Крампус

Люцифер видит растерянное лицо Сэма, пока отражает удар. «Брат» легко пускает в ход клинок, едва ли зная, как мало тот навредит. Это выяснил лишь Михаил и едва ли поделился с братом меньшим. В небе над ними молнии, и когда они опускаются в помещение, Сэма приходится прикрыть и от силы, и от вырывающихся из стены позади обломков. Габриэль не смотрит и не рассчитывает. Сосуд бежит — Люцифер готов отпустить его сегодня. Дальше отсюда. В безопасность открытого звездного неба и машины на пустом шоссе. Буря снаружи, заставившая Винчестеров причалить, была результатом работы местных скудоумных божков и уже кончилась. Снаружи осень и звезды, и, если бы кто спросил его, в мироздании не было ничего более прекрасного. Впрочем, этого самого прекрасного было по вселенной в избытке. Люцифер успевает задрать голову и вдохнуть уже опустившийся в здание как в воронку холодный воздух, тут же получая нехилый удар под дых. Этот сосуд, этот Ник, хоть и дал свое согласие, не совпадает с ним мощью. Этот сосуд ломается под его тяжестью, и развернуться в нем в полную силу невозможно. От попытки взять чуть больше его разорвет. Сосуд Габриэля, впрочем, тоже далек от совершенства. — Ты просто жалок! — фыркает Люцифер, заламывая его руку. — Подобие макак, которых так жалеешь! — Сочту за комплимент, тебе ведь даже этот уровень не снился! — рычит Габриэль, ударяя затылком в челюсть. Та выходит из пазов с характерным звуком. Это больно. Это по-человечески, хотя он это и не признает. Противно думать о том, что отец оставил им в наследие не только завет присматривать за ними, но и зависимость от них в получении сил. Противно, что сосуд определяет, сколько ему положено. «Брат» наваливается на него всей своей массой, Люцифер бьет. Он дерется в десятую часть силы. Ник перегорит от большего как лампочка. Габриэль бьет во всю, но он обессилен многочисленными экспериментами с благодатью, что Люциферу видится не просто богохульством, а покушением на святое. На что-то большее. На себя. — Эй! — голос Сэма выдергивает из морока ярости как раз тогда, когда он наносит удар за ударом по чужому лицу. Сэм кричит не просто, он испуган, отлетает куда-то в стену от порыва силы кого-то из них. Люцифер не хочет понимать, что заставило его остаться. Подобно муравьям, бесполезно снующим, люди снуют без капли здравого смысла, рассчитанные лишь на выживание, как и все прочее, что живет. Разница лишь в том, что муравьи не мнят себя богами. На какое-то мгновение кажется, что воскресить его будет проще, но это сосуд. Его сосуд. Что-то екает, скорее всего, просто потому, что пришлось прождать его рождения так долго. Сэм особенный уже этим одним. Он первый и последний человек, которого ждет дьявол. Как ждал брата. Как ждал отца. За секундное отвлечение Люцифер платит потерей преимущество. Габриэль рычит. Бьется в его руках как выброшенная на берег рыба, локтями впиваясь в живот так, словно пытается выбить благодать из тщедушного тела. — Парни! — орет Сэм, в этот раз предусмотрительно прячась за остатками несущей стены. Он жив и в сознании, и Люцифер может прийти к нему, когда закончит. У Габриэля молнии по словно обрезанным крыльям. Люциферу не дано понять, как можно сотворить с собой такое. Когда его ломали, он залечивал раны. Когда выдирали крылья, он летел, пусть и вниз. Когда его осудили, он не прекратил ничего из того, что считал верным. Когда назвали дьяволом, он продолжил сиять, даже если это означало сжигать себя. Лишить себя всего собственноручно, поддаться системе, прячась от нее — это вручить победу в их руки. Мысль о победе отца, который всех вокруг считает своими рабами, омерзительна. Люцифер бьет брата по лицу наотмашь, наконец-то, впервые за драку, желая причинить боль. Тот пытается создать какую-то жалкую иллюзию, но дьявол выбивает из него дух. — Издеваешься? — шипит он. — Забыл, кто научил тебя этим фокусам, брат?.. Тот сопротивляется так слабо, будто готов принять смерть так же смиренно, как отказался от своих крыльев, запертых под кожей местного божка. — Готов умереть за этих так называемых богов? — выплевывает дьявол, брату хватает сил и наглости смеяться. — За людей, — откликается тот. Зубы красные от крови. Не похоже, что он может обновить свое тело, как любой ангел может, и вполне может быть, что люди прельщают его именно тем фактом, что они ему не конкуренты. — Ради кучки тараканов… — тянет Люцифер с осуждением и разочарованием. Краем сознания понимает, что это то, что слышит Сэм. Что это то, что определит Детройт. Но не может найти в себе сожалений. Клинок в руке в ход он пускать не собирается, и держит так, чтобы Габриэль не нашел способа спровоцировать его. Пока бой все же не насмерть, так что убивать и он не обязан. Сэм кидается так быстро, словно может удивить архангела, и где-то, на щепотку, Люцифер все же удивляется. Тот должен бы бежать, но пытается убить его каменной вазой — не клинком даже — уцелевшей в шторме. Ставит себя в один ряд с другими тараканами своей глупостью, и может в путешествии за грань все же нет ничего такого. Удар неожиданно болезненный, а голова почти взаправду кружится, и дьявол чувствует себя так, словно снова получил выстрел из кольта. Сила енохианских символов — не пустой звук. — Вставай! — рычит Сэм, Люцифер обнаруживает себя на спине, а человек — его глупый наивный человек, единственный, имеющий смысл — угрожает ему зажигалкой. — Давай! — торопит он Габриэля. Что-то в том, как брат задвигает его за себя, давит по больным местам. Потому что это — его право. Потому что Габриэль покушается на его, как делал всегда. Всегда любил его кусок. И раньше это не волновало, но теперь претит. — Иди, — предлагает благородный Габриэль. — Да куда, мать твою, иди, нас окружили! — внезапно выплевывает Сэм без всякого намека на уважение — вот чем люди платят за доброту своих богов. Габриэль хватает его за запястье как недавно хватал Люцифер. Габриэль хочет нести его на своих крыльях, как один Люцифер имеет право. В отличие от реакции на него, сейчас Сэм вцепляется в предложенную руку как в спасение. — Сэм, будь добр, отойди, — усмехается Люцифер, когда по выражению лица брата понимает, что улететь тот уже не может. Давление чужого эгрегора ощущается по всему зданию, и прямо сейчас крылья раскрыть тут невозможно из-за фона тысяч молитв. Из-за накопленной чужеродной силы. Жесткое выражение лица Сэма, который, похоже, готов умереть за Габриэля, как тот за тараканов, приводит в бешенство. — Я прошу только один раз, — Люцифер берет чуть больше силы, давая глазам засиять. Благодать уже не помещается в теле, и, если Сэм готов, что ж, он заберет его с Небес. — Слушай Люси, Сэм, ты же хороший мальчик, — требует брат, отталкивая его от себя в сторону прохода. Слышны чьи-то шаги, и это надо заканчивать сейчас. Убивать брата он все еще не собирается, но не имеет ничего против того, чтобы причинить ему пару увечий. Люцифер не может выразить, как ненавидит это имя, которое позволял себе лишь Михаил. Сэм достает из кармана фляжку в тот момент, когда дьявол думает, что они все же вернули кольт, и делает пару медленных шагов в сторону, прикладываясь к бутылке — еще один умышленный порок. И, может, Люцифер не выдерживает столько разочарований разом. Свет набирает силу. Не задеть Сэма важно не настолько, чтобы отказаться от радости. Огонь появляется из ниоткуда, и он не может сказать, что больнее — это или очередной удар вазой. От крика рвутся голосовые связки. Но в итоге больнее всего то, что это делает Сэм. И хорошо, в конце концов, он разочарован не настолько. *** Сэм еще сплевывает остатки спирта, который был во фляжке, и которого хватило, чтобы достать до Люцифера, до которого было больше метра. Ваза со святым маслом, так и не разбитая, валяется под ногами исчезнувшего уже в пламени дьявола, извергая из себя последние капли. Все еще рассредоточивая мысли максимально далеко от своих ближайших планов на жизнь, Сэм смотрит на пятно пепла, и о сделанном почти жаль. — Ты что, совсем долбанутый? — подает голос Габриэль. Это едва ли звучит как спасибо. — Всегда пожалуйста, — огрызается Сэм чуть сжато. Сердце стучит в горле, и прятать от архангела свои мысли — это избыточный риск. Но не настолько большой, как собравшиеся вокруг боги. Габриэль дергает его на себя в тот момент, когда что-то проносится рядом. Грохот подобен взрыву. Воздух выбивает из легких об обломки стены. Во рту жжет то ли от спирта, то ли от ран. Пальцы в масле и крови. Словно стремясь к антидоту взгляд выхватывает среди Ада звездное небо сквозь дырявый потолок. Сэму глубоко непонятно, как прекрасные яркие прорехи в темноте можно сравнивать с алмазами и считать это комплиментом. От встряски небо уходит с горизонта, а мир становится четче. Закончив просветительные мероприятия, Габриэль бьет кого-то рядом вернувшимся в его руки клинком. Руки почему-то немеют, но Сэм все же обретает пусть и сомнительное равновесие. Кричит одно из божеств. Закрыть уши от этого вопля уже не поможет — Сэм чувствует это шкурой. Габриэль — его единственный ориентир — толкает его куда-то вниз, охотник чувствует себя так, словно падает под землю. Как на собственном погребении. — Греческие боги! — выплевывает архангел так, будто это плохо. Сэм не видит ничего плохого в греческих богах, но, пожалуй, любой лишний бог — это плохо по определению. — Ребята, я на вашей стороне! — орет он, чуть приподнявшись. — Мы еще можем… Красное зарево сносит его, а камни придавливают сверху. Сэм действительно ненавидит умирать. *** — Брат? Коридоры пусты и белоснежны. Одинаковы. Скучны. Бездонны. Ненавистны. Люцифер готов молиться об их уничтожении каждый день, но это — его работа. Уже не в первый раз за день внутри сжимается тугой ком эмоций. Тот, кого он ненавидит даже больше отца, перед ним. Перед ним тот, кого он боялся и желал встретить. Люцифер мысленно сплевывает благодарность вниз с райских кущ до самой земли, надеясь, что Сэм это ощущает. День, тем временем, перестает быть томным. — Ты действуешь не по плану… Дьявол понимает, что смеется. Пусть это не отражается на его лице — внутри больной хохот. Столько лет спустя, первый раз увидев его, Михаил не находит сказать ничего иного. Не смущает его ни обугленная одежда, пережившая святой пламень, ни язвы на теле, ни язычки огня, все еще срывающиеся по пальцам то тут, то там. Дьявол смотрит на Михаила, который все так же слепо верен отцу. Вновь благодарит Сэма за его тупую верность Габриэлю, и ненавидит последнего за то, что тот изловчился сделать это взаимным. И только ему хранить верность выходит некому. — Прости за вторжение. — Тебе лучше уйти, — кивает Михаил. В его взгляде мерещится небезразличие. Намек на вопрос, на интерес. Но Люцифер знает, что это мираж. — Мы встретимся в Лоуренсе. «Я убью тебя в Лоуренсе, брат», — напоминает он, и ярость наконец находит свое обличие. Свою цель, мишень. Хочется разукрасить его губы в кровавый цвет. Мысль толкает сконцентрироваться на сосуде, и теперь Люцифер смеется вслух. Михаил сдался. Михаил взял второго, замену, которой у Люцифера не было никогда. Потому что Сэм незаменим, потому что дьявол не собирается размениваться тем, что искал, что ждал так долго. Потому что даже среди тараканов может быть тот, кто представляет интерес. — Почему ты горишь?.. — успевает спросить Михаил, а он уже падает навстречу солнцу.