотками неуверенности, которая была ему совершенно не свойственна: — Не хочешь отправиться со мной в Париж на выставку? Говорят, там презентуют какую-то до ужаса нелепую ажурную башню, которая по высоте превзошла Нотр-Дам. Тэхён чуть было не давится чаем от изумления, однако хорошее воспитание позволяет не подать виду. И как Хосок только может предлагать нечто подобное? Да, они любовники, вступившие в запретную добрачную связь, но ведь это не означает, что надо поставить об этом в известность чуть ли не весь высший свет. Всем известно, что в подобные вояжи берут с собой лишь куртизанок. И за кого Чон принимает Тэхёна?! — Поехать с тобой в Париж и разрушить свою репутацию? — впрочем, скрыть раздражение в голосе, в отличие от удивления, всё же не удаётся. — Пожалуй, нет. В такие путешествия берут с собой проституток из борделей, а не омег из благородных семей, так что лучше бы графу подыскать себе другого попутчика. Или он забыл, что я тоже аристократ и сын барона, а не танцор из кабаре? — Если не Париж, то куда? Ещё мой отец приобрёл усадьбу в окрестностях Калькутты, там... — Хосок словно и не слышит ничего, продолжая витать в собственных мыслях, и Тэхён в этот момент уже не выдерживает: вскакивает с места, привлекая внимание к собственной злобе. — С тобой вдвоём я никуда не отправлюсь, это сделает в глазах света меня падшим омегой! — давно Ким не испытывал таких бурных эмоций, наверно, с тех пор как жил у Остинов. — Я, несомненно, и так падший, но нельзя придавать этот факт огласке, у меня ещё вся жизнь впереди, которую твои капризы могут разрушить. — А если я не хочу с тобой расставаться? Звучит словно гром среди ясного неба, и вся злость и всё раздражение тут же пропадают. Тэхён мог подозревать, что у них с Хосоком возникла определённая эмоциональная связь, однако он даже предположить не мог, что она окажется у графа столь глубокой. Значит, пора действовать. Для Кима вновь наступил тот самый момент, про который Намджун говорил, что нужно правильно отреагировать. Если сейчас Тэхён всё сделает правильно, то навсегда получит самого желанного альфу, обойдя в негласном состязании всех остальных охотников за его сердцем. Впрочем, кажется Ким уже вырвался далеко вперёд в этой своеобразной гонке. — В любом случае, нечто подобное тотчас афиширует наши отношения, а это недопустимо, — омега спокойно вновь садится в плетёное кресло и даже находит в себе силы расслабленно улыбнуться. — Думаю, нам лучше оставаться на тех же местах, роль тайных любовников меня вполне устраивает, а что насчёт графа? — Тэхён делает вид, словно спросил это почти случайно, а когда замолкает, вновь тянется к чашке с ароматным чаем и надеется, что прямо сейчас получит реакцию, на которую рассчитывает. — Не устраивает, — теперь пришла очередь Чона встать со своего места и начать взволнованно ходить из стороны в сторону рядом с небольшим столиком. — Мне всегда нравилось скрывать некоторые стороны своей жизни, однако сейчас я понимаю, что это становится невыносимо. Я не хочу смотреть на тебя на всех приёмах украдкой, являться с визитом на чужом экипаже, потому что весь Лондон в курсе, что твой брат уехал, отправлять пылкие письма и уповать, что они не попадут ни в чьи руки, — Хосок замолкает, явно собираясь с силами, а Тэхён скрывает довольную улыбку за фарфоровой чашкой. — Тэхён, ты хотел бы стать моим супругом? Наконец звучат заветные слова, которые Ким не надеялся услышать, но подсознательно всегда их желал. Впрочем, прекращать игру было слишком рано. Омега прекрасно понимал, что привлёк графа своей непохожестью на остальных невинных и зажатых, значит, следовало и сейчас разрушить его ожидания. — Нет, — произносит с абсолютным спокойствием Тэхён, вызывая недоумение на чужом красивом лице. — Разве недостаточно, что мы делим постель? — Я хочу делить с тобой не только постель, но и другие аспекты моей жизни. Я чувствую, что мы близкие по духу люди, а такие и должны заключать союзы. — Что ж, если тебе мало постели, давай будем друзьями. — Друзья, спящие в одной постели — это и есть супруги, так что твои аргументы не принимаются. Есть ещё причины мне отказать? Я влиятелен, богат, родовит, доставляю тебе удовольствие, а беседы со мной смею назвать приятными. Так почему «нет»? — Хосок говорит спокойным ровным голосом, однако Ким готов поспорить, что граф прямо сейчас постепенно закипает, получая отказ от столь желанного омеги. — Не ты ли говорил, что ещё не встречал омегу, перспектива брака с которым могла бы показаться тебе мало-мальски приятной? — на этот раз, возвращая собеседнику его же слова, Тэхёну не удаётся скрыть наполненную чувством собственного превосходства усмешку. — Знаю, что ты хочешь услышать, и так уж и быть, я это скажу. Легко было так рассуждать, встречая омег, которые могли доставить удовольствие лишь близостью. С тобой же я нахожу приятным разговаривать, да даже просто молчать и находиться рядом. Думаю, это можно в романтичной манере попробовать назвать любовью, и этого достаточно, чтобы я пересмотрел свои принципы и попросил твоей руки. Тэхёну только что признался в любви самый прекрасный альфа из всех, которых он когда-либо встречал, и сейчас можно было бы наконец сдаться, но Ким ещё недостаточно укротил этого порочного человека. — И всё же у меня есть собственные представления о будущем супруге, которым ты не соответствуешь. — Мне казалось, я уже достаточно перечислил все свои достоинства, и я не понимаю, кому они могут прийтись не по душе. Или ты думаешь, что ваше с братом богатство вечное? Открой глаза на правду, Намджун опиумный наркоман, он растратит всё состояние так же быстро, как заработал, он сейчас постоянно отлучается, потому что на шахтах начались проблемы, которые он пока не в силах решить. Хочешь снова вернуться к нищим родственникам? — всё же Хосок не выдерживает, и теперь приходит его черёд повышать голос из-за скопившегося внутри напряжения. — Или согласишься и выйдешь замуж за одного из богатейших аристократов империи? — Надо же, всесильный граф Дорсет угрожает омеге, который отказывается стать его мужем, — Тэхёна слова альфы ничуть не пугают, напротив, даже вызывают смех: с таким пылким поклонником омеге точно не грозит снова обнищать и оказаться у Остинов. — Однако у меня несколько иные критерии отбора будущего мужа. Я не хочу его ни с кем делить, в особенности с куртизанками, к которым у тебя имеется слабость. Как любовник я не ревную, а вот как супруг — буду. — Могу поклясться хранить тебе верность, меня никто так не будоражит, как ты. — Чего стоят клятвы альф? Куда важнее их поступки, а чтобы поступкам свершиться нужно время. — Мне кажется, ты просто хочешь меня помучить несколько месяцев, намеренно не соглашаясь на то, чего сам желаешь. — Возможно, — даже не пытается скрыть Тэхён, одаривая при этом собеседника лукавой улыбкой. — Но ты ведь хочешь добиться моего согласия? Конечно же, Хосок хочет, так же сильно, как Ким хочет согласиться. Помолвка — лишь вопрос времени, однако омега сполна этим временем воспользуется, чтобы заняться основательным перевоспитанием.